Трафарет

Иногда сочувствие только ухудшает ситуацию. Naruto.

Красный. Сегодня точно будет красный. Яркий, броский, такой оттенок называется люминесцентный. Изуми нравится. Блузка, пиджак, юбка, сапожки, пальто, берет, даже губная помада в цвет. И, конечно, перчатки. Кодзи невольно тормозит у зеркала, снова проверяет подводку, удовлетворяясь в правильности макияжа. Рождественская песенка звучит по всей квартире, льется из стереосистемы патокой, и психотерапевт совсем по-девчачьи пританцовывает. Не забывает в сумочку положить упакованный подарок и колпак Санты. Почему-то на сегодня она выбрала европейский мотив, решив, что Даби вряд ли оценит японские традиции. В дверь стучат на десять минут раньше, что заставляет Кодзи сбиться с ритма. Привычные традиции перед выходом летят к чертям, что немного раздражает Изуми. Вопрос о том, что по ту сторону Старатель отпадает сам собой. Он не звонит, не стучится ей в двери, ждет в машине всегда. Не торопит, потому Изуми не задерживается. — Это я, — опережает вопрос психотерапевта голос героя. — Шото? — глаза Изуми округляются забавно, она пару секунд хлопает густо накрашенными ресницами, вглядываясь в молодое лицо. У Тодороки в руках два стаканчика с кофе и пакет. Он протягивает один отошедшей Кодзи, пакет тоже размещает на полку, которую сам прибил где-то месяца четыре назад. — С наступающим, — выдает Шото, неловко переминаясь с ноги на ногу. — И тебя, — кивает Изуми, а затем, вспомнив, ретируется на кухню. Тодороки идет следом, Изуми привычно не оборачивается, начиная сетовать на то, что слишком рано он со своими подарками постучался к ней в дом. — Там фукубукуро, — отмахивается Шото, отпивая немного кофе. — Бариста просил передать тебе. — А-а, давно я не заглядывала, — кивает Изуми и умещает на столе небольшую коробку. — Ну, это твой подарок. — Спасибо, — ровно кивает Шото, но не открывает ее. Кодзи пару секунд крутит стаканчик в руке, внимательно вглядываясь в бледное лицо Шото. Замечает, как младший Тодороки почти невидимо постукивает кончиками пальцев по дну пластика. — В чем дело? — безошибочно угадывает задумчивость психотерапевт. — Я сегодня сопровождающий. — А твоя работа? — Ты ведь не на весь день? — тут же хмурится Шото, но Изуми быстро его успокаивает. — Отец отъехал ненадолго, так что попросил. — А меня не предупредил. — Ты бы захотела одна поехать. У вас был такой диалог. — О, учись у господина Тодороки, — криво усмехается Кодзи, — тебе-то он все рассказать успевает. Шото передергивает плечами. Кодзи оставляет парнишку одного, наносит последние штрихи, не забывает о документах, и вместе они спускаются к машине. В отличие от отца, Шото ведет машину сам, включает нейтральную радиоволну, пропускает автомобили и замедляется на все мало-мальские истекающие светофоры. — Тебя тревожит визит к брату или есть более интересная причина? — Ты как психотерапевт спрашиваешь или как мой друг? — Смотря с кем ты сейчас хочешь говорить, — скучающим голосом отбивает Кодзи, недвусмысленно поглядывая на коробку на заднем сидении, завернутую в темно-синюю блестящую бумагу. — Это от Фуюми, — ровно выдыхает Шото. — Она попросила передать… Тойе. — Хорошо, думаю, это не помешает терапии. — Изуми… Тодороки сбивается с мысли, застрявшие слова отражаются в потемневшие радужке. Кодзи садится ровнее, долбанный ремень безопасности почти пришпилил ее к сидению. — Пятеро неизвестных с разными причудами пару дней назад напали на Нацуо, — пальцы Шото начинают мягко постукивать по рулю. — Хорошо его потрепали. — Он в больнице? Выживет? — Да, ему сломали руку, но в целом