Враг моего врага

В следующий раз, когда Прайс проснулся, он оставил глаза закрытыми, так следовало делать и в первый раз. Он понял, что лежит на какой-то поверхности, а руки его снова прикованы, к чему-то похожему на перекладину детской кровати. Больничная койка, ага. Он выровнял дыхание, прислушиваясь к окружающему его пространству. Воздух пах морозом, слышался шорох волн, где-то тихонько крикнула какая-то птица, должно быть чайка. Догадка: он был где-то у океана, в России. Могла быть, конечно, и другая страна, которая граничит с океаном и замерзает в октябре, но он сомневался, что это так. Насколько ему было известно, ультранационалисты действовали в основном на западе России и стран бывшего восточного блока, исключением была Камчатка. Послышался звук отодвигаемого стула, рядом кто-то встал. Охранник? Когда мужчина стал говорить во что-то, должно быть рацию, Прайс осторожно приоткрыл глаза. Его встретила темная комната с двумя койками, одну из которых он и занимал. Над ним было единственное в комнате окно, занавешанное тоненькой белой шторой и закрытое решеткой. Окно выглядело словно бы из семидесятых годов и выходило на унылый горизонт. Молодой русский солдат смортел вниз и тихим, хриплым голосом говорил что-то в маленький микрофон, притороченный к форме. Носил он ту же форму, что и Макаров, за исключением кепки. Выглядел он, как парень, который может выписать неплохой удар, если его затянут в драку. Кремень внутри, мягкий снаружи. В руку Прайса без наручников была вставлена капельница, прикреплённая к мешку с кровью на стойке для внутривенных вливаний. Его форма была заменена на клетчатый, белый больничный халат. Единственными другими предметами в комнате были: два деревянных табурета у кроватей, пара металлических шкафов, крепившихся к стене, камера слежения и металлическая дверь на засове. Кроме того, рядом с дверью, прикрепленной к стене, была отдельная зона, огороженная решеткой. Выглядело строго и казенно, как тюрьма. Как одиночка. Пока он не увидел камеру слежения, первой мыслью Прайся было вынуть капельницу и задушить солдата свободной от наручников рукой, если тот подойдёт, не смотря на его положение. Тогда он нашел бы способ снять наручники, найти ключи, если они были при охраннике. Это было заманчиво. Но он понимал, что на данном этапе выбраться все равно не получилось бы, независимо от того есть камеры или нет. Ни плана, ни информации, ни поддержки, ни союзников. Это был первый раз, когда он остался совсем один, с тех пор, как поступил на службу. Он решил "проснуться". Джон мог быть терпеливым — однажды он подменял пару предметов на койке Макмиллана, в течении месяцев трёх (прежде, чем тот понял) после того, как Макмиллан разыграл его, рекрута. Сказал Прайсу принести пробы выхлопных газов, чтобы взять пробу качества. До сих пор Прайс не понимал, как попался на это. Забавно, что и Роуч бегал по таким идиотским заданиям. — Добрый день, — поздоровался русский солдат, заметив, что Прайс проснулся. — Тебя не было два дня. — Ага, — ответил Прайс, приподняв бровь. — Так происходит, когда в тебя стреляют. — Юрий. Мое имя. — коротко представился солдат, указывая на себя. — К сожалению, вы пропустили обед. Ужин будет в семь вечера, если вы проголодались. — И что ты предлагаешь? Лежать тут и почесывать задницу все это время? — хмыкнул Прайс и опустил глаза на свою руку. Метка души. Это было красиво, облака на его коже будто кружились вокруг друг друга. " Я и моя родственная душа" После паузы Прайс усмехнулся глянув на солдата. — Макаров. Он хочет допросить меня с пристрастием сейчас, когда я очнулся или это сделаешь