Simple Pleasures

Эдвард сидел на диване в гостиной, одетый в просторную футболку с выцветшим изображением Донки Конга и шорты-боксеры. Его волосы всё ещё были влажными от пота. В какой-то момент — его воспоминания всё ещё были немного туманными — Брюс поднял его с пола ванной, вытер полотенцем, как мокрую собаку, помог ему переодеться в чистую одежду, и теперь Эдвард медленно приходил в себя. Он рассеянно запустил пальцы в щель между диванными подушками, сосредоточившись на возникшем давлении. — Вот, — Брюс держал стакан воды перед его лицом, — ты сильно вспотел. Выпей. Не предложение — приказ, выполненный без пререканий. Брюс обладал неосознанным, почти невинным лицемерием человека, рождённого для властвования. Он говорил как человек, привыкший к тому, что ему подчиняются. Как человек, чьим единственным другом был дворецкий. И всё же в глубине его голоса скрывалась неуверенность, как будто он был принцем, отважившимся отправиться в незнакомую страну, где он не знал ни законов, ни обычаев. Какое странное существо, этот Брюс. Брюс. Он всё ещё привыкал думать о нём под этим именем. Всё то время, что они проводили вместе лицом к лицу, он был с ним в образе Бэтмена. Было странно видеть его без маски: это знакомое лицо, лицо, которое он видел бесчисленное множество раз за эти годы на экранах и в журналах. И сейчас этот человек стоял прямо перед Эдвардом в его захламленной гостиной. Дрожащими руками Эдвард обхватил стакан с водой и сделал глоток. Он чувствовал слабость, изнурение, но оно было... правильное. Чистое. Как будто он выделил какой-то токсин из своих пор. Брюс стоял рядом, нависая над ним. — Скажи, что тебе нужно. И снова приказной тон. — Ты можешь спросить. Брюс неловко переминался с ноги на ногу. — Можно... — Он остановился, словно обдумывая вопрос. — Можно я присяду рядом с тобой? — Если хочешь. Брюс сел, оставив между ними небольшое пространство. Диван заскрипел под его весом. Одна из пружин в нём была сломана. Письмо лежало на журнальном столике. Признание Брюса в любви. Он вспомнил всё отчаяние написанных в нём слов: «Я хочу быть внутри тебя». Брюс вообще знал, что делал? Он вообще понимал, каким образом перепрограммировал Эдварда? Брюс сидел рядом с ним, слегка сгорбившись, уперев локти в бёдра и положив подбородок на сложенные руки. Его глаза всё ещё были намазаны краской, волосы до сих пор липли к голове от дождя, промочившего капюшон. Как это ни парадоксально, он казался более животным — более диким — чем когда был одет как Бэтмен. Как мокрый бездомный кот, забредший в квартиру Эдварда. — Я так понимаю, у тебя не очень часто бывают гости. Эдвард одарил его слабой улыбкой. — Это такой тактичный способ сказать, что это место — полная дыра? — Нет. Просто мысли вслух. — Что ж, ты прав. Не считая меня, ты единственный человек, нога которого ступала в это место с тех пор, как я сюда переехал. — Правда? — Ну, не считая мастера по ремонту холодильников. — Эдвард допил оставшуюся воду и поставил стакан на журнальный столик. — Я знаю, ты здесь не в первый раз. — Да. Взгляд Эдварда блуждал по его собственной квартире, задержавшись на бесчисленных журналах, наполненных его бессвязными, навязчивыми мыслями. Ему было интересно, заглядывал ли Брюс в какой-нибудь из них, и что он подумал, если заглянул. — Что ты сделал с крысами? — Я освободил их. Среди них была одна, которая не хотела покидать свою клетку, поэтому я забрал её к себе домой. Я заботился о ней какое-то время, но она умерла. Не знаю, почему. — Которая из них? — Серо-белая. Её хвост был немного изогнут. Эдвард понял, кого он имеет в виду. Он опустил голову. — У кого-нибудь из них были имена? — спросил Брюс. — Нет. — Эдвард потёр запястьем лицо, которое всё ещё было красным и воспалённым от пота и слёз. В его голове вспыхнула строчка из письма: «Хочу спуститься в твой разум, проникнуть в твоё сознание как можно глубже». По его телу пробежала дрожь, и его член дёрнулся. Он отвёл взгляд, чувствуя, как по лицу разливается тепло. Он снял очки и начал тереть их о краешек футболки. — Я заставляю тебя нервничать, — сказал Брюс, — скорее утверждая, чем спрашивая. — У меня проблемы с зрительным контактом. Когда ты был Бэтменом, я думаю, это было... в каком-то смысле проще. Это казалось другим. — Если тебе надо побыть одному... — Нет, — быстро сказал он, — нет, я не хочу, чтобы ты уходил. — Его голос немного дрогнул на последнем слове, несмотря на то, что он старался