Трафарет

— …приверженцем реляционной концепции, прикинь, блядский Аристотель считал пространство и время не существуют без нашего мира. Тип, понимаешь, только мерой между какими-то объектами, как мы, ну, или не совсем мы. Вот даже мы с тобой уже вместе сколько? Около восьмидесяти часов, а это время. Между нами. А без нас время бы не существовало… Бад шинкует капусту в мелкую соломку, почти не глядит на нож в руке. Увлечен, как он выразился, невъебенностью понятий времени. И немного пространства. Изуми рядом кивает, краем глаза поглядывает на точные движения ножа по доске. Гибкие длинные пальцы двигались будто сами по себе, как огромные пауки, и, кажется, хозяин их никак за ними не следил. Вот они бегут к полке со специями, затем смывают лишнее в раковину, а потом ловко сгребают капусту в миску. — … потому что мы его ощущаем, прикинь. Ты ощущаешь время? — Бад говорит быстро, четко, ровно. Его настроение сложно предугадать. Кодзи предполагает, в чем дело на следующий день пребывания в этом доме. Бад появляется перед ней в женском шелковом халате, закрытом, ничего не скажешь, цвета самой прекрасной жемчужины. В парике такого же оттенка, с профессиональным макияжем на лице и накладными недлинными ногтями. Он ставит Изуми в ступор. Даби нет, она один на один с переодетым в женщину психопатом, защитить себя возможно только причудой, но вряд ли злодеям понравится ее вмешательство. Да и организму пора передохнуть. Но на удивление Бад только махнул рукой в знак приветствия и сказал сделать им кофе. Сегодня у него настроение для шелка. Сегодня он будет смотреть сопливые дорамы и если она, Изуми, хочет присоединиться, то Бад не против. На следующий день был Бад-ученый, который толком не выходил из третьей комнаты, а вот сегодня… Сегодня был, кажется, Бад-философ. Первой мыслью было ДРИ, Изуми даже присматриваться стала внимательнее, искать следы альтеров, но не складывалось немного. Личности были Бадом. Они знали, кто она, что делает, с кем пришла, и только уровень ненависти повышался или понижался. — Он такое вещал, черт, цитаты Аристотеля это же вообще улет. Ты хоть одну помнишь? — Бад ответа не дожидается и продолжает, — «Так как время — мера движения, то оно будет и мерой покоя, ибо всякий покой существует во времени». — «Счастье — это в основном состояние души», — вспоминает что-то со студенчества Изуми, но точно не помнит, чье это высказывание. — Ага, а еще он говорил: «Счастье — это довольство собою». — «Счастье — это вытеснение страдания и беспокойства». — Это Эпикур такое пизданул, милочка, — нравоучительным тоном оповещает Бад, наставляя на замершую Кодзи нож. — Но мне нравится одно его высказывание про смерть. Знаешь, какое? Изуми лишь усмехается, делает вид, что не боится. Что жизнь для нее, своя или чужая, пустяк. — «Не бойся смерти: пока ты жив — её нет, когда она придёт, тебя не будет». Красиво, скажи же? — Неплохо, — упирает взгляд в столешницу Кодзи, мысленно проклиная Даби. — Но мне больше нравится: «Каждый живет, как хочет, и расплачивается за это сам». Бад усмехается, отставляет нож и почти показательно хмурится. Во взгляде загорается огонек, Изуми почти видит, как желание Бада придушить ее возросло. И резко упало. — Это-о… — Уайльд, — спешит на помощь Кодзи, ловко обходит хозяина квартиры и берется за лопатку. Помешивает грибы в сковороде, те уже ужариваются, потому она добавляет лук и отходит обратно, не мешая застывшему Баду. Он снова обращает свое пристальное внимание на гостью, что не нравится Изуми. Рассматривает, будто она насекомое какое. Сейчас возьмет лупу и сожжет ей задницу, благо, прямых солнечных лучей не наблюдается. В конце концов, на улице царит закат, ополаскивает кухню в розовые, бледные, полутемные цвета. Изуми, к чести сказать, к полутьме