Маска Лебедя

Маска лежала прямо перед ней. Гермиону пробила крупная дрожь. Происходящее походило на один из тех кошмаров, когда она пыталась пошевелиться, но не могла. Что-то в глубине, на самом дне души, внушало ей такой ужас, что, когда она увидела собственные руки, потянувшиеся к маске, те показались ей чужими. Она хотела крикнуть, но горло лишь беззвучно напрягалось. Она чувствовала себя лишённой воли марионеткой с гулко бьющимся в полом теле сердцем. Боящаяся вдохнуть, ведомая чьей-то злой прихотью ровно до тех пор, пока её пальцы не коснулись гладкой поверхности маски. Нет, нет, нет. И. Вдох был таким резким и громким, будто она только что вынырнула из глубин Чёрного озера. Вырвалась из пучин ледяного мрака и не могла отдышаться, таким пьянящим казался воздух, таким тёплым и успокаивающим. Ты мой, мой, мой. Как она могла выносить эту разлуку? Совершать столько бессмысленных поступков и притворяться, будто у неё есть на них силы. У неё не было сил, сейчас она могла наконец признаться откровенно, и она знала, что её примут в утешающие объятия, стоит только надеть маску. Её раздражали кричащие краски и навязчивые звуки этого сумасбродного мира, и их приглушат, она сможет отдохнуть, как только… Ох, Том. Как она могла существовать без него? Потрясённая, она не устояла на ногах и осела на пол, уложив маску себе на колени и лаская кончиками пальцев. Воссоединяясь, обещая, осознавая. Словно роковое предчувствие захлестнуло её с головой. Я отдам тебе всё. - Гермиона? Это ты? Голос Жаклин прошёлся по сознанию наждаком, сухим и грубым. Хриплым. Гермиона поморщилась, зря она не ушла сразу. - О боже.. – француженка перевела взгляд на то, что Гермиона держала в руках, и порывисто привстала в постели. – Прости, я не хотела! Я не понимала, что творю. Честно, – она запнулась, вытянув вперёд руку. – меня как будто заставили.. Я была не в себе, - на её бледном лице проступили красные пятна. – И собиралась вернуть маску, как только появится возможность. Гермиона не хотела её слушать. Никаких оправданий этому поступку не было. Прижав маску к груди, она встала и пошла к двери. - Но ты оказалась достаточно проворной, чтобы рыться в чужих вещах и обнаружить её самосто.. Движение вышло молниеносным, пальцы Гермионы сомкнулись на тонкой шее раньше, чем Моро успела закончить фразу. - И достаточно проворной, чтобы задушить тебя, если ещё хоть раз откроешь свой поганый рот. Её пульс сладким темпом бился под ладонью Гермионы. Она даже не прикладывала особых усилий, чтобы удерживать Жаклин на месте. Не замечала красных следов от ногтей, так отчаянно скребущих её руку. Гермиона не спеша придвинулась ближе, и в нос ударил насыщенный аромат бессилия и страха. Он кружил голову, и Гермиона с трудом сдержалась, чтобы не попробовать его на вкус. Как бы она это сделала? С наслаждением. - Я сочувствовала тебе, потому что знаю теперь, каково быть на твоём месте. Оправдывала тебя, - мягко проговорила Гермиона, глядя в воспалённые, выпученные глаза примы. – Пришла поддержать. Возможно, спросить совета. Но, похоже, всё это нужно сейчас, наоборот, только тебе. Поддержка, - она протащила Моро за горло выше, пока та не ударилась теменем об изголовье койки. – И совет, - она ослабила хватку, и Жаклин под её ладонью зашлась в жесточайшем кашле, давясь вновь поступающим воздухом. Руки упали вдоль тела, она больше не сопротивлялась. – Надеюсь, ты его услышала? – требовательно спросила Гермиона, когда Жаклин затихла. Та поспешно кивнула. Гермиона ещё сильнее прижала к себе маску, смотря на сжавшуюся в комок приму. Сколько в ней было сил, сколько изящества, грации, когда она танцевала. И какой жалкой она выглядела здесь сейчас. С какой лёгкостью она могла потерять всё, что имела, и обратиться в ничто, если бы Софи не переубедила Малфоя. А если бы Жаклин всё же сгинула… У Гермионы перехватило дыхание, когда она представила, что могла бы заполучить хотя бы половину её ролей. Однако чтобы исполнять их, даже половину, ей бы потребовалось гораздо больше усердия, таланта. Неуязвимости. Прямо как в