Маска Лебедя

Её индивидуальность была настолько яркой, что было даже удивительно, как министерские смогли обуздать такой темперамент, подавили его так сильно, что девчонка стала бездумно подчиняться выдуманной реальности, пока та не превратилась для неё в единственно подлинную. Копнув глубже, Том начал воспринимать Гермиону несколько иначе. Теперь он обращал внимание на неосознанно мелькавшие ассоциации в её подсознании, упивался бьющимися в глубине воспоминаниями, видел отголоски её истинного «я» во всём, что она делала. В том, как страстно работала на репетициях, как говорила и даже как держалась среди коллег. Кажется, выделяться из толпы и быть предметом насмешек было для неё не в новинку, и Том не мог не отметить, что в прошлом, по большей части, в том была заслуга младшего Малфоя. Что в общем не было сюрпризом, но порядком раздражал тот факт, что причиной для издёвок было не столько её происхождение, сколько сочетание оного с потрясающим интеллектом. Конкурентоспособность. Это было жалко. Недостойно. Том смотрел на Драко её глазами, и, наверное, Абраксасу пришлось бы преподать своему потомку немало уроков, чтобы научить того манерам. Абраксас Малфой был блестящим юношей с великолепным будущим и одним из его самых преданных соратников. Том даже мог назвать его своим другом, ведь именно Абраксас поддержал его в неутомимом стремлении изучать Тёмные искусства и привнёс в это немалый вклад: финансы, связи, доступ к таким трудам и артефактам, которые можно было сыскать далеко не в каждой частной коллекции. Вместе они сформировали костяк будущих последователей Лорда Волдеморта и гордо называли себя «Вальпургиевыми Рыцарями». Абраксас не был маглолюбом, но упрекнуть его в дурном тоне было никак нельзя. Мантии с иголочки, безупречный расчёт в каждом жесте и слове, вокруг него всегда находились восхищённые поклонницы и поклонники, стремившиеся во всём угодить ему. И хоть Тому и не хотелось этого признавать, но поначалу именно Абраксас Малфой был его примером для подражания. Особенно на первом курсе, когда он, уязвлённый сирота из детдома, попал в удивительный неизведанный мир магии и волшебства. К сожалению, прошло некоторое время, прежде чем он выяснил тайну своего происхождения, и приходилось выгрызать себе репутацию на Слизерине упорной учёбой и оттачиванием навыков круглосуточного нахождения в компании безукоризненно чистокровных однокурсников. А именно такими они и были. До зубного скрежета манерными и заносчивыми. И тем не менее, в школьные годы они никогда не опускались до прилюдного оскорбления грязнокровок. Предпочитая указывать им на их место иными способами. Драко же действовал топорно и бесхитростно, он и сейчас не изменял своим привычкам. Так очевидно испытывая к девушке банальное влечение. Он был несдержан и избалован. И в нём напрочь отсутствовал инстинкт охотника. В чём был интерес увлекаться кем-то столь подавленным, ненастоящим? Это было почти противоестественно. Хотя, напоминало любовь к мёртвой бабочке, пришпиленной в альбоме. Ею ведь тоже можно было любоваться, и кто-то находил в этом свою прелесть. Но только не Том. В Гермионе бурлило столько жизни и магии, что он вдруг стал ловить себя на том, что гораздо чаще концентрировался на её воспоминаниях, нежели на том, чем она занималась в настоящий момент. Он растворялся, позволяя ей вести себя за собой, куда бы она ни направлялась. * - Ещё раз! Паскаль был суров и неумолим, заставляя Гермиону отрабатывать каждое движение до совершенства. Она протяжно выдохнула, возвращаясь на исходную точку и вытягивая перед собой руки. Джон снова ударил по клавишам, и она увидела уставшее выражение лица партнёра, двинувшегося ей навстречу. В несколько шагов они приблизились, сошлись рука об руку, слыша напряжённое дыхание друг друга отчётливее, чем ритм музыки. Разворот, пот крупными каплями стекал по её шее, больше не щекоча кожу. Форсированный вдох перед прыжком, и, оттолкнувшись от пола, Гермиона старалась больше не шевелить ни мускулом, изо всех сил удерживая равновесие в поддержке. Раз, два, потолок покачнулся перед её глазами, руки Дэйвида мелко дрожали, три, четыре, он начал опускать её гораздо быстрее положенного. Колени