говорить спокойно. — Хорошо. Эдвард вернул очки на место. Длинная бледная рука Брюса лежала на диване между ними. Ему хотелось, чтобы Брюс взял его за руку. Он знал, что всё, что ему нужно сделать — просто попросить. Но когда он открыл рот, слова застряли у него в горле. Просить о чём-то было трудно. В приюте к просьбам о добавке в столовой — или о новой одежде, или новой игрушке, или о чём угодно — относились с неодобрением. Предполагалось, что дети должны были молчать и быть благодарными за то, что им дали; им постоянно напоминали, что в мире есть дети, у которых нет даже этого, и поэтому хотеть хоть чего-то было формой эгоизма. Только как Загадочник — только когда он принял самую тёмную часть себя — он смог избавиться от чувства вины за своё собственное существование. Ему не нужно было ни о чём просить. Он это брал. Ну же, просто дотянись до его руки. Давай. Он сгибал и разгибал пальцы, чувствуя, как вспотели его ладони. Это не должно было так волновать его. Всего пятнадцать минут назад Брюс обнимал его скользкое от пота, почти обнажённое тело. Но теперь к нему вернулась прежняя неуверенность. Его руки — бледные, мягкие, с обкусанными ногтями — оставались лежать стиснутыми на коленях. — Я до сих пор не связался со своей группой, — сказал Эдвард, в основном чтобы нарушить молчание. — Я всегда разговаривал с ними только как Загадочник, в маске и всём остальном, и не был им с тех пор, как ты схватил меня. Они хотят знать ответы. А я не знаю, что им сказать. — Тебе решать. Честно говоря, я бы предпочёл, чтобы ты больше с ними не разговаривал. Я читал записи чатов. На этом канале есть несколько очень жестоких людей. — Ты ведь помнишь, с кем разговариваешь, да? Человек, который надел ошейник со взрывчаткой на шею Колсона, а затем транслировал его казнь в прямом эфире? Брюс напрягся. — Они подбадривали тебя. Они поощряли это. Я не думаю, что ты зашёл бы так далеко, если бы они не... — Не пытайся оправдать меня, перекладывая вину на них. Они не вынуждали меня всё это делать. — Я знаю, — тихо сказал Брюс. Хотя теперь Эдвард поймал себя на том, что думает, как бы всё могло сложиться, если бы он не обрёл своих последователей. Он развил в себе образ Загадочника примерно в то же время, когда нашёл группу — после того, как обнаружил на работе то досье, ужасную правду о Фонде — но на самом деле он принял решение убить мэра не сразу, а только после того, как немного поговорил с ним. Все его самые тёмные предположения подтвердились, отразив ярость на нём, усилив её... И ты продолжал возвращаться за добавкой. После целой жизни, когда его игнорировали и издевались над ним, когда его спихивали вниз и били, он наконец обрёл поддержку, симпатию, уважение. Каждый раз, когда количество его подписчиков увеличивалось, он чувствовал выброс дофамина. Не привыкнуть к этому было сложно. Этот миг, когда ты осознаёшь, что ты не одинок, ты не сошёл с ума, что это не твоя вина, что мир действительно настроен против тебя... Впервые в жизни Эдвард по-настоящему принадлежал к чему бы то ни было. Не раз, выключая компьютер после очередной трансляции, он плакал от облегчения. — Мне стоит хотя бы сообщить им, что я жив, — сказал Эдвард. — Я исчез без всякого предупреждения. — Ты не обязан им ничего говорить. — Я думал, что, раз уж на то пошло, ты будешь меня подбадривать. Разве ты не хочешь знать, что они задумали? Планируют ли они нападение? Он неуверенно взглянул на Эдварда. — Да, но... — Но ты беспокоишься, что меня снова затянет в игру. — Он слабо улыбнулся. — Этого не произойдет. Мне надоело быть Загадочником. Уверен? Брюс потёр одну руку о другую. — Если бы что-то готовилось — какая-нибудь атака — ты бы мне сказал? Было странно говорить об этом сейчас, когда признание Брюса всё ещё висело в воздухе между ними, оставшееся без внимания. Но в каком-то смысле так было даже легче. Обсуждение убийств и потенциальных террористических атак было менее неловким, чем любая другая альтернатива. — Я уже сказал тебе ранее: я не буду помогать тебе выслеживать их и арестовывать. Я не буду крысой. Оставаться на свободе, чтобы смотреть, как их запирают за решётку... Я бы презирал себя за такое. — Ты меня не понял. Я имею в виду, если что-то должно произойти — что-то, из-за чего могут пострадать невинные люди, — ты поможешь мне это остановить? Он уже упоминал об этой возможности раньше, пока Эдвард ещё был в плену. «Работай со мной. Будь на стороне хороших