этих ногах, вытянутых на койке под спутанным одеялом, принадлежащих абсолютно неблагодарной особе. Гермиона жаждала заполучить их жёсткость, упругость, их скользящую невесомость. Она не смогла побороть искушение и откинула одеяло, чтобы взглянуть на них, с неожиданной нежностью прикоснулась к гладкому бедру. Мышцы в мгновение напряглись, Гермиона отчётливо ощутила скрытую в них мощь. Энергия заискрилась на кончиках пальцев, а маска, прижатая к груди, казалось, потеплела. «Если бы я только могла забрать у тебя эту силу. Отдай её мне. Я хочу эту силу!» И Том был не против подарить ей частичку этой силы взамен своей. Он пропустил через себя напитанную энергию, позволил Гермионе выпить из себя всё, что было в нём от Жаклин, без остатка и даже немного больше – стал проводником. И это было потрясающее чувство – испытывать чужой сосущий голод, который не причинял ему никакого вреда, а только очищал. Она провела рукой ниже и обхватила ладонью колено. Крепко вцепилась пальцами в чашечку, вызывая у Жаклин потрясённый вдох и вспоминая вдруг, что та существует вместе со своими ногами, а не отдельно, и всё прекрасно осознаёт. Гермиона отдёрнула руку прочь. Что ж, пока что и этого достаточно. Но затем с прежней нежностью накрыла приму одеялом и подтянула уголок к самому её лицу, скрывая под тканью и алые отметины, успевшие проявиться на бледной шее. - Ты милая девочка, - она погладила француженку по щеке, прежде чем уйти. * Гермиона согнулась пополам, едва опустившись на сиденье в вагоне. Она уткнулась лицом в колени и закрыла уши руками. Всё вокруг было мучительно громким и ярким. Ей нужно было надеть маску, но она понимала: не здесь, не сейчас. Все чувства были болезненно обострены. Царапины зудели, свист ветра и грохот поезда сводили с ума. Она слышала перешёптывания других пассажиров так, будто к ним применили Сонорус. Или то были их мысли? Некоторые до того отвратительные, что навряд ли их можно было произносить вслух. Гермиона сосредоточилась на зажатой между животом и бёдрами маске, и её размеренная пульсация постепенно убаюкала, заслонила собой всё остальное. Позволила добраться до здания оперы и побудила впервые за всё время запереться на замок в собственной комнате. Ей было всё равно, что о ней подумают окружающие. Всё равно, что она могла опоздать на свою первую индивидуальную репетицию с Лорой. Что могла вызвать своим поведением ещё больше осуждения и презрения. Что могла рассердить Паскаля такой явной безответственностью. Всё это могло подождать. Потому что в её руках вновь была маска, и Гермиона с благоговением собиралась надеть её на лицо. Кожа к коже, глаза к глазам. Она вся была точно открытая рана и, покрывая себя маской, чувствовала, как вновь обретает защиту, слой за слоем. Она прижала гладкую изнанку к своему лицу и вдруг распахнула глаза. В прорези она увидела совсем иной мир. Свет и тени уравновесили друг друга, цвета умерили свой страшный контраст, звуки упорядочились, сосредоточились вокруг, перестали бить по барабанным перепонкам, исчезли из её головы. Физическая боль притупилась, оставив после себя лишь отголоски, что было практически ничем. Гермиона дышала, мыслила, могла свободно двигаться. Она счастливо засмеялась и закружилась по комнате. В её движениях было столько беспечности, ребячества, что она не заметила, как налетела на край кровати. Неловко отшатнулась, чтобы не упасть, но он поймал её. Теплее тёплого. Нежнее нежного. Так мягко и так надёжно. Бесповоротно. - Том, - она прижалась носом к его шее, вдыхая запах. И глаза вдруг защипало. Она не знала, отчего набежали слёзы. Но когда почувствовала, что он только крепче стиснул её в своих руках, их было уже не остановить. – Пожалуйста. О чём эта просьба? Она подняла голову, встречаясь с его взглядом. Такие тёмные глаза. Они словно вобрали в себя все тени в комнате, забрали тьму с её сердца, стёрли тревоги. Если глаза действительно являлись зеркалом души, то Гермиона не понимала, какой должна быть его душа. Ведь, приняв в себя весь этот мрак, он оставался недостижимо чистым, незапятнанным. Душа