***
«Ну и ладно… Всего лишь ещё разок подрочила на Геральда. Кому от этого плохо-то?» — уговаривала она себя, с удовольствием отхлёбывая из чашки горячее какао с молоком. Нахлынувший после этого предельно реалистичного сна оргазм был настолько сильным, что она ещё долго не могла прийти в себя, всё вспоминая и вспоминая все мельчайшие детали ощущений, звуков, запахов, прикосновений… Огромная удача — увидеть такой сон… Особенно учитывая, что в реальности подобное происшествие ей абсолютно не грозило. Такие ужасные прегрешения, как раздеть Сикстинскую Мадонну прямо на картине, да ещё и в придачу к этому поставить под сомнение непорочность зачатия Сына Божия — это был уже какой-то невероятный зашкал. Геральд Фальконе на такое точно был не способен. Равно как и вряд ли он проделал бы с ней то, что явно замышлял демон из сна. Но за то, чтобы это видение сбылось, она, не раздумывая, отдала бы все свои с трудом накопленные девчачьи сбережения, несмотря даже на то, что это означало бы откладывание на неопределённый срок покупку давно вожделенной зеркалки Nikon D4… Вот только… оценит ли это Геральд?..***
Сегодня он был на удивление добр и мягок… Особенно после того, как она изъявила желание исповедоваться. Они подождали, пока храм опустеет от последних туристов, и Геральд повёл её куда-то вглубь помещений, мимо привычной деревянной кабинки, расположенной сбоку, в дальнем правом углу церкви. Вики открыла было рот, чтобы спросить, почему, но священник, опередив её, объяснил, что у них имеется своя собственная исповедальня, исключительно для работников храма. — Подальше от лишних глаз… — проговорил он, когда они зашли в небольшую уединённую комнатку, предназначенную, судя по всему, лишь для этих целей. Никакой другой мебели в комнате не было — только табуретка, сиротливо стоящая прямо посередине, которую Геральд с глухим стуком отставил поближе к стене одним аккуратным, скупым движением. Вики, наблюдая за тем, как медленно колышутся края его сутаны, почувствовала какое-то странное умиротворение, похожее на гипнотический транс, и даже почти перестала бояться того, что задумала. Ну, не выйдет, так не выйдет. Максимум, что ей грозит — это отеческий выговор, в ходе которого ей подробно расскажут, почему так думать и чувствовать нельзя, и «чтобы такого больше не повторялось». Это будет даже приятно — почувствовать себя рядом с ним маленькой девочкой, которую отчитывает заботливый и понимающий родитель. Они уселись друг напротив друга, разделённые небольшой резной сеткой, позволяющей смутно видеть силуэт собеседника, и падре Фальконе прочёл короткую молитву перед началом. Вики полушёпотом, слово в слово, повторяла её вслед за ним, втайне замирая от предстоящего ей откровения, а потом воцарилось долгое молчание. Геральд терпеливо ждал, прекрасно понимая, что любому прихожанину нужно время, чтобы решиться доверить священнику самые неприглядные тайны своей души, и не торопил девушку. Та набрала полные лёгкие воздуху… Выдохнула, сглотнула и заговорила. — Мне иногда снятся странные сны, преподобный отец… И затаила дыхание. Ответом была тишина. Острый профиль Геральда оставался неподвижным в полумраке кабинки, и лишь ноздри ей щекотал сладковатый запах старого дерева, покрытого лаком. — В них я вижу мужчину… Мужчину, который… Ну, в общем… У нас с ним происходит интимная близость. Она возвела глаза к потолку и мысленно обозвала себя дурой. Более тупого начала исповеди сложно было себе вообразить. — Хорошо. Продолжай, — спокойно отозвался священник. Вики переждала несколько ударов сердца и решилась на более смелый шаг. — Мне немного стыдно об этом рассказывать… — голос практически не срывался, но во рту очень быстро пересохло, и ей приходилось буквально каждые несколько секунд облизывать дрожащие губы. — Потому что эта близость, в некотором смысле, запретная… «В некотором смысле? В некотором смысле? Какую же хрень ты тут несёшь, Уокер!» — она мысленно влепила себе затрещину, чувствуя себя, как на выпускном экзамене — так, будто малейшее неправильно сказанное слово могло определить оценку преподавателей. И, очертя голову, пошла ва-банк. — Пожалуйста… Дядя Джеральд… Не судите меня строго… Но главный герой моего сна — это всегда вы… — она говорила всё тише, ближе к концу фразы почти перейдя на шёпот, и, тем не менее, была уверена, что он слышит каждое её слово — кабинка была слишком маленькой, и они сидели так близко друг к другу, что было практически нереально что-либо пропустить. Томительная пауза… — Не волнуйся, миа филья, такое бывает… Ты молодая девушка, у