парней». В то время Эдвард бы ему не поверил. Он думал, что Бэтмен просто говорит ему то, что он хотел слышать. — Если найду способ... Да. Я сделаю всё, что смогу, — пробормотал Эдвард. — Спасибо. Загадочник и Бэтмен, работающие вместе. Именно так, как он всегда мечтал. Хотя, возможно, не совсем так, как он это представлял. Он снова обнаружил, что его отвлекает близость Брюса. Он чувствовал тепло, исходящее от его тела. Эдвард неуверенно поднял глаза, встретившись взглядом с Брюсом. Он заметил слабую, тонкую линию вокруг одной из его радужек. Раньше её не было. — Ты носишь линзы? — Да. Одну. — А я-то думал, что у тебя идеальное зрение. — Я не близорук. Это оборудование для наблюдения. Эдвард недоумённо наклонил голову. — Наблюдения? — Я покажу. — Он откинул голову назад и одним плавным, отработанным движением извлёк контактную линзу пальцем, держа её перед Эдвардом. — Внутри есть встроенная камера. Я иногда использую её, когда работаю. Как Бэтмен, я имею в виду. Бывает полезно иногда вернуться к увиденному. Я замечаю вещи, которые пропустил в первый раз. И действительно: когда Эдвард присмотрелся, он увидел на поверхности линзы полупрозрачный узор, похожий на печатную плату, и крошечный серебристый чип у самого края. В нём проснулось любопытство, отвлекая от водоворота эмоций. Он и подумать не мог, что внутрь чего-то настолько тонкого и прозрачного можно поместить функционирующую камеру. — И звук тоже записывается? Брюс кивнул. — Я не вижу батарею. Как они работают? — Электромагнитно. Энергия передаётся по беспроводной связи на приёмник в камере. — И на большие расстояния? Даже когда ты передвигаешься? Такое даже не должно быть возможно. Это похоже на прибор из какого-нибудь «Стар Трека». — Их нет в продаже. Я нанял инженера, чтобы он спроектировал их для меня. — Он спрашивал, с какой целью ты планируешь их использовать? — Нет. Я хорошо заплатил ему за сдержанность. Эдварду стало интересно, надевал ли Брюс когда-нибудь эти контактные линзы во время своих визитов, когда Эдвард ещё был его пленником. Но... нет, Эдвард был почти уверен, что он бы заметил. — Если бы я знал, что меня записывают, то привёл бы себя в более презентабельный вид, — сказал он полушутя. Короткая пауза. — Если ты не хочешь, чтобы я тебя записывал, я могу прекратить. Или удалить записи позже. Он подумал о том, как Брюс смотрит видео дома, пересматривая этот момент, внимательно изучая выражение лица Эдварда и язык его тела, подмечая новые детали. Его сердце затрепетало. — Нет, всё нормально. Брюс вставил лизну обратно в глаз и пару раз моргнул. Эдвард рассеянно потёр своё предплечье, чувствуя знакомые гребни крошечных шрамов от давно заживших царапин. — Значит, ты тоже можешь смотреть прямую трансляцию? И видеть всё, что видит другой человек? — Верно. Я уже раньше использовал их таким образом. Когда Селина вошла в «Айсберг Лаунж»... — Селина? — Одна девушка, которую я встретил, пока был Бэтменом. Мы вместе собирали информацию. Она там работает. Недавно пропала её подруга. Насколько я знаю, она всё ещё ищет её. Хотя не думаю, что сейчас ей нужна моя помощь. Я слишком сильно надавил на неё по поводу её отношений с Фальконе, и она разозлилась. Фальконе. При этом имени мышцы живота Эдварда напряглись. Истинный правитель Готэма, кукловод за кулисами, дёргающий за ниточки политиков-марионеток, подкупающий полицию и адвокатов, чтобы те держали рот на замке. Брюс так толком и не ответил на последнюю загадку; Эдвард задумался, сложил ли он уже все кусочки воедино. Он знал, что Фальконе силён, но понимал ли, насколько? Верил ли он всё ещё в систему или наконец смог разглядеть под ней ложь, как в одной из тех картинок с глазной оптической иллюзией? Знал ли он, что его родители были в этом замешаны? — В любом случае, — продолжил Брюс, — мне пришлось бы настроить беспроводную связь заранее, но да. Я могу дать кому-нибудь линзу и посмотреть трансляцию с мониторов дома. Или со своего мобильного телефона. Несколько раз я просил Альфреда просмотреть мой канал, пока я был на заданиях, просто на случай, если всё полетит к чертям. — Вот оно как. — Эдвард продолжал рассеянно потирать свою руку. Он облизнул губы. — Ты почти всё время занимаешься слежкой. Безмолвный наблюдатель в тени. — Это... необходимая часть работы. — И долго ты будешь прятаться по ночам на крышах возле моей квартиры, наблюдая за мной? Брюс помедлил с ответом. — Мне нужно было проверить, как ты. — О, я