***
Забыв закрыть на ночь окно, Энн просыпается, промерзшая до мозга костей. Её уставшее от вечных недосыпов лицо, которое она едва видит в отражении зеркала – заставило её саркастически произнести вслух “просто куколка”. Она бросает взгляд на дрянную постель. Говорят, с четверга на пятницу снятся вещие сны. Если бы. Ей снова снился родной Нью-Йорк. Театр мадам Розы на Юнион-Сквер. Время, когда она ещё верила во всё, что говорят ей мужчины в дорогих смокингах, заголовки газет и буржуазные постановки в театре. Дальше – сонная путанница, а потом – Харви Блэк. Его смерть на её руках. Полные ненависти глаза его матери. И её грандиозный побег. И она бежит, бежит. Теряя при этом друзей и союзников, любовников и любимых. И, кажется, медленно теряя рассудок. На резных карманных часах её – девять утра. Виски даёт о себе знать лишь в послесловии. У неё нет времени на утреннее самобичевание. Время: натянуть бесстыдную улыбку, надеть своё красивое визитное платье и идти в аукционный дом. Чёртово зеркало, в котором ничего толком не разглядеть! Его можно использовать лишь для призыва Пиковой Дамы, где собственный, едва различимый, силуэт сыграет с сознанием злую шутку. Энн протирает его рукавом. Результат мизерный, но приходится работать с тем, что есть. Она преступает. Немного красной помады не повредит. Кто носит красную помаду утром? Лишь куртизанки, царицы и Энн. Дальше – тушь. Пудра. Нельзя забыть про духи. Верхние ноты, образованные терпкостью имбирного корня, пикантностью чувственного кардамона и перца. Ноты сердца, созданные сочетанием лепестков апельсинового цвета, распустившегося пиона и гардении. Базовые ноты, звучащие аккордами восточного сандала, пленительного мускуса и загадочной амбры. Этот аромат заставлял поверить, что с ней можно часами разговаривать обо всем на свете, и это было действительно так. Собравшись, Энн выходит из отеля, держа в руках обернутое в серую ткань полотно. Она подходит к Валету, проведя рукой по его крепкой шее, и тяжело вздыхает. Молодому жеребцу явно было сложно с новой хозяйкой, но он будто бы давал ей шанс. Она даст ему немного сахара и грустно улыбнётся. Ненароком, она снова вспомнит эту ужасную холодную зиму, и прекрасного человека, давшего ей кров над головой, и – опустит взгляд. Угнать его лошадь – было её благодарностью за всё то душевное тепло, что он ей дал. Валет пыхнёт ноздрями, отчего Энн придёт в себя. Как у него получается так тонко чувствовать её настроение? Или, может, она просто ищет смысл там, где его нет? Впрочем, город уже давно ожил. Множество людских силуэтов и лиц: кто занят честной работой, а кто – присматривается. Окраина города не место для дам в изысканных нарядах. Энн старается идти быстрее, окидывая взглядами окружающих – бедняки, жадно пожирающие свои нищенские пиры, и приезжие дамочки в белом, зазывающие мужчин с балконов прилегающего салуна, провести с ними самые незабываемые в жизни минуты. Дорога с окраин города медленно меняется, меньше грязи и пыли, и больше камня. Как символично: грязь к грязи, а дальше лишь холодный и бесчувственный камень. “Продать картину и бежать куда подальше отсюда,” - ловит себя на мысли Энн.***
Безмолвный Луисвилль преображается ближе к его центральной площади. Переплетение миров. Дамы в роскошных нарядах и дурных широкополых шляпах, украшенных словно дорогие торты. Джентльмены в выглаженных рубашках, сюртуках, одетых не по погоде, но – по последней моде. Богачи и мошенники. А кто-то и всё сразу. Проходя вдоль по дороге, Энн ловила на себе заинтересованные взгляды этих мужчин и подозрительные взгляды тех же женщин. Девушка действительно была хороша собой. Чёрные, слегка вьющиеся волосы, загадочная сдержанная улыбка, пухлые алые губы и миловидное лицо, аристократично усыпанное родинками. Даже сейчас, находясь на самом дне, похмельная и сердитая на весь мир, она была похожа на царицу, сошедшую с холста. Но настырные взгляды раздражали её. Вставали комом в горле. Начало предательски пульсировать в висках. Она приопустила голову, но боль ударила сильнее. “Только не сейчас, - закралось в её сознании - нужна сигарилла, а потом, глянешь, и станет легче.” Остановившись и оглядевшись, она заприметила бакалейную лавку вдаль по дороге, как раз по пути в аукционный дом. Побелевшая на солнце вывеска “Jackson’s General Store” едва выдавала в опрятном небольшом здании светло голубого цвета именно бакалею. Звон маленького колокольчика входной двери, а далее и сам lugar de destino. Назойливый ажиотаж: женщины, стоящие в очереди кто за чем, обсуждающие свежесть персиков и возросшие за последнее время цены; дети, с интересом разглядывающие яркие фрукты, опрятно выложенные на прилавке; старые пьянчуги, трепятно пересчитывающие последние центы дрожащими руками. Дождавшись своей очереди, в уже порядевшей лавке, перед Энн предстал торговец. Запыханный и слегка вспотевший, крепкий чернокожий мужчина средних лет с короткими курчавыми волосами. Ухоженная, медленно седеющая, борода красиво обрамляло его лицо. - Чем могу Вам помочь, мисс? - он улыбнулся так ей лучезарно, что на мгновение ей стало будто бы легче. - Сигариллы, пожалуйста, - ответила девушка, мягко улыбнувшись в ответ. - Недавно в Соединённых Штатах, мисс? - слегка усмехнулся торговец. - Прощу прощения? - спросила она, приподняв левую бровь. Уголки губ поползли вниз, что на момент показало её недовольство вопросом. Обыденный и банальный вопрос, тут не было что обижаться, но почему-то именно в этот момент он сумел её задеть. - О, я не хотел Вас обидеть, - бесхитростно ответил торговец, - у нас не будет такой роскоши, мисс. Могу предложить Вам сигару или простые сигареты. - Сигареты сойдут, - ответила она, тяжело вздохнув, - что за марку вы продаете здесь? Аллен & Гинтер, мисс - мужчина пригнулся, достав иза прилавка пачку, - лучше не найти во всем Дентоне! - Сколько с меня? - девушка обернулась, и увидела, что за ней уже стояла новая очередь. - Три доллара пятьдесят центов, мисс. Энн открыла свою сумочку и достала купюру в десять. Её последние десять долларов. Уже шесть. И пятьдесят центов. Она жутко не любила монеты, от них потом дурно пахнут руки, но сейчас, как никогда раньше, она была готова забрать сдачу до последнего цента. Выйдя из лавки, ещё стоя у ступеней, она сразу же закурила. Терпкий вкус табака быстро растворился сначала у неё во рту, потом резко ударил в нос, и вслед опустился в легкие. Она закрыла глаза и сделала ещё затяжку. Претензионно выпуская дым через нос, задерживала его на момент в глотке. Когда-то её научил так делать Харви, и с тех самых пор, она будто разучилась курить как обычный нормальный человек. Боль в висках стала отступать. Это никак нельзя было назвать лекарством от похмелья, и она хорошо понимала, что вскоре ей станет только хуже. Но, сейчас было терпимо, и она, отбросив окурок, продолжила свой путь в аукционный дом.