Ангела. В ней зарождались и, совершая свой головокружительный полёт, сгорали звёзды. И Гермиона была так ничтожна перед ним со своим глупым телом. Подверженная порокам, кое-как переносящая свои низкие страдания. Несдержанная, жадная, грубая. Она не смела порочить его своими прикосновениями. Но она не могла не попросить хотя бы об одном… Его глаза, словно в ответ на её размышления, расширились. Покуда это не затрагивало её магию, ему было безразлично, что она делала со своим телом, или что позволяла другим делать с собой. Он был слишком далёк от этих страстей, давно убедившись в их бесполезности. Но она была всего лишь девчонкой, и он со снисходительной презрительностью относился к её слабостям. Но её голос… Тот самый, из искажённого воспоминания. Было что-то в том, как она произносила его имя. Он только сейчас это понял. Каждый раз, когда она звала его, он прислушивался. Он отвечал. Ещё хуже, он хотел ответить. Что это была за магия? С тех пор, как он вспомнил о той страшной ночи в приюте, он не мог избавиться от чувства, что что-то упускает. Какую-то мелочь, придающую её голосу такую силу, такую магнетическую притягательность, что он просто не мог не откликнуться на него. Рано или поздно. - Пожалуйста, Том… - повторила она, чувствуя, как слёзы скатываются по щекам. - Говори, - и в этот раз почти сразу, держа её в своих руках. - Будь моим Принцем. * Несмотря на возраст, Лора была очень гибкой и лёгкой. Воздушные, полные грации и гармонии движения завораживали. Гермиона следила за педагогом в зеркальном отражении, стараясь в точности повторять всё, что она делает. Они почти синхронно поднялись на носки, Гермиона – в пуантах, миссис Эллингтон – в туфлях, и потянулись руками к потолку. И медленно вниз, плавно по сторонам. Взмах одной рукой, второй, накрест перед собой, Лора кивнула, наблюдая за ученицей. - Тебе так хорошо удалось введение на прослушивании, Гермиона, - в перерыве Лора протянула ей бутылку воды, и Гермиона с благодарностью приняла её. Они сидели на полу в репетиционной и переводили дыхание. – Но со временем, кажется, эмоции притупились. Или же ты слишком сосредоточена сейчас на образе Одиллии, - Гермиона нахмурилась, она не заметила этого. – Однако нельзя забывать про Одетту, - Лора легко поднялась, и Гермиона последовала за ней. – Сложность этой роли в том, чтобы передать характер каждой из них. Прочувствовать, прожить. Паскаль абсолютно прав, когда говорит, что зритель всегда чувствует искренность танцовщика. Ты искренняя, Гермиона, - педагог с доброй улыбкой посмотрела на неё. – Но тебе не хватает концентрации. В последнее время ты словно ускользаешь. Технически совершенствуешься, но эмоционально слишком напряжена, будто беспрерывно борешься с собой. Или с чем-то. И теряешь связь с образом. Лора помолчала, давая Гермионе поразмыслить и прислушаться к себе. - Давай начнём с начала, - как можно мягче произнесла миссис Эллингтон. – До общих прогонов у нас есть ещё несколько дней. Всё получится, вот увидишь, если приложим чуть больше усердия - мы с тобой и вы с Дэйвидом. «С Томом», - мысленно поправила её Гермиона. Она не собиралась танцевать с Маршаллом больше необходимого. Уж точно не после того, как Том согласился помогать ей до самой премьеры, если потребуется. - Спасибо Вам, - взволнованно ответила Гермиона, захваченная острым предвкушением. - Знаешь, - разоткровенничалась Лора, чувствуя благодарный взгляд ученицы. – я даже рада, что Кристина отказалась работать с кем-то кроме Жаклин. Это мой шанс заблистать через тебя, вместе с тобой, Гермиона, - она легонько погладила её по плечу. – А ты непременно будешь блистать, я это вижу. * Малфой смотрел на спящую Асторию. Она была тихой, почти незаметной на его огромной кровати. Рука, лежащая на подлокотнике кресла, затекла, и Драко, морщась, пошевелил ею. Должно быть, он слишком долго просидел без движения. Он обернулся к занавешенному окну. Между плотными портьерами сияла тонкая полоска света. Солнце уже взошло, он провёл в кресле почти всю ночь. Астория – его будущая жена. Она