Prayers

      Время тянулось в аббатстве точно резиновое. Когда ты существуешь вне понятийных рамок и условностей, кажется, что каждый день похож на предыдущий и ты сам, в общем и целом, зациклен в петле. Рейн в какой-то момент поймал себя на мысли, что все дни слились в тягостную бесконечную направляющую. Да, у них было гораздо больше сил, возможностей, и проживать им предоставлялось все это в свое удовольствие, но — всегда есть маленькое «но» — кроме как с позволения папства (а такого еще ни разу не случилось) безымянным запрещалось покидать обитель. И вот, спустя неопределенное количество дней, а может недель, месяцев и, не исключено, даже лет, здесь всегда сложно разобрать, это начало выводить из себя. Первыми сопротивляться правилам принялись Мульти и Дьюдроп — бывали и забастовки, и препирательства, и демонстративное игнорирование требований, до тех пор пока в эти стычки не стала вникать Сестра Император. Никто до конца не был уверен в связи с чем все ходили при ней по струнке, но, по всей видимости, истина заключалась в том, что Сестра держала в ежовых рукавицах даже папскую часть. Элементали, глядя как женщина лихо строит четверых правителей, тоже старались лишний раз не нарываться. К слову, когда ее откровенно достало их поведение, то тем же вечером прекратилась бессмысленная голодовка обоих вспыльчивых элементалей.       В один из дней неугомонные безымянные, заручившись на этот раз поддержкой женской половины сумасбродного семейства, решили во что бы то ни было вырваться ненадолго за пределы и вернуться аккурат к ужину. Но тогда же наказаны были все поголовно, а после трапезы стены гостиной наверху сотрясались от ругани Эфира и Дью; Квинтэссенции встали поперек горла их выходки, вследствие которых он, Маунтейн и Кумулус вынуждены также отдуваться, хотя из всех именно они втроем помогают аббатству не развалиться и держаться на плаву. Проще говоря, их недовольство было оправданным, а едва не отхваченные оплеухи заслуженными. Но с этого момента все стало хуже.       Хуже стало с самых простых вещей — старшие элементали больше не проявляли участия к младшим; младшие отказывались помогать старшим, дерзили папству, игнорировали Сестру и всячески изводили всех. И если Кумулус старалась быть поближе к сестричкам, то Эфир и Монти показательно садились на другой конец стола, уходили самые первые и большую часть времени проводили в канцелярии, куда с недавних пор заходить строжайше запрещалось. Но в защиту стоит сказать, что туда особо никто и не рвался; и все же этот обоюдный конфликт выбивал из колеи тех, кто всегда старался жить со всеми в гармонии. Ладно, Рейна это беспокоило больше остальных — он прекрасно понимал отчего одни буквально стонут под всеми мыслимыми и немыслимыми запретами, и чувствовал, что их поведение вынуждает других скрипеть ответно зубами.       Мульти, несмотря на весь свой запал, стал со временем поддаваться на уступки. То тут, то там элементаль уже не артачился, напротив, пытался снова быть полезным, вел себя как и прежде — шутил, смеялся и вгонял в краску; негласно примерил роль наставника, помогая новообращенным безымянным почувствовать себя на своем месте, как дома. Лед тронулся, когда Эфир и Маунтейн спокойнее отнеслись к тому, что Мульти стал подсаживаться к ним в обеденное время, но они все еще продолжали быть глухими к другим безымянным, а Рейну казалось, что он теперь для Квинтэссенции и вовсе стал пустым местом — это угнетало.       