уже привыкла. Ей даже нравиться стало. — Что ты окончила? Совсем праздный вопрос. Бад отбрасывает враждебность, словно змея старую кожу, показывает себя участливым слушателем, заинтересованным до маниакального блеска в глазах. — Школу, — просто сообщает Кодзи. О личном они не говорили. Кажись, время пришло. Баду становится интересно знать врага не только в лицо, но и глубже. Изуми чувствует подвох, чувствует чужую жадность до нового. И чувствует, что Баду новое не нравится в принципе. У Бада свой мирок, свои интересные собеседники и новых он не хочет. — Зи-зи, — он обращается к ней легко, непринужденно, на французский манер коверкая имя, — ты не глупая сучка. Но я не люблю пиздоболов. А ты — пиздобол, потому что я это вижу. Спрошу еще раз, как долго ты училась в своей жизни? — «Век живи — век учись» тебя не устроит? — Сенека сейчас не к месту, — кивает Бад. — Дай угадаю даже, милочка… Бад несколько раз негромко, но сильно бьет рукоятью ножа по столу, будто подбирает варианты. — Журналистка, — наугад стреляет, вызывая на лице Изуми облегчение. — Нет. — Это хорошо, хорошо, ненавижу журналистов, гады редкие, — проводит по идеальной лысине Бад. — Ну, у меня два варианта и оба мне не нравятся. Откровенно говоря, я бы назвал эти два, как только тебя увидел. Но ты труслива для первого и глуповата для второго. — Ты прямо сыплешь комплиментами, не останавливайся, — усмехается Кодзи и тянется к полке с тарелками. — Герой или психолог, — выносит вердикт Бад. Изуми хочется на секунду одернуть руку от тарелки. Но она продолжает. Труслива и глуповата. Хорошо. Но его попадание… Кодзи задумывается, а может ли Бад что-то видеть? Прошлое? Будущее? Душу? — Горы, реки, затаившейся тигр покажет, что прежде я есть всё, что всё есть я. Бад лишь усмехается, пожимает плечами, а затем заинтересованно поглядывает в сторону выхода. — Наш беглец вернулся, — оповещает хозяин квартиры и выходит. Кодзи пару секунд стоит посреди кухни, сжимает две тарелки в руках до побелевших костяшек. Отставляет посуду и спешит за Бадом, который тормозит посреди коридора на почтительном расстоянии, преграждая дорогу. Немая сцена красноречивее любых комментариев. Но и тут Бад рушит ее, тянет только нецензурное на гласных. — Ты воняешь, — еще добавляет он прежде, чем развернуться к Изуми, — прям как грибы на сковородке. Изуми сначала не понимает аллегорию, но затем и ее носа касается аромат чего-то подгоревшего. Бад уходит первым, будто дает шанс поговорить. Даби же, прислонившись к массивной двери, следит внимательно. То ли за ним, то ли за ней. Изуми, в общем-то, все равно. Его состояние куда больше волнует психотерапевта. — Ты… — Это нормально, — отмахивается от чужих вопросов злодей и тяжело принимает вертикальное положение. — Он прав, — Кодзи делает два шага к нему, но близко не подходит. Тоже наблюдает. Новый цвет волос, привычный или нет, Кодзи не понимает, оттеняет болезненную бледность. Даби снова с черными, как смоль, волосами, от него разит горелой плотью, а рукав толстовки прожжен в нескольких местах. — Я спать, — лишь отмахивается от всех злодей и волочится в зал. — Э-э, нихуя, — раздается громкий голос из кухни, — сначала душ прими. Всю мебель мне снова провоняешь. Ужин получается с привкусом угля. Изуми пробует, запивает водой и моет за собой посуду. Видимо, что-то отражается на ее лице, потому что Бад молчит и тоже почти не жует. Выбрасывает ужин в помойку. Так они и расходятся. В гостиной, где лег Даби, Изуми тормозит, глядя на фигуру. Спиной ко всем, в футболке и штанах, кажется, как злодей упал, так и заснул на узком диване. Изуми проходит к себе и когда возвращается с пледом, видит картину почти трогательную. Бад накрывает Даби одеялом теплым, большим и розовым. Прикладывает палец к губам. Улыбается.