станет ею через семнадцать дней. Посвятит всю себя их семье, их наследнику, и, конечно же, ему – единственному мужу. И он будет любить её, потому что она действительно будет делать всё перечисленное. Потому что это правильно и не может наскучить. Как и её утончённая красота. По примеру своей матери он мог судить, что Астория останется такой же ещё долгие-долгие десятилетия. Он снова посмотрел на неё. Гладкие прямые волосы, правильные черты лица, фарфоровая кожа, вся такая изящная и нежная. Настолько совершенная, что в ней поневоле хотелось найти какой-то изъян. Хоть одну завитушку в волосах, хоть одну родинку на щеке. Он пересел на кровать и склонился над ней. - Драко? – она проснулась, потревоженная его присутствием, и протянула к нему руки, чтобы обнять. Он подчинился и мягко опустился на её расслабленное, тёплое со сна тело, и зажмурил глаза. Силясь получить от неё, ощутить в ответ. Хоть какую-то искру, чтобы разжечь пламя. Оживить очаг того дома, в котором они проведут вместе всю оставшуюся жизнь. * Том пытался анализировать своё состояние. Изменённое воспоминание было похоже на дымку, и тем не менее, он не мог воссоздать его никак иначе. Словно так и должно было быть. Так и было. Но.. его разум был в слишком большом смятении. Он не мог подобрать ясного объяснения тому, что до того, как она коснулась маски, воспоминание было одним, а после – совершенно иным. Это доводило до исступления и заставляло раз за разом сосредоточиваться на своей прежней жизни, начиная с того момента в детском приюте. Воскрешать в памяти давно истёртые образы оказалось на редкость истощающей задачей, и он делал это до чудовищного медленно. Очевидно, эта слабая оболочка попросту не была рассчитана на это, ведь у него всё ещё не было тела, а только это жалкое подобие фантома. И то возникающего лишь в её присутствии. Собственная память представлялась ему туманным лабиринтом: чёткие образы перемежались там со смутными, изломанными, подёрнутыми пеленой. А самое страшное, теперь он не мог с уверенностью сказать, так было всегда или причиной тому стало воздействие её магии на его сознание. Кто бы мог подумать? Тёмный Лорд встретился с таким проявлением магии, которого не понимал. Более того, он чувствовал в себе конфликт, со временем укрепляющееся нежелание противостоять. Словно пузырь воздуха, удивительным образом сохранившийся под камнями на глубине океана и упрямо начинающий всплывать на поверхность, стоило их потревожить. Противоестественное состояние, опасное, и ему бы сократить контакты с девчонкой до минимума. Но он не мог вот так запросто отвернуться от вызова, это бы значило признать её сильнее себя, что было абсолютной неправдой. Впервые за долгое время он ощутил азарт в борьбе со своей жертвой. Она была обречена, безусловно, но пока сопротивлялась.. эти моменты имели особенную ценность. Поэтому, когда она попросила побыть её Принцем до премьеры, он почти не раздумывал. Ведь… Том ощутил её присутствие раньше, чем она обозначила его. И лишь несколько мгновений спустя ключ повернулся в замке, теперь она всегда запирала дверь. Гермиона вошла в комнату стремительно, на ходу сбрасывая с себя мешковатую тёплую одежду. Лицо и шея блестели от пота, она шумно дышала, будто только что пробежала марафон, выбившиеся из пучка волосы прилипли к вискам и шее. В купальнике и трико она застыла перед шкафом, взгляд остановился на полках, набитых такими же невзрачными вещами, как и те, что валялись сейчас на полу. Она привалилась плечом к дверце шкафа и простояла так несколько минут, пока прохладный воздух в комнате окончательно не остудил её кожу. Она мелко вздрогнула, словно очнулась и, захватив с собой первые подвернувшиеся вещи, поспешила в ванную. Два шага, поворот, взмах рукой, вещи на крючках. Вращение, вдох, ступни на холодной поверхности ванны, выдох, штору быстро вбок. Вода вернула ей чувство реальности. Гермиона загляделась на струйку воды, упрямо подтекающую из-за недостаточно герметичного крепления по ручке душа. Та была подобна движущейся змейке. Интересно, а здесь тоже