Одним вечером Рейн с Дьюдропом сидели наверху. Элементаль Огня читал древний ветхий свиток, не ясно как попавший в руки, изредка вздыхал, порой даже слишком наигранно, и вновь утыкался в закорючки, проступившие с обратной стороны пергамента ржавыми кляксами. Элементаль Воды на это привычно закатил глаза, а после с остервенением уткнулся в окно. На дворе был поздний летний вечер, когда земля еще источала зной, нагретая безжалостными лучами, а воздух уже остывал, от чего на улице было зябко; солнечный диск мелькнул ярко-красным боком, скрываясь за горизонтом; небо еще было слишком светлым для звезд, но видимости почти не осталось, потому сад превратился в жутковатый ансамбль искореженных теней. Как вдруг между чернильных, непроглядных пятен деревьев мелькнули три фигуры. Безымянный даже приподнялся, переваливаясь через подоконник, точно это поможет лучше разглядеть; в этом не было необходимости — он сразу узнал всех: вокруг Мульти сновали, будто светлячки, знакомые золотистые пылинки, вокруг Эфира точно такие же только густые, бесплотно-темные, клубящиеся искорки, а статную спину Монти запросто можно распознать даже не всматриваясь. Те быстро пересекли двор и скрылись во мраке заброшенной часовни. Дью проследил за заинтересованным взглядом друга, отложил чтиво, последний абзац которого перебирал уже четвертый раз, и тоже посмотрел в окно.       — Ты сейчас спалишь эту колокольню дотла, хотя огонь это по моей части, — нарушил тишину элементаль, — что там?       Рейн обратился к другу:       — Чем там можно заниматься несколько вечеров подряд? Они ходят туда чаще, чем к Сестре в кабинет.       — А тебя не зовут? — Елейным голосом уточнил Дьюдроп, что сразу не понравилось элементалю Воды. Рейн лишь поджал губы. То, что эти трое ходили в заброшенную часовню никому не говоря, только подогревало интерес и раззадоривало. Он и раньше видел, как старшие могли молча, поодиночке или сразу вместе выйти во внутренний двор, затем долго бесцельно находиться на улице, ждать пока Мульти докурит сигарету или Маунтейн закончит заниматься садиком, или Эфир договорится с Копией, а после, так или иначе, шли в ту самую церквушку. Что их там могло ждать? Элементаль Воды был внутри один раз и остался не слишком впечатлен. Убранство, как и предполагалось, припорошило пылью, обросло паутиной, оказалось погребено под слоями мусора и забыто в веках; папство планировало когда-то заняться восстановлением, но руки так и не дошли, потому каждый раз находился предлог перенести реконструкцию до подходящего момента.       С другой стороны, Рейну стало до трясучки обидно и завидно, что элементали никого не планировали посвящать в свою тайну. Словно вникать в дело имели право лишь избранные и никто больше, и младшему безымянному захотелось тоже стать частью этого «культа», хотя бы потому, что Эфир… Рейн сник. Укус, оставленный Квинтэссенцией, никакого права ни на что не давал, а служил признанием и предупреждением для других.       — Так сходил бы и спросил, — скучающим тоном заметил Дьюдроп, возвращаясь к чтению.       Безымянный уставился на друга с таким выражением лица словно тот сказал одновременно и очевидную глупость и открыл тайные знания. Ему в самом деле ничто не мешало пойти и узнать, чем же таким занимаются старшие, но это выглядело бы как минимум глупо, сделай он так. Почему-то Рейн свято верил, что ни один из них не расскажет правду по первому же требованию. Он решил не бросаться в омут с головой, а дождаться подходящего случая, когда Эфир станет более разговорчив.       Дни шли, а повода к разговору так и не представилось. Как-то раз Рейн уже был готов зайти в кабинет Копии, где почти все свободное время проводили теперь четверо безымянных, Мульти странным образом повадился за товарищами выслуживаться перед папством, однако стоило последнему протиснуться в дверь, как кардинал закрылся с элементалями на ключ изнутри. Рейн недолго, но все же пялился на резную дверь из темного, тяжелого дерева, на затертую аляповатую ручку, которую кажется сняли с другой двери, и не мог шагнуть вперед. Это все выглядело какой-то издевкой! Желание резко превратилось в надменное безразличие, и младший, точно уязвленный всей ситуацией, вздернув нос, направился к Дью. У них теперь тоже должна быть своя тайна.       