И вино, и сталь

      Пьяно пахло яблоками – забродившими падунцами; склон был от них желтый и красный. По ночам Маркус выбирался из гномьих шахт, терпел трясущийся лифт с визгливыми тросами, выходил курить еще теплой сентябрьской ночью. У него и Джембера были одинаковые плащи тонкой и теплой шерсти, только джемберов был богато расшит, а его, Маркуса, без украшений, с одной только стальной застежкой. Все равно была роскошь – глубокий бордовый цвет, темный, винный.       Маркус задумчиво набивал трубку, с наслажденьем раскуривал. Там, внизу, не курили – он мог разве что запереться под вытяжкой в гномьей мастерской, но какое тогда удовольствие? А наверху хорошо. Теплый и терпкий дым спускался к Маркусу в горло, а потом уносился ветром. Ветер был кислый как сидр. У гномов зрели грибы, кипело фабричное дело – яблоки собирали, конечно, но рук не хватало, и они оставались лежать.       Когда темнело совсем, а вдалеке, в лесу, слышался волчий вой, то Маркус уходил. На плаще он приносил в дом запах теплого вечера и табака.       Утром и вечером к ним в дом приходила прислуга – молодая гномка, русая и с желтыми глазами, с грубыми руками, в белом переднике. Она тихо убиралась и готовила завтрак. Иногда она приносила готовое – в тяжелой плетеной корзине, накрытой полотенцем. Днем она уходила разносить еду ремесленникам и фабричным рабочим, а вечером возвращалась.       По правде, конечно, "утро", и "день", и "вечер" были для одних Маркуса и Джембера. В гномьем не было даже "завтраков", "ужинов" и "обедов" – была "трапеза", одна и та же, при цветном свете ламп или колдовских огоньков.       На общем гномка говорила хорошо, но болтать не любила. Чужаки ее не удивляли. Когда Мио оставался спать в постели Джембера, гномка даже не смотрела. Немного думала, что-то считала, и тихо делила завтрак на троих.       Только однажды Джембер застал ее за чтением у Маркуса; она подняла глаза от страниц и сказала, что никогда до этого не видела книг о фехтовании. Он сдержался, чтоб не сказать – все-таки гномка! Любопытная. Читала она быстро, немного шевеля губами, и с интересом разглядывала иллюстрации. Джембер и Маркус в то утро накрыли на стол сами, а гномку оставили в покое.       Когда пришли новости о вернувшихся кораблях, в городе наступил шум. Пришли товары и письма, сырье с континента; вдруг снова стали действительными торговые контракты, рабочие не вылезали из мастерских. Вернулись люди и гномы, кто-то кричал и плакал на городской площади, толкались, кто-то обнимал детей, братьев, жен; кто-то, перекрикивая гомон, пытался обсуждать дела.       Джембер и Маркус пережидали в доме. Маркус рассказывал сплетни с площади: в порту до сих пор не протолкнешься, убили верховную жрицу Астари, которая была, кажется, колдунья, а еще что-то неясное происходит в крепости – торговая гильдия, наверно, под шумок устроила переворот.       Утром прислуга не приходила. Джембер и Маркус, тихо переговариваясь, выпили чаю и съели вчерашний хлеб с жареной ветчиной.       Потом прибежал запыхавшийся желтоглазый мальчишка. Корзина со снедью едва не перевешивала его самого, он кланялся, шаркая ногой, и передавал, что сестра его будет завтра, а сегодня только – вот. Джембер, посмеиваясь, забрал корзину и кинул мальчишке серебренник.       Мио пришел на третий день и сходу свалился в постель. До того он отправил Джемберу записку с размашистым: "Завалило работой. Не жди".       В стенах тогда шумели первые осенние ливни, в смежной со спальней кухне гномка готовила ужин, и стена печи хорошо грела комнаты. Джембер погладил Мио по слипшимся волосам.       – Просыпайся, – сказал он.       Мио пихнул его локтем.       – Уходи.       – Это моя постель, Мио.       – А я в ней сплю.       Джембер рассмеялся и бросил его будить. Скоро была готова ванна – внизу у нее стояли ступени, чтобы в воде могли сидеть и гномы – и Джембер без церемоний стянул с Мио грязную одежду, а потом макнул его по самую шею. Только тогда он забарахтался и проснулся.       – Ты чего!?       – Ты мне простыни замарал.       – В первый раз, что ли!       Джембер в ответ полил его мыльной водой. Пока Мио отфыркивался и убирал с лица волосы, Джембер успел их напенить. Мио только сидел, оторопевший и сонный, у него на коленях.       – Что, так плохо? – наконец спросил он.       – Ты весь в копоти, Мио. У тебя лицо черное.       – У тебя тоже.       Джембер замер на секунду, а потом захохотал. Мио чувствовал, как у него от смеха трясется грудь. Вода заплескалась через край.       Скоро Мио опять задремал – Джембер был горячий, а от воды поднимался пар, и руки в его волосах были ласковые и мыльные. Снова проснулся он уже в постели. Кожа была красной от пара и от того, как Мио терли мочалкой, а еще мокрые волосы стали ко лбу. Ванну уже утащили, а пол затерли. Джембер все еще был горячий, и все еще Мио утыкался ему в грудь.       Он дышал ровно. Мио понял, что в полусне пахом терся о его ногу, и нахмурился, а потом поднял на Джембера глаза. Джембер тоже уже дремал.       – Спи, – шепнул он.       А потом сказал что-то еще на языке, которого Мио не знал.       Мио устал в тот день, и совсем не смотрел вокруг – но, если бы огляделся, заметил бы уже вполовину собранные вещи.