***

— Также могут быть проблемы со сном, социальная замкнутость, отсутствие мотивации и трудности с выполнением повседневной деятельности. Психоз может иметь серьезные неблагоприятные последствия… Изуми просыпается посреди ночи от чужого, но знакомого голоса в голове. Он мягко читает ей лекцию со второго курса голосом профессора Исихары. Хотелось бы, чтобы старый-добрый преподаватель очутился сейчас здесь и назвал все симптомы всех болезней, а затем и их лечение. Потому что Изуми, какой бы не была, устала. Пару дней на ортопедическом матрасе подарили ей сон, но не спокойствие во сне. Казалось бы, мысли из реалии стали перетекать в бессознательное. И сны стали ярче, гуще, отчего сам психотерапевт был не в восторге. Ей бы пропить успокоительные. Она садится в кровати, включает ночник рядом, тот горит красным, освещая комнату больно уж зловеще. Даже несуществующие звезды в несуществующем небе становятся кровожаднее. По тумбочкам она старается не шариться. Но знает уже, где находятся ручка и блокнот, безжалостно вырывает из него страницу и строчит названия премудрые, но привычные для нее. Список лекарств готов через пять минут. Кодзи оправляет футболку, та свисает с ее плеча лохмотьями, и выходит в гостиную. Диван пуст. Психотерапевт фыркает и босыми ногами ступает до кухни почти беззвучно. Благо, там только один злодей. Курит в окно, стоит спиной, смотрит куда-то вперед и вдаль. Почти умиротворенная картина. Нарушать почти не хочется. Но раз Кодзи играет злодейку, а злодеи разрушать любят больше, чем созидать, то идет вперед и оставляет листок на кухонном столе демонстративно. — Если ты не готов исполнять наш уговор, — тихо-тихо начинает Изуми, подмечая, что Даби даже не пошевелил пальцем. — Но я тут, — беспардонно перебивают ее, делая затяжку. — Купи указанные таблетки. Даби выкидывает докуренную сигарету и оборачивается. Выглядит он паршиво даже в темноте. Подходит медленно, Изуми успевает отступить на шаг, предоставляя больше пространства. Листок складывают дважды и убирают в карман брюк. Отлично, значит, купят. По крайней мере, на это надеется Изуми. — Первые два из списка пьешь один раз в день, остальные трижды по одной таблетке. Забудешь — я могу сделать тебе таблицу… — Здесь ходят два опасных злодея, Иззи, — как-то устало выдыхает Даби и делает еще шаг. Голыми бедрами Кодзи чувствует холод столешницы. — Бад — асексуал, а ты не хочешь ко мне прикасаться, — смело отбивает атаку Изуми, но предусмотрительно гасит причуду. — Не думай меня запугать. Даби как-то снисходительно усмехается. Изуми толком не видит выражение его глаз, но зато все еще чувствует запах гари. — Я могу посоветовать мазь от ожогов, говорят, помогает. — Кто говорит? Старатель? — он выплевывает ненавистное прозвище почти в лицо. — Шото, — срывается чужое имя, и Изуми чувствует себя гораздо лучше. — Но тебе сейчас стоит подумать о физическом состоянии больше, чем о психическом. — Я рассчитывал на сеанс. — Я к нему не готова. — Вот как… Даби делает шаг назад. Затем еще один, садится за стол и складывает руки. Выражает позой, что готов идти на контакт. И Изуми, скрепя зубами, садится за стол, одергивая футболку. — Сколько ты не спал? — ее голос приобретает профессиональные нотки. — Пару суток. — Почему не смог спать в данное время? — Мешают. — Кто? Даби морщится и включает подсветку на кухонном шкафу. Интимная обстановка, конечно, но Изуми справилась бы и в полутьме. Так хотя бы можно было игнорировать чужую усталость. — Переформулирую вопрос, — соглашается после того, когда злодей снова садится, Кодзи. — Что мешает тебе спать, Даби? — Мои желания, доктор А, — злодей вытягивает ноги вперед, почти касаясь ими ног психотерапевта. — Они становятся более навязчивыми. — И каковы они? Даби пожимает плечами. Такие разные, всегда