мог бы обнаружиться вход в Тайную Комнату, если бы она знала Парселтанг? Кажется, когда-то она слышала одно слово. И оно значило «Откройся». Она покачала головой и усмехнулась, когда всё же попыталась его произнести. Как хорошо, что её бессмысленное шипение заглушала льющаяся вода. Но только не для Тома, наблюдавшего за ней с ещё большей ненасытностью. * Драко позволил вечерней мороси покрыть ткань нового костюма. Он вышел из такси за несколько кварталов до здания оперы и двигался так неспешно, что волосы успели напитаться влагой и повисли прядями вдоль лица. Он размышлял, и ему было безразлично, в каком виде он предстанет перед подчинёнными. Или перед Гермионой. Встреча с Арнольдом Миргудом ввела его в необъяснимо унылое состояние. Ему не хотелось признаваться в этом, но он всё же чувствовал вину перед Грейнджер за то, что так воспользовался ей, и ему стало любопытно, когда придётся заплатить за это. Когда ей вернут воспоминания? Кабинет главного стирателя представлял собой такое же безликое помещение, как и вся Штаб-квартира обливиаторов в целом, и Малфой не сомневался, что сделано это было намерено. Чтобы, стоило только покинуть Отдел магических происшествий и катастроф, невозможно было бы уже вспомнить ничего, кроме того, что тот находится на третьем уровне и состоит преимущественно из серого лабиринта однообразных извилистых тёмных коридоров и тесных комнатушек без дверей и без окон или каких-либо ещё отличительных особенностей. Обливиаторы занимались тонкой и нередко сопряжённой с большим риском работой, и хранили свои секреты самым ревностным образом. После окончания Войны они тесно сотрудничали с аврорами, извлекая из памяти пленных или сдавшихся Пожирателей ценные воспоминания и информацию, и настолько реорганизовали в связи с этим собственный Отдел, что стали невольно походить на невыразимцев. Что наилучшим способом и явил их начальник, Арнольд Миргуд, представ перед Драко в тускло освещённом кабинете, без окна, без какой-либо другой мебели, кроме единственного, абсолютно пустого стола и пары стульев с жёсткой спинкой, на одном из которых он и восседал со спрятанными под столешницей руками. И если бы Драко не знал старика Миргуда раньше, то усомнился бы, в действительности ли перед ним глава Штаб-квартиры стирателей или это подсадное лицо. - Мистер Малфой, - голос был сух и неприветлив. – Чем обязан визиту? - Добрый день, мистер Миргуд, - Драко ощутил себя крайне глупо, отнимая его время по такому несущественному поводу, и на несколько мгновений замешкался. Однако он использовал эту паузу, чтобы расстегнуть пуговицу пиджака и деловито опуститься на стул напротив заслуженного обливиатора, и придал своему тону невозмутимости. – Я пришёл поговорить об одной из Ваших подопечных – мисс Гермионе Грейнджер. Слова эхом разошлись по коридору за спиной, и Малфою захотелось трансфигурировать дверь, чтобы сделать разговор более приватным. Но очевидно, Миргуда это совершенно не смущало. Не изменившись ни в лице, ни в позе, он кивнул, побуждая Драко продолжать. - Я встретил её некоторое время назад, это вышло случайно, - Драко неосознанно понизил голос, тщательно подбирая слова, но неуютное ощущение, что их подслушивают, никуда не делось. – И до нынешнего момента мы довольно тесно общались. Но она так ничего и не вспомнила, - лицо старика оставалось бесстрастным. – Иногда мне кажется, что это вот-вот произойдёт, в её глазах мелькает что-то, меняется поведение. Но нет, она снова становится такой же. Другой. Разве это не странно? - Мистер Малфой, - Миргуд прищурился, глядя на молодого мужчину перед собой. – Это не странно. Это всего лишь означает, что в жизни Гермионы Грейнджер Вы не играли какой-то особой роли. И у Вас нет с ней такого уровня эмоциональной связи, чтобы заставить её вспомнить свою настоящую жизнь раньше положенного срока. А то, что Вы видели: выражение глаз, какое-то нетипичное поведение.. Вам просто показалось. Пожилой волшебник медленно поднял в воздух руку, и Драко поёжился, когда в неё приземлился прилетевший откуда-то из-за его