Детство наполнено звуками, запахами, видами до тех пор, пока не возникнет темный час осмысления. The Boy in the Striped Pyjamas
— Я не люблю снег. — Почему? — Холодно. — Ты же можешь огонь вызывать. — И что? Мне не может быть холодно? Девчонка красноречиво фыркает. Отворачивается демонстративно, глазами ищет что-то, но так и не находит. Снова обращает внимание на своего собеседника. — Пойдем к тебе сегодня? — задает она простой, как ей кажется, вопрос. Мальчишка рядом морщится. Поправляет неудобный рюкзак на плече, шмыгает покрасневшим носом и отрицательно качает головой. — Мы не можем гулять весь день, Той-я-я, — тянет девочка, притоптывая ногой. — Не гуляй, я тебя не заставляю, — вспыхивает Тодороки. — Сама идешь за мной. — Потому что без меня ты бы вообще на улице ночевал. — А тебе какая разница, даже если бы ночевал? — повышает голос мальчишка. — Никакой, понятно! — выплевывает также громко девчушка. Обгоняет его и топает так быстро, как может. Глаза предательски жгут. Неужели не понимает? Тупой Тодороки, упрямый осёл, она ворчит все ругательства, какие слышала от одноклассников и не замечает прозрачный лёд. От неожиданности взмахивает руками и, ойкая, приземляется на пятую точку. Боль прошивает правую руку, резко и неожиданно, и девчонка, рассматривая озябшие пальцы, видит, как посередине ладони расцветает красный. Не сильно, но досадно, а еще больно и унизительно. И слезы начинают капать с удвоенной силой. — Эй, Иззи, ты в порядке? — раздается голос Тодороки сверху. — Ушиблась? — Отвали от меня, Снеговик, — всхлипывает Изуми, прижимая руку к груди. — Дай посмотрю. — Нет. — Дай сюда. — Обойдусь. — Не зли меня, дай осмотреть, — тараторит Тойя, почти насильно притягивая к себе чужую руку. — Это царапина. Кодзи плачет еще сильнее. Удивляет этим Тодороки, который тут же догадывается о причине. — Прекрати читать мои эмоции, — зло выплевывает мальчишка. — А че ты хватаешься? — сквозь слезы фыркает Кодзи, пытаясь унять непредвиденную истерику. Тодороки поднимается на ноги, шмыгает носом, обводит взглядом пустующую заснеженную улочку и сдается. — Хватит жопой на холодном сидеть, — поднимает он девчонку за плечи, кряхтя и проклиная. Забирает чужой рюкзак, водружая на себя, и вместе они медленно плетутся вдоль дороги, аккуратно ступая по льду. Минут через пять Изуми снова оглядывает руку, фыркает тихо и морщится, вытирая остатки слез со щек. — Тебе надо контролировать причуду, — угрюмо оповещает Тойя. — А тебе прекратить ее использовать так часто. — Это уже мое дело. Кодзи пожимает плечами. Осталось только подняться выше, у Тодороки поместье на холме, у Кодзи дом почти под ним. В молчании они доходят до дверей дома Изуми, не сговариваясь, проходят внутрь. Тойя скидывает рюкзак, обувь и верхнюю одежду, привычно оставляет на крючках, которые будто специально под невысокий рост мальчишки вбивали. Оставляет шапку на голове, шмыгает носом, два рюкзака сначала тащит в комнатку Изуми, затем идет на кухню, где уже девчонка обильно смазывает себя зеленкой. — Есть будешь? — Нет, — садится за стол Тодороки, упираясь взглядом в окно. Кодзи рядом вздыхает, ставит чайник и заваривает одну лапшу на двоих. Они все еще едят в молчании, а после вместе идут в комнатку девчонки, погружаясь в собственные миры. Тойя достает блокнот и начинает рисовать, Изуми ставит музыку и принимается за домашку. — Тебе обязательно сегодня тренироваться? — Блять, Иззи, тебе реально больше всех надо? — Ты где таких слов понабрался, Снеговик? — округляет глаза девчонка. — Я твоему отцу расскажу. — Ему плевать. Изуми