Быть или не быть, жить или не жить...

Часть тридцать третья. Дом, милый ананас… Окончание. А где тебя сегодня нет? На Большом Каретном. В. Высоцкий. «На Большом Каретном». Из песни. Вместо эпиграфа. Майор Ихлин приехал на работу. - А я чуть пораньше сторожить училище пришел, - рассказывал муж. - Садись в машину! Поехали со мной! - Сказал майор Ихлин. - Митрич! Я же на работе! - Отвечал ему муж. - Сейчас придет начальница моя, завхоз училища. А меня нет на месте. Она будет искать мне замену. А если замену мне на эту ночь из других сторожей найдет и их на рабочее место вызовет, то это верный путь к увольнению. Мое училище относится к системе профтехобразования и выпускает токарей - станочников для оборонки. Если уволят, то никогда уже назад не возьмут. Женщина кивала головой. Она знала. Прошла все круги судебного ада пожилая сторожиха на работе у мужа. Она понимала, что ее уволили незаконно. Она так хотела восстановиться через суд. Но суд за судом ей отказывал в восстановлении на работе. Всегда и во все более и более высоких инстанциях. Восстановления на работе она не добилась. Ушла на пенсию опозоренной, с прогульной статьей в трудовой книжке. И скоро опустилась до того, что от нехватки денег стала бутылки около мусорных контейнеров подбирать. Когда женщина бежала мимо того элитного двора в центре города, в котором пожилая женщина, бывшая сторож училища, в роскошной трехкомнатной квартире с высокими потолками и просторными комнатами сталинской застройки одна жила, женщина видела бывшую преподавательницу, потом сторожиху, распатланную, седую и неухоженную. Женщина опускала глаза и стремилась пробежать быстрее мимо. Она могла бы и поздороваться. Но постоянно в свои грустные мысли погруженная бывшая вахтерша училища никогда на приветствия не отвечала. И утешать ее было нечем. Сломали достойную жизнь пожилого человека в самом конце пути. Украсили беспорочную трудовую книжку записью о статье прогульной. Не дали восстановить свое доброе имя ни в одном суде. И навсегда, на все время старческого доживания, ославили прогульщицей перед злыми или равнодушными соседями. Но майор Ихлин сказал: - Я только на полчаса тебя заберу. Мы быстро. - А муж пришел на работу на сорок минут пораньше. И немного свободного времени у него перед работой было. Поэтому муж согласился и с майором Ихлиным поехал. - И ехали мы к зданию Роспотребкооперации, - продолжал свой рассказ муж. - Подъехали с другой стороны. Через пожарку ехали, не главной улицей. И подъехали со двора. Здание Роспотребкооперации женщина знала. Небольшой трехэтажный особнячок светился белизной от свежего ремонта и общей ухоженности. Полукрулые, белые полуколонны не поддерживали, а украшали здание, выступая из стен, поднимались наверх, поддерживали крышу. И все здание казалось румяным свежим тортиком со взбитой до сливочной белизны отделкой: Зефирками и сливками. Особенно на фоне угрюмых и серых, некрашенных, вдоль по всей улице расположенных, остальных домов. - Приехали мы с Митричем, - продолжал свой рассказ муж. А там перед дверью сгрудились два Алексея: Большой и маленький. И Алексей Большой вовсю пыхтел, стараясь выломать входную дверь. - Ну что вы делаете, - сказал муж, вылезая из машины. - Зачем выворачивать такую красивую дверь? Позвякивая внутри училища ключами, всей связкой на поясе, муж говорил о себе: - Ванька - Ключник, злой разлучник. - И всегда имел набор длинных проволочек из нержавеющей гибкой стали с по - разному изогнутым концом. Старые замки училища часто заедали. И чтобы выпустить на перемену учеников - студентов из училища, приходилось несколько раз не ключом, а отмычкой в замке шуровать. Муж женщине тоже пытался преподавать нехитрую премудрость, как правильно вслушиваться в замок и отжимать