отреагировали вспышкой боли, это может в будущем отразиться на её плие.. - Ещё раз! Стон разочарования вырвался против воли. Гермиона не могла больше делать одно и то же, не получая никаких разъяснений. Она не могла убивать свои суставы, раз за разом повторяя один несчастный фрагмент хореографии с таким же измотанным партнёром, как и она сама. - Паскаль, пожалуйста! – девушка почти грубо вывернулась из рук Маршалла и с мольбой посмотрела на балетмейстера. – Скажите, что мы делаем не так? - Если он говорит тебе «ещё раз», значит, танцуй ещё раз, Грейнджер! - Дэйвид! – прикрикнул на своего ведущего танцовщика Паскаль. – Отдохни. Дэйвид раздражённо махнул рукой и опустился на пол у зеркальной стены рядом со своим приятелем Аланом, исполнявшим роль Ротбарта и присутствовавшим на каждой совместной репетиции с Гермионой. Крейг ободряюще похлопал изнурённого друга по спине и, предложив тому бутылку с водой, перевёл участливый взгляд на девушку. Вот кого ему было действительно жаль. Маршалл – машина, в нём Алан нисколько не сомневался. Дать ему какие-нибудь полчаса, и вновь будет работать на уровне, а вот она… Кажется, Грейнджер сейчас стояла на ногах исключительно на морально-волевых. В прошлый раз они коснулись вступления и вариации Одетты, и Гермиона приятно удивила Алана. Она была не настолько безнадёжна, как болтали у неё за спиной. Образ Королевы Лебедей ей в целом давался уверенно. Дэйвиду даже пришлось попридержать язвительные комментарии, пока дело не дошло до «Белого» адажио. Да, ошибок и недопонимания было не избежать – они ни разу до этого не танцевали в паре, но под хватким руководством месье Дюбуа всё же довольно быстро удалось достичь первых успехов. Стало понятно, что дело только за практикой. И, оставив это на совести своих коллег-хореографов до следующего большого прогона, Паскаль решил перейти к III акту. * Чем больше он смотрел на партию Одиллии, тем мрачнее становился. Он всё требовал и требовал: «Забудь про контроль, Гермиона! Я хочу увидеть страсть!», преследовал её по всему залу, словно тень, стараясь дать импульс, комментируя каждое движение: «Стремительнее! Ну же, давай! Отпусти себя! Иии… легче!», но не видел совершенно никакого прогресса. Лора, которую он попросил заниматься с Гермионой вместо Кристины, сидела на кончике стула в углу репетиционной и безустанно делала пометки в блокноте. Паскаль крепко сомневался, что это поможет. Танцовщица была зажата, будто все её мышцы вмиг одревенели. Роль была слишком сложной для неё. Чёрт побери. А ведь он предполагал, что такое может случиться. Тем горше было признавать, что он сам загнал себя в этот капкан. В мисс Грейнджер словно совсем не было страсти, не было ярости, обольстительности. Она выдала порцию эмоций во вступлении с Ротбартом, её отчаяние казалось таким искренним, что Паскаль даже простил ей излишнюю сдержанность в парном танце с Дэйвидом. Но сейчас, будучи уже в совсем ином амплуа, она проделывала точно то же самое, и это… было обескураживающе. От «Чёрного» па-де-де осталось одно лишь название, и француз поминутно вспоминал Жаклин и то, что в итоге предложил ей стать дублёршей Королевы Лебедей в этом представлении, чтобы избежать дальнейших конфликтов. Сначала она взвилась и едва не зашибла его туфлей, но затем, услышав заветные слова, что никто не собирается отбирать у неё весь оставшийся репертуар, сменила всё-таки гнев на милость. Боже, если бы он только мог рискнуть своей репутацией настолько, чтобы выпустить на сцену сразу двух ведущих танцовщиц: одну на роль Одетты, а другую – Одиллии! Насколько легче бы стала его жизнь. Но Паскаль не мог себе этого позволить. Просто немыслимо. Реальность оставалась такова, что ему в кратчайшие сроки требовалось из ледяной скульптуры высечь пламя. И теперь он опасался, как бы вообще не пришлось пойти на попятную. И на чью только помощь он рассчитывал? Смешно подумать, он надеялся на Малфоя. На то, что тот вскружит девушке голову настолько, что она примется выплёскивать эмоции на сцене. Паскаль уже не был уверен, связывало ли этих двоих хоть что-то. То есть этот подозрительный тип действительно сделал для Гермионы всё возможное, но совершенно неожиданно