тяжело вздыхает. Глядит на него долго-долго, отчего уши Тойи окрашиваются в розовый. Ему неловко, Изуми знает. Когда она долго смотрит в лицо, сканирует своими огромными глазищами и чувствует прекрасно, что чувствует он сам. Почти все волосы на голове белые, как снег. Изуми не понимает, почему он так упорно прячет их под шапку, ей нравится. Так лицо Тойи становится будто мягче, отчего голубые глаза блестят слишком ярко, иногда зло, а иногда… — Старатель отпустит тебя к нам? Мама поговорит, — мнется пару минут Кодзи, прежде чем все же выдвинуть предложение. — Не отпустит, ты же знаешь. С рождением одаренного Шото и проявлением его причуды отец меня никуда вообще не отпускает, — подумав пару секунд, Тойя неохотно добавляет, — кроме школы. И то он хочет на следующий год перевести меня на домашнее обучение. — Ты стал злее, — без лишних мыслей констатирует факт Изуми. — Не нравится, не общайся, — почти рычит Тойя и быстро запихивает в сумку блокнот. Подрывается он резко. Кодзи скучающе наблюдает за его быстрым одеванием, застегиванием рюкзака и полыхающим злобой лицом. — Если бы я не хотела общаться, не общалась бы, — ровным взрослым тоном выдает Изуми, усаживаясь рядом. — Просто я волнуюсь за тебя. Тойя пару секунд смотрит на рюкзак, на застрявшую молнию. Выдыхает тихо, замирая взглядом на пухлощекой девчонке, и отодвигает рюкзак. — Не стоит, — хмуро выдает Тодороки, вытаскивая первый попавшийся учебник. — Когда я стану номером Один, тогда ты поймешь, что переживать за меня — пустая трата времени. Пустая трата времени. — О чем думаешь? — тихо спрашивает Шото рядом, глядя на складку меж нахмуренных бровей психотерапевта. — Ни о чем, — врет Кодзи, отмечая поворот на свой дом. Еще минута — и она останется одна. Диалог с младшим Тодороки, впрочем как и с его старшим братом, не клеился от слова совсем. Шото подтвердил, что с его подачи доктор Лиде начал проводить терапию. Отец был против, но после согласился, когда сын заверил, что договорится как с психиатром, так и психотерапевтом. — Если считаешь, что не сможешь и дальше работать с Д… Тойей, дай знать, — на прощание проговаривает Шото. — И тебя с праздником, — усмехается Изуми и спешит выйти из машины. Успокаивается она только под прохладным душем. Макияж течет по лицу, волосы тяжело опускаются на плечи, а плитка под рукой, как по мнению психотерапевта, выступает лучшим другом. Мысли скачут бешено. Она едва успевает понять, что ее больше напрягает. Пытки злодея? А пытки ли это? Может, действительно через боль Даби поймет? Но поймет что? Что он злодей? Причинно-следственные связи ускользают сквозь пальцы подобно воде. Изуми цепляется за прошлое, набирает воду в ладонь: там мальчишка, который защищал ее, был спесивым и грубым, но оставался ее другом. Там живые мама и папа, и Энджи и Рей Тодороки, которые устраивали обеды, когда все были живы. Там Шото в колыбели, тянет маленькие ручки к старшим братьям, там смеющаяся Фуюми в маминых туфлях, они с Изуми перемерили всю обувь госпожи Тодороки на одном из семейных торжеств. Вода капает вниз по капле, ничего не остается. Кодзи кутается в полотенце, обессилено усаживается на пуфик и замирает. Смотрит на свои руки, на пораненную когда-то в детстве ладонь, взглядом поднимается выше, находит выцветший шрам на предплечье. Кажется, в тот день они виделись с Тойей в последний раз. Маленький круглый ожог, хотя, если присмотреться, можно найти еще парочку на ногах и спине. Но то были игры, шутки, тогда Тойя вредил ненамеренно, по неосторожности. А этот памятный, умышленный. Звонок вырывает ее из раздумий. На экране светится имя хорошей знакомой со временем университета. Та зовет выпить и расслабиться, и Кодзи, все еще глядя на чертов шрам, соглашается. Ей необходимо отвлечься и, возможно, подпитаться чужими хорошими эмоциями. Жаль только, что люди в большинстве своем чаще испытывают негативные.***