тебя много разных фантазий, вашему возрасту это свойственно… — услышала она вдруг его ответ, произнесённый с такими мирными, с такими понимающими интонациями, что её тут же пронизала волна ужаса — неужели она никак его не зацепила? Неужели он не среагирует? Если он продолжит увещевать её и дальше вот таким вот благостным тоном — тогда катись она к чертям, вся эта проклятая исповедь! Худшего исхода и быть не могло… Припереться сюда, поставить всё на этот разговор, открыть ему самое сокровенное… И получить вот такое пресное, сухое, совершенно нейтральное наставление!.. Она готова была провалиться сквозь землю. Что угодно, но только не это! Единственное, что всё ещё помогало надежде теплиться в её сердце — это то, что он не смотрел на неё. Он глядел прямо перед собой, куда-то вниз, взглядом смиренным и чуть усталым… Но она вдруг всем нутром почуяла, что стоит ему повернуть голову — и всё это напускное благолепие слетит с него, как ненужная шелуха. «Ну, посмотри же на меня…» — мысленно молила она его. — «Покажи мне свои истинные чувства!» Но в голубых глазах падре Геральда сверкал лишь лёд. — А что, если мои фантазии настолько греховны, что стены этой церкви мгновенно рухнут, не выдержав масштабов моей безнравственности? — злорадно выпалила она через перегородку прямо ему в ухо, запоздало осознавая, что в эту самую секунду уже сожгла все мосты… Что ей уже нечего терять… И что она вполне достаточно созрела для того, чтобы нарушить все правила и начать соблазнять его прямо здесь. Он лишь слегка усмехнулся, покачав головой. — Огонь молодости… Тебе всего лишь нужно влюбиться, Вики. И все твои невзгоды тотчас пройдут. Потом ты будешь вспоминать о них с улыбкой, девочка моя, поверь… Он чуть повернул голову, по прежнему не глядя ей в глаза, наклонился ближе и проговорил: — Я дам тебе несколько молитв для обретения душевного равновесия. Очень хорошо, что ты поделилась со мной своими переживаниями. Это постепенно пройдёт, Вики, и ты сама об этом прекрасно знаешь… Он со вздохом откинулся на спинку сиденья и поднёс к лицу руку с висящими на ней чётками. — Per signum crucis… Касание ко лбу. — …de inimicis nostris… Касание к груди. — …libera nos… Левое плечо. — …Deus noster… Правое плечо. — In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen. И ещё одно крестное знамение, словно перечёркивающее в душе Вики всякую надежду на взаимность. Она смотрела на него с обидой и яростью — и чем более спокойным и умиротворённым становилось его лицо во время этой краткой молитвы, тем большее бешенство разрывало её изнутри… Она почти уже была готова бросить ему в лицо тысячи ругательств, так и вертевшихся на языке… Но в этот самый момент её слух вдруг прорезал тягучий медный гул — вечерний колокольный звон разносился по улицам Милана, даруя его жителям радость духовную и упование на лучшее будущее… В сердце же Виктории Уокер он превратился в похоронный. Горло внезапно сжалось, глотая и заталкивая обратно все невысказанные слова… Она беспомощно заморгала, пытаясь прийти в себя и сообразить, что происходит… И смогла лишь растерянно и едва слышно прошептать: — Я… люблю тебя, Геральд… Да, я знаю, я ужасная дура… Но… я просто люблю тебя!.. И расплакалась. Мгновенно растеряв всё своё самообладание, Геральд Фальконе дико косился на девушку сквозь резную перегородку. Внутри всё вопияло о милосердии, и он с трудом сдерживал себя, чтобы не вскочить и не начать немедленно её утешать. Это был далеко не первый случай таких слёзных излияний на исповеди, но ему всегда удавалось сохранить внутреннюю опору, дабы увещевать и успокоить отчаявшегося прихожанина и не позволить ему скатиться во тьму уныния… Но сейчас он словно утратил все свои многочисленные защиты. Она плакала так жалобно и так навзрыд… что сердце его разрывалось от сочувствия. Когда он успел так проникнуться к этой девчонке? Что за струны она затронула в его душе? Почему нет никакой возможности отмахнуться от её боли и даже нет ни малейшего желания сохранять свою привычную бесстрастность?.. Он мысленно плюнул на все приличия, вскочил со своего места и рванул дверь в её кабинку. Она нырнула в его объятия, словно мышонок, всхлипывая и вздрагивая, а он гладил её по волосам трясущейся рукой, шепча слова утешения. — Всё будет хорошо, моя девочка… Не плачь… Не стоит оно того, побереги своё маленькое сердечко… Всё будет хорошо… Наклонился, целуя её в лоб… Но она внезапно подняла лицо, и губы встретились с её мокрым от слёз кончиком носа… А в следующую секунду она тесно обняла его за шею и прижалась к его губам торопливым, неумелым