спины свиток пергамента. Миргуд тут же развернул его и просмотрел написанное. - И я бы не советовал Вам делать общение с мисс Грейнджер ещё более «тесным», мистер Малфой, - старик внимательно посмотрел на Малфоя поверх пергамента. – У неё очень непростая ситуация. И если Вы не хотите впоследствии нажить себе жестокого врага в её лице, то лучше больше не сближайтесь, пока для неё не наступит время вернуться. Драко проглотил ком в горле. - И когда же наступит это время? - Магический контракт заключён на три года. Срок истекает в мае. - Получается, в идеале до этого момента вообще никто не должен с ней сближаться? - Никто из тех, кому она была небезразлична, и кто участвовал в подписании контракта, - Миргуд недобро ухмыльнулся. – Вам же я сказал этого не делать из искренних побуждений. Памятуя о том количестве полезной информации, которую принесла Ваша семья во время послевоенных разбирательств. - Я Вас понял, - Драко поморщился и даже не стал этого скрывать. Воспоминания о судах и бессчётных сеансах копания в памяти были ещё очень свежи. Они же выявили непосредственное участие его и Люциуса Малфоя в окончательной гибели Тёмного Лорда. – И так же мне ясно, что раньше срока никто не явится, чтобы вернуть Грейнджер воспоминания? - Верно, - кивнул Миргуд, отпуская пергамент и позволяя тому снова свернуться трубочкой и выпорхнуть в полумрак коридора. - Тогда должен уточнить так, - он почти лениво тянул слова, стараясь обуздать накатившее раздражение. – на всякий случай. Я всё же не могу держаться от неё подальше, у нас одно место работы, - Малфой слукавил, однако, не соврал, вдруг обливиаторам вздумается проверить. – Что, если её всё же спровоцирует что-то, и она всё вспомнит? - Мы узнаем об этом в то же мгновение, мистер Малфой, - голос старика посуровел. – И несмотря на то, что Вы не подписывали данный контракт, для Вашего же блага не оказываться к этому причастным. По крайней мере не напрямую. Это может повлечь за собой самые непредсказуемые последствия. Он всё понял. И получив в лицо новую порцию мороси, равнодушно пересекал дорогу, даже не глядя по сторонам. Полностью игнорируя надрывно сигналящие автомобили и доносящуюся ругань. Он вспоминал нежные руки Астории и мягкую просьбу нанести визит к ней в родовое поместье этим вечером, чтобы пообщаться в семейном кругу. Вспоминал ту ласковую интонацию, с которой она неизменно обращалась к нему, и полный доверия любящий взгляд. И чувствовал себя абсолютно, безобразно одиноким. Разбитым, растоптанным. Отравленным грязной ложью и предательством. Предательством с человеком, для которого он, как оказалось, никогда ничего не значил. Драко неожиданно обнаружил себя у входа в здание оперы. Его кулаки сжались. Грейнджер тоже ничего для него не значила. Ведь так? Всего лишь соперница, раздражающий фактор, подружка Поттера. Только слепой мог не замечать, как сильно она любила его и с какой тоской на него смотрела. Драко всегда забавляли попытки Уизли влезть между этими двумя. И, учитывая то, что Малфою довелось испытать с ней - совершенно бесплодные попытки. Он зло усмехнулся и дёрнул тяжёлую дверь на себя. Ему советовали из искренних побуждений не быть причастным к возвращению памяти Грейнджер. Что ж, а ему было искренне плевать. В душе даже зрел азарт – увидеть, что с ним могут сделать, ведь юридически он не нёс никакой ответственности ни перед одной из сторон, подписавшей магический контракт. А моральная составляющая его уже не интересовала. Он в первую очередь хотел вернуть себе свою жизнь, стать вновь целым, прежним, самим собой. И если для этого требовалось привести в чувства Гермиону, он чёрт побери, готов был рискнуть. Он пересёк ярко освещённый холл и столкнулся на центральной лестнице с Софи Уилсон. - О! Добрый вечер, мистер Малфой, как удачно, что Вы заглянули к нам, как раз появилась парочка нюансов, разобраться с которыми можете только Вы. Буркнув в ответ приветствие, он попытался обойти администратора, но та не отступила. Поймала его взгляд. - Это не займёт много времени, а у Гермионы как раз завершится