Маска Лебедя

Её боль стала частью его. Её мольбы оглушали. Но Том не мог ответить. Пресытившийся магией, одурманенный, он чувствовал себя так же, как после первого ужина в Хогвартсе. Мальчишка из приюта, он накинулся на еду так, будто от этого зависела вся его жизнь. Он отравился. Он не мог ничего сделать, не мог вернуться и защитить её. Недавняя эйфория сменилась опустошением, он потратил слишком много сил на контроль чужого разума, оно парализовало его, а её навалившиеся страдания сводили с ума. Ему никогда не приходилось заботиться о волшебниках, которые помогали ему возродиться. Квирелл, Уизли, Петтигрю. Они либо были способны постоять за себя, либо находились в относительной безопасности. Однако подружка Поттера сейчас была абсолютно и отвратительно беспомощной. Блок на воспоминаниях делал из неё примитивную маглу. С иррационально безупречной магией, пульсирующей по всему телу вместе с грязной кровью. Которую он должен был защитить любой ценой, которую не мог потерять так глупо. Магию. Всё, на что хватило его сил – это призрачное воздействие на обезумевшего магла, попытка ослабить его, истощить. Как же ему не хватало физического тела, чтобы просто свернуть эту чёртову шею. Сломать каждый палец, которым он касался её, и выколоть глаза, которые посмели взирать на неё сверху вниз. Придать его телу тот жалкий вид, которого он изначально и заслуживал. Гнев кипел в Томе подобно жидкому пламени, заставляя болезненно дёргаться и сжиматься его затуманенное сознание. Он чувствовал, что девушка долго не продержится, она была на грани, и он вместе с ней. Он взревел, когда магл всё-таки занёс над ней кулак. Вспышка заклятья была ослепляющей. Неужели он смог?.. Но нет, чья-то инородная аура всколыхнула пространство. И почти сразу – надломленный от испуга голос, которым говоривший когда-то мямлил, стоя перед ним на коленях, «Да, мой Лорд», теперь звал грязнокровку: - Эй, Грейнджер. Проклятый отпрыск Малфоя. Он всегда был слабым, неспособным ни на что сопляком. Даже в этой ситуации он просто приложил магла об стену, вместо того, чтобы расправиться с ним раз и навсегда. Он не заслуживал славной фамилии своего рода так же, как и его никчёмный отец. Не заслуживал держать в руках палочку, ежели не был способен правильно применить её. Сознание Тома затрепетало, забилось о сковывавшие его рамки, когда Малфой случайно коснулся маски пальцами. Его ярость искрой завладела рассудком Драко, мгновенно посылая импульс в руку с зажатой волшебной палочкой. Этого хватило, чтобы его оковы перестали быть такими давящими. Хруст сломанного позвоночника музыкой звучал у него внутри, пока их не затянуло в аппарацию. Пока он не оказался на полу в Малфой-Мэноре. Это было очень опасно. Малфой мог заподозрить, он мог воспротивиться и понять. И, разумеется, уничтожить. Но неожиданно он оказался слишком уважительным по отношению к личным вещам девчонки, предпочтя не касаться маски голыми руками и вернув её обладательнице. К тёплой, налитой силой, идеально исцелённой коже. С удивлением Том заметил у неё в подсознании отголоски волнующих целительных прикосновений… Хорошая работа, Драко. Они могут ещё пригодиться. … и дрейфующий в глубине смутный образ, формирующий крайне занятную мысль. Ротбарт. Что ж, если она будет опасаться и избегать Малфоя, это будет ему только на руку. И она боялась. О, она была в ужасе. Бедная трогательная девочка. Она совсем запуталась, и Том испытывал мстительное наслаждение от того, что он был не единственным, кто пострадал. Он поцеловал грязнокровку, чёрт побери, хоть и в чужом теле. И если бы она сама не остановила его, он понятия не имел, как далеко готов был зайти, опьянённый её исключительной магией. Из них двоих он был хищником, а она – жертвой, но почему-то именно он чувствовал себя в западне. Он упивался её дрожью, метаниями между правдой и вымыслом, стыдом и ненавистью, которые нагнали её вместо удовлетворения от достигнутой цели. Она слышала проклятья вместо признания. И, несмотря на физическое здоровье, была совершенно раздавлена, оставшись наконец одна в своей новой комнате. Малфой под влиянием необъяснимого порыва решил сделать для неё всё. В том числе, оставить