На восстановление уходит десять долгих дней. Изуми сначала валится с простудой, потом с апатией. Энджи, навещая ее в офисе с пакетом цитрусовых фруктов, просит не спешить. Подумать. Разобраться. — Вы ведь осознаете, что терапия может быть дольше из-за данного действия? — Или методы доктора Лиде облегчат тебе жизнь, — выдвигает свою теорию Старатель. — Он специалист, которому я обязан доверять. — Каким образом? — Кодзи громко чихает и, утирая платком нос, переводит угрюмый взгляд на героя. — Я поеду одна. — Исключено, — в который раз повторяет Тодороки старший. — Вы решили подключить этого психиатра, который меня ненавидит. Не удивлюсь, если он попытается убить меня. — Изуми! Доктор Лиде занимается Тойей гораздо дольше, его методы нетрадиционны и я их не поддерживаю, знай это. Но он человек идеи. Он работал с некоторыми злодеями, в том числе и с Тогой. — Извините, — тут же прикусывает язык Кодзи, но взгляд от героя не отводит. — Пожалуйста, господин Тодороки, я думаю, мы можем перейти на этап, когда вам не надо переживать обо мне. Энджи переживает. Смотрит хмуро долгие-долгие минуты, прежде чем пожелать скорейшего выздоровления. Через пару дней на телефон Изуми приходит смс от Старателя. Он отпускает ее одну с условием полного отчета и перемирия с доктором Лиде. Кодзи усмехается, читая сообщение. Неприятное предчувствие подкрадывается к ней на мягкий лапах.***
— Старатель рассказал вам о тревожной кнопке? — доктор Лиде улыбается широко-широко, заставляя Кодзи сделать шаг назад. — Шото говорил, — настороженно отвечает ему психотерапевт, перехватывая из тонких мужских пальцев небольшой пульт с одной единственной кнопкой. — Пользуетесь с умом, госпожа Кодзи, — советует мужчина. — Газ распространится за пять секунд. Вы тоже окажетесь без сознания. Побочные воздействие не из приятных. — Сами убеждались? — хмыкает Изуми, засовывая пульт поглубже в карман широких брюк. Лиде лишь усмехается. Одергивает халат и, глядя исподлобья, как-то странно чеканит, что имел удовольствие. — Вы сегодня без сопровождения семьи Тодороки, — замечает психиатр и весь он будто расцветает. — Так что будьте осторожны. — Мне переживать о Даби? — хмурится психотерапевт, желая поскорее оказаться со злодеем в одной комнате. — Нам всегда стоит о нем переживать, — кивает доктор Лиде. — Он очень занимательный, разве нет? Кодзи не ведется. Краем глаза замечает, как заключенного подготавливают к беседе. — Я позволил вольность и удлинил его оковы, — продолжает доктор как ни в чем не бывало. — Подумал, что вы оцените. Господин Тодороки просил пойти вам навстречу. — Оценила, спасибо, — улыбается вежливо Изуми. — Также в ходе нашей с ним терапии я сообщил, что теперь вы будете посещать его в одиночестве. Это ведь не было секретом? — Ни в коем разе, — также ровно выдает Кодзи. Ладони потеют. Она чувствует, как сердце можно потрогать языком, настолько оно начинает биться сильно. Этот психиатр тот еще псих. Изуми отчетливо понимает, для чего такие вольности. Лиде уверен, что Даби сорвется и попытается навредить своему психотерапевту, если рядом не будет привычной защиты. Возможно, приезжать сюда после долгого отсутствия без Тодороки было плохой идеей. — Думаю, вам многое нужно обсудить, не стану