понимаю. После всего, что я сделал, даже если я пообещал не делать этого снова, просто безответственно вот так выпускать меня на волю и надеяться на лучшее. На самом деле меня это не беспокоит. Кажется, что это проблема только для тебя. Не очень приятно, должно быть, сидеть там, наверху, и мокнуть под дождём. — Я уже привык. Ладони Эдварда не переставали потеть. — Тебе нравится за мной наблюдать? — Я... — Брюс прочистил горло, немного поёрзал и отвёл взгляд. Что ж, Эдвард всё ещё мог заставить его нервничать всего лишь парой колких вопросов. Он всё ещё обладал этой силой и явно получал удовольствие от того, как краснеет великий и неприкасаемый Брюс Уэйн. — Ты постоянно вёл прямую трансляцию с камер безопасности, когда я был заключённым, — заметил Эдвард. — Думаю, ты уже привык к тому, что можешь проведать меня в любое время, когда захочешь. — Это правда. — Он переступил с ноги на ногу, открыл рот и закрыл его. — Иногда я наблюдал, как ты спишь... Это было... успокаивающе. — Он помолчал. — Тебя это действительно не беспокоит? — Я провёл большую часть жизни, будучи невидимым. Должен признать, что в том, чтобы быть объектом такого пристального внимания, есть своя прелесть. Конечно, в какой-то мере это пугало. Он постоянно чувствовал себя незащищённым. Его прежняя невидимость была и проклятием, и защитой. Он снова взглянул на неподвижную руку Брюса, затем отвёл взгляд. Он облизнул сухие губы. Нервная привычка. — Можно их примерить? — выпалил он. — Примерить чт... — Контактные линзы. Если в будущем мы будем работать вместе — если я стану твоим шпионом — способность смотреть моими глазами может тебе пригодиться. — О. — Брюс выудил из кармана маленький круглый пластиковый контейнер. — У меня есть запасной. Я всегда ношу его с собой. Ощущения от них не будут отличаться от обычных линз, но если ты хочешь... — Брюс медленно, задумчиво перекатывал контейнер между большим и указательным пальцами. — Интересно, не помешают ли твои очки. Что ж, думаю, это можно исправить. Сними их. И опять приказы. Эдвард снял очки. Его рука слегка подрагивала. Брюс открыл крышку контейнера, и Эдвард увидел внутри полупрозрачные линзы, плавающие в жидком растворе. Он не решался прикоснуться к ним. — Ты точно хочешь поместить это в себя? Или... — Давай ты. — Он теребил свои очки, вертя их в пальцах. — Я брезгливо отношусь к такого рода вещам. Я едва могу закапать себе глазные капли. Всегда дёргаюсь. Рефлекс. Брюс вынул линзу, держа её одним указательным пальцем. — Не двигайся. Эдвард сидел неподвижно, не моргая, едва дыша. Осторожно придерживая веко его правого глаза большим и указательным пальцами, он поместил линзу внутрь. — Хн-н. — Ты ёрзаешь. — Прости. — Смотри на меня. Вот так, почти... Готово. Прикосновение было лёгким, коротким, как взмах крыла бабочки, но Эдвард ощутил его как разряд тока, прошедший по всему телу. Он тихо вздохнул. — Хн... — Он сглотнул и быстро заморгал. Его глаз всё ещё щипало, но дискомфорт — уже исчезающий — ощущался как странно приятный. — Прости. Было больно? — Нет. Нет, я едва почувствовал, — солгал он. Его член был неожиданно твёрдым; он немного сгорбился, пытаясь скрыть это. Дрожащей рукой он вернул очки на место. Эдвард ожидал, что едва заметная схема на линзе ухудшит его зрение, но он видел так же, как и всегда. Он осматривался по сторонам — влево, вправо, вниз и вверх. — Значит, сейчас идёт запись? — Ага. Если хочешь, я могу отправить тебе данные позже, как только у меня будет возможность загрузить их дома. — Хорошо. Он смотрел прямо на Брюса. Брюс Уэйн. Здесь, сейчас. С ним. Они уставились друг на друга. Первым отвёл взгляд Брюс. — Я немного нервничаю, — пробормотал он. — Это ты нервничаешь? — Эдвард издал дрожащий смешок. — Я уже говорил: у меня было не так много опыта, который другие люди сочли бы нормальным. Так что я справляюсь по ходу. — Но тем не менее, у тебя были... — Он прочистил горло, чувствуя, как горит его лицо, и устоял перед навязчивым искушением снова облизать губы. — У тебя всё же были отношения. Романтические отношения, я имею в виду. — Пару раз. Ни одни не длились слишком долго. После определённого момента я просто перестал пытаться. Это звучало знакомо. Эдвард сглотнул, чувствуя, как пересохло в его горле. — Т-ты... — Что? Мог ли он спросить об этом? Ну, Брюс уже спрашивал его однажды. — Ты уже... ну, ты знаешь... занимался сексом? — Да. Ну конечно, подумал Эдвард. Брюс Уэйн был богат, знаменит