Враг моего врага

К счатью, на этот раз Прайс сознания не терял. В сознании всплыл эпизод из детства и он уцепился за него, как за спасательный круг. Летом восемьдесят пятого ему было десять лет, совсем пацан ещё, на соседнем пруду мастерил удочки из палок и шпагата, которые притащил из дома. Находил червей в лужах в парке - там, откуда он родом, дожди шли часто - и привязывал их к концу своей удочки. Садился на корточки на илистом берегу и смотрел, как водомерки скользят по поверхности воды. В одно мгновение они пересекали реку и оказывались на другом берегу. Джон никогда не ловил ничего, кроме водорослей и комков ила. Даже не понятно, почему это вспомнилось, ведь ни хрена тогда не поймал, но все равно понравилась та рыбалка. То было время, когда было спокойно, безопасно. Из размышлений его вывел выстрел за дверями клиники. Прошло несколько минут, дверь открылась и вышел Юрий с абсолютно невозмутимым лицом, спокойно сказал: — К сожалению, его мы не смогли спасти. По лицу Прайса невольно скользнула гримаса недоверия, почти усмешки. — Мы? — спросил он, поморщившись от боли в голове. Его голова была почти вся обмотана бинтами. Чувствовал себя гребанной мумией. — Доктор, — спокойно уточнил Юрий. — Ну да, ну да, — нарочито вежливо сказал Прайс. — Врач выстрелил в придурка в упор. Врач. Но только не Макаров. Юрий кивнул, без тени сомнений или каких-либо ещё признаков вины. Иисус милосердный. Юрий был солдатом-ультранационалистом. Почему же, черт возьми, ему нравился этот парень. Может быть тут сработала схема "хороший коп - плохой коп". Когда тебя постоянно окружают придурки и моральные уроды, то кто-то менее ужасный начинает казаться соратником, черт, даже другом. — Ручка. — внезапно сказал Юрий, склонив голову вбок. — Где ты ее взял? — Тебе нужно это спрашивать? — ответил Прайс, пожимая плечами. — Умный парень вроде тебя давно уже все понял. Юрий промолчал, погрузившись а свои мысли. После Сергея Прайс чуть больше ценил его сдержанность и немногословность. В наказание его поместили в изолятор. Там было пыльнее, чем в его прежней камере и тесно, как в аду. Только одна кровать, туалет и стул. Ещё более мрачное и темное место, но по крайней мере здесь не воняло мочой. Похоже, это был подвал ГУЛАГа, учитывая, что охранники вели его долго, через лифты, и то, как наступала тишина. В другой камере он мог слышать повседневную походку охраны, их перекличку и приглушенный шум машин где-то далеко. Здесь же ничего. Жуть. Следующие три дня он провел в своей коробке-изоляторе. Его не водили в клинику, чтобы принять какие-нибудь лекарства, или сделать перевязку. Прайс много ходил по камере, чтобы скоротать время и дать четкость мыслям. Мыслям о побеге. Думал о ОТГ141. Думал о своем детстве, по какой-то неведомой причине. Когда его мысли переключились на Гаса и всех других оперативников SAS, которых он видел приходящими и уходящими, Джон захлопнул крышку этого ящика воспоминаний и мыслей. Начал пальцем очерчивать рисунок на предплечье, подсчитывая количество линий, которые извиваясь соединялись одна с другой. Напевал старую колыбельную. Вспомнил все старые вестерны, обожаемые в детстве, позволил им разыгрывать сценарии в его воображении, как в театре. Все, что угодно, только отвлечься. На четвертый день его все же отвели в клинику. В этот раз его сопровождал Виктор, так было с тех пор, как они с Юрием менялись каждый день. Мужчина выглядел более мрачным и недовольным, чем обычно. Наверное, это что-то означало. Даже через повязку на глазах Прайс чувствовал