томиться наедине со своим горем. Том предвкушал ту минуту, когда она вновь обратится к нему. Попросит о поддержке, раскается в содеянном. Ведь это её вина. Она добровольно выпила наркотик и бездумно втянула в это их обоих, не дав никакого выбора и возможности противостоять искушению. Это было неправильно, аморально, извращённо. Настолько далеко от всего, к чему он стремился и чем жаждал обладать. Только не чёртова грязнокровка. Она была очень виновата перед ним и должна была получить наказание. Должна была умолять его. По-настоящему отчаяться. Но что она делала? Положила маску на соседнюю подушку и глупо представляла, что видит его рядом с собой. Безмолвного, понимающего. Он не собирался потакать девчонке. Того, что он натворил ранее, было предостаточно, чтобы больше вообще никогда не прикасаться к ней. Он уже привязал её к себе, все её мысли кричали об этом. Но стоило ей поднести руку к маске, опустить подушечки пальцев на плотную поверхность… Она делилась с ним жизненной силой, наделяя своё видение душой. Воспоминания о сочившейся из неё магии, и о том, как несдержанно он поглощал её, пульсом пронеслись по фантомным венам, заставляя перехватить её изучающую руку и согреть дыханием подмёрзшие кончики пальцев. Он тоже принял решение. - Что, сложно, солнышко? – проникновенно вторил он голосу из её прошлого. В конце концов, никто не узнает об этом, когда она умрёт. * В её тарелке копошились личинки. Их не было видно, но она точно знала, что они там. Замечала краем глаза их беспорядочные телодвижения. Но, стоило только присмотреться внимательнее, как всё сразу же исчезало. Ничего не было. Однако даже вид их извивающихся склизких телец не мог вызвать большего отвращения у Гермионы, чем всё то, что успело произойти в первые же сутки её пребывания в новом амплуа. Она поморщилась и погрузила ложку в сливочный суп, тщательно следя за тем, чтобы ни одно насекомое не просочилось туда вместе с жидкостью. Мистер Малфой заботился о ней, как и обещал. Именно он настоял на том, чтобы они перекусили после работы, прежде чем отправиться по делам. Мужчина сидел за столом напротив неё и расслабленно разрезал слабопрожаренный стейк. Казалось, его совершенно не впечатлил инцидент, свидетелем которого он стал, заявившись на её последнюю репетицию. Гермиона исподлобья взглянула на него и поднесла ложку к губам. Он ясно дал понять, что они не выйдут отсюда до тех пор, пока она не поест. Что ж, он не уточнял, что она должна съесть всё до последней крошки. Она с усилием сглотнула, одновременно борясь с тошнотой и удерживая рвущийся изнутри кашель. Стакан с водой давно опустел, и она с содроганием вновь перевела взгляд на тарелку. - Что-то не так? – ровным голосом спросил мистер Малфой, заметив её страдальческий вид. – Тебе что-то попалось в супе? Гермиона мелко подавилась и быстро покачала головой, избегая встречаться с мужчиной глазами. Он так издевался над ней, да? Она снова упёрто опустила ложку в суп, уговаривая себя, что это не самое худшее, что ей пришлось пережить. Он прекрасно знал, что ей «попалось в супе», но чёрта с два он добьётся скулежа или жалоб из-за этого. В конце концов, несмотря на унижение, она чувствовала себя вполне здоровой. Ведь это он же её и исцелил. Она предпочитала воспринимать его компанию, как своеобразное искупление за то, что заняла место Жаклин в качестве примы в предстоящем представлении. За время репетиции ей об этом не сказал разве что сидящий за роялем Джон, ну и, разумеется, сам Паскаль. Даже Дэйвид, с которым они теперь работали вместе и должны были скорее найти общий язык, чтобы лучше сработаться, счёл нужным прокомментировать её неожиданное назначение и проехаться по её технике парного танца. Сложно было обвинять его в неискренности, ведь его предыдущей партнёршей была Жаклин, а у Гермионы всегда недоставало практики в Па-де-де. Уж в чём в чём, а в этом она никак не могла совершенствоваться одна. Паскаль, естественно, тоже заметил её скованность и сказал, что они сделают особый упор на индивидуальных занятиях, что вызвало ещё больше шепотков по поводу того, что проще было бы отдать роль «настоящей приме», а не тратить время впустую. Гермиона с раздражением