***
Слово “помпезный” хорошо могло охарактеризовать кабинет владельца аукционного дома. Будто это было прямое перемещение во времени в замок к самому Людовику XIV. Богатство его хозяина было выставлено напоказ, демонстрируя неумеренную роскошь, что прослеживалось буквально в каждом элементе: дорогая мебель, старинные гобелены на стенах и вычурные пилястры. Всюду чучела экзотических животных и птиц. Не хватало лишь гигантского портрета прямо позади сидящего за письменным столом наглеца. - А, - господин Фоер приподнял голову, оторвавшись от подписания важных бумаг - мисс Блумфилд! - Сэр, - Энн поклонилась в знак приветствия, отчего Фоэр расплылся в презренной улыбке. - Прошу, присаживайтсь, - слегка привстав из-за стола, он подал легкий жест, указывающий на дивное резное кресло напротив. Несмотря на свой достопочтенный возраст, господин Фоэр одевался как настоящий денди. На нём был новомодный чёрный фрак, не длинный камзол и короткий жилет нефритового цвета. Седовласый плут носил монокль, тонкая золотая цепочка которого непринужденно крепилась за камзол. В его кабинете, в отличие от зала, не пахло табаком, а лишь древесиной, кожей, пряным одеколоном и старостью. Последнюю уже нельзя было замаскировать никакой парфюмерией. - Мы крайне рады таким гостям, как вы, Элизабет, - сказал Фоэр, скрестив на груди свои длинные морщинистые пальцы. - Я, в свою очередь, неимоверна польщена тем фактом, что вы сумели выкроить для меня минуту своего времени, господин Фоэр, - искусственно улыбнулась Энн, - я уверяю Вас, что не займу много Вашего времени. - Что вы, дорогая, всё моё время – ваше! - лукаво произнес ветхий юноша, - так, с чем же вы пожаловали? - Полотно. Мне удалось выкупить на аукционе в Париже, но, - она опустила взгляд, постаравшись выглядеть при этом как можно более ранимо и невинно - Вы, пожалуй, уже ознакомлены с причиной его продажи. - Разумеется, мисс Блумфилд, - Фоэр облокотился о спинку своего помпезного монтеспана, и нарочито приподнял подбородок - Я не хочу показаться старомодным, но, по моему скромному мнению, женщины не должны заниматься такого рода вещами, и уж тем более, становиться настолько самостоятельными. Ваш отец, полагаю, замечательный человек и вряд ли нуждается в подачках дочери. “Престарелый щеголь, противник прав чёрных и женщин. Редкостный кретин, - навивалось в мыслях у Энн, - это будет очень долгий и очень душный разговор.” - Вы, несомненно правы, господин Фоэр, - проглотив-таки остатки гордости, трепетно ответила Энн, - но, видите, я оказалась в патовой ситуации, и более не вижу для себя достойного возвращения в отчий дом, если не докажу отцу, что достойна носить его фамилию. - Я вижу, мисс, - короткая пауза длилась, кажется, сотню лет. У старой рептилии медленно двигались шестеренки в том месте, где у нормальных людей располагалось сердце. - Знаете, Вы мне симпатичны. И в знак уважения к Вашему отцу, я, так и быть, постараюсь Вам помочь. Прошу, покажите полотно. Энн пыталась, на сколько было возможно, искренне показать восторг от слов старика, но внутри у неё всё билось. Одна пуля могла бы закончить этот бессмысленный театр. Но, что потом? Что делать, когда ты – один в этом мире, и каждый в нём если не враг тебе, то равнодушен к твоим бедам? Она открыла полотно. Перед достопочтенным управителем аукционного дома предстал пейзаж – “Воспоминание о Мортефонтене”*, написанный в 1864 году, за десять лет до кончины автора, французского художника, Жан-Батиста Камиля Коро. Это был почти монохромный пейзаж с тихой гладью воды, тающими в тумане очертаниями неясного берега и пленительно трепетной световоздушной средой, погружающей весь пейзаж в легкую золотистую дымку. Чарующий романтический ландшафт, оживленный женской и детскими фигурами, настроение которого навеяно приятными переживаниями. Великолепное произведение искусства являлось крайне популярным в кругах ценителей романтизма и импрессионизма. Пожалуй, это была самая знаменитая картина, написанная по памяти. И Энн ожидала получить за неё крупную сумму – одну тысячу девяносто семь долларов**. Именно столько стоит эта картина. Оригинал, конечно. Но никак не та подделка, которую Энн скрупулезно пыталась выдать за полотно французского гения. Господин Фоэр заинтересованно рассматривал картину, но в