таинственную планку раз за разом до очередного щелчка. Но или женщина досталась ему неспособная к искусству взлома замков и прочего домушничества. Или замок, который вскрывался, требовал не тонкого умения и сноровки, а грубой мужской силы. Теперь муж подцеплял замок входной двери особняка Роспотребсоюза хитрой проволочкой. И с третьего пощелкивания замок открывался. Все четверо вошедших оперативников и РУБОПовцев оказались в холле здания. Майор Ихлин потребовал у вахтера: - Ключи от комнаты номер… - Вахтер перепугалась и, заикаясь, заблеяла: - Нету от этой комнаты у меня ключей. В маленьком провинциальном городке все знают всех. И прокурор района только еще озвучивал или подписывал свой приказ: Провести обыск в здании Райпотребсоюза, а информация уже разлеталась по доверенным людям, широкими кругами, прочь. Известие о том, что сейчас состоится в здании обыск, настолько перепугало одно ответственное лицо, что он убежал с работы прочь. От страха, вместе с ключами. Бедняжечка, он не знал, что от карающей руки закона нельзя убежать и невозможно скрыться! И только лишь чистая совесть помогает спать спокойно! Примерно так же, как в стареньком деревенском анекдоте: Приехал в лес ОБХСС ( комиссия по проверке с функциями посадки за правонарушения). Все звери в лесу побежали прятаться. Обезьяна посмотрела, как все звери бегут. И тоже через лес поскакал. Бежит он, бежит и думает: - Понятно почему заяц побежал. - У него самого натуральная меховая шуба, у жены шуба. У детей шубы. И лиса бежит - У нее щуба, у мужа шуба, у детей шубы. И волк прятаться бежит - у него шуба, у жены шуба. У детей шубы. А я зачем прятаться бегу? У меня ж&опа гола, у жены ж&опа гола, у детей тоже ж&опы голые! За разговорами поднялись на второй этаж. И тут Алексей Большой со всей своей немеряной силой, налег на запертую изнутри комнаты дверь. Муж был возмущен: - Ну что вы такие красивые двери портите? - Он взял ножик и вскрыл ножом замок от двери. Внутри комнаты сидела бухгалтерша и начальник областной потребкооперации. - Обыск! - Коротко сказал майор Ихлин. - Мы забираем у вас компьютеры. - Бухгалтерша встала грудью вперед, сказала: - Компьютеры не отдам! - Тогда заберем, увезем и опечатаем всю документацию. - Ответил Ихлин. Бухгалтерша замолчала, растерянная. А Алексей Большой уже схватил первый компьютер и в машину его, арестованного, потащил. - Тогда и я тоже пошел грузиться в машину. - Заканчивал свой рассказ муж. - Мне все равно на работу уже было пора. - Ты вместо понятого у них был, что - ли? - Спрашивала женщина. Быть спонсором или понятым, таинственным лицом внутри полицейских порядков, который своей подписью скрепляет события для будущего протокола, была обычная мужская стезя́. Мужа безошибочно выбирали и приглашали. Если не в спонсоры звали мошенники, то в понятые приглашали работники правоохранительных дел. - Вот был бы рядом муж! - Заходила в дом женщина, открывала веранду, разыскивала свой сундучок, в котором хранила небольшой запас товаров для торговли и печалилась. - Вот был бы здесь муж, прыгучий, как кошка и такой же стремительный, она бы без стеснения ухватилась бы за его рукав. Не стала бы сама проводить оперативное дознание по поводу неоднократной пропажи конфет, шоколадок и кетчупа из своего многострадального, опять тайно разобранного, старинного сундучка с обивкой по углам железными полосками, что бабушкой был выдан вместо сейфа для хранения и спрятывания от детишек различных и привлекательных товаров и продуктов. В последнее время ее не грабил только очень ленивый. Для того, чтобы свести концы с концами на перепродаже разной сладкой мелочевки, такой как шоколадки непонятных фирм, нужно не только уехать далеко в глухую деревню и правильно выбрать товар. Нужно еще