все обошлось, — кивает в ответ, тяжело выдыхая. — Одного удалось задержать. Нацуо плотно заморозил ногу парня, в общем, настолько плотно, что из-за переохлаждения пришлось ее ампутировать. Изуми морщится. Вот тебе и предпраздничные дни. Пару секунд она думает над ответом, пока Шото снова собирается с мыслями. — Мэзэо Тоба семнадцать, его отец погиб при стычке в Осаке… — Да, я читала, — кивает Кодзи. — Даби поджег несколько строящихся домов, кажется. — Его отец был там в тот день. И Мэзэо тоже. Герой проваливается в тяжелые воспоминания. Он так долго пытался найти брата после битвы, находил и вновь отпускал, пока сам не освоил синее пламя. И тогда шансы сравнялись и Шото победил. Пик Секото представляет собой пепелище даже спустя несколько лет и вряд ли там в ближайшие пятьдесят что-то вырастит. — Они напали из-за него? — уже зная ответ, спрашивает Кодзи. — Он — да, остальные не знаю, — коротко выдыхает Шото. — Он еще мальчишка, Изуми, глупый мальчишка. Нацуо не хотел ему вредить, и теперь все так обернулось. — Мальчик должен был понимать, что не единственная жертва. И становиться охотником в такой ситуации недопустимо. — Им двигала жажда мести. — Ты оправдываешь его? Тодороки замолкает. Думает долго, непозволительно, Изуми видит муки выбора на чужом лице. — Я чувствую вину за происшедшее и никогда не смогу простить Даби… Тойю за то, что он сделал. Но когда сегодня ко мне подошла Фуюми и попросила передать подарок, я вдруг отчетливо осознал, что она и отец закрывают глаза на то, что Даби — злодей. — Как, по-твоему, он не заслуживает шанса на понимания себя? На осознания того, что он сделал? Красный загорается. Шото переводит тяжелый взгляд на побледневшее лицо Изуми, пару секунд вглядываясь в чужие глаза. — Он прекрасно осознает, что он сделал, Изуми, я в этом уверен, — кивает сам себе Шото. — Ему не нужно чувствовать вину или сожаление. Это ничего не исправит, и Тойя знает об этом. Поэтому все ваши сеансы, как по мне, насмешка над отцом. Нужен другой метод. Зеленый моргает бликами и Тодороки впервые прибавляет газ резко, отрывисто. Они доезжают до здания в абсолютно пустом молчании. Кодзи крутит чужие мысли, находит разные углы и ситуации и бьется об их острые края снова и снова. Припарковавшись, Шото протягивает синюю коробку Изуми. — Ты не пойдешь, — знает уже ответ Кодзи и тяжело вдыхает. — Нельзя избегать его вечно. — Я не избегаю, — возражает мягко Тодороки, чуть щурясь, когда прямой солнечный луч стреляет в голубые глаза. — Если войду туда, боюсь, наврежу. — У тебя появились проблемы с гневом? — А тебе одного Тодороки за день мало? — усмехается Шото, чуть поджимая губы. — Не хотел быть грубым. Изуми больше вопросов не задает. Выходит из машины, вдыхая тяжелые ароматы и не спешит внутрь. Пару минут стоит на пороге, гладит взглядом деревья и пару скамеек. Это учреждение не похоже на Тартар, напоминают о тюрьме решетки да высокий забор под напряжением и специальными деактивирующими причуду гаджетами, но в целом… психушка. Доктор Лиде встречает ее уже в своей смотровой. Удивленно приподнимает светлую бровь, немо вопрошая, где Старатель. — Я сегодня одна. — Господин Тодороки заявил, что вы будете с его младшим сыном. — Он на улице, — кивает Изуми. — Не спустится. — Что в сумке? — Набор для побега, проверите? Мужчина фыркает и усмехается, нажимает на кнопку и Кодзи, скидывая пальто, наблюдает, как Даби снова заковывают по рукам и ногам. При появлении психотерапевта услужливые стражи стаскивают перчатки и скабрезно улыбаются. Изуми хмурится странности. Описав настроение как стражей, так и