неординарные, витиеватые, огненные. — Эти желания направлены на тебя или других? — Доктор А, вы стали говорить, как мои бывшие психиатры, — тянет гласные Даби. — Ты делился с кем-то своими желаниями? — Думаете, они бы оценили? — Думаете, на Земле мало людей, чьи желания — это смерть? Это желание ненавязчиво, пролетает вскользь, не оставляет следа в большинстве умах. Но задумаетесь, как часто мы желаем причинить боль? Почти в шутку мы желаем незнакомому человеку, отдавившему ногу в метро, смерти. Подростком мы желаем смерти учителям, что поставили двойку, желаем смерти знаменитостям, немощной бабушке, чтобы поскорее унаследовать ее состояние, и называем это благом. Мы и сами временами желаем умереть, исчезнуть и посмотреть, что будет. Но это желание — оно несущественно. Оно не сильное, о нем раскаиваются, его хоронят под моралью и привязанностью. Представь, что было бы, если бы все люди, хоть раз мечтавшие о смерти, умерли бы? Изуми переводит дух, отмечая, что разошлась. Даже горло перехватило, но психотерапевт лишь откашливается, ждет ответа. — Мир стал бы лучше, — тянет ответ Даби. — Слабых стало бы меньше. — Нельзя только по желаниям судить о человеке. Ты можешь желать полететь на Луну, но ничего не делать и это желание умрет вместе с тобой. Если ты желаешь кому-то или себе причинить боль, что же, тебе нужен специалист. И я поэтому сижу перед тобой. — Думаешь, что сможешь переубедить меня убивать папашу и братишку? — Из цели это уже стало желанием — усмехается Изуми, наблюдая, как Даби едва заметно хмурится. — Желание можно трансформировать. Можно желать большего, например, или совершенно иное. — Я могу пожелать сжечь этот мир. — Что же, желай. Желать тебе никто не запретит, но и сделать этого не позволят. Даби это злит. Изуми видит, как напрягается его фигура, как негатив скапливается в сжатых кулаках. Он сдерживает себя, но осталось чуть-чуть. — Но я могу исполнить одно твое желание, — Кодзи не теряет лицо, смотрит прямо и открыто, без тени страха или смущения. — Очень сомневаюсь, Иззи, — почти рычит сквозь зубы Даби. Он готов напасть, когда Изуми встает и идет к шкафчику. Поворачивается спиной, достает оттуда упаковку и демонстрирует ее. — Твое желание разрушать мне пока неподвластно, — спокойно усмехается психотерапевт, наполняя кастрюльку водой, — но я постараюсь сделать все, что от меня зависит, чтобы трансформировать его. Но не изменять тебя. Даби будто сдувается, скрещивает руки на груди и молча наблюдает, как для него варят рамен. Когда дымящаяся чашка оказывается перед носом, а желудок его предает и издает звук, Изуми накладывает порцию для себя. — Я смиренно принимаю, — едва заметно кивает головой Кодзи, принимаясь за еду. Она мастерски делает вид, что не замечает задумчивого взгляда на себе. Даби приятного аппетита не желает и просто неторопливо ест. Пока он занят едой, Изуми рассматривает внимательно, замечает, что нет ни сгорбленных плеч, ни неловких движений. Даже быстрое поглощение такой простой пищи происходит размеренно и с достоинством. Воспитание Энджи и Рэй проявилось достаточно неожиданно, не в том свете, в котором бы хотела сама Изуми. Но тем не менее… — Что же, — уже более спокойным тоном начинает Даби, вытирая губы бумажной салфеткой, — рамен ты готовить умеешь. — Спасибо за оценку, — ровно выдает Кодзи, оставляя тарелку в раковине. — Посуда с тебя, доброй ночи. И успевает выйти прежде, чем слышит возражения или ругательства. Ну, не всегда же Даби выигрывать в дуэли. Сегодня тренажер Кодзи подкачал ее уверенность, а еще, кажется, заработал очки навыков и доверия в чужих злодейских глазах. Изуми почти собой гордилась. Только обещала проснуться пораньше, чтобы в случае маленького бунта успеть помыть посуду и не получить выволочки от чистюли Бада. Но на утро вся посуда была чистой.