несколько раз и очень быстро его умудриться продать. И снова сбегать в город. И вновь купить столько же сладкой мелочи. В этом весь смысл важной торговой фразы: - Деньги должны работать или деньги должны крутиться. Только тогда, после некоторого кручения - верчения вдруг появляется небольшая сумма свободных денег, которую можно потратить на продукты для себя, своей семьи или ребенка. В последнее время на долю женщины доставалась одна только беготня. Не было никакой от торговли прибыли. Одни пустые хлопоты. И только потом поняла она, что кто - то неустановленный просто забирает товары из её торговой сумки. И кто - то съедает всю ее прибыль: Кетчупом, вермишелью, майонезом, китайскими шоколадками. И этот кто - то разъелся так сильно, что женщина не успевала его аппетиты удовлетворять. Тогда она пожаловалась матери. И мать приняла решение. И выделила сундучок с петлями и навесным замком, чтобы сладкая и съедобная мелочевка оставались в сохранности. Теперь женщина грустно смотрела, как деликатно неизвестные похитители разобрали тайно сундучок. Вся оковка железными полосками была на месте. Вот только вытащили из крышки шурупы и гвозди. И стоило только потянуть за крышку, как разъезжались доски и образовывалась в крышке сундучка щель, достаточная, чтобы протянуть руку и вытащить ее, не застревая рукой, вместе с любым понравиввшимся или угодившим в ладонь продуктом. Бабушка злилась. Не то, чтобы обязательно на женщину. Мать больше женщину, как свою дочь давно уже не уважала. С тех пор, как встал завод. А ее дочь из приличного экономиста стала непонятной продавщицей жвачки около магазина. - Я водки привезла. - Сказала женщина. - Если будут спрашивать, то продашь. - Хорошо, - кивнула головой мать. Сельская жизнь - своеобразна. В селе правит не доллар и не рубль, как валюта. В селе основная плата за работы или услуги - бутылка водки, самогона или спирт. Мать женщины в этот бизнес вошла давно. Отец умер рано и оставил семью в доме что давали ему, когда он только приезжал, устраиваться на эту работу. И дом для ветеринарного врача был хорош, но уже стар. Усадьба на селе всегда нуждается в уходе и починке. Вот покосился забор. Вот баня начинает заваливаться всей задней стеной. Вот рушатся перегородки внутри конюшни, потому что резвые поросята опять подгрызли основной стояк. Живой отец решал проблемы с починкой и ремонтом. Он делал мелкий ремонт сам или приглашал мастеров из деревенских людей ему чем - нибудь обязанных. И ветеринару, обычно, не отказывали Корова заболеет, куда бежать? Ведь вся деревня пронизана связями, как сетью услуг между обязанными друг другу людьми. А мать оставалась без мужа, одна, она рано вдовой осталась. И не сдавалась. Крутилась и выживала, как могла. Теперь в ночь и в полночь стучались деревенские выпивохи. Они, как только наскребали «на пузырь», сразу бежали за водкой. Бабушка продавала. Считала полученную прибыль. И вновь теряла ее, потому что время от времени давала бутылку водки взаймы, в долг. Она не могла иначе. Все время что - то в хозяйстве валилось или рушилось. А ты сегодня откажешься продать или дать в долг бутылку водки, а завтра сама побежишь искать помощи у местных деревенских мастеров. С каким же наслаждением откажут тогда тебе все мастера, обиженные тобою, оттого, что вовремя бутылочкой водки не выручила. И бабушка часто ночью вскакивала, потом не могла долго уснуть, даже если бутылку удачно продавала. И маховик подпольно - водочной торговли крутился и крутился. И бабушка конца и края ему не видела. И прибыли от продажи водки она тоже не видела. И только с каждым днем все более раздражительною была. Она уставала сильно, она ничему уже не бывала рада. Удобный дом - особняк для главного ветврача превратился в старый, дважды списанный