вспомнила, как те же самые люди ещё несколько дней назад беззастенчиво перемывали косточки примы у той за спиной и судачили о том, что Жаклин Моро давно пора заменить. Она одарила тяжёлым взглядом Фелисити и Виолет, своих бывших соседок, которые старались больше остальных. И с ноткой мстительности успокаивала себя тем, что, по крайней мере, она сегодня утром обнаружила просторную ванну за неприметной дверью в своей новой комнате, в то время как они были вынуждены по-прежнему трястись в холодном коридоре в ожидании своей очереди у душевых кабинок. Так же ощутимо помогала мысль о том, что она сможет прогрессировать, если приложит больше усилий, им же такую возможность никто не предоставлял. Какая жалость. Гермиона даже почти успела жестоко усмехнуться, но в это мгновение в зал влетела разъярённая Жаклин. То, что она в очередной раз сорвала чужую репетицию, никого особо не смутило. След в след за ней вбежала мисс Лэнг, хореограф, которая выглядела не менее взбудораженной, чем её драгоценная подопечная. Гермиона с горечью подумала о том, что всегда втайне мечтала взять хотя бы парочку уроков у Кристины, но теперь крепко сомневалась, что та согласится заниматься с ней. А затем явился и сам мистер Малфой, который окончательно разрушил остатки рабочего настроя своим эффектным появлением, и любезно увёл Гермиону с собой. Под эффектным появлением подразумевался, конечно, его внешний вид. Наверное, ни разу за всю историю старой оперы, ею не управлял человек, настолько пренебрежительно относящийся к сложившимся традициям. Или настолько самоуверенный. Как правило, владельцы театра носили свой статус, как вторую кожу, и всячески старались подчеркнуть его. Провести границу между собой и подчинёнными. Они присутствовали на банкетах и, чуть реже, на премьерах, общались с инвесторами и занимались закулисной финансовой волокитой, которую нарочно выставляли в слишком мрачном свете, будто платили за всё из собственного кармана и ни цента не зарабатывали со сборов. И, разумеется, они щеголяли исключительно лучшими костюмами, изысканными аксессуарами и, в целом, походили на самых изнеженных существ на свете. Мистер Малфой поначалу производил такое же впечатление. Пока не появился в разгар скандала в распахнутой кожаной куртке с лёгкой небритостью на абсолютно непроницаемом лице, когда Жаклин чуть ли не визжала о несправедливости происходящего. Он только хладнокровно уведомил опешившего Паскаля, что у них с Гермионой масса дел в городе, которые нужно успеть уладить до приёма, и отчётливо шепнул ей, что будет ожидать в холле. И вот… Они в ресторане. Притворяющиеся невесть кем и делающие вид, что наслаждаются трапезой. Если ему так хотелось насолить ей, мог бы сразу подкинуть ей лягушек в суп. Или чем там ещё питались лебеди? Интересно, а как Одетта выдерживала это, когда была вынуждена жить в обличии птицы? Хотя… Гермиона бы не отказалась от шоколадной лягушки на десерт. Она перестала корить себя за бесконтрольно возникающие образы в голове, она никак не могла на них повлиять. К тому же, было слишком утомительно – постоянно искать в своём разуме изъян. Ведь она и так знала, кто во всём этом виноват. Он сидел прямо перед ней. Этот «мистер Малфой». Почему она даже мысленно продолжала называть его так официально? Что, по большому счёту, ей было о нём известно? Только фамилия и тот факт, что он внушал ей смутное свербящее ощущение между лопатками всякий раз, стоило их взглядам пересечься. Она слышала его имя при первой встрече, но совершенно не хотела его произносить, даже думать, словно на него было наложено табу. Официант обновил её стакан с водой, и Гермиона с облегчением разбавила стойкое послевкусие во рту, проведя языком по зубам и убирая с них сливочную плёнку. Она снова искоса взглянула на мужчину, поражаясь, насколько обычным он ей сейчас казался. Куртка висела на спинке стула, рукава простой белой футболки натянулись на бицепсах. Волосы в творческом беспорядке, светлые пряди мягко соскользнули на лоб. Она незаметно окинула взглядом его задумчивое лицо. Да, они вполне могли быть ровесниками. В другом мире, в другой жизни. Где она была бы ему равной и могла прямо смотреть в серые