и невероятно красив, и, хотя он старался держаться подальше от глаз общественности, насколько это было возможно, журналисты публиковали его фотографии, когда тому было двадцать, рука об руку с какими-то женщинами или мужчинами. Конечно, у него были любовники. — Но это было... — Брюс остановился, подбирая слова. — Это никогда не чувствовалось... правильным. Даже когда я испытывал оргазм, я чувствовал себя отстранённым от происходящего. Как будто это всё происходило с кем-то другим. Думаю, мои партнёры чувствовали это. Им было жутко находиться с кем-то, кого на самом деле не было рядом. Секс, романтика, дружба — всё это казалось чем-то таким, к чему я не был готов. Я подумал, что несправедливо будет причинять эту боль кому-то ещё. Поэтому решил, что больше не буду пытаться. Я должен сфокусироваться на защите города. Это и стало моей связью с людьми. А пытаться быть с ними, сблизиться с кем-то, это просто... — он остановился. — Это просто напоминало, — прошептал Эдвард, — обо всём том, что причиняло тебе боль. — Да, — Брюс смотрел в пустоту, крепко сцепив руки перед собой. Он сделал медленный вдох. — Хотя я не думаю, что с тобой было бы так же. И без того быстрый пульс Эдварда участился ещё сильнее. Он сосредоточился, пытаясь взять под контроль свою перевозбуждённую нервную систему, но, похоже, больше не мог снизить частоту своих сердечных сокращений до нормального уровня. Брюс Уэйн сидел здесь, на диване в его гостиной, и говорил о возможности заняться с ним сексом. С ним. Иметь с ним отношения. Как они вообще к этому пришли? Для такого даже не существовало заготовленного сценария. Их отношения не развивались в соответствии с какой-либо нормальной логикой. Всё было намного проще, когда он был прикован к кровати. Тогда он хотя бы понимал свою роль. — Можно взять тебя за руку? — спросил Брюс. — Хорошо. — Его голос звучал запыхавшимся, как будто он только что взбежал по лестнице. Брюс взял бледную, влажную от пота руку Эдварда, обхватив её своими длинными, элегантными пальцами. Большой палец покоился на ладони Эдварда. Мягкое давление было почти неприятно сильным. Его кожу покалывало. — Ты уверен, что хочешь этого? — тихо спросил Брюс. — Ты имеешь в виду... — Нас. Вообще всего этого. Снова это чувство — как будто мир вращался вокруг него. Как беззвучные взрывы, раздающиеся в тишине. Все эти эмоции разом были слишком. Он закрыл глаза и представил, как спускается по лестнице. Он считал ступеньки, одну за одной, и когда он снова открыл глаза, то почувствовал, как что-то внутри него встало на место. Бэтмен — Брюс Уэйн — был в его квартире, на его диване, спрашивал, чего он хочет. Как Эдвард мог сказать «нет»? Он наклонился к Брюсу, положил руку на бледную щёку и поцеловал его. Он почувствовал, как Брюс на мгновение напрягся от неожиданности. Он тихо застонал... Затем его руки обвились вокруг Эдварда, притягивая того ближе. Этот вкус. Точно такой же, как раньше. Лёгкое покалывание щетины. Это был он, тот же самый человек; это сделало всё реальным, и в тот момент Брюс Уэйн и Бэтмен слились в его сознании в единое целое, так, что он больше не мог разделить их. Этот человек всегда был рядом с ним. Эдвард тосковал по нему десятилетиями. Брюс Уэйн. Имя снова и снова врезалось в его мозг, в его плоть. Его губы были тёплыми, тонкими и подвижными. Влажность, жар, изгиб языка... Неужели это происходило на самом деле? Собирались ли они сделать это сейчас, сегодня вечером? Руки Брюса были на лице Эдварда, держа его, пока он целовал, целовал и целовал его. Да, ошеломлённо подумал он. Да. Брюс уже был возбуждён; его член упирался в бедро Эдварда. Он поглаживал очки Эдварда, большим пальцем потирая дужку у левого виска, очерчивая её изгиб, цепляющийся за ухо, как будто очки были частью его тела, способной чувствовать. Эдвард на мгновение представил, как Брюс наклоняется и облизывает линзы его очков, и из его горла вырвался сдавленный смешок, переросший в икоту. Брюс слегка отстранился, переводя дыхание. — Ты в поряд... — П-продолжай. Брюс снова наклонился, и его губы последовательно коснулись щеки Эдварда, его лба, шеи, уха. У Эдварда начала кружиться голова. Поцелуй за поцелуем — исследующий, экспериментальный. Он наблюдал за Эдвардом, проверяя его реакцию. Эта нежность была почти мучительной. Мягкие прикосновения казались слишком яркими, слишком насыщенными. Поцелуи отдавались у него в животе, в яйцах, дрожью бежали по позвоночнику. Слишком