барак… Срок службы у этих домов давно уже вышел, но аварийными их не признавали, потому что птицефабрика закрылась, потому что птицефабрика обанкротилась. И все дома птицефабрики остались стареть дальше без присмотра, потому что вместе с птицефабрикой и служба ремонта тоже умерла. - Чего тебе, - сказала мать дочери сурово. Женщина ответила: - Я поторгую завтра, на рынок сельский выйду. Если ты мне еще и водку продашь, то я смогу свести концы с концами. Водку старуха - мать продавала исправно. И деньги отдавала. Такая в ней добротная деревенская косточка была. Потом женщина пошла проверить остатки сладкой мелочи в сундуке. И обнаружила вдруг диверсию. А стала жаловаться своей матери и получила скандал. Ей высказались, что сама она во всем бывает виновата. Что не умеет она жить, как живут все деревенские люди. Что надо было выходить замуж за тракториста или сельского мужичка - соседа, пока они еще не женаты были, пока еще был жив отец. И как выгодную невесту молодую девчонку, ведь сватали же! Они бы её за себя взяли. И так обидно стало женщине. И вспомнила она: Сергей сидел на койке. Он сразу обозвал её постель вертолетом. И непонятно за что, но было всё равно не обидно, а смешно. В двух местах рама кровати уже треснула и вниз проваливалась. Женщина подкладывала под прогибы рамы стопки книг и вспоминала старый анекдот: - Для чего нужны книги? - Если книга очень толстая, то можно ее пристроить вместо ножки у сломанного дивана. Мужчина говорил, доедая пирожки с кислой капустой: - Нет! Я не гожусь для воровства моркови на чужих полях. Ты даже меня не уговаривай! И картошку я полоть не умею. И, даже думаю, что не научусь. Вот выкопать - это да! Но только я не сам копать картошку буду. Я мобилизую всех ребят из Управления. И они весь картофель тебе сметут. И еще на полтора метра вниз траншеи выроют. И сделают на твоем участке полноценный укрепрайон с заграждениями. Женщина смотрела с уважением на состоятельного и самостоятельного мужчину. И опасалась спрашивать о воинском звании у того, кто имел такие возможности. И только став женою, провожала мужчину в военкомат для очередной отметки в военном билете. И там узнавала у служащей райвоенкомата, что воинское звание мужа - ефрейтор, разжалованный до рядового. Тогда вздыхала и говорила кадровичке: - А мне перед женитьбой говорил, что он - маршал. И начинали смеяться втроем: Муж, женщина, кадровичка. По выходе из райвоенкомата женщина пытала мужчину вопросами: За какое такое преступление его в армии из ефрейторов разжаловали? А муж упрекал ее в излишней любви к тракторам и трактористам. - Бабуля! - Говорила теперь женщина разгневанной матери. - Ну, почему же я совсем никудышная? Я же привозила тебе целую машину соломы с другого конца области, когда машина с тюкованной соломой шла на сельскую ярмарку из того хозяйства, где я работала тогда главным экономистом. Хозяйства разрушались, а села пустели, но я постаралась, сумела и нашла. Я выполняла все твои желания. Я даже получила в том селе двухкомнатную квартиру. Но мать её не слышала. Она вдохновенно возмущалась, как была права, предполагая, что из старшей дочери ничего путного никогда не вырастет. - Хватит! - Сказала женщина. И позвала свою маленькую дочь. - Уходим мы от тебя! Насовсем! И больше никогда не вернемся в твой скандальный дом! Женщина держала ребенка за руку и шла, и шла, и шла. Она уходила перед праздником Нового Года из деревни в густеющие вечерние сумерки и неизвестность. Родное стойбище удалялось все дальше и дальше… Не оборачивалась женщина. Зачем ей был нужен тот милый родительский дом, в котором все грызутся друг с другом и нападают и на нас, и на вас, и на них, а заключают только один временный союз: - С кем против кого дружить сегодня будем?