благодушного сегодня Лиде как праздничное, она садится на свое место, отчетливо понимая, что не может начать разговор. — Добрый день, доктор А, — звучит скрипуче тихий голос. Изуми поднимает взгляд на чужое лицо, удивительно подмечая резкие изменения за каких-то четыре дня. Там, где кожа была не тронутой, странно проступала бледность. Голос еще более скрипучий, тихий, сорванный, да и Даби, обычно спокойный и холодный выглядит сейчас жутко уставшим и почти спящим. — Вас снова накачивают транквилизаторами? — Нет, — выдыхают едва слышно. Изуми кивает. Пару секунд не знает, с чего начать. Странное чувство разливается по кончикам пальцев, закованных в перчатках. Она старательно отгоняет лишнее, возвращая на себя благодушие психотерапевта. И то трескается странной, неживой маской, когда взгляд упирается в чужие руки. — Что случилось? — складка тут же прорезается на женском лбу, она почти встает со своего места, хочет узнать, но ее припечатывает ответ. — Новый метод терапии. Вы о нем знали. Кодзи выдыхает шумно, открывает и закрывает рот бесшумно. Плевать ей, следит ли камера и доктор Лиде за выражением ее лица, там эмоции сменяются калейдоскопом. — Мне надо выйти, — хрипло и мертво выдает Изуми, сглатывая кислую слюну. — Ни к чему, — спокойно выдыхает Даби, усмехаясь. — Вы мне там подарки принесли? Его вопрос зависает между ними холодными ночами. Изуми поднимает взгляд, сталкиваясь с чужим. Сердце подскакивает и ухает в желудок, она понимает прекрасно, ужасно, кристально, почему вдруг Шото вообще рассказал ей о том парне, почему Лиде улыбается, почему Старателя нет. Пазл больно бьет по ее черепушке, Изуми пытается взять под контроль свои эмоции, но те прорываются сквозь такие же трясущиеся пальцы, как и у Даби. Тот сжимает их в плотный кулак, следит внимательно за двумя коробками. — Доктор, не думал, что вы меня так любите, — усмехается устало Даби, взглядом впиваясь в чужое лицо. — Синее от Фуюми, — почти шепотом говорит Изуми, старательно убирая в голосе дрожь. Не видит удивление на дне черного зрачка. Даби зависает, причем надолго, глядя на синее так, будто оно должно взорваться. Проходит минута, за ней и вторая, молчание становится вязким и успокаивающим. Кодзи прокашливается, приводит мысли в подобие порядка. Выводит на лице вежливость и дурацкое равнодушие. — Откроете? — Нет, давайте красный, — Даби тянется вперед, но цепи слишком громко звякают, мешая ему хоть чуть-чуть перегнуться через стол. Изуми отодвигает оба подарка на край, наблюдая отстраненно за тем, как трясущиеся пальцы пытаются сорвать долбанный бант. Тремор, кажется, пробивает пациента до локтей, Кодзи скорее наблюдает за сбитой моторикой, чем за раздражением на чужом лице. — Я долго упаковывала, — признается Изуми. — Я заметил, — кивает Даби, прикидывая, стоит ли разорвать бумагу зубами. — Нужна моя помощь? Далеко не красную бумагу и чертов подарок имеет в виду Кодзи. Даби понимает, психотерапевт видит отчетливо, как плечи пациента на секунду напрягаются. — Нет, — ровно выдает он и надрывает несчастную бумагу. Пару секунд Даби рассматривает содержимое, хмурясь. До него доходит с опозданием, и болезненная усмешка искривляет почти все лицо. — Я согласовала графический планшет с психиатром и вашим отцом… Даби открывает рот, чтобы перебить, взбунтоваться, возмутиться или равнодушно бросить что-нибудь колкое, но не делает ничего. Кодзи продолжает ровным тоном. — … на нем можно рисовать, не используя подручных предметов. Только пальцы. Сохранять рисунки тоже не получится, но вы можете брать его с собой на сеансы. Не дожидаясь