поцелуем. Боже, как же это восхитительно… Влажный, солоноватый вкус её слёз… Легкий, цветочный аромат девичьей кожи… Такой тёплый, отзывчивый, беззащитный ротик… Геральд Фальконе сжал пальцами её хрупкие плечики, словно ястреб, вцепившийся в добычу. Терзал её губы, как изголодавшийся сумасшедший, пил её дыхание, держал её голову в своих ладонях, словно драгоценный сосуд… И впитывал, вбирал, пожирал, не помня себя, всю её молодость, её красоту, её податливое упругое тело, покорно подчиняющееся каждому его движению… И очнулся лишь тогда, когда ощутил, как под сутаной невыносимо ноет, пульсирует, адски разрывает ширинку давно рвущийся на свободу член. «Нет, нет, нет… Я не могу.» Руки не слушались. Пальцы нетерпеливо задрали блузку, скользя по её горячему животу, по спине, поднимаясь всё выше, нащупывая застёжку бюстгальтера… Которого не было. «Я всего лишь прикоснусь… Только одно касание! Боже, прошу… Не лишай меня этого счастья…» Твёрдый, налитый сосочек… Такой маленький… Такая мягкая, нежная грудь… Она тихо ахнула от боли, когда он слишком сильно сжал ладонь, но это распалило его ещё больше. По-звериному оскалив зубы, он остервенело дёрнул на себя пояс её свободно болтающейся на бёдрах юбки, нырнул рукой внутрь, сразу прямо в трусики, и плотно накрыл пальцами бугорок лобка. Ему понадобилось всего лишь пара секунд, чтобы понять, что она давно сочится смазкой, что губки её разбухли и развернулись наружу влажными лепестками, откровенно приглашая его ворваться вглубь, между ними… И не смог удержаться. Уж слишком умоляющий она выдала стон, когда он скользнул внутрь сначала одним пальцем, а затем сразу — вторым… грубо раздвигая вход… вбивая их в неё так, словно хотел заранее предупредить, насколько жестоким он будет с ней… Но, кажется, она просила ещё. И ещё… Они оба даже не заметили, как это произошло. Уже через несколько неуловимых мгновений она ощутила, как горячая, налитая кровью головка члена тычется и трётся о клитор, а потом и о вход вагины… Их вздохи смешивались, одежда мешала, в тесной кабинке было душно и жарко, оба тяжело дышали в шею друг другу… И слились в едином порыве, одновременно поймав нужный ритм — она чуть не закричала от восторга, почувствовав, как глубоко он вошёл в неё… И тут же закусила губу от неожиданной боли, когда обнаружила, что приняла в себя далеко не весь его член. Она не смела возражать — только негромко пискнула в самом начале, а потом едва слышно айкала, при каждом его движении, когда он полностью вдавил её в стенку кабинки, раздвигая ей ноги жёсткими бёдрами… Когда поняла, что его безумие уже нельзя остановить, несмотря на каждый раз болезненно отдающиеся внутри толчки… В этом не было ни внимания, ни нежности… Он просто трахал её, как животное — без малейшей жалости, без остановки, без каких-либо сантиментов… И в какой-то момент она поняла, что готова вновь разрыдаться, проклиная себя за ошибку. Но он вдруг сделал секундную паузу, прекратив этот неумолимый долбёж, повернул её лицо к себе за подбородок… И глубоко, страстно поцеловал, проникнув языком в её рот, жадно обхватывая своими губами её губы… По всему телу, от макушки до кончиков пальцев, прокатилась обволакивающая, тёплая, благодарная нега. Она вновь подалась ему навстречу, обнимая его за шею, и он подхватил её рукой под колено, высоко задирая и прижимая его к боку, а потом возобновил свои движения — уже чуть мягче и плавнее… И ей в лицо сразу же хлынула острая, жаркая волна возбуждения — теперь каждое скольжение ствола ощущалось так, словно в мире существовало только две вещи — её вульва и его твёрдый, пронзающий её член. Внезапно он ускорился, вцепился всей пятернёй ей в ягодицы, прижался бёдрами ещё теснее и, вздрогнув всем телом, остановился, тяжело дыша и неудобно стягивая в горсти её волосы на затылке. Она замерла, стараясь не нарушить эту близость, хоть ей и было трудно стоять, подстраиваясь под его позу… Он немного ослабил давление, и она смогла, наконец, опустить колено и осторожно коснуться поцелуем его уха… Они почему-то стояли так непонятно долго, и у неё уже начала затекать правая нога, но она по-прежнему не смела пошевелиться. И только когда он медленно отстранился, опуская взгляд и снимая ладонь с её плеча, она почувствовала какую-то странную отчуждённость во всём его облике. Вики наблюдала, как он плотно сжал губы, застегнул брюки, одёрнул сутану, отвернулся и устало опёрся обеими ладонями о стенку кабинки… И до неё вдруг со всей остротой разочарования дошло… Геральд Фальконе больше никогда не захочет посмотреть ей в глаза.