его тяжёлый взгляд. Когда его привели в прежнюю камеру, она была пуста. Похоже, Сергея ещё не заменили. Когда он подошёл к своей койке, то увидел, что на матрасе лежат три новые книги, самая верхняя называлась "Поэзия и философия". Джон переложил их на койку Анатолия. Наверное, это его книги. Он решил перевернуть матрас на своей кровати, и хотя обратная сторона была грязнее, он сделал это. Не допускал мысли о том, чтобы спать там, где остались следы Сергея. Лег, растянулся и закрыл глаза. Через пару часов его разбудил громкий металлический звук. — Прости, я разбудил тебя? — спросил Анатолий, вцепившись в спинку одного из стульев. Должно быть, он случайно задел стулом койку Прайса. — Все путем, все рано нужно вставать уже. — ответил Прайс. Анатолий кивнул, поставил стул рядом с изголовьем кровати Прайса и положил книги на сиденье. — Думал, это твое, - заметил Джон. — Нет, я не просил их. — покачал головой Анатолий. Казалось, он колебался, нервно сглатывая, потом всё-таки спросил. — Оболенский жив? На секунду Прайс завис, кто, черт возьми, такой Оболенский? Потом понял, что это фамилия Сергея - он действительно думал о том человеке только по имени. — Нет, — ответил Прайс. — Он умер от ран, потерял много крови. Честно говоря, он не знал почему солгал. В тот момент, в клинике, чутье подсказывало ему, что не Юрий застрелил того человека. Это не было похоже на него. Также он слышал громкий и характерный выстрел из пистолета большого калибра и знал, что только такой человек, как Макаров может носить с собой такое непрактичное оружие. Может быть, чтобы выделяться среди остальных ультранационалистов, может, чтобы показать силу, а может что-то другое. Анатолий, казалось, боролся со своими мыслями, не зная как их выложить на английском, неловко почесывал затылок. — Он очень плохой человек. Благодарю вас...он не любит лоялистов. Прайсу вдруг стало жаль паренька. — А ты? Лоялист? — спросил он, заложив обе руки за голову. Хотя он и так знал это. Предполагал, что большая половина заключённых ГУЛАГа были теми самыми лоялистами. — Да...Я не хотел, чтобы Оболенский знал...Я узнал вас. Знаю с тех пор, когда был под началом сержанта Камарова, — признался Анатолий. — Как вам напомнить? Кавказские горы. Поиски Николая. — Кавказские горы, две тысячи одинадцатый год! — щёлкнул пальцами Прайс, узнавая его вспомнив. — Ты был одним из солдат Камарова? Анатолий кивнул и указал на себя. — Рядовой Анатолий Ворошилов. — Вот же дерьмо, — усмехнувшись сказал Прайс, почесывая бакенбарды. — Если выйдешь, передай Камарову, что я сожалею о "уговорах" Гаса. Но также скажи ему, что это было необходимо. — Нет-нет, у сержанта Камарова нет никаких претензий, — ответил Анатолий и с некой горделивостью добавил. — Знайте, то был правильный ход. Николай в безопасности, а село освобождено. — Он лучше меня, — сказал Прайс. — Спас наши задницы от захаевцев. Но слишком поздно, чтобы спасти всех. Но, по крайней мере, из всей той команды выжил Соуп. Интересно, как он сейчас. В последующие дни, без постоянного присутствия Сергея, Анатолий будто расцвел, ожил. Ему было интересно все: он спрашивал у Прайса слова английского языка, которые не знал, слушал его истории или просто отирался рядом, как счастливый щенок. Однажды, когда Анатолий потянулся и поднял руки, его рубашка и куртка задрались ровно настолько, чтобы Прайс заметил кусочек татуировки. Заметив его взгляд паренёк улыбнулся: — Просто татуировка моей родственной души. Когда я выйду, я женюсь на ней. На моей Маше. Ага. Итак, это его татуировка души. — А что насчёт вас? — Моя родственная душа? — поерзал на стуле Прайс, потер бороду. — Ну. Я ненавижу его. Он ненавидит меня. Ничего особенного в этом нет. — Но вы ведь родственная душа, — Анатолий казался растерянным. Как будто это казалось невозможным для него, в его голове. — Вселенная малеха облажалась. — пожал плечами Джон. — Это может измениться. Мой друг и его вторая половинка сначала тоже друг другу не понравились. Но однажды я зашёл к ним...