Mein Fehler

Гитлера разбудило то, что его кто-то назойливо тряс за плечо и звал. Это была Ева Браун. Мужчина еле продрал глаза. Голова болела от количества выпитого алкоголя, а в душе скреблись кошки. [GERMAN] –Значит вот так, да?! — возмущалась Ева, — теперь ты ещё и пьёшь? Отлично! Адольф, ты же правитель Германии! С каждым днём только портишься! Канцлер скорчил гримасу отвращения и усталости, а потом выдохнул и встал с места, взяв с собой опустевшую бутыль и направляясь к себе. –Если тебе что-то не нравится, я тебя не держу. — сухо ответил фюрер, не поворачиваясь и заходя в кабинет. –Ах, так? Может, ты меня совсем не любишь?! — продолжив возмущения, немка встала на пороге. Она снова увидела рисунки и указала на них пальцем. — Или может, ты вот эту курицу любишь?! Рейхсканцлер молчал. Вот же, раскудахталась… однако через мгновение, пыл Евы остыл, и та, вздохнув, тихо подошла сзади мужчины и нежно положила руки на его плечи, позже обвиваясь вокруг шеи диктатора, как змея. Никакой реакции на её действия. –Ну Адольф…ну что с тобой?Волнуешься за Берлин? Не переживай ты так, всё будет хорошо… — арийка начала нежно покрывать поцелуями шею сожителя, но тот всё ещё сидел, как вкопанный, и совершенно не реагировал ни на одно её действие, пусто вглядываясь вдаль. — Ну ты чего?! Так и скажи, что меня не любишь! А любишь её! — Браун сорвала со стены один из портретов Клары, так небрежно, что рисунок сильно измялся. Только тут Гитлер пришёл в себя, яростно вырывая из рук Евы своё творение. –Не трогай! Не трогай меня…уйди. –Что?! Да ты совсем крышей съехал! – и обиженная Ева тотчас удалилась из комнаты. –Пошла ты… — фюрер снова принял прежнюю позу, правой рукой расправляя помятую бумагу портрета и вновь любуясь изображением. А на левую опёрся головой. Скудное чувство. Немец решил, что срочно нужно ехать в Берлин. Неделю спустя, канцлер действительно спонтанно собрался, и сев в личную машину, уехал. Он не оставил ни записки, ни весточки, а просто взял и уехал. [GERMAN] — Вас в Рейхстаг, мой Фюрер? — спросил водитель автомобиля в чёрной форме СС. –Какой Рейхстаг, идиот…в бункер езжай. –Понял. Вернувшись из Австрии, мужчина увидел Берлин, как в первый раз. Город уже не был таким спокойным, как пять лет назад, и это было заметно. Машина подъехала к месту назначения только поздней ночью. Водитель вышел из машины, выпустил фюрера, открыл проход в бункер, и как только Гитлер зашёл, закрыл его снова и уехал. Адольф шёл по той самой железной лестнице, ведущей его к ней… Он проходил двери личных комнат, и наконец остановился около двери с номером «35». Сердце замерло. Было тихо. Фюрер хотел постучать, но передумал. Он дёрнул дверную ручку, на удивление, покои были открыты. Немец так же тихо прошёл внутрь и так же тихо закрыл за собой вход. На большой кровати, застеленной белым постельным бельём, спала любовь Рейхсканцлера. На ней ничего не было, кроме одеяла, а её золотые пряди, распластавшись, покоились на подушке. Гитлер засмотрелся. Он всячески пытался отогнать ненужные мысли, однако уже чувствовал, как что-то сцепилось у него в груди, в горле скатался неприятный комок, а чуть ниже живота мужчина почувствовал жжение и дискомфорт. Как будто потеряв власть над своими частями тела, фюрер начал снимать с себя верхнюю одежду. Он остался в одних брюках. Сев на кровать, рядом с девушкой, его жилистая рука начала поглаживать её волосы, затем руки. Тяжёлое мужское дыхание раздавалось по всей комнате. Сон воина всегда должен быть чутким, поэтому Клара вскочила в сидячее положение, прикрывая одеялом грудь, когда почувствовала чьё-то присутствие в комнате. В полумраке она разглядела до жути знакомый силуэт. [GERMAN] –Фюрер?! –Клара, я не могу так, не могу без тебя. Прошу… — девушка почувствовала, как Адольф полез к ней. –Мой Фюрер, хватит, что вы делаете?! — пыталась оттолкнуть его славянка, но он уже успел перехватить её тонкие запястья, и был слишком близко к ней. Немец целовал белую шею, оставляя на ней багровые пятна засосов. Все попытки Хайзенберг сопротивляться заканчивались затыкающими рот поцелуями канцлера. В темноте было не видно, но Клара чувствовала, что тело Гитлера стройное и подкаченное. В свои пятьдесят пять он выглядел не хуже сорокалетнего. Своими сильными руками он хватал тонкие конечности и груди девушки так, что потом оставались следы. Из слабых женских уст уже раздавалось что-то похожее на постанывания. Она умоляла прекратить, как только могла, но всё было тщетно. Когда полячка полностью расслабилась, Адольф переложил её на спину, послышался звон пряжки ремня. Мужчина полностью освободился от одежды, и приняв удобную позу, вошёл в девушку сразу полностью. Тишину разорвал громкий стон Клары, и боясь, что та разбудит кого-то, фюрер зажал её рот ладонью. Придерживая второй рукой женскую талию, канцлер начал двигаться, сначала медленно, а потом с каждым мгновением ускоряя темп. О боже, как же это было прекрасно...он ждал этого момента так давно, что происходящее казалось наградой за всё сердечные страдания, принесённые холодным равнодушием возлюбленной. Это было чертовски хорошо. Он наконец делает это не для того, чтобы развеять скуку, не для того, чтобы заглушить боль, он делает это по любви, по собственному желанию. Как же, чёрт возьми, сильно Гитлер любил свою Клару. Единственное, фюреру, одновременно со всей радугой чувств, было противно от самого себя. Что он вот так просто взял и надругался над своей девочкой. Она была ещё чистой. И ему было ужасно горько за то, что он вот так, без позволения, отнял у неё эту чистоту. Но всё зашло слишком далеко - отступать было уже некуда. Адольф навис над Хайзенберг, наконец дав её стонам свободу. Сам он тяжело и рвано дышал, еле сдерживая себя от громких звуков. В комнате было жарко. Только маленький металлический германский крест, подвешенный на шее фюрера, холодными прикосновениями бился о грудь славянки, вызывая мурашки. Через несколько мгновений, немец ускорился сильнее, и девушка почувствовала, как тёплая жидкость изливается внутрь неё. Гитлер наконец оставил её. Она ничего не могла говорить, а только тихо всхлипывала, упёршись лицом в подушку. Рейхсканцлеру, наверное, впервые в жизни, было стыдно что-то говорить ей. Он оделся и удалился из комнаты. Утро. Все уже собрались в главном зале бункера. Не было только полячки. Фюрер переживал и ни на минуту не переставал думать о ночном происшествии. Совесть впервые его так загрызла. Клары не было видно день, два, три...он ходил к ней, прося прощения за всё свои действия, в глубине души понимая, что такое нельзя простить. Гитлер начал уже ненавидеть себя, зная, что теперь он точно оборвал все пути, ведущие к сердцу Клары. А потом она и вовсе уехала домой. За месяц, она так и не появилась. Как будто растворилась...