покинул её (и весь театр заодно), заявив, что до приёма ему необходимо заняться личными делами. Разве его личным делом отныне не являлась мисс Грейнджер? А с другой стороны… С чего бы? Ведь это была мисс Грейнджер, которая все чувства держала под замком. Та, которая молчаливо сносила все замечания и работала, не жалуясь и не требуя передышки. Та, которая оттачивала каждое движение, пока те не становились автоматическими. Почти бездушными. Мужчина скривился. Именно это он и наблюдал сейчас. Просматривая один и тот же фрагмент хореографии раз за разом, он всерьёз задумывался о том, а видел ли вообще когда-нибудь проявление ярких эмоций со стороны Гермионы? Безудержную радость или агрессию? Или она всегда была такой тихой и терпеливой? В таком случае было неудивительно, что Малфой так быстро сбежал от неё. Но, как видно, её и это не вывело из равновесия. - Ещё раз! Комментарии давно иссякли, Лора тихонько покинула репетицию, у Алана, привалившегося к зеркалу, сонно закрывались глаза, Джон лупил по клавишам всё более безжалостно, наверняка внутренне молясь, чтобы его смена, наконец, закончилась, одежда Дэйвида вымокла насквозь, он тяжело дышал, но всё ещё пытался поймать взгляд партнёрши всякий раз, как начинал танцевать заново. А Паскаль с накатывающей обречённостью наблюдал за Гермионой и её страдальческим выражением лица, когда звучало его очередное: «Ещё раз!» - Паскаль, пожалуйста! – о, неужели? Он не ослышался? – Скажите, что мы делаем не так? - Где, по-твоему, ты сейчас находишься, Гермиона? – обратился к ней француз, быстро осадив Маршалла. - На репетиции, - девушка нахмурила брови и беспокойно переступила с ноги на ногу. - И я это вижу, - он поднялся со своего места и неспешно направился к ней. – Вижу, как ты работаешь. Не побоюсь этого слова, пашешь. – Его слова внушительно резонировали со звуками шагов в просторном помещении, заставляя Гермиону неосознанно сжиматься. – Но разве этого я от тебя хочу? Я хоть раз просил тебя это делать? - Нет, но.. - Нет! – страстно воскликнул Паскаль, становясь напротив и буравя её жёстким взглядом. – Тогда что ты делаешь? Почему продолжаешь загонять себя? Я не вижу в тебе ни капли эмоций! Одна работа, напряжение, механическое исполнение, - Гермиона понурила голову, не в силах удерживать зрительный контакт, и балетмейстер заговорил чуть мягче: - Скажи мне, что тебя гложет? Она не торопилась отвечать, но Паскаль был намерен ждать до победного. Алан с Дэйвидом переглянулись, чувствуя себя лишними, Джон опустил натруженные пальцы на клап* фортепиано, не вполне уверенный, понадобится ли сегодня ещё что-нибудь играть. - Я слышала всё, что Вы говорили мне, - глубоко и тяжело переведя дыхание, наконец, заговорила Гермиона, по-прежнему глядя куда-то в пол. – Но я просто не могу… мне страшно… расслабиться. - Ты восхитительна! – мужчина положил руку ей на плечо, заставляя поднять взгляд. – Чего ты боишься? - Не справиться. - Я уже выбрал тебя! Тебе не нужно никому и ничего доказывать, - от былой мягкости не осталось и следа, его рука быстро соскользнула с её плеча. – Так не пора ли отбросить всё это и хотя бы попытаться прислушаться ко мне? Сделать что-нибудь ради удовольствия? Отпустить себя, раскрыться? - Я постараюсь.. - Не нужно стараться! – он едва не заскрипел зубами от досады, она совсем не понимала его. – Просто живи этим моментом. Ты больше не Гермиона Грейнджер, её больше нет! Только имя, оболочка, - девушка ошеломлённо воззрилась на него. – И ты не на репетиции, ты на балу в прекрасном замке. Ты хочешь, чтобы всё это великолепие принадлежало тебе! И оно будет, – он взял её за локоть и развернул лицом к сидящим у стены партнёрам. – Видишь Зигфрида на королевском троне, этого наивного простачка? А рядом с ним уже так по-хозяйски расположился Ротбарт, – Алан выпрямился, готовый в любое мгновение встать и оказаться рядом. – У вас один замысел на двоих: одурачить, соблазнить Принца, вскружить ему голову! И Ротбарт уверен в тебе, ни секунды в тебе не сомневается, ты его гордость, его отрада. Ты это понимаешь? Гермиона кивнула и тут же смущённо опустила голову, ей было неловко от того внимания, которое сосредоточил на ней Паскаль. - Сцена – не то место, где ты можешь испытывать стеснение или страх, Гермиона, - он замолчал, словно в ожидании, и девушка заставила себя снова посмотреть на него. – Ты должна уметь показывать восторг, радость, страсть, желание, даже если на самом деле их у тебя нет. Должна источать лёгкость, воздушность, соблазн, я говорил тебе об этом, и не раз! Зрители не хотят видеть, как тебе тяжело, им всё равно, насколько ты разбита внутри, - она почувствовала, что именно эти слова задели её за живое. – Мы занимаемся искусством, Гермиона. Наполни же себя им! Хватит безжизненных заученных движений, пора рисковать и выбираться из собственных рамок, - он наклонился к её уху, чтобы прошептать: - Единственный человек, мешающий тебе, это ты сама. Пора избавиться от него. У неё в душе, кажется, не осталось ничего, кроме стремления сделать всё идеально и идущей с ним об руку безграничной усталости. Избавиться от этого? Соблазнительно. Но что останется? Просто оболочка, как сказал месье Дюбуа. Существующая ради сцены. И раз она столько шла к этому, столько вытерпела… - На сегодня всё, - обратился Паскаль к Джону и солистам. И, несмотря на то, что он стоял всего в шаге от неё, она всё равно с трудом различала, что он говорил. – Всем спасибо. У неё в голове нестерпимо звенело. * - Гарри, иди сюда. Кажется, это был один из самых ценных, трепетно хранимых ею, моментов. Она помнила его в мельчайших подробностях. А значит, прежде постоянно проигрывала его у себя в голове, предавалась мечтаниям, фантазировала… Тому это было знакомо. У него тоже были такие воспоминания. Когда-то. - Встань ближе, - она накинула цепь ему на шею. – Не шевелись. Три оборота крохотных песочных часов. У неё появилась возможность уберечь Гарри от потери ещё одного близкого человека. Их лица были так близко, что она могла разглядеть древесные крапинки в его ярко-зелёных глазах. Том ощутил укол ревности. Он учился в тревожные времена, война с Грин-де-Вальдом раздирала магический мир, и хоть он и был лучшим студентом Хогвартса, однако же, ни о каком Маховике Времени не могло быть и речи. А сколького ещё он мог бы достичь, будь под рукой подобный артефакт. Уж он бы нашёл способ забрать его из школы. Она готова была пойти на всё, даже отбросить свою боязнь полётов и взобраться на спасённого гиппогрифа вместе с Гарри. - Готова? – спокойный тихий вопрос. – Держись крепче. Клювокрыл с места взмыл в тёмное небо. Она вцепилась в Гарри, что было сил и, прижавшись щекой к его спине, крепко зажмурила глаза. - Ой, мне это не нравится, - ветер свистел в ушах, и она сама едва ли слышала свой испуганный шёпот. – Совсем не нравится… - Том. Нравилось. Как же ей это нравилось. Чувствовать биение его сердца, его тепло и несокрушимую решимость. Гарри только что вызвал телесного Патронуса, чем потряс её до глубины души. Он так самоотверженно защищал тех, кто был ему дорог. И Гермиона собиралась следовать за ним до самого конца. Это было впервые, когда она подумала о том, что… - Том? Почему он остановился именно на этом воспоминании? Оно не имело никакой ценности, не несло никакой полезной информации. Вот только… Это был тот маленький секрет Гермионы** Грейнджер, который ему было неожиданно приятно узнать. Ведь это был первый раз, когда она осознала, как сильно любит мальчишку Поттера, вместе со всеми недостатками и слабостями. И в том числе те его проявления, ту часть его сущности, которые ему вовсе не принадлежали. Какое бесполезное и в то же время опасное чувство – любовь. Оно способно даже самого разумного человека превратить в ничтожество. Заставить отказаться от собственной жизни, побудить бескорыстно отдавать всего себя, слепо доверять и отчаянно нуждаться. Однако. Он никогда не был против чужого обожания, даже поощрял его. Из фанатиков получались самые ярые последователи. Он успел в этом не раз убедиться. - Том, пожалуйста! Он заплутал, отпустил нить происходящего так сильно, что потребовалось некоторое время, чтобы вникнуть в её нынешнее состояние. В то, что было ему теперь совсем неинтересно - в бессмысленную магловскую часть её жизни. И всё же. Там была она. Настоящая, из плоти и крови, не призрак воспоминаний, не маленькая девочка, ещё только