ты? Или кто то ещё из его головорезов? — Я не знаю, что он собирается делать с вами, — пожал плечами Юрий. — Он ничего не приказывал насчёт вас, если вам интересно. — Не интересно. — Хорошо, — просто ответил Юрий. Громила. Выглядел неразговорчивым типом. — Хорошо, — повторил за ним капитан. — Ты не мог бы сказать мне, где я, черт возьми? Это тюрьма или военный госпиталь? Юрий сжал губы в тонкую полоску, ответил коротко. — ГУЛАГ. — Который закрыли в шестидесятых, — заметил Прайс. Замечание удивило солдата. — Да, официально, — сказал он. — При советах, странно, что вы знаете. — А как же. Знай своего врага в лицо и все такое. — пожал плечами Прайс. Знал все это он из нескольких прочитанных русских романов. Ему нравились исторические работы, включая художественную и научно-популярную литературу. Россия всегда привлекала его. Хотя нет, больше нет. Сейчас он хотел бы быть подальше от всего русского. Так или и иначе, но ответ Юрия подтвердили подозрения Прайса. ГУЛАГ это Россия. Где-то рядом с океаном, вероятно, Дальний восток. Возможно все же полуостров Камчатка. И под контролем ультранационалистов, поскольку ГУЛАГ не был учреждением, используемым нынешним правительством. Юрий снова опустился на свой табурет, его голубые глаза смотрели настороженно. Прайс какое-то время смотрел в ответ, пока не раздался стук в дверь и речь на русском языке. — Он не спит, — отозвался Юрий. "Он проснулся" Вошли два охранника ГУЛАГа и, предположительно, врач. На охраниках была надета форма с тигровой синей полосой, в руках G36C. Высокие и плечистые. Обветренные и каменные лица больше походили на военное измождение, чем на естественное выражение. У доктора, как и у всех в этой чертовой комнате, была обрита голова. Также на его остром носу сидели квадратные очки, на плечи было накинуто белое пальто, либо халат. Выглядел он слишком жизнерадостным для такого места, как ГУЛАГ. Доктор устроился на втором в помещении табурете и заговорил, таким жутким русским акцентом, который Прайс никогда в жизни не слышал. Он даже не понял, что за язык использует врач. Юрий взглянул на растерянное лицо Джона и сказал что-то доктору. Ах вот оно что, это был английский. Было решено, что переводчиком будет Юрий. — Как вы себя чувствуете? — спросил врач через Юрия. — Дерьмово. Юрий растерялся, Прайс, подавляя желание закатить глаза, повторил: — Дерьмово. И пошло - поехало. Общие, дежурные вопросы врача. Вы чувствуете боль? Нет, только когда смеюсь и когда вокруг столько охраны. Какие-то изменения в состоянии? Нет, если только вы меня отсюда не выпустите. Головокружение, тошнота или головная боль? Нет, но может, если встану, или сяду, или попрыгаю. По шкале от одного до десяти, где десять самое худшее, как бы вы оценили свое состояние? Восьмерка физически, десятка мысленно. Может, мне сбегать и купить болеутоляющее, сранные вы ублюдки? К концу допроса-опроса доктор выглядел менее счастливым. Очень хорошо. Доктор сказал ещё пару слов, прежде чем встать и направиться к двери, жестом приказав охране следовать за ним. Юрий кивнул на слова врача и повернувшись к капитану, сказал: — Вы получали морфин. От боли. По десять милиграм каждые шесть часов. Переливание крови вам отменят, раз уж оно уже сделано. Прайс удивился качеству его лечения, но потом с недовольством понял. Доктор обращается с ним лучше, чем с остальными заключёнными, из-за его статуса родственной души Макарова. И это бесило. Он это ненавидел. Лучше уж терпеть боль, чем такое вот унижение. — Я передумал, — проворчал Прайс, с трудом садясь. О, это было зря. Голову повело, все стало нечетким.