задерживать, — все еще безукоризненно вежливо обращается с ней психиатр. Изуми идет на эшафот, чувствует это. Он мог применить к Даби гипноз, чтобы внушить опасность. Или во время очередной порции боли легко нашептать, кто виноват. Пусть и ложно, пусть и искусно, но на чьей стороне окажется злодей и выберет ли он чью-то сторону было загадкой. Кодзи понимает. Она — часть эксперимента доктора Лиде. Без перчаток, замкнутые в одном пространстве, вряд ли Даби помешают даже удерживающие устройства, если злодей решит напасть. Пульт на ощупь гладкий и приятный. Кодзи сжимает его сильнее, гадая, сработает ли он? Дверь со скрипом отворяется и внутри уже нет никого, кроме ее пациента. Тот сидит вальяжнее, закинув ногу на ногу. Судя по наручникам, Даби может спокойно встать, возможно, дотянуться до нее. Длина цепи позволяет. — Добрый день, Даби, — голос на его имени предательски опускается. Дверь закрывается. Один на один. Ответом ей вновь служит тишина. — Хотела извиниться за свое отсутствие. Заболела. — Выздоровела? — хмыкают ей в ответ. — Вполне. Она предстает перед ним, чувствует безучастный взгляд на себе, на своей одежде. Сегодня ничего кричащего: как знала, выбрала светло-голубой, приятный и домашний цвет, да и следы болезни еще печатями проскальзывают то в охрипшем голосе, то в неожиданном ознобе. Пару секунд психотерапевт оглядывает пациента. Надеется увидеть что-то новое, агрессивное, злое. Но видит холод. Пальцы Даби переплетает между собой, наблюдая также за ней. Садится медленнее обычного. Достает блокнот, краем сознания подмечая, что планшета с собой у злодея нет. — На улице снег? — он заговаривает первым. Тихо, медленно, не торопится. Изуми чувствует, как испарина выступает на лбу. В комнате на удивление тепло. — Он растаял, — кротко подмечает психотерапевт. — Но много льда. Ей едва заметно кивают. Кодзи не спешит начать диалог. Пару секунд вглядывается в осунувшееся лицо, в голубые глаза, прежде чем достать из кармана пульт. Видит легкое изумление в чужих глазах, когда выкладывает кнопку на стол, но не возле себя. Почти отдает ее злодею. — Я понимаю, — Изуми садится неестественно прямо. Пальцами Даби подхватывает пульт. Рассматривает его, отчего-то усмехаясь болезненно и хмуро. Вертит в руках и так, и эдак, но не спешит снова вернуть на стол. — Тебе страшно? Это как-то неправильно. Изуми уже открывает рот, чтобы поделиться наблюдениями, но замолкает. Взглядом ищет направления камер, те по углам выглядывают, но прямо за спинами их нет. Досадное упущение. Она пишет короткое и емкое сообщение и, захлопывая блокнот, передает его злодею. Тот читает быстро, пишет ответ и протягивает назад. Кодзи почти улыбается, но сдерживается. Тебе сказали убить меня? Напугать. — Я недавно вспомнила один эпизод из своего детства, — начинает мягко Кодзи, снова строча в блокнот. — У нас были соседи, милые люди. Они каждый год ставили огромную ель посреди гостиной, и дети украшали ее. Там был один шар, огромный, как мне казался. Блокнот снова оказывается в руках Даби. Изуми внимательно наблюдает, как он проглатывает лживую историю, усмехаясь на это устало и обреченно. — Я разбила его, потому что он мне не нравился, хотя очень нравился хозяину дома. Хозяин посетовал, конечно, но что он сделает ребенку? Я подарила ему новый шар, лучше и красивее. — Досадно, — возвращают ей блокнот обратно. — Истории со счастливым концом так редко встречаются, неправда ли? Обещали не пытать? Выдвинули более выгодное предложение. — У тебя были похожие истории? — Кодзи хмурится, понимая, что ошиблась. Нет, не