— Анатолий сделал жест ладонью, будто разгонял пар. — Я стараюсь это забыть. Прайс фыркнул. Потом представил, как они с Макаровым делают то же самое и подавился смехом. На самом деле, если подумать, Макарова он не видел уже месяц. После тех раз, когда он видел его мельком со своего прогулочного двора. Только тот зрительный контакт и все. Допросов тоже не было. Странно. Решил спросить об этом Юрия на следующий день в клинике. — Значит, новая стратегия Макарова состоит в том, чтобы притворяться будто меня не существует? Потому что меня это вполне устраивает, так что нет необходимости что-то менять. Юрий задумался после его слов, будто думал, что можно говорить и стоит ли. — Русские...— медленно начал он, — любят идею родственных душ. Для нас это почти священно. А вы знаете, Макаров ненавидит все западное. —Да ладно, — фыркнул Прайс. Знал прекрасно, что у этого человека была какая-то бешеная ненависть к западу. — Ты должен понимать, — серьезно продолжил Юрий. — ты тот, кто олицетворяет все, что он ненавидит. Ты его смертельный враг. Но ты также и его родственная душа. Я не знаю, о чем он думает и что он хочет. Я не знаю, что он планирует сделать с тобой. Но ты разрушил его мировоззрение, поэтому он и не торопится. — Знаешь его довольно хорошо, не так ли? — заметил Прайс, глядя Юрию прямо в глаза. — Ты не просто один из его солдат. Ты его друг. — Да, — глаза Юрия будто омертвели. Отлично. Похоже он вновь активировал режим Юрия - то, что Прайс называл про себя - "ходячий мертвец", когда мужчина просто замолкал, отвечая односложно и отрывисто. — Подожди, — внезапно сказал Прайс.— последнее. Макаров любит читать? Юрий смутился от внезапного вопроса, но все же ответил. — Да, когда у него есть на это время. Прайс предположил, что с Макаровым им больше не говорить, ни месяц спустя, ни год. Может вообще никогда. Думал, Макаров просто сделает вид, что никакого Джона Прайса не существует, может и не навредит ему лично, но и не поможет ничем. Стоял ноябрь и из унылых облаков шквалом сыпались белые пятнышки холодной красоты. Прайс некоторое время смотрел, как они падая собираются на его ресницах, прежде чем моргнуть. В Лондоне почти никогда не было снега, даже в зимние месяцы. Всегда казалось, что температура ниже нуля не опускалась. Поежился, не привык он к такому климату. Во двое было меньше суеты, чем обычно, из-за надвигающейся бури. Не слышно было и Миги, не прилетали и не улетали. Вдруг он услышал приглушенный звук, будто мяукал кто-то, из-под одной из куч снега внутри его коробки-клетки. Он присел у источника звука. Немного покопался, осторожно раздвинул снег руками - а снег все сыпал и сыпал - белая птица росточком сантиметров сорок, с черной головой и шеей. Она тщетно пыталась вырваться из рук Прайса, была слабой, да ещё одно крыло оказалось сломанным. — Бровастый какой, — тихонько сказал Прайс, аккуратно сжимая птицу в руках. Над глазами у нее были ярко красные гребешки, из-за чего она казалась постоянно хмурой и злой. Выглядела тварюшка жалко. Холодная. Через пару минут, казалось