его тусклых глазах читалось хладнокровие, присущие только рептилиям в реке Миссиссипи*** и, пожалуй, таким же достопочтенным капиталистам, как и он сам. Перевернув полотно, он дотошно измерил глубину штангенциркулем, после чего долго всматривался в подпись художника на оборотной стороне. Энн подумала, что к моменту, когда он уже наконец-то что-то ей скажет, она поседеет. Но, господин Фоэр продолжал. Он достал из верхней шуфлядки своего стола лупу и какую-то книгу. Открыв её, он досконально начал изучать пигменты, использованные в картине. Именно на пигментах обычно и попадались те, кто подделывал картины. Мало было иметь на руках идеальную копию произведения, но ошибиться в использовании цвета, которого художник не мог иметь на момент написания картины, было подобно чистосердечному признанию в мошенничестве**. - Хорошо-о, - перебивая тишину, сказал Фоэр, приподняв голову и закрыв книгу, - надеюсь, бумаги у Вас также при себе, мисс Блумфилд? В её голове у Энн уже зазвучал хруст купюр. У неё – получилось. Она всё продумала до мелочей: история звучала правдоподобно, картина написана превосходно, да и на сладкое остались документы, заверяющие подлинность картины. Такая же ловкая подделка, как и сам упоительный пейзаж. - Разумеется, - Энн достала из сумочки несколько аккуратно свернутых бумаг и передала их господину Фоэру. Тот, в свою очередь, метнул взгляд на буржуазные напольные часы и гадко усмехнулся, после чего принялся за изучение бумаг. Это маленькая победа, эта идеальная афера, это – последнее счастье, выпавшее на долю Энн Фрезе за последние несколько месяцев. И даже не впечатляющая сумма, а сам факт того, насколько ловко у неё получилось свершить задуманное, дарило её душе настоящее тепло. - Ну что ж, - господин Фоэр поднял свой пристальный взгляд на Энн, и хитро улыбнулся, - мы с удовольствием купим у Вас, мисс Блумфилд, это замечательное произведение искусства! - Я так счастлива, господин Фоэр, - сказала Энн. Она ведь действительно была счастлива в тот момент.***
Мужчина направился в сторону, спрятанного за книжным шкафом, сейфа, чтобы взять необходимую сумму, но его трепетный пересчёт прервал чей-то громкий голос и стук гневно раскрывшейся двери о стену. - У меня нет столько времени! Что это за издевательство?! Моя встреча должна была состояться уже целых, чёртовых, полчаса назад! - раздалось у входа в кабинет Фоэра. Вздровгнув, Энн обернулась и увидела перед собою человека, которого меньше всего ожидала увидеть – мужчину из отеля с окраин города. Весь взъерошенный, он поправлял жилет, и жадно искал глазами господина Фоэра, которого едва можно было разглядеть за громадными книжными полками. Былая уверенность моментально покинула Энн. Она никак не могла поверить, что у потрёпанного управляющего отеля Холсона Смитта, будет назначена встреча в аукционном доме. Кровь прильнула к щекам. Адреналин. Всё встало на свои места. Он не просто управляющий отеля, он – владелец. Скупой, не желающий тратить деньги на восстановление здания, он не хотел их тратить деньги и на работников. Он всё делал сам, а следовательно, пока его не было – отель был закрыт. Он терял доход, отчего был весь на взводе. - Мисс Фрезе?! - мужчина стремительно направился к Энн, не знавшей в тот момент куда спрятаться и что ответить. - Вы меня с кем-то путаете, господин, - отвернув голову, неуверенно промолвила девушка. - Вы что все здесь решили принимать меня за идиота?! - он яростно выкрикнул в ответ. Отложив деньги обратно в сейф, ошарашенный услышанным, господин Фоэр направился обратно к своему столу. - Мистер Холсон, - он обратился к разъяренному джентльмену, - и как Вы прикажете это понимать? - У меня к Вам тот же вопрос, мистер Фоэр! - язвительно ответил Холсон, после чего добавил - Любая девка может сюда прийти, и Вы будете бегать за ней, пока уважаемые в обществе люди обязаны ждать за дверью, как какие-то собаки! У Энн появилось ярое желание провалиться под землю. Она сидела тихо и прямо держала спину, смотря будто сквозь обоих господ. Она слышала голоса, но сознание её отказывалось воспринимать происходящее. Озлобленные глаза Холсона, ошеломлённое и побледневшее лицо Фоэра. Жестикуляция обоих, и переведенный обоими взгляд – на неё. Снова мелькнула мысль: “Надо было застрелиться ещё в отеле.”