много, но он хотел большего. Пальцы Эдварда впились в диванные подушки. Большой палец Брюса скользнул под воротник его футболки, оттягивая его в сторону и обнажая ключицу. Он погладил её, проводя большим пальцем взад-вперёд, погружаясь им в маленькую V-образную впадинку. Его взгляд оставался прикованным к этому месту, как будто ключица Эдварда была самым прекрасным, что он когда-либо видел. Как будто он мог часами просто смотреть на это конкретное место. — У тебя здесь шрам, — тихо, хрипло сказал Брюс. Его большой палец провёл по нему туда и обратно. — У меня много шрамов. — Он протянул руку, запустив пальцы в блестящие тёмные волосы Брюса. Слова «Я люблю тебя», снова и снова написанные этим корявым почерком, проплывали перед его глазами. Никто никогда раньше не говорил ему такого. Я люблю тебя. Он мысленно проследил очертания букв. Люблю. Что значит любить кого-то? Родители говорят это своим детям. Люди говорят это своим партнёрам, супругам, друзьям. Люблю. Прикосновение языка к зубам, надавливание на впадинку между ключицами... — Ты сам сделал это с собой? Эдвард несколько раз моргнул. Он всё ещё говорил о шраме? — Да. Я иногда чешусь, — рассеянно ответил он. — Но всё нормально. — Он наклонился, чтобы снова поцеловать Брюса. Брюс зажал ему рот рукой, останавливая его. — Подожди. — М-м? Он опустил руку. — Посмотри на меня. — Я и так смотрю. — Нет. Посмотри на меня. Он замер. Боже, его лицо, подумал он. Это грёбаное лицо. Глаза, такие проницательные и дикие, смотрели на него сквозь эту тёмную краску. Даже небольшая асимметрия линии подбородка каким-то образом делала его ещё более совершенным. Каково это — быть таким красивым? Смотреть в зеркало каждое утро, видеть это лицо и думать: «Это я». — Эдвард, — сказал он, — мне нужно... — Он сглотнул, обхватив лицо Эдварда ладонями. — Мне нужно, чтобы ты поговорил со мной. Я должен знать, как далеко ты хочешь зайти. — О, — он опьянённо улыбнулся. Он чувствовал себя одурманенным. Брюс Уэйн был неконтролируемым токсином. Сама его близость меняла нейрохимию человека. — Это зависит от меня? — Да. — Чужие глаза затягивали его в свой водоворот. — Это не обязательно должно произойти сегодня вечером. Эдвард неуверенно взглянул на него. — Ты разве этого не хочешь? — его голос немного дрогнул. — Хочу. Боже, да. Но я... я знаю, что ты через многое прошёл в последнее время, то есть... я заставил тебя через многое пройти. И, возможно, ты чувствуешь себя некомфортно, ведь это... это твой первый раз. Я хочу сделать всё правильно. Эдвард даже не знал, что для них означает это «правильно». — Что, например? Водить меня на свидания в рестораны с льняными салфетками? Покупать мне цветы и дорогой шоколад? Он сказал это с сарказмом, но Брюс с невозмутимой серьёзностью ответил: — Если это то, чего ты хочешь. Он позволил себе на мгновение задуматься об этом. Эдвард Нэштон, Загадочник, монстр, странный, жуткий одиночка, робкий, как мышка, маленький бухгалтер, которого не только трогал и желал, но и за которым ухаживал принц города. Его унесло в мир невообразимой роскоши, как в какой-нибудь извращённой пародии на Золушку, где принцесса была психически больной убийцей с пристрастием к изоленте. А может даже... Прежде чем он успел остановиться, перед его глазами пронеслись сцены совместной жизни, завтрака вдвоём, заведения кошки, просмотра фильмов, положив голову Брюсу на плечо, пробуждения утром и вида растрёпанных тёмных волос на подушке и солнечного света на бледной щеке... Нет. Это глупо. — Просто трахни меня уже, — прошептал он. Брюс застыл... затем наклонился и снова начал нежно его целовать. Какая-то часть Эдварда всё ещё мысленно спускалась по лестнице, тщательно отделяя часть себя, чтобы не быть полностью поглощённым потоком физических и эмоциональных ощущений. Глубоко в его голове ревели сигналы тревоги, мигали, вращаясь, красные огоньки. Это было за гранью его опыта. Он не знал, что это сделает с его мозгом. Он уже чувствовал, как начинает рушиться. Но это не имело значения. Брюс Уэйн был в его квартире, на его диване, прикасался к нему, целовал его. Но он знал: даже если всё это было реальным, это не могло продолжаться долго. Он должен был сделать это сейчас, воспользоваться моментом, запечатлеть его в своей душе. Потому что вселенная никогда бы не позволила ему сохранить что-то настолько хорошее. Вселенная не простила бы ему его грехов. Это закончится, рано или поздно, и когда это произойдёт, это уничтожит его — возможно, уничтожит их обоих. Если бы он был лучше, он бы оттолкнул Брюса, сказал ему бежать, спасаться, пока не случилась неизбежная катастрофа. Пожалуйста, позволь мне это. Только на один вечер. Пожалуйста, дай мне почувствовать, на что это похоже. Только один раз. Он заметил слабое мигание контактной линзы в глазу Брюса. На нём была точно такая же. Они оба записывали происходящее. Брюс мог бы вернуться к этим кадрам позже и тщательно изучить каждую, даже самую малейшую эмоцию, промелькнувшую на лице Эдварда, заново пережить каждую частичку этого воспоминания — или посмотреть на себя глазами Эдварда. Испытать это с его точки зрения. Член Эдварда был твёрдым и ноющим. Он чувствовал, как сильно он пульсирует. Брюс всё ещё не предпринял никаких действий, кроме поцелуев, поэтому Эдвард взял инициативу в свои руки. Он расстегнул пуговицу на джинсах Брюса, потянул молнию вниз и просунул руку внутрь. Его пальцы скользнули под пояс боксеров Брюса и обхватили горячую, упругую плоть. Эрекция Брюса дёрнулась в его хватке. Тот застонал, опустив голову. Ох. Он и раньше видел длину и обхват члена Брюса сквозь те чёрные обтягивающие брюки, но даже несмотря на это он поймал себя на том, что удивлён тем, насколько он был большой. — Всё в порядке, — прошептал Эдвард. — Ты можешь делать всё, что захочешь. — Он отстранённо подумал, не будет ли это больно. — Даже если ты будешь грубым, мне это понравится. Брюс прерывисто дышал, пульсируя в его хватке. Ещё один низкий, грубый стон — почти рычание — вырвался из его горла. Он дрожал. Эдвард стянул боксеры Брюса ещё ниже, обнажая его член во всю длину, щель, уже влажную от предэякулята. Он уставился на неё с пересохшим ртом и испытал ещё одну вспышку осознания того, что камера в его глазу фиксирует каждую секунду происходящего. И прямо сейчас запечатлевает этот маленький вытекающий пузырёк прозрачной жидкости. Брюс снова произносит его имя, но он едва слышит его. Фраза «член Брюса Уэйна» засела у него в голове, повторяясь по кругу. Эдвард схватил его. Тут же последовал сдавленный вздох. — Твою мать... Эдвард... Эдвард начал опускать голову. Он облизнул губы. Брюс схватил его за волосы и рывком поднял голову назад. Внезапная вспышка боли заставила его ахнуть; его член дёрнулся. С его губ сорвался сдавленный звук, и он заёрзал, пока на него обрушивался прилив тепла. А затем Брюс толкнул его на диван, переворачивая на спину, своим телом придавливая к нему. Его мешковатая футболка задралась, и член Брюса потёрся о него, упираясь в мягкий живот. Эдвард низко заскулил. Он вцепился в толстовку Брюса. Его собственные бёдра выгнулись, встречая его толчки, затем сжались и задрожали. Он почувствовал руки Брюса на своём паху, оттягивающие резинку его шорт, освобождая его член, а затем рука Брюса обхватила его, надрачивая, пальцами сжимая чувствительный головку его члена до тех пор, пока он не вскрикнул, и рот Брюса не обрушился на его рот, проглатывая звук. Слишком, слишком, слишком. Ещё, ещё, ещё, ещё ЕЩЁ... Брюс грубо поцеловал его, царапнув зубами по потрескавшимся губам, а затем прошептал ему на ухо низким, хриплым голосом, голосом Бэтмена: — Эдвард... — Хн-н...а-ах... — Ты прекрасен, Эдвард, — выдохнул он. Его рука двигалась вверх и вниз, то сжимая, то гладя его. — Ты знаешь это? Прекрасен. Это слово прозвучало как укол. Его конечности дёрнулись. Нет, нет, это неправда. — Ах... — его бёдра продолжали выгибаться сами по себе, пока он толкался в ладонь Брюса. Трение было почти болезненным. Лицо Брюса зависло в паре сантиметров над ним. — Твои глаза... они меняют цвет. Когда ты взволнован, они становятся такими... такими зелёными... Брюс был на нём сверху, наваливаясь всем весом, вдавливая его в подушки; рука надрачивает его член, пока его собственный трётся об Эдварда. Они оба потные, отчаянные и возбуждённые, толкающиеся друг на друга на старом, выцветшем диване. — Ты так старался... так чертовски старался, каждый день своей жизни... — Дыхание Брюса обдавало его шею горячей дрожью. — Ах...