глаза. Без затаённого страха или ненависти. * - Чем ты занимаешься, Драко? Малфой рассеянно поднял взгляд от чашки с остывшим кофе. Астория с заинтересованной полуулыбкой наблюдала за ним с другой стороны небольшого стеклянного столика в гостиной. - Тебя всё сложнее застать в Мэноре, - она говорила спокойным тихим голосом, положив руки на подлокотники кресла. Естественная и расслабленная, она доверяла своему будущему мужу. – Родители не в курсе, где ты пропадаешь, и я перестала спрашивать, - она покрутила помолвочное кольцо на пальце, заметив, как прерывисто он вздохнул. – Знаешь, в последнее время возникает много нюансов касательно церемонии, и нам нужно хотя бы обсудить их, если ты не можешь лично присутствовать.. - Астория, - мягко перебил её Драко, не желая, чтобы к разговору подключилась ещё и мама, до этого почти незаметно следившая за ними поверх раскрытой книги. – Я не хотел рассказывать раньше времени, - он сделал многозначительную паузу и виновато улыбнулся. – Но я готовлю для тебя один сюрприз, - невеста придвинулась на край кресла, явно заинтригованная. – Обещаю, скоро ты всё узнаешь, но мне понадобится ещё немного времени. Хорошо? - Конечно, любимый, - Астория потянулась к нему через стол и накрыла его руку ладонью. – И пока ты снова не сбежал по своим таинственным делам, - она издала смешок, а Нарцисса удовлетворённо перелистнула страницу, вернувшись к чтению. – помоги мне, пожалуйста, с этими образцами. Я всю голову сломала… Он позволил Астории занять себя нескончаемыми каталогами с цветами, посудой, вариантами сервировки, тканями для пошива всякой дребедени, вплоть до салфеток, скатертей и обивок стульев, на которых будут восседать их дражайшие гости. И он жаждал увлечься. Надеялся, что эта кутерьма выбьет у него из головы всё остальное. Но всё, чего он добился в процессе, было укоренившееся раздражение и искреннее непонимание, как можно придавать столько значения мелочам, которые по сути его вообще не волновали. Ему было всё равно, из какого материала пошьют их дополнительные свадебные наряды, ведь они в любом случае будут лучшими. Всё равно, во что облачатся слуги, и как украсят поместье к торжеству. Воздвигнут для них арку из цветов в саду или же церемония пройдёт в одном из блестящих залов Мэнора. В этом не было ничего особенного, и раздражение на самом деле вызывало иное. Он не стал себе врать. Драко понимал это сейчас: ему правда было безразлично, будет одета Астория в шелка, атлас или кружево, когда он возьмёт её за руку и впервые назовёт супругой. Безразлично, как слова клятвы прозвучат в ответ из её уст, как она вверит свою жизнь ему, как займёт место рядом с ним, и как, в конце концов, начнётся их совместный путь. Он знал всё это наперёд, в общих чертах. Всё было решено. Они предназначены друг для друга. И раньше его всё устраивало. До того момента, как он встретил её. Грейнджер. Он чувствовал себя дерьмом? Однозначно. Лживым, поганым. И таким слабовольным. Когда отложил последний каталог, поцеловал зардевшуюся от удовольствия Асторию в щёку и ушёл к себе в комнаты. Чтобы в ярости истрепать уложенные волосы, отшвырнуть подготовленный с вечера костюм, достать из недр гардероба самые невзрачные из когда-либо приобретённых магловские вещи и скорее аппарировать прочь из Мэнора. В сизый лондонский вечер. В подворотню перед зданием принадлежащей ему оперы. Ближе к сюрпризу, с которым он сам уже не знал, что делать. «Чем ты занимаешься, Драко?» Да, чёрт побери, чем? Размашистым шагом преодолел холл театра, лестницу, коридоры до репетиционных залов, распахнул нужную дверь и, игнорируя крики бывшей примы, поставил в известность балетмейстера, что намерен с минуты на минуту забрать его Королеву Лебедей, и… И склонился к ней, должно быть, впервые обратив на неё внимание. Капли пота на открытой шее и влажные ключицы, тонкие руки и вытянутое стрункой изящное тело в обтягивающем крошечном платье с невесомой полупрозрачной юбкой. И эти проклятые матовые колготки, которые можно принять за голую кожу, если не присматриваться. Он задержал взгляд на пуантах, на ткани было так много зацепок, она, наверное, занималась весь день, пока он изображал бурное участие в