И все же чувство неудовлетворенности происходящим доводило элементаля Воды до исступления. Старшие, конечно непредумышленно, не замечали как Рейн, Дьюдроп и Фантом обзавелись собственными секретами, все также ходили в заброшенную церковь, достаточное время пребывали там, иногда туда захаживал Копиа, а еще они стали пропускать ужины, но в остальном между всеми повисло какое-то неопределенное недопонимание. Фантом прилип к Рейну, вместе с ним который вечер после ужина поднимался на второй этаж и оттуда следил за безымянными. В этот раз к ним присоединился Дью.       — Ты так и не сходил? — Младшие уставились на друга.       — А ты вообще собирался? — Фантом водил глазами с Рейна на Дьюдропа и обратно.       — А надо?       — Какие же вы непутевые, — констатирует в углу Цири; от внезапного звука ее голоса все трое подпрыгивают на местах. Та захлопывает книгу, выбирается из мягкого кресла. — Они занимаются реставрацией церкви своими силами по просьбе кардинала. Финансов у нас не так много...       — Ха! Дело раскрыто, Ватсон! — Дьюдроп сжал плечо Рейна, — а я думал они там дрочат друг другу.       Безымянная скривила лицо на это замечание. Иногда огненный элементаль бывает просто невыносимым.       Рейн молча, сам не ожидая от себя такого рвения, ударил кулаком по подоконнику и стремительно покинул гостиную. Оставшиеся, не сговариваясь, бросаются к окну, дожидаясь, когда тот выскочит во двор и в считанные секунды направится прямиком ко входу в часовню. Пока элементаль пересекал небольшой сад, небо с каждым его шагом затягивали тяжелые тучи. Нет, крутилось в голове, это уже походило не на издевательство, а на самый настоящий саботаж! Прямо-таки государственная тайна, что нельзя было и словом обмолвиться за ужином? Шушукались в канцелярии точно заговорщики, а на деле все было так очевидно! Буквально взлетев на крылечко, он дернул наспех приколоченную ручку; где-то вдали загремел раскат грома. Однако напор мгновенно иссяк, потому что дверь не поддалась. Тогда безымянный еще раз налег всем телом, но с другой стороны точно кто-то упирался в ответ.       — Я знаю, что вы там!       Раздражение бурлило в теле, и Рейн еще раз дернул ручку.       — И мы знаем, что ты там, — слышится приглушенный голос Мульти.       — Чем вы занимаетесь?       Но вместо ответа дверь легко отворилась, пропуская на крыльцо сперва кардинала, за ним сразу вышли старшие элементали. Копиа выглянул из-под навеса, посматривая на сизые грозовые тучи.       — О, Всемогущий! Будет ливень! — А после обратился к Рейну, — никак твои проделки, радость моя? Да, что ж мы там делали? Вот-вот, погляди.       Все расступились, давая больше пространства для рассмотрения проделанных трудов. Но младший ничего не видел перед собой; он чувствовал себя в данный момент унизительно и неуместно. Дью был прав — спрашивать никому не запрещалось, другое дело, что никто из них вслух ни разу не поинтересовался чем на самом деле были заняты безымянные. Рейн перевел жалостливый взгляд к Квинтэссенции, шумно сглотнул, едва слышно обратился к нему:       — Эф, на пару слов, можно?       Кардинал коротко пожал плечами, не придав большого значения словам, спустился с крыльца, а вот Маунтейн с Мульти понимающе усмехнулись, и эти усмешки показались Рейну слишком осведомленными. Конечно, нужно быть совсем слепым или наивным, глядя на то как младший при виде Квинтэссенции теряется, ерзает и разве что не прыгает в руки, но до последнего хотелось верить, что это если и заметно, то не так явно. Однако и один и второй последовали за Копией, оставляя элементалей наедине.       