сдалась и успокоилась. Прайс задумался, что ему делать с птицей, когда спрятал ее за полу куртки и прижал к груди. Не хотел передавать ее охране, не особо доверял им. Да и на хрена им птица то. Он поднял глаза, чтобы увидеть, смотрит ли на него кто-нибудь из охранников, но встретился глазами с Макаровым. Тонкий слой снежинок покрывал его кепку и флисовый воротник - разительный контраст между чисто черным и чисто белым. — Черт побери, — прямо сказал Прайс. — Наконец-то решил перестать быть сталкером. — Каменная куропатка, — ответил Макаров хриплым голосом, глядя на птицу в его руках. Он взглянул на Прайса. — Обычный вид птиц для этих мест. Должно быть на нее напала более крупная птица. Прайс не знал, к чему он клонит. — Но он выжил, — продолжил Макаров. — Боец. — Верно. Не знал, что ты такой любитель птиц. Думаю, я знаю что подарить тебе на день рождения. — Достаточно знать регион,— спокойно сказал Макаров. Порыв ветра пронесся мимо них, пронзив Прайса холодом сквозь куртку, он снова поежился. — Ты не единственный, кто этим интересовался, Прайс. — Ты интересовался? — изумился Джон. — И что ест этот парень? — Сережки, ивы и березы, зимой. — неожиданный, автоматический ответ. — Хм. — Летом овощи и семена. Насекомые и пауки, если есть. — Это больше, чем достаточно, — невозмутимо отозвался Прайс, махнув рукой, другой прижимая птицу к себе. Макаров выпрямился. — Дай мне птицу, — потребовал он, протягивая руку. — О ней позаботятся. — ,,Позаботятся" звучит чертовски зловеще, — коротко ответил Прайс, крепче сжимая птицу. — Я скорее насру себе в ладони и похлопаю, чем буду делать то, что ты мне говоришь. Особенно ты. — Жители Запада. — проворчал Макаров. "Западники" — Если вы хотите сделать что-то, что не включает в себя полное мое игнорирование, то можете снять с меня бдительность по поводу каменной птицы. — Каменная куропатка. — Ой, проваливай, — фыркнул Прайс. Ветер, который до этого дул размеренно с небольшими порывами, вдруг усилился, поднимая белые облака, пока не покрыл двор, как туман. Снег с ветром пошел сильней, крошечные снежинки ожигали кожу холодом, делая лицо мокрым, ледяным. — Буря усиливается, — заметил Макаров, глядя в темное небо. — Вам придется сократить время прогулок. — А если мне нравится такая погода? Может хотел бы прогуляться прямо сейчас. Макаров одарил его взглядом, говорящим: либо с тобой, блядь, что-то не так, либо я убью тебя голыми руками во сне. Прайс, честно говоря, не удивился бы, если все сразу имелось в виду. Затем выражение лица сменилось на издевательскую ухмылку. — Тогда пойдем на эту "приятную прогулку", Прайс. Он сказал что-то в гарнитуру в его одежде по-русски. Джон рассматривал птицу у себя запазухой, Макаров наблюдал за ним. Через пару минут по верхней дорожке к Макарову подошёл Юрий. — Вот, что вы просили, — отрывисто сказал Юрий, протягивая мужчине аптечку. Полноценную, хорошую аптечку, а не тактический подсумок. "Вот то, что вы просили" Макаров кивнул и начал спускаться ко входу в прогулочную клетку Прайса. Юрий быстро последовал за ним — Лицом к стене, — приказал Юрий из-за запертой железной двери ящика. Прайс думал о том, чтобы врезаться в Юрия, как только он откроет дверь, и просто бежать. Или взять Юрия в заложники. На прогулке наручники на него не надевали. Хотя. Макаров, Юрий и ещё одни охраник наверху - самый худший расклад для побега. И даже если он сбежит и метель скроет его от погони, то куда бежать-то. Как далеко он сможет убежать. Прайс выдохнул через нос и повернулся лицом к стене, все ещё