организации собственной же надвигающейся свадьбы. Чем он занимался? Он собирался провести вечер с Гермионой Грейнджер и с охотой предоставить ей всё то, что считал обременительным делать для своей невесты. Он вдыхал запах её пота и бессознательно представлял, каков он на вкус, вспоминал, какой гладкой была её кожа под его ладонями. Он страшился встретиться с ней взглядом в ту секунду, когда пришло время говорить. Голос отказал ему, и получился довольно громкий грубый шёпот: - Жду тебя в холле. Откуда вдруг взялось это притяжение? Он чувствовал огромную ответственность за неё, хотя она ни о чём ни разу не просила. Она даже не знала его. Не помнила. Ей так шли невинность, кротость и нотки уважительности в голосе, словно так и должно было быть, и она нашла своё идеальное место. Никакого зазнайства, соперничества или холодного презрения. Она послушно явилась в холл, как только освежилась после репетиции и сменила одежду, она беспрекословно последовала за ним в ресторан и молчаливо принялась за еду, хотя, казалось, та не совсем пришлась ей по вкусу. Она избегала его взгляда, но, когда думала, что он не видит, тихонько разглядывала его. Эта Гермиона Грейнджер была ему незнакома. Но, в то же время, ему казалось, что он постепенно узнавал её настоящую. Без предубеждения, ярлыков или принципиальной необходимости занять чью-то сторону. Как если бы не существовало никакого Хогвартса, и они были самыми обыкновенными людьми. Заурядными. Но даже так, она разительно отличалась от окружающих. То, как она двигалась, даже в мешковатой одежде, ступала так плавно, будто и это отрабатывала у станка. Походка, осанка, поворот головы – всё выделяло её из толпы. И, конечно, её взгляд, он практически сшибал его с ног. В те редкие мгновения, когда Драко всё-таки удавалось заглянуть ей в глаза, в них плескалось столько эмоций, что для него оставалось настоящей загадкой, почему она до сих пор не задала ему ни единого вопроса. Он решил стать её покровителем и ждал от неё ответной реакции. Как минимум, любопытства, попытки сблизиться, понять его мотивы, возможно, установления более доверительных отношений. Но на деле он не получил ничего, кроме словесной благодарности в кабинете Паскаля прошлым вечером и мелко подрагивающих пальцев, с таким напряжением сжавших ложку, будто её заставляли есть отраву. Чем он занимался? Представлял, что они с Грейнджер в другом мире, в другой жизни. Где он был бы тем, кто проявлял о ней заботу, и мог со временем рассчитывать на ответную теплоту в карих глазах. Без осуждения или насмешки. * - Я бы хотела взять небольшой перерыв, - едва переступив порог кабинета балетмейстера, заявила Кристина. Паскаль даже не остановился, проходя к столу и устало усаживаясь в кресло. Ему были ясны мотивы мисс Лэнг. Они так долго проработали в паре с Жаклин, что её желание поддержать свою любимицу было вполне естественным. Однако он рассчитывал на неё. Надеялся, что она поможет Гермионе лучше прочувствовать роль. До премьеры оставалось не так много времени, а образ Одиллии мисс Грейнджер удавался явно не столь хорошо, как требовалось. Ей не хватало страсти, раскрепощённости, магнетизма. Одних академических навыков и стремления сделать каждое движение идеально было недостаточно. И Кристина, один из его ведущих хореографов, прекрасно знала об этом. И, тем не менее, объявляла ему негласный бойкот. Француз ясно видел в её выражении лица, что она намерена уйти, даже если он запретит. Либо он должен вернуть роль Жаклин. Чего он делать совершенно точно не собирался. Его решение было окончательным. Гермиона Грейнджер была его личным вызовом, испытанием, возможностью снова доказать, что он неспроста занимал свою должность. А Жаклин… Она была хороша, чертовски хороша. Но. Паскаль не мог толком объяснить, почему с такой неохотой представлял её на месте Королевы Лебедей, ведь её техника и эмоции всегда были на высоте, и он не сомневался, что она справится достойно. И всё же. Он перестал ей верить. Когда она только приехала из Парижа, это был свежий нежный бутон, который раскрывался так завораживающе и соблазнительно, что он готов был буквально боготворить её. Их премьера с «Жизель» навсегда останется