Часовня выглядела теперь совсем иначе. Внутри стало гораздо приятнее находиться, и не заметить изменений было невозможно; казалось, что сил вложено в это предприятие достаточно, даже больше, чем нужно. Конфессионал отныне не косил правым углом, мусор весь вынесен, появился неровный ряд заново собранных скамеек, прикрытых тканью, пространства было на деле больше, и пусть еще тянуло плесенью, но все равно стало как будто светлее.       Рейн покрутил головой, и тут же пришел в себя. Все это было очень заманчиво, но позади стоял Квинтэссенция, ожидая разговора. И как теперь объясниться, что разговор на самом деле заключается не в том, что за то время, пока старшие хранили молчание о своей задумке, элементаля Воды буквально выкручивало наизнанку от любопытства, а в том, что ему было очень страшно остаться одному; конечно не в прямом значении — им в аббатстве теперь надо не церквушки восстанавливать, а пристраивать новые комнаты; страшно было снова оказаться наедине со своими противоестественными ощущениями или доводящими до апатии мыслями. У него самые лучшие братья и сестры, пусть и каждый со своей придурью, но с элементалем Бытия все сложилось чуть иначе, их отношения "не такие". Безымянный подошел к Эфиру, все еще не в силах поднять взгляд. Он был обижен на него, но больше на себя, смотреть в глаза было стыдно. Пальцы мягко коснулись плеча старшего элементаля, огладили выше, а после смяли ткань у самого горла до скрипа.       — Не смей, — Рейн сжал челюсти, — больше меня игнорировать, понял?       Над головой раздался смешок, и это вынудило младшего посмотреть на Квинтэссенцию.       — Я не умею читать мысли или чувства других, как некоторые, — он нарочно выделил последнее слово. — И если я что-то делаю не так, если что-то с тобой происходит не то, дай мне знать.       Но вместо ответа Эфир ловит ладонями хмурое лицо, покрывая легкими, скорыми поцелуями.       — И не думал тебя игнорировать.       Рейн невнятно бормочет между ласками, что его все эти дни одолевало беспокойство, но возмущение быстро сходит на нет, как только старший горячо целует в самый желанный рот, не давая сделать вдох. Элементаль Бытия сгребает его в объятия, прижимает к себе, чувствуя как под руками расслабляются плечи, а младший перестает показательно сопротивляться и начинает получать удовольствие. Он опускается ниже, зубы осторожно прикусывают фарфоровую кожу, хотя животное внутри жаждет поглотить безымянного полностью. Рейн как специально всхлипывает над ухом, трется всем телом; широкие ладони оглаживают худую спину, тощие бедра, скользят под одежду, как безымянный вырывается из кольца рук, и точно пощечина звучит явное: «Нет, не так». Квинтэссенция щурится, глядя в выразительные глаза, на подрагивающие блестящие губы; он делает шаг вперед и тихо уточняет, как будто дает шанс передумать:       — Нет?       Рейн уводит его в укромный конфессионал. Сам же опускается на колени, замирает, когда Эфир пальцами зарывается в волосы, мягко поглаживая затылок, точно подбадривает.       Безымянный лишь выдыхает, как изнутри все поджимается в трепетном предвкушении, пальцы не слушаются — в этот раз точно не даст старшему вести. Он старается быстрее разобраться с брюками, только на секунду поднимает глаза, удобнее располагается между ног; позволяет себе поцеловать крепкий живот, опускаясь ниже, невесомо и мягко касаясь чувствительных местечек, замечая как от каждого его действия Эфир вздрагивает будто бы элементаль Воды первый, кого подпустили так близко. Пальцы ныряют под резинку белья, чуть опускают ниже. Рейн прикрывает глаза, прощупывая непривычное для себя чувство какой-то уверенности и правильности, а еще силы. Его мнение, как и почти всех безымянных, папство мало интересует, но Квинтэссенция другое дело — слово элементаля Бытия весомо, потому понимание, что Рейн имеет власть над ним, подначивает.       