репетиция с Лорой. Он сделал глубокий вдох, силясь успокоиться. И, наконец, смог переключиться, хотя тон всё ещё был далёк от учтивого: - Ну, что там у Вас? Впрочем, это нисколько не смутило Уилсон, она тут же оживила экран планшета и, сопровождая Малфоя звонким перестуком каблуков, начала вводить его в курс дела, даже не добравшись до кабинета. * Я. Он даже на расстоянии ощущал вкус этой магии. Запах этой крови. Они бурлили внутри него, взывали к нему, топили в энергетическом коктейле Гермионы Грейнджер. Она прошептала «Откройся», и он открылся, вылился чернильным узором на молочной поверхности. Неотрывно наблюдая. Знаю. Том не мог найти объяснения тому, что так сильно погряз в ней. Да, он просмотрел много её воспоминаний, практически всю жизнь. И всё же… Он узнавал её поступь до того, как она приближалась. Осязал до того, как касалась. И её глаза. Он видел их столько раз, однако, теперь они казались ему ещё более глубокими. И где-то там, на дне, таилось гораздо больше силы, мудрости. И жестокости. Так хотелось поднять всё это на поверхность. Увидеть и ощутить целиком. Тебя. Она скользнула по нему взглядом, выйдя из ванны и оправляя на ходу одежду. Чёрное? Белое? Гермионе было безразлично, какого цвета её маска, покуда они вместе. И от этого единственного взгляда его вдруг обуяла сильнейшая тоска. Он потянулся к ней раньше, чем она подумала о нём. Ему нужно было услышать её сердцебиение, вновь ощутить её успокаивающие прикосновения. Будто он так и остался маленьким мальчиком в разрушенной комнате в приюте, его голова нестерпимо болела. Кто Вы? Он материализовался быстрее, чем она упала в его объятия. Раскинула тяжёлые мокрые кудри на его плече, прижалась лицом к груди. Укрылась теплом его сомкнувшихся вокруг рук. Вдохнула глубже, вдавливая подушечки пальцев в его кожу. Ища, концентрируясь, прощупывая. - Пьёшь мою силу? – снисходительно, словно ребёнка, спросил Том. И будто в противовес собственному тону обратился змеем, обвился каменными кольцами вокруг её тела, сдавливая и подавляя. Но она совершенно этого не замечала, продолжая гладить и ласкать пальцами его грубую чешую. - Прости, - прошептала она, стиснутая так крепко, что касалась губами местечка под огромной треугольной мордой, где мгновениями назад была его шея. – Но, кажется… мне это необходимо, - с неожиданной силой она вывернулась и обхватила его мощное тело руками. – Мне нужно немного, - она просила, вновь прижавшись к нему губами. – А ты.. ты можешь забрать у меня всё. Гермиона знала, что отдаст ему всё. Поняла это, когда потеряла и снова обрела. И теперь могла сказать это открыто, дать откровенное разрешение. Она сама хотела этого. Том почувствовал, как хлынул в него поток её энергии. Словно разрушилась дамба, и он оказался один на один против стихии. Захлебнулся магией и потерялся в ослепляющем свете. И покорился, отбросил ярость, с которой мгновение назад подчинял. Был ли он змеем или человеком? Он не понимал, только ощущал её, всю, целиком. И эти руки, заключившие его в объятия. Их невероятное тепло. Они что-то делали с ним. Том закрыл глаза и отдался им, расплавился чистейшим золотом. Прожигая кожу, кости, въедаясь в кровоток. Больно и так прекрасно украшая её любящую душу. Подобно магниту она собирала вокруг себя его тело. Заново формировала его собственную душу. Кусочек за кусочком. Из пыли, тлена, жёсткой чешуи. Он словно со стороны увидел, как мал и ничтожен был перед ней. И он пил. И он поглощал. И он дышал ею. И на каждые несколько жадных глотков, он видел, приходился один её крохотный вдох. Несомненно, он получал от неё всё. Но в то же время и отдавал. Крохи, по сути. Но они были. Гермиона так же дышала им. Так же поглощала. И пила. И творила с ним что-то более сложное, то, чего он не понимал. Но чувствовал как никогда отчётливо, даже если был всего лишь призраком самого себя. И он позволил ей это. Я знаю, кто ты такая, Гермиона Грейнджер. Он говорил с её сознанием, различив среди света налившиеся янтарём глаза и сосредоточившись на них. Ты волшебница. И сама знаешь об этом.