в его памяти. Он плакал за кулисами, когда она исполняла финальную партию, покидая Альберта. Тогда он был уверен, что нашёл, наконец, свою музу, свою бессменную приму. И несколько лет они провели в полной идиллии, наслаждаясь успешными постановками и купаясь во внимании публики. Привлекая всё новых и новых инвесторов. Пока это не зашло слишком далеко. Он знал, что Жаклин больше не была прежней, но продолжал двигаться по инерции. Закрывал глаза на её поведение и образ жизни, на все её порочные связи, покуда она блистала на сцене. Но нестихающие слухи и грязные сплетни всё-таки порядком действовали на нервы. И когда пришло время определиться с произведением для будущего сезона, и его выбор пал на «Лебединое Озеро», Паскаль уже тогда знал, что ему необходима новая Королева Лебедей. Незапятнанная, самоотверженная, готовая трудиться и впитывать. Потенциал, из которого он собирался вылепить шедевр. Всё это было в Гермионе. С тех пор, как она присоединилась к труппе самым необъяснимым образом. Он не помнил, как нанимал её, словно она всегда была где-то рядом, постепенно совершенствуясь. Её танец на пробах был подобен откровению. После всего, что он просмотрел за тот вечер, Паскаль не думал, что что-то ещё сможет его впечатлить. Но она это сделала. Своей чистотой, вдохновенностью, она задела те струны его души, о которых он слишком давно не вспоминал. Паскаль испытывал самые смешанные эмоции, когда пригласил её на второе прослушивание, при этом отлично понимая, что в общем-то делает это зря. У девушки не было ничего, абсолютно. Кроме неоспоримого таланта и огромного желания проявить себя. Коллеги готовы были сожрать его, а Софи названивала по десять раз в день, но Паскаль никак не мог решиться вывесить список. Моро или Грейнджер? Ложь или риск? Он раздумывал до последнего, но, когда услышал, что Гермиона ушла после репетиции вместе с Жаклин, кажется, что-то внутри него треснуло. Она будет такой же. Через год-два, но это произойдёт. Он видел, с каким восхищением Гермиона смотрела на француженку, и, если они начали проводить вместе время, этого уже было не остановить. Солистки, которые ступали на этот путь, были потеряны. Они просто исчезали, ссылаясь на то, что больше не в состоянии выдержать такое напряжение. Каково же было удивление Паскаля, когда новоиспечённый владелец оперы, этот месье Малфой, вдруг так вцепился в него с мисс Грейнджер. Как будто что-то почувствовал, бросился на поиски и в итоге добился для неё роли. Похоже, они и правда были знакомы. Только отчего-то не показывали это. Паскаль испытывал сильное напряжение, в последнее мгновение исправляя список и вывешивая его перед своими солистами. Их реакция была предсказуемой. Однако. Сатисфакция была гораздо больше. И она только усилилась, когда Жаклин ворвалась на последнюю репетицию с криками и претензиями. Паскаль с облегчением понял, что их с Гермионой не связывают никакие отношения, и навряд ли это когда-то случится. Не после того, как она визжала, что он «променял её на какую-то дешёвку». Он выдохнул. Ведь отныне мог полностью погрузиться в искусство, не отвлекаясь на тяжёлые мысли, творить и наслаждаться процессом. Конечно, работы предстояло очень много, и то, что Кристина не поддержала его, было ощутимым ударом. Но он бы не был Паскалем Дюбуа, если бы такие вещи могли сломить его. Па-де-де он и так планировал ставить лично с Гермионой и Дэйвидом, прежде чем передать кому-то из коллег-хореографов. Навыки мисс Грейнджер были слабоваты, но не критично. И зная, насколько она трудолюбива, можно было предположить, что они справятся без проблем и довольно быстро. Но как быть с Одиллией? Этот вопрос всё ещё оставался открытым. Паскаль понимал, что одним только давлением навряд ли добьётся серьёзного прогресса. Возможно, в раскрытии чувственности Гермионе поможет именно тот, кто так нахально и вовремя вторгся в их быт. Тот, кто фактически подарил ей самую большую возможность в жизни. И тот, кто так невозмутимо увёл её у Паскаля из-под носа прямо посреди скандала. Мужчина скривился, когда за мисс Лэнг хлопнула дверь. Он промолчал. Смешно было признавать, но он начал возлагать на Драко Малфоя определённые надежды.