хн-н-н-н-х... — Ты такой хороший. Такой умный. Он крепко зажмурился. Это было слишком. Это было слишком хорошо. Слишком больно. А Брюс даже не был внутри него. Они даже не трахались, они просто тискались, как два одурманенных гормонами подростка, вертящаяся масса конечностей, ртов и возбуждённых гениталий, и всё же он чувствовал, как будто Брюс находится где-то у него под кожей. Цвета взрывались за темнотой его век, как фейерверки. Один из слепых толчков Брюса привёл к тому, что его член упёрся в яйца Эдварда, заставив его вскрикнуть; его шорты были где-то ниже колен. — Я не оставлю тебя. Рот Эдварда был широко открыт, голова запрокинута назад. Он почувствовал, как его глаза за плотно сжатыми веками начинают закатываться. — Я не оставлю тебя. Ты нужен мне. Ты нужен мне, Эдвард. Всё сжалось до единственной точки света. Он падал. И когда он пришёл в себя, с ладони Брюса капала сперма Эдварда, а сперма Брюса запачкала всю его футболку. Немного попало и на диван. Брюс, тяжело дыша, лежал на нём сверху. Он поднял голову и уставился на Эдварда широко раскрытыми, беспомощными глазами с покрасневшими белками. Глазами безумца. Глазами влюблённого.

* * *

GodFucker: Срань господня, ребята, ОН ВЕРНУЛСЯ. BlackRabbit: Загадочник, это правда ты? RiddleMeThis: Это я. Не могу сейчас включить трансляцию. Просто хотел сообщить вам, что я всё ещё здесь. NoTrueNihilist: Мы уже начали думать, что ты мёртв. Или в тюрьме. RiddleMeThis: Я свободен и вполне жив. У меня не получалось войти в свой аккаунт. Долгая история. NoTrueNihilist: Ты даже не представляешь, как мы рады, что ты вернулся. В последнее время тут была такая суматоха. Но мы усердно работали. Подожди немного, и услышишь о наших планах. К нам присоединилось несколько новых участников, и мы уже успели кое-что нарыть. И теперь, когда ты вернулся, мы можем сдвинуть дело с мёртвой точки. Как говорят в новостях, этот город — пороховая бочка. А ты способен её поджечь. NoTrueNihilist: Загадочник, ты тут? RiddleMeThis: Некоторые вещи изменились. NoTrueNihilist: Что значит «изменились»? RiddleMeThis: Это кое-что личное. Я больше не могу принимать активное участие в группе, как раньше. Я ограничен в информации, которую могу вам рассказать. Но я хочу, чтобы вы знали, что я по-прежнему считаю всех вас друзьями. И я благодарен вам за всё. BlackRabbit: Без проблем. GodFucker: Ты в порядке? Ты в безопасности? RiddleMeThis: Да. Настолько в безопасности, насколько это вообще возможно в этом городе. BlackRabbit: Если ты не можешь быть на передовой, ничего страшного. Мы будем держать тебя в курсе. NoTrueNihilist: Эй, ты слышал, что сказал этот фальшивый мудак Брюс Уэйн в своей речи? NoTrueNihilist: Ты был прав насчёт него, Загадочник. Он худший из них. Терпеть не могу, когда элита притворяется, что ей не всё равно. Я имею в виду, он один из паразитов, наживающихся на наших страданиях. Не может быть, чтобы он не знал, чем занимались его родители, или о Фонде обновления, или о Фальконе, или ещё о чём-то подобном. GodFucker: Даже не знаю. Он всегда казался мне каким-то идиотом. NoTrueNihilist: Это умышленное невежество. Он — соучастник. Хотелось бы, чтобы у тебя был шанс взорвать этого говнюка, как ты и хотел. NoTrueNihilist: Ты сегодня ужасно тихий. BlackRabbit: Да, что стряслось? Мы думали, что ты захочешь объявить о своём возвращении в общем чате. Почему только мы? Можешь дать нам хоть какую-то подсказку, что происходит? За тобой следит полиция? RiddleMeThis: Нет. Не совсем. GodFucker: Ты сам на себя не похож. NoTrueNihilist: Назови нам кодовую фразу. RiddleMeThis: Бледный Король. GodFucker: Я верю, что это ты. Но да, ты в порядке, чел? RiddleMeThis: Я кое-кого встретил. Думаю, я влюблён. BlackRabbit: Серьёзно? RiddleMeThis: Да. RiddleMeThis: Многое изменилось. RiddleMeThis: Я прошу вас не говорить остальным членам группы. Мой разум находится в очень неспокойном состоянии. Честно говоря, я никогда раньше не испытывал ничего подобного. Я чувствую себя изменившимся. NoTrueNihilist: Чувак, ты знаешь, что я тебя уважаю, но я не могу поверить, что слышу это. То, что мы здесь делаем, намного важнее, чем твои маленькие чувства. Это важнее, чем любой из нас. Кто-то должен привлечь к ответственности настоящих монстров в этом городе, и, если этого не произойдёт, мы, блядь, ЗАСТАВИМ это случиться. Я понимаю, секс — адский наркотик, но ты нужен группе. Ты наш символ. RiddleMeThis: Дело не в сексе. И пожалуйста, не называй меня «чувак». Ты знаешь, как я к этому отношусь. NoTrueNihilist: Ладно. BlackRabbit: Всё равно рад, что ты жив. RiddleMeThis: Спасибо. RiddleMeThis: Мне нужно на некоторое время выйти из системы. Я вернусь позже. NoTrueNihilist: Не забывай, кто ты. Не забывай о том, что ты пережил. И кто несёт за это ответственность. RiddleMeThis: Я не забыл. NoTrueNihilist: Хорошо.