— Не надо больше обезболивающих. Доктор обернулся на него, взглянул на Юрия, тот перевел: — Почему? — Мне не нужно это объяснять, — покачал головой Прайс. "Делайте, как вам нравится, у нас все равно заканчиваются запасы" — Как угодно, — перевeл Юрий. Делай, как пожелаешь. У нас все равно кончаются припасы. Окей. Скука. Прайсу было чертовски скучно. Уже сходил с ума, уже практически предвкушая допрос, буквально отсчитывая время. Он знал, что это произойдет, просто не знал когда. Он убивал время доставая Юрия. Бедный дурак. Но ему, похоже, тоже было скучно. — Просто бросьте меня в клетку, — сказал Прайс на следующий день, когда агония от ран, без обезбола, сокрушала все его мысли. Глубокая, острая, она пронзала тело каждый раз, когда он двигался. К черту гордость. Юрий хмыкнул в ответ, моргнув в знак согласия. Он держал в руках российский журнал о знаменитостях, на обложке которого красовалась сногсшибательная женщина в шубе. Время от времени он поглядывал на Прайса, чтобы быть в курсе его действий, но в остальном выглядел расслабленным, незаинтересованным. Возможно это его обычное поведение, Джон не мог его прочесть. — Подумай об этом, — продолжил Прайс.— У нас обоих наконец-то будет какое-то занятие. Закуйте меня в наручники или что там у вас есть, мне плевать. Он устал уже разглядывать булыжники в кладке стены, считать их и выстраивать пазлы по стыкам. Юрий перелистнул страницу. Прайс взглянул на татуировки на его руках. Тот снял перчатку всего пару секунд назад, листать глянец в толстой ткани проблематично. — Для чего твои татуировки? Враньё. Он знал прекрасно, что это русские тюремные татуировки. Это наконец заставило Юрия бросить на него недовольный взгляд. Он вздохнул, казалось, что-то обдумывая, прежде, чем позвать другого охранника, за дверью. Вместе, они отстегнули наручники Прайса от койки и сомкнули их уже на нем. Джон перекинул ноги через край кровати, слегка пыхтя от напряжения, на которое охотно отвечали его раны. Сделав глубокий вдох, он медленно встал. Как только его ступни коснулись ледяного пола, он рухнул, навалившись телом на Юрия, который поймал его, как раз перед тем, как лицо Прайса чуть не впечаталось в камень пола. Сгорбившись и сморгнув темные пятна, Прайс процедил:" Я в порядке" и собрал остатки своей энергии, чтобы доковылять до решетчатой зоны. Другой охранник открыл дверь клетки, впустил Прайса и закрыл ее. Покрасневший от напряжения чувствуя себя так, будто только что пробежал марафон, Прайс прислонился к стене, чтобы отдышаться. Раны по всему его телу вопили от нарузки, ребра и живот жгло нещадно. Конечно, ультранационалистам пришлось выстрелить в него шесть раз, прежде, чем схватить. Юрий следил за ним своими жуткими тусклыми глазами, наблюдая, как Прайс начал медленно расхаживать по маленькой камере. Джон ухмыльнулся ублюдку, его колени предательски затряслись, а лоб стал мокрым от пота, но он все ещё стоял прямо. Почувствовал, как предмет, украденный их брюк-карго Юрия, незаметно уместился в рукаве его хламиды. В течении следующих трёх дней до своего освобождения - к сожалению, только из клиники - Джон поставил себе задачу выудить, как можно больше информации у Юрия. Днём, когда он был с ним. Ночью его сменял другой охраник, в такой же зелёной форме. Высокий, бандитского вида мужчина по имени Виктор. Татуировки покрывали всю его шею. В отличии от Юрия, он не сказал Прайсу ни слова - горгулия в человеческом обличьи. Прайс отметил, что форма и снаряжение Юрия было определенно лучше, чем у охраников ГУЛАГа, которые несомненно тоже были солдатами. Он видел его на первом допросе, вместе с Макаровым. Так что да, он определено