придерживая одной рукой птицу под курткой. Он услышал, как открылась дверь, а затем голос Юрия позади его. — Тебе придется завести руки за спину. Обе. — с некой веселостью сказал он. — Наденьте ему наручники перед собой, — сказал Макаров. — Вы уверены? "Вы уверены?" — Делай. Только один раз. "Вперед, продолжай, только один раз" Юрий сделал, как ему сказали. Джону опять завязали глаза, отвели внутрь ГУЛАГа, подняли на лифте. Птица все дорогу лежала смирно, но издавала мяукающие звуки. Прайс гладил ее по голове пальцем. Когда ему сняли повязку, он увидел, что они находятся на одной из башен. По крайней мере, Прайс так предположил. Слева и справа были два дверных проема, встроенные в булыжные стены, которые тянулись вверх со спиральной каменной лестницей. Окна распологались по кругу через равные промежутки к потолку. Сразу за правым дверным проёмом и окнами на уровне земли, массы снега с ветром проносились до самого горизонта. Прайс ошибся в одном: на этой прекрасной прогулке были не только он и Макаров, а ещё и Юрий. Макаров и Прайс стояли прямо перед деревянным столом, прижатым к стене под окном, на поверхности стола уже лежала приличная куча снега. — Положи сюда куропатку, — сказал Макаров, постучав пальцем по столешнице. Юрий стряхнул снег и положил аптечку на стол. — Я верну ее тебе, когда закончу. Прайс подозрительно посмотрел на него. — Насколько хорошо ты разбираешься в орнитологии? — Больше, чем ты, Прайс,— сказал Макаров, нетерпеливо скрестив руки на груди. — У тебя есть слово Юрия. Юрий бросил на Макарова самый обиженный взгляд, какой только мог, что было неестественно ему, учитывая его обычно мягкое лицо. Похоже, он хотел быть где угодно, только не здесь. — Ладно, — отрезал Прайс. Он полностью расстегнул куртку и отдал птицу Макарову, который положил птицу на стол и придерживая за киль, осмотрел. Он проверил голову, туловище, крылья, хвост, ноги; затем прочистил рану на крыле птицы. Гель с антибиотиком, кусочек бинта, и повязка в виде восьмёрки позже, и Макаров закончил. Прайсу с досадой пришлось признать, что лучше бы он и не справился. Ничего не знал о физиологии животных, кроме, может быть собачьей. Любил этих шерстяных балбесов. Макаров кивнул Прайсу. Джон снова взял птицу и поместил ее обратно, за полу куртки, застегнул так, чтобы голова тварюшки оставалась снаружи. Та уже не мяукала, а гортанно хрипела. Макаров повернулся к выходу из башни. Небо начало темнеть, багряно-розовые и пурпурные оттенки просачивались сквозь бушующую снаружи бурю. Юрий одарил Прайса взглядом, говорящим:"Какого хрена ты творишь, посмотри", но все равно последовал за ним. Они шли по дорожке вдоль стены, выходящей во двор ГУЛАГа и на мост ведущий к парадным воротам. Все, что дальше, было полностью закрыто серым покрывалом. На самом деле, Прайс с трудом мог разглядеть фигуры в трёх футах от себя. Погодка. Но теперь он лучше представлял себе, как выглядел ГУЛАГ снаружи. От него вела дорога, а дороги означали цивилизацию. Макаров шел рядом с ним, пока они шли вдоль стены, проходя мимо тяжёлых складских контейнеров. — Я выше,— вдруг понял Прайс. Раньше особо не замечал. — Что? — Макаров повысил голос, перекрывая шум ветра. Джон положил руки в наручниках поверх шапки, а затем подошёл к Макарову. Проделал это пару раз, чтобы действительно подчеркнуть разницу в один дюйм. Макаров раздражённо выпрямился. Прайс ухмыльнулся, несмотря на холод, поникающий под кожу. Он дрожал с тех пор, как они вышли на улицу. Было чувство, что ветер обдувает его полностью, сквозь одