Тогда среди несметных Сокровищ небосвода Найдется звезда для тебя
Юлий Ким — Песня о звездах: Стих из к/ф «Про Красную Шапочку»
Бад называет себя художником. По какому ремеслу, не уточняет, Изуми додумывается не спрашивать. Только лёжа в спальне на его жестком ортопедическом матрасе осознает, что имени Бад не носит. Он просто Бад. Как и Даби — Даби. Психотерапевт хмурится, разглядывает нарисованные на потолке звезды, подсвечиваемые мягкими голубоватым и сиреневым цветами. Красиво. Просто. Странно. Такого созвездия просто не существует. В доме злодея много странного. На облезлых обоях фломастером и красками выведены какие-то символы, формулы, слова. На потолках росписи: в гостиной через стенку, где сейчас спит Даби, срисовано с Сиксти́нской капе́ллы «Искушение Христа», но только левая и правая часть фрески, у нее флуоресцентной краской пародия на Млечный Путь, что в закрытой третьей комнате, в которую ушел Бад, Изуми не знает. Но не сомневается, что раз эта дверь запирается так же, как и входная, что-то очень ценное. Возможно, техника. Эта мысль стреляет и потухает на грани сознания. Кодзи проваливается в тревожный сон, полный звезд и огня. Она бежит куда-то (или от кого-то) по прозрачной дороге из звезд и чужих жизней. Бесконечной и узкой, поднимающей ее все выше и выше над абсолютным мраком под ногами. Но прибежать Изуми никуда не может. Так и проваливается посреди света и криков в самый, кажется, настоящий алый Ад. Чувство падения заставляет открыть глаза резко. В ушах стоит собственное биение сердца, пока чувство падения исчезает постепенно, позволяет взгляду сфокусироваться на мертвых звездах. Изуми только сейчас понимает, что рисунок будто сделан по чужому видению, существующему только в голове Бада трафарету. Но красивым от иного видения звезд он не перестал. Усмешка почти трогает губы, когда психотерапевт отводит взор от звезд. Замирает, когда взгляд упирается в темный угол. Там кто-то стоит. Кто-то живой, Кодзи точно чувствует, моргает раз, пытается убрать наваждение, но это точно не оно. Несколько секунд проходят прежде, чем фигура отлипается от угла, перестает быть неразличимой тенью. Становится живым человеком, который шествует мимо ее ложа, дергает плотные шторы и открывает окно. Закуривает, пока мигающий уличный фонарь обрисовывает силуэт. — Это мило в подростковых драмах, — шепотом фыркает Кодзи и натягивает одеяло до подбородка. В ответ тишина. Изуми сквозь странное беспокойство замечает, что ее пациент с трудом поджигает сигарету и выдыхает дым прямо в открытое окно с тугой силой. С усталостью тусклой, почти древней. — Ты ведь не наблюдал, как я сплю, — все еще шепотом продолжает говорить Изуми, усаживается в кровати. — Тогда что тебя ко мне привело? Беспокойство растет в геометрической прогрессии. Либо телу просто холодно, потому что трясти начинает заметнее. Кодзи на секунду допускает мысль, что Даби, молчаливый до странности, пришел ее убить. Иначе зачем ему тут быть? — Сегодня полнолуние, — сообщают ей ровным голосом, тихим-тихим, отчего мурашки по коже психотерапевта завозились почти в страхе. — Обратишься? Неуместная попытка пошутить остается проигнорированной. Кодзи внимательнее вглядывается и тут же жалеет. Честное слово, иногда вглядываться в Даби становится страшно настолько, насколько же отвести от него взгляда невозможно. Они так долго разглядывали друг друга в белом свете, что Изуми почти не узнает его в непроглядной ночи. Просто невозможно. — Ты расскажешь мне, что случилось? — уже мягким голосом, убаюкивающим, просит Изуми, стряхивая с себя неуместный страх. Хотел бы убить — убил. Но он просто стоял. Просто ли? О чем мысли в этой светлой по цвету, но темной по мыслям голове? — Нет, — спокойное, усмиряющее. — А мне снилось падение, — Изуми снова разглядывает чужие звезды. — Наверное, с Лунной дороги. Даби докуривает, но окно не закрывает. Так и смотрит куда-то в никуда, упираясь локтями в широкий подоконник. Кодзи мешать ему не планирует, пусть молчит, если хочет. Не стоит лезть глубоко в душу, по крайней мере, когда он этого не хочет. Молчание затягивается. Рассматривая одну точку за другой, чешется желание даже подсчитать их, занять чем-то разум. Пока сам разум смеется и напоминает, что случилось за последние несколько дней. От огня до ветра, от страха до умиротворения, от смертей до… … новой жизни? Изуми почти не сдерживает судорог на лице. Они перечеркивают губы и складывают в улыбку, отчего-то почти насмешливую. Прямо как у Ястреба. Знал бы Даби, о ком думает сейчас психотерапевт — сжег на месте бы, благо, читать мысли огню не по силам. В отличии от Кодзи. Причуда стучится по ребрам, просит выпустить ее погулять хотя бы до незащищенной спины злодея. Коснись и узнай, что он думает. Коснись и провались в чужие мысли. Коснись и… умри. Потому что вряд ли эмоции Даби не сведут с ума Изуми. Она понимает, что вероятность того, что чужая боль убьет в ней нечто важное и по-детски простое, стремится к абсолюту. — Ты можешь завтра возвращаться в Токио, — разносится приговор, но Изуми поначалу его даже не слышит. Спустя пару секунд, когда мозг пережевывает информацию и выплевывает ее куда-то в сердце, начинающим колотиться сильнее, Кодзи понимает. Напрягается. Даже пугается. — С чего такой аттракцион невиданной щедрости? — Будет условие. Изуми напрягается сильнее. Даби оборачивается, прислоняется бедрами о подоконник, но лицо его по-прежнему скрыто ночным полумраком. — Ты уедешь в Токио с Бадом. Кодзи чуть щурит взгляд. Даби, скорее всего, этого не видит. Как и Изуми не видит пустой, почти испуганный взгляд злодея. — Даби, у нас была сделка. Я провожаю тебя до парома и мы расходимся. Но вместо этого ты тащишь меня сюда, и бежать, кажется, больше не пытаешься. — Боишься за папочку или братишку? — летит издевательское, мерзкое, с насмешкой и превосходством. — А ты мстить им собрался? — Ты сама ответ знаешь. — Я знаю, что ты что-то задумал. Судя по всему что-то глупое. Поэтому избавляешься от свидетелей. — Тебе бы в детективы, а не психотерапевты. — Я думала об этом, — почти с гордостью фыркает Кодзи, но шутку быстро обрывает. — Ты даешь мне выбор, значит, я могу не уезжать? Даби закуривает еще одну. На секунду его лицо озаряется алым бликом от огня, Изуми хватает, чтобы рассмотреть решительность. Решительность и что-то, что заставляет ее отвести свой взор. Направить снова на звезды. — Можешь, но я не смог… — злодей обрывает мысль и морщится, Изуми это скорее чувствует, чем видит. Не смог сейчас убить тебя. Вот такая небольшая слабость. — Что ты хочешь делать? — уже более настойчиво, прямо спрашивает Изуми. Конечно, он сомневается, говорить или нет. Что задумал какой-то злодейский план, который по-злодейски реализует только злодей. — Фурукава Акайо. — Кто? — Кодзи морщится, когда дым от сигарет гуляет по ее (Бада) спальне. — Я рассказывал Старателю о парне с причудой цифрового безумия, — почти без эмоций выдает Даби. — Бад сказал, что Акайо пропал. Совсем. — Бад его знал? — А ты думала, я сюда за чашкой чая приходил? — фыркает ее пациент и поворачивается к окну. — Бад с ним… пусть будет дружит. Фурукава черт скрытный, почти неуловимый, но безобидный и слабый. Очень слабый. Если надавить куда надо, он согласится хоть на ВЗО работать снова. Но от его причуды много вреда. — Ты собираешься парня спасти? — Изуми почти не верится. На секунду ей кажется все продолжением сна. Почти кошмарного, но лучше бы она и дальше летела куда-то с прекрасных звезд. — Найти, — поправляет Даби, докуривая. — Найдем его — выйдем на Рассвет. Кодзи вздрагивает. Упоминание организации действует на нее странно, гипнотически. — Зачем ты их хочешь найти? — кажется, вопрос совсем логичный. Изуми ответа не получает. Вместо него вздох тяжелый, раздраженный. — Не хотелось бы, чтобы кто-то путался у меня под ногами, — сдержанно продолжает злодей. — Я не смогу находиться в квартире сутками, мне придется выходить. А Бад при всем желании противостоять твоей причуде не сможет. Тишина снова воцаряется между ними. Кодзи кивает медленно, почти понимающе. Она хочет домой. Очень хочет домой. Не хочет оставаться с опасными злодеями, а выход, который предлагает ей сам Даби почти идеальный в сложившейся ситуации. Выход, который она сама и не надеялась получить. Вопросы тут же застучали в голове. Было похоже на ливень в солнечный день. Слышишь почти каждую каплю, разбивающуюся о деревянную крышу дома. Так и здесь. Почему? Зачем? Как? Что будет? Изуми справедливо не дает ответ. Просит дождаться утра. И Даби, закрывая окно, уходит. Остаток ночи психотерапевт не спит. Все пытается разложить по полочкам, но то ли те слишком узкие, то ли мысли больше не вмещаются. Она даже снова открывает окно, крутит в руках оставленную Даби пачку сигарет и зажигалку. Пробует покурить. Першит и жжет, противно и дымно, но никотин дает в мозг, заставляет прислониться спиной к холодному окну и выдыхать тяжело и судорожно прямо в комнату. Решения все нет и нет. На девяносто девять процентов Кодзи хочет домой. Потому что так правильно и надо. Но один процент заменяет ей все дождевые капли. Она выкидывает сигарету, скуренную наполовину. Противность во рту только увеличивается, потому Кодзи осторожно открывает дверь и проходит босиком за водой. Даби на диване нет, она даже не удивляется, когда они сталкиваются на кухне. Он сидит за столом и смотрит на приближающийся рассвет. Будто ждет его. Все еще темно, все еще ночь за зашторенным окном. Изуми наливает стакан воды и жадно выпивает, желание молча уйти возрастает, но психотерапевт садится напротив, привлекая внимание злодея. У него руки сложены на столе в замок, ноги расставлены широко. Кодзи неосознанно выпрямляется, складывает ладони поверх друг друга и все это напоминает ей их первый сеанс. Только без замков, белого цвета и Старателя за спиной. Но отсутствующий взгляд пациента куда-то позади нее остается как константа. — Я не стану тебе мешать, — начинает медленно, подбирает каждое слово. — Не понимаю, почему, но я хочу остаться. Возможно, помочь. — Зачем? — Знала бы я ответ, — почти усмехается Изуми, но почему-то не получается. — Но и у меня будут условия. Даби лишь чуть склоняет голову. Фокусируется взглядом на ней, отчего психотерапевт немного, но расслабляется. — Мы продолжим сеансы, а ты будешь пить таблетки, которые я выпишу. Кажется, ее все-таки проще было убить. Вспышкой читается в чужом взгляде, но в ответ спокойный кивок. Он согласился. Злодей. Даби. Ее пациент. Согласился. — Ты не пытаешься связаться с героями, не пытаешься воздействовать на методы и не рассказываешь Баду, кто ты, — летит ответное. Еще один кивок. Психотерапевт. Кодзи. Почти герой. Согласился. — Пожмем друг другу руки? — усмехается довольно Изуми, пока ее тело, как и разум, расслабляются. — И ты не касаешься меня, — голос Даби подобен льду. — Никогда. Кодзи хочет напомнить, что контролировать силу умеет. Но читает на чужом лице совсем иное. Злодей не особо и боится ее причуды. Не в ней дело. В самой Изуми. Как в человеке, чьи касания могут спровоцировать что-то, чего оба не захотят. Кажется, она впервые понимает, почему Даби пришел именно к ней. Почему дал выбор. Почему… Изуми встает и ровной походкой направляется обратно к себе. Накрывается с головой одеялом и кусает щеку до крови. Кислый вкус разливается по языку и отвлекает от навязчивой, детской обиды. Все это время Даби проверял свою выдержку. С самого начала. Они друг для друга — тренажеры. Для Изуми профессионализма, для Даби умение контролировать свою тягу к убийствам. Сегодня он достиг нового уровня, тогда как Изуми отступила еще на один шаг. Ей почти обидно. Ей почти хочется плакать. Изуми забывается во сне на рассвете. Даби же на рассвете закрывает за собой входную дверь.