пытки. Или не только. И Даби, разумеется, нападет. Или сделает вид. Ее в любом случае это не устраивало, Кодзи проигрывать чертовому психиатру не намерена. — Однажды я своего одноклассника сжег, потому что он мне не нравился. Изуми замирает. Поднимает взгляд на почти довольное лицо Даби. Тот чуть усмехается, в отличие от несуществующего елочного шара одноклассник был вполне реален. И Кодзи задним числом понимает, что да, кроме Тойи Мамору убить было некому. Кажется, парнишка погиб в шестнадцать, они все учились в одной школе, Мамору после смерти Тодороки поддерживал Изуми, провожал до дома и предлагал свою помощь. Мамору был неплохим, веселым парнем, первым парнем, кто позвал ее на свидание. Перед Тойей. Они, кажется, поспорили тогда, Тодороки пожелал удачи им обоим и ушел. За два месяца до его гибели. Изуми помнит этот момент, но не помнит, как Мамору выглядел. — Очень печально, — тянет гласные Кодзи. — Почувствовал радость? — Облегчение. На одного идиота стало меньше, — выводит что-то в блокноте Даби, проваливаясь в собственные воспоминания. — Я бы с этим поспорила. Даби едва заметно усмехается. Впивается взглядом в лицо Изуми, она ощущает жар, на этот раз настоящий. — В тот день, когда ты раскрыл себя всему миру, была битва, — заученно продолжает психотерапевт, улыбаясь. — Много людей погибло с обеих сторон. — Плевать, — тише выдает Даби, едва заметно двигаясь. — Ты горел заживо, — напоминает Изуми быстрее, чем хотелось бы. — Твоя кожа плавилась, синий огонь пожирал тебя. И мир тебе виделся в огне. Снова. Даби кивает, настораживаясь. — Скажи, это отличалось от первого раза? Тогда ты тоже хотел сгореть и ощутить всю ту боль? — К чему ты ведешь? — Ответь мне, — голос холодный, чеканящий. Они прикидывают пути отхода. Кодзи видит, как взгляд становится на секунду расфокусирован, как пациент теряет бдительность. UA научила ее одному болезненному приему, который Изуми ненавидит применять, но применит, если понадобится. Блокнот снова под ее пальцами и она быстро, нехотя читает сообщение от злодея. Не верит в выведенные буквы, но решает довериться. Изуми не пытается потянуться за пультом. Все время, что задавались вопросы и велась переписка, она стягивала с себя перчатку. Даби это понял, а поймет ли доктор Лиде мини-спектакль? Когда перчатка спокойно покоится на ее бедре, Изуми резко тянется вперед. Не нападает, целится исключительно на чужой оголенный участок кожи. Дотронуться до пальцев, ей хватит даже миллиметра, чтобы ощутить, понять, прочувствовать и… — Знал, что ты сорвешься, — перехватывает Даби чужую руку за предплечье, за голубую кофту, усмехаясь. — И что дальше? — одними губами произносит Изуми, ожидая действий. — Мы так много говорили о доверии, — усмехается Даби и нажимает чертову кнопку ровно в тот момент, когда дверь распахивается и стражи бегут к ним. — Я тебе доверяю, — с удивлением отмечает Изуми и, отступая резко, зажимает нос рукавом. Комната наполняется газом и голубым огнем. Не так много, но достаточно, чтобы сбить с ног двух стражей. Тяжелый белый дым вползает в легкие быстрее, Изуми со стороны наблюдает чужой безумный смех и падающих один за другим стражей. Наблюдает, как блокнот горит ярким голубым пламенем, рассыпаясь в пепел. Звучит сигнал тревоги, крики, топот, Кодзи тяжело оседает на пол, когда газ окончательно проникает в ее сознание. Сквозь пелену можно еще слышать смех и ругательства. Какая все-таки бесполезная, но забавная игра. Прямо перетягивание каната. Только в их случае, перетягивание злодея. Который, впрочем, никуда тянуться не собирается.