ответа, она тянет на себя синюю коробку и открывает ее под недовольный тяжелый взгляд. Даби помалкивает, все еще почти незаметно растирая пальцы. — Красиво, — мягко поглаживает пряжу Изуми, усмехаясь теплым пушистым варежкам. Фуюми явно вязала сама. Петелька к петельке, белое с голубым, орнаментом же служит синие язычки пламени. Что-то нечленораздельное бормочет про себя Даби, хмурясь еще сильнее. Редкая эмоция, Изуми помечает ее, как выражение неловкости, неготовности. — Оставьте у себя, — советует Даби, на что Кодзи, пару секунд раздумывая, соглашается. — Уберу на полку до следующего нового года, — обещает, складывая варежки обратно. Встает плавно, поправляет чуть съехавший набок берет. — Вы спрашивали, почему черный цвет? — тянет гласные Даби, заставляя Изуми задержаться возле стола. Она кивает, медленно. Вглядывается в чужие голубые глаза, полные то ли насмешки, то ли вопроса. — Это же так очевидно, — тихо цыкает языком злодей. — Вы не хотели быть похожими ни на кого из Тодороки, — выдыхает Кодзи, чуть качнув головой. — Это одна из причин, — кивает Даби. — В черном тебя не видно. Ты сливаешься с толпой, становишься одним из них, тенью. — Да, наверно, — тихо соглашается Изуми, желая поскорее прекратить диалог. — Но мне это не помогло, впрочем, это к лучшему. Изуми шагает дальше. Почти у выхода, сжимая сумку крепче, она оборачивается. Ссутуленные плечи, учащенное дыхание пациента, психотерапевт внутри нее молит не тормозить и взять себя под контроль. Человеческая сторона жаждет высказаться. — На Нацуо напали, одного из нападавших вы лишили отца. Даби выпрямляется. Чуть поворачивает голову, в пустоту задает вопрос «и что?» и точно не ожидает от психотерапевта, что тот подойдет ближе. — Вы ведь понимаете, верно? Осознаете, что подвергли семью опасности еще тогда, когда во всеуслышание заявили, что живы? Что Тойя Тодороки жив? — Вы так переживаете, — медленно проговаривает Даби. — Личный интерес? — Да, — не кривя душой выдает Изуми, склоняясь к Даби ближе. Тихо, почти интимно, точно на ухо выдыхает страшную-страшную тайну. Злодей напрягается, она прекрасно видит, что ему не нравится, когда его личное пространство нарушают. Он так просто открывает эту слабость, что Кодзи усмехается, тянет носом запах сильнее, ощущая больницу на кончике носа и плотный аромат жара. — Мне было вас жаль, когда я смотрела видео. Бедный-бедный мальчик, никем не понятый, одинокий, брошенный. Вы же этого добивались — жалости. Было интересно, всегда ли она была так необходима? Вы хотели ее от других с самого детства? Краем глаза Изуми отмечает, как Даби вновь сжимает руки в кулаки. Сдерживается? Она не успевает проанализировать, злодей поворачивает к ней голову, оказываясь нос к носу. Впервые так близко, что Кодзи замечает даже возрастные морщинки. — Ты прекрасно знаешь, что нет, — шипят в ответ. Слова рвутся быстрее и память услужливо подтягивает моменты. Тойя на ее диване морщится, когда Изуми мажет толстый слой мази от ожогов. — Ты убиваешь себя, понимаешь? — вопрошает девочка, скрывая влагу на глазах. — Мне твоя жалость не нужна, — фыркает мальчишка так громко и так болезненно. — Не хочешь, не помогай. — Если бы я не хотела помогать, не помогала бы, — летит уже от взрослой Кодзи ответ, заставляя Даби чуть сильнее вдохнуть. Позади дверь отворяется резко и громко, психотерапевт делает шаг назад. Глядит на пациента, тот в ответ прожигает взглядом. Немая перепалка заканчивается ничьей. Стражи просят Кодзи покинуть помещение. — Счастливого нового года, Даби, — напоследок бросает психотерапевт, но ответом ей служит тишина.