выше по рангу. — Так что, у Макарова не осталось больше торговых центров, чтобы вы с ним их бомбили? — Прайс потянулся. — Или он так сильно чем-то занят? Я думал, вы сейчас все на отдыхе. Курортный сезон и все такое. Юрий выглядел смущенным, ответил коротко "нет" и молчал весь остаток для, отказываясь от любых разговоров. Отлично. Прайс воспользовался этим временем, чтобы осмотреть то, что он стащил у Юрия. Тот не заметил пропажи, пожоже, потому что никак об этом не упомянул. Выяснилось, что Прайс украл ручку, простую авторучку. Дешевенькую, но новую. Хорошо. Такие предметы так или иначе теряются часто, если Юрий не был внимателен к тому, куда он клал свои предметы, он мог просто предположить, что потерял ручку. На второй день ему разрешили переодеться в джинсы, белую футболку и синюю рубашку с длинными рукавами. Дополнительными предметами стали: мягкая черная куртка с биркой пронумерованной "000627", вязаная шапочка, нижнее белье и ботинки. — 000627, — прочел Прайс, впервые увидев цифры. — Твое новое имя, — ответил Юрий. — Заключённый номер 627. Дважды в день производился осмотр помещения и находящихся внутри. Каждый раз, когда приходили охранники, Прайс перемещал ручку из-под подушки ко рту, как можно незаметнее. Они устраивали обыски, но, похоже, ни рот, ни задницу, не проверяли. Что Прайс учел непременно. Его проверяли и каждый раз, когда он возвращался из туалета, что находился справа от больничной палаты, в которой он находился. Постоянное сопровождение. Из клиники он выходил в боковой коридор, тускло освещенный промышленными лампами в клетках, установленными над запертыми древными проемами. Свет ламп смешивался с холодным светом из длинных зарешеченых окон, по всей длине коридора. Прайс мимолётно взглянул в окно, на заснеженные скалы, на маленькие белые точки морских птиц, парящих на свистящем ветру. Некоторые время от времени падали с неба в черную воду и снова свободно поднимались ввысь. ГУЛАГ был старым, ветхим и грязным. В воздухе пылинки кувыркающиеся в лучах октябрьского солнца. Далёкие крики русских на заднем фоне, звук машин. Беспорядочно наваленные грузовые ящики, что башнями стояли в коридоре, будто кто-то в спешке бросил их и забыл убрать. Пахло плесенью и спертым воздухом. Блеклый снимок советской истории. В конце недели его выписали, это означало, что Прайс достаточно окреп, чтобы его перевести из санчасти. Юрий и ещё один охраник завязали ему глаза и повели через что-то похожее на лифт. Немного погуляв, они открыли ещё несколько дверей, и в нос ударил прогорклый человеческий запах и духота, как от товарного поезда. Внутренняя часть ГУЛАГа, предположительно камеры. Шум, производимый охраниками, эхом отдавался здесь, он мог слышать отчётливые звуки шагов по металлу, как сверху, так и снизу. Ближе к центру, голоса, казалось, отражались от стен. Прайс попробовал представить отличие этого места от клиники, которую только что покинул. Охранники его сопровождающие, по пути следования останавливались несколько раз, слышался щелчок и грохот раздвижной металлической двери. Охранник, что был с Прайсом, трижды стукнул в дверь. — Отойти к стене. У вас новый сокамерник. "Иди к стене. У тебя новый будет новый сокамерник" — Это женщина? — глухо ответил голос, насмехаясь. "Это женщина?" — Закрой рот! — рявнул тот же охраник. "Закрой свой рот!" Ещё один удар по двери и заключённый замолчал. Слова были незнакомы и чужды Прайсу, но не тон. Отличное начало. Сдернув повязку, его завели внутрь, прижали к стене и сняли наручники. Развернулись и вышли из камеры, четко, как роботы. Юрий в последний раз оглянулся с нечитаемым выражением в глазах, прежде чем закрыть двери и прогромыхать засовом. В комнате было только самое необходимое для выживания человека. Две кровати слева, одна кровать справа; матрас поверх всего этого выглядел комковатым и грязным, выцветшие жёлтые пятна наползали друг на друга, будто это и была первоначальная расцветка матраса. Три писсуара занимали место в конце полукруглой комнаты, крошечная вентиляционная шахта прямо над ними. В потрескавшийся каменный пол были встроенны два водосборных колодца. Слева от Прайса: камера слежения и заплесневелая шторка, что прикрывала унитазы. Справа от него: привинченая к полу и стене полка для хранения. Трубы шли вдоль стен и вверх, время от времени издавая булькающие звуки, скорее всего, проточная вода. Единственный промышленный светильник в клетке освещал две фигуры в камере. Один сидел на кровати слева, другой на одном из трёх расставленных по камере металлических стульев. Левый кивнул Прайсу, и на его до этого мертвом лице отразилось какое-то подобие эмоции. Выглядел молодым, лет двадцать, голубые глаза, блондин, на голове кепка. — Так ты новенький? — спросил он. "Так ты новенький?" — Он тебя не понимает, он житель запада, — усмехнулся сидевший на стуле. " Он вас не понимает, он житель запада" Прайс промолчал, решив просто занять свободную койку. Матрас шумно смялся, когда он уселся на него. Ручка в ботинке ткнулась в лодыжку. — Меня зовут Анатолий Ворошилов, — с трудом произнес юноша по-английски. — Вы? — Анатолий, у тебя плохой английский! — рассмеялся другой мужчина. "Анатолий, у тебя плохой английский!" У него был мускулистый вид, сильные скулы, запавшие глаза. Мышцы были толстыми, но сухими, он был скорее худым, чем громоздким, наверное, от недостатка питания. Не смотря на холод, его куртка висела на спинке стула. — Зови меня Прайс. — А, так это ты, в той странной шляпе, — вдруг заметил тот, что старше, почесывая бритую голову. Он был немного больше, чем другие русские, которых видел Прайс. — SAS Джон Прайс — А вы? — спросил Прайс, подняв брови. — Сергей Оболенский, — весело ответил мужчина. — Бывший СВР. Бывший ультранационалист. Ха-ха, все бывшее, если подумать! — Бывший лоялист, — добавил Анатолий. Звучало горько. Сергей рассмеялся и хлопнул ладонью по сиденью стула, звук гулко разлетелся по камере. — Закрой свой рот, сука! "Закрой рот, сука!" Анатолий замолчал, опустив глаза Послушно. Прайс нахмурился, услышав резкий оттенок казалось бы веселого окрика. По крайней мере, он знал, что такое *сука". Что ж. Очевидно, за пределами своего спецназа он обрёл известность. Его шляпа-буни тоже. И это не было хорошей новостью для будущих операций под прикрытием. Панаму вон и сбрить все с лица. "Щекотка для члена", так Соуп называл растительность на лице капитана. Джон не думал, что кто-нибудь из живых узнал бы его без всего этого. — Ультранационалисты давно хотели тебя захватить, — начал Сергей, откидываясь на спинку стула и изучая Прайса. Осмотрел его сверху вниз. — С тех пор, как ты убил Захаева. Формально Соуп убил Захаева, подумал Прайс, но вслух ничего не сказал. Ни к чему рисовать мишень на спине Соупа. — Вот же жалость, я убил твоего кумира? — ответил Джон, вздернув подбородок. — Никогда не интересовался подобным дерьмом, — Сергей усмехнулся и покачал головой. — Но вы расстроили много других людей, которые и пальцем не шевельнут, чтобы помочь вам здесь. Особенно здесь. И он расплылся в улыбке. Каждое утро в шесть утра по интеркому гремела военная песня. С шести до семи было время, чтобы воспользоваться общими душевыми и освежиться. Каждый этаж шел по очереди. Три больших арочных окна были единственным источником света во влажном полумраке. Ряды душевых тянулись вдоль стен выложенных кафелем, раковины крепились к стенам, разделяющим помещение на две комнаты. Это было единственное время, когда заключённые из разных камер могли взаимодействовать. Охранники, что ходили наверху, пресекали всякие разговоры. В семь утра Юрий и ещё один охраник отвели его в клинику, чтобы он принял двухразовое препараты железа Его задержали на час, а еду раздавали в семь, поэтому она была остывшей, когда он, наконец, смог поесть. Еда доставлялась на металлической тележке в каждую камеру, Когда Прайс вернулся, в камере не было Анатолия. Он спросил об этом Сергея, мужчина ответил:"Он хороший мальчик. Устроился помощником на кухню". Судя по всему , работу получали только заключённые с хорошей репутацией. Инженер-электрик, кухонный работник, сантехник, изготовитель ультранационалистическую униформы - вот лишь некоторые из них. Занял заключённого делом, выгода, и от охраников льготы и какие-то поблажки. То есть до пяти вечера были только Сергей и он. Джону не слишком нравился этот парень. Что-то с ним было явно не так. Обычно Сергей слонялся по камере с одобренной литературой, листовками и прочим. Книгой о царской России. Обычными журналами ни о чем. Иногда пытался разговорить Прайса. Иногда подходил к нему, чтобы посмотреть, что тот читает. Слишком близко подходил. — Отвали! — однажды рявкнул Прайс, когда мужчина заглянул через его плечо. Сергей притворно поднял руки, будто сдаваясь и отступил. В пять вечера было время прогулки по двору. Большинство заключённых не пользовались этим временем, из-за резкого холода на улице. Какая разница, внутри клетка, снаружи клетка. Прайс же всегда выходил во двор, на холод, хотя и вырос в лондонском Форест-Гейт. Он не хотел оставаться с Сергеем в камере, который при каждом удобном случае хвастал своими достижениями. Как предательство может быть венцом, особенно несколько раз. Время на тюремном дворе заключалось в том, что его запирали внутри решетчатой конструкции с таким же верхом. Охраник уходил по дорожке из соединённых металлических ящиков. Прайс мог видеть вдалеке дорожку на каменной стене, соединяющую сторожевые башни. Деревянные здания с гофрированными металлическими крышами. Он мог видеть, как солдаты патрулируют то, что, как он теперь понял, было замком, превращенный в ГУЛАГ. Наблюдал за птицами, что свободно залетали и вылетали из его клетки, он ходил взад-вперед, снег хрустел под его ботинками, дыхание белыми облачками окутывало его. Он был жив и это главное. Много думал о ребятах из оперативной группы. Интересно, как дела у Роуча, побил ли он, наконец, результат Гоуста в тесте CQB, как он всегда хотел? Возможно, нет. Никто не мог победить Гоуста. Гаса тоже одолеть было сложно. Однажды Прайс заметил Макарова. Сначала не узнал его издалека. На нем не было его шапки. Своим присутствие мужчина будто вытягивал свет там, где находился. Будто почуяв взгляд Джона, он повернулся, чтобы установить зрительный контакт. Время будто замедлилось. Не знал, сколько продолжался этот их контакт, секунду ли, минуту ли, но не выдержав Прайс отвернулся. Решив в который раз пересчитать царапины на запертой двери своей прогулочной клетки. Джон не хотел думать о своих татуировках. Это случилось, когда Анатолия не было в камере. Прайс лежал на своей койке и читал преувеличенный рассказ о русском царе. Было на самом деле довольно интересно, если не обращать внимания на очевидную пропаганду. Сергей дожен был сидеть на своем стуле, как он всегда делал, закинув ноги на воторй стул и лениво листая журнал. Вместо