Он облизывается, чуть шире открывает рот, обхватывая губами плоть через ткань, языком проходится по стволу, зубы чуть прикусывают тонкую кожу. Эфир сипло выдыхает:       — Я не стеклянный, можно не так деликатно.       — Заткнись, пожалуйста, — заворчали снизу. И сразу перехотелось что-либо говорить, потому что Рейн без раздумий перешел от слов к делу.       Эфир опускает голову, сквозь пелену всматривается как старательно младший насаживается головой на член, и, как бы пошло это не звучало, какой тот красивый с его членом во рту. Рейн выпускает плоть со смачным звуком, стреляет осоловелыми потемневшими глазами в самое нутро, после губы смыкаются вокруг набухшей головки, щеки втягиваются, а элементаля Бытия закручивает от болезненного возбуждения узлом. Он едва сдерживается, чтобы не забыться вовсе, потому что негодник, явно где-то успел подглядеть, снова и снова повторяет движение; кажется, что заплакать от удовольствия сейчас будет очень уместно. Квинтэссенция ведет бедрами вперед в тесную глотку, от того как сладко стенки сжимаются вокруг все перед глазами плывет. Младший элементаль только ласково гладит сильные ноги, не слишком усердно удерживая Эфира от беспорядочных толчков.       Приходится одергивать себя каждый раз, чтобы не сорваться на грязные ругательства, потому что Рейн — последний, кто заслуживает такого отношения, и все-таки тяжелая копна волос собирается в кулаке, Эфир всматривается в тонкие черты лица, румяные скулы, влажные ресницы, и липко шлепает безымянного членом по щеке. Элементаль перед ним теряется на секунду, смотрит загнанным зверьком, кривится от того как слюна холодит распаленную кожу, но безропотно открывает рот, чтобы Квинтэссенция мог бессовестно оттрахать его. Тело само быстрее и резче двигается, дыхание учащается, в голове шум, элементаль Бытия жмурится от удовольствия, запрокидывает голову и воет, когда потяжелевший в яйцах восторг горячим семенем выстреливает на разомлевшее лицо.       ***       Эфир пропустил младшего в холл, закрывая за ними дверь, а затем быстро поцеловал того в загривок, и скрылся на верхнем этаже.       Стараясь не отсвечивать, Дьюдроп сдал назад. На всех парах буквально влетел в трапезную, метнулся к столу, за которым сидели Маунтейн и Мульти; первый читал с постным лицом очередной талмуд, а второй похоже что снова не спал почти сутки и теперь клевал носом; выскочил у них из-за плеча.       — Вы знали?!       — Срань господня! — Дернулся спросонья безымянный.       — Не богохульствуй, — элементаль Земли пнул того под столом. Маунтейн закрыл книгу на всякий случай, и оба обратились к другу. Тот и в привычное время не отличался особенным загаром, но сейчас стоял перед ними совсем бледный как полотно, к тому же был чем-то взволнован. Старшие переглянулись.       — Я по вашим рожам вижу, что вы знали, — едко заметил Дью, разом обличая все тайны.       — О чем?       — О том, что… Рейн с Эфиром!       Он резко замолчал, запыхтел, кажется, даже покраснел слегка, вспоминая то, свидетелем чего ему пришлось стать. Однако не решился развивать тему дальше, потому как и этого было более чем достаточно. Старшие опять посмотрели друг на друга. Монти пожал плечами, поднимаясь со стула, зажимая книгу в локте:       — Да все знают.       — Я вот не знаю! — Слишком жалко прозвучал безымянный, хватаясь за голову.       — Бро, у малого на шее был укус, — Мульти также встал из-за стола, прекращая дальнейшие расспросы, — что это еще могло значить по-твоему?