познающая азы магии. А Гермиона Грейнджер – сосуд его новой жизни. И она изнывала, так остро нуждалась в нём. Её эмоциональная разбитость захватила его целиком. Пожалуйста, помоги мне. Мой Ангел, моя надежда, я прошу тебя ещё раз явить свою милость! Приди же ко мне! Я не знаю, как мне справиться в одиночку. Пожалуйста, умоляю, не оставляй меня, ты так нужен мне, только ты можешь мне помочь. Конечно, он мог. Её мысли были полны образов. И он в точности знал, что нужно делать. * Гермиона сидела на полу в пустом репетиционном зале и баюкала в объятиях маску. Она так долго провела в темноте, что увидела, как его силуэт материализовался перед ней прямо в воздухе. Это было почти пугающе, почти отталкивающе, словно боггарт, подкарауливший её у заброшенного чулана и нащупавший её слабое место. И в то же время прекрасно, потому что её таинственный благодетель всё-таки наконец явился на зов. Она аккуратно отложила в сторону маску и поднялась ему навстречу. - Том, - ласково прошептала она, протягивая к нему руки. Ощущая встречное прикосновение на руках, на талии. Он был ведомым. Его тело выполняло то, что воспроизводила её память, словно осязаемая голограмма. Он позволил себе довериться ей в этом. - Готова? – прозвучал его бархатный голос. – Держись крепче. Но в этом не было никакой нужды, она знала, что он никогда не уронит её. Также как не было нужды в каких-либо словах, они понимали друг друга и без них. Он поднял её, будто она ничего не весила, распростёр над собой на вытянутых руках, и Гермиона ощутила, как всё перевернулось у неё внутри от одного прямого взгляда глаза в глаза. Музыка зазвучала в тишине, нежно, приглушённо, как будто лилась из самого сердца Гермионы. Том плавно опустил её на пол, и они разошлись, готовясь повторить фрагмент, который так сложно давался Гермионе на прошедшей репетиции. Она взглянула на него. Мягкое свечение окружало мужчину ореолом, делая его облик ещё более чарующим, возвышенным. Она прикрыла на мгновение глаза и вдруг поняла, что видит его даже сквозь сомкнутые веки. И она двинулась к нему, не открывая глаз, полностью отдавшись танцу, скользя по полу, как по водной глади. Чувствуя присутствие Тома даже больше собственного, так, словно её здесь больше не было. «Просто живи этим моментом», - вспомнились ей недавние слова Паскаля. - «Ты больше не Гермиона Грейнджер, её больше нет! Только имя, оболочка». Только чистые эмоции. Восторг, трепет, небывалая лёгкость от осознания, что с ним ей совершенно нечего бояться. Он был её Принцем. И будь она хоть тысячу раз проклята Ротбартом, один этот вечер в его руках стоил того, чтобы всё это пережить. * Драко отложил очередной пергамент и устало потёр шею. Он насильно загрузил себя делами, чтобы не появляться в театре до самого торжественного вечера. Он физически не мог находиться рядом с ней. Ему нужна была передышка. Он понял, что всё зашло слишком далеко, когда улыбался как идиот, пока Грейнджер бегала между полками в книжном магазине. Зачем он вообще это сделал? Хотел искренней благодарности? Что ж, он получил сполна. Один её взгляд на выходе из магазина вызвал куда больше эмоций, нежели согласие милой Астории стать его супругой. Ему нужно было отвлечься. И он, ко всеобщему удовольствию, с удивительной прытью занялся семейными делами и, в том числе, подготовкой к предстоящей свадьбе. Астория была просто счастлива разделить наконец эти хлопоты вместе с женихом, даже несмотря на то, что тот в основном предпочитал работать в одиночестве у себя в кабинете. Однако эти несколько дней пролетели чересчур быстро. Он ещё не был готов увидеть Гермиону Грейнджер в том образе, который самолично подобрал для неё. Не был готов сопровождать её, деликатно предлагать локоть, ухаживать за ней и вести светские беседы. Но стрелки часов на каминной полке неумолимо приближали время приёма, и ему не оставалось ничего, кроме как убрать бумаги в ящик стола и начать приготовления, если он не хотел опозориться на первом же ответственном мероприятии на посту владельца театра. И поставить Гермиону в неловкое положение. Мерлин, этого он не хотел больше всего. Поэтому быстро дал указания домовику и быстрым шагом направился в спальню.