этого он подошёл к Прайсу, затмив его своей громоздкой фигурой. — Отвали. — уже на автомате сказал Джон. Когда Сергей не ответил, что было необычно для него, Прайс поднял глаза и увидел, что тот тянется рукой к его промежности, накрывает и сминает. Тревога моментально включилась в голове Прайса. Его рефлексы не подвели, он бросился в сторону Сергея, который, как тисками схватил его запястья. Оказался таким же сильным, как и выглядел. Действия задели начинающие подживать раны Прайса на руках. Волна боли омыла его. Прайс начал пинать ногами, чтобы оттолкнуть от себя мужчину, создать как можно больше дистанции для маневра. Ударил обутой в тяжёлый ботинок ногой в промежность Сергея, чувствуя отвращение, ползущее, как муравьи под кожей. Хватка Сергея ослабла от боли, что позволило Прайсу оттолкнуться от кровати и спустить ноги на пол. Почувствовав головокружение от резких движений, он вдруг пришел в ярость от того, что истек кровью и ослабел. Сергей воспользовался секундным замешательством Прайса, чтобы снова схватить его и повалить на кровать, оседлав. — Не волнуйся, я сделаю тебе так, чтобы было хорошо, — пыхтя и скалясь пообещал он.— Каждый заключённый проходит через это. Тебе повезло, что это я. — Отьебись от меня, черт возьми, ублюдок конченный!!! — завопил Прайс, изо всех сил стараясь перевернуться на бок, скинуть с себя эту тушу. Почувствовал, как Сергей отпускает его руки. Прайс, подсунул руки под ноги Сергея, а потом понял, почему тот отпустил его. Металлический стул ударился о голову Прайса. Мир поблек и затуманился. Будто что-то взорвалось в голове. Он едва осознал, что с него стянули штаны. Сергей схватил его за бедра. — Никто тебе не поможет, - ожег шепот ухо Джона. — Охраникам плевать. Особенно на тебя. Расслабься и не пострадаешь. Никто и никогда. Смахнув кровь с глаз, Прайс затуманенным взглядом отыскал под кроватью авторучку, которая выпала из его ботинка в начале потасовки. Адренали хлестал по венам. Все свои силы он бросил на то, чтобы схватить ручку, сдернуть колпачок и всадить острие в глаз нависшего над ним мужчины. Сергей заорал от боли, схватившись за глаз. Прайс снова ударил ручкой, на это раз в шею, каким-то образом избежав попадания в сонную артерию. Всего этого стало достаточно, чтобы тиски его сдерживающие ослабли. Он скинул с себя орущего Сергея и поднялся на ноги. Сжимая окровавленную ручку в кулаке и тяжело дыша. Как ни странно, но в голову пришла мысль, что на дешевеньком золотистом покрытие ручки, кровь смотрелась особенно ярко, даже в тусклом свете камеры. — Не двигаться! — внезапно раздался крик за дверью. — Не двигаться! Когда дверь камеры с щелчком открылась, вошли два охраника и Анатолий с завязанными глазами. Автоматы АК-47 были направлены на корчашегося на полу Сергея и на Прайса. Позже Джон вспомнит это событие и поймет, что единственная причина, по которой охраники даже пришли в камеру, заключалась в том, чтобы сопроводить Анатолия с работы. Сергей был прав. Насчёт привилегий. — Брось это! — крикнул охраник. — Лицом к стене! Прайс сделал, как ему велели, медленно поворачиваясь к стене. Сергей все ещё хватался за шею и глаз, стонал и ворочался на полу. Прайс посмотрел в сторону двери, Анатолий стоял уже без повязки и смотрел на него. Джону стало интересно - вяло и мимолётно - о чем думает Анатолий. Как он выглядит со стороны, вся его одежда в крови, на полуобнаженных бедрах красные следы от пальцев, кровь на голове, которая норовила затечь в глаза, авторучка превращенная в оружие, блестела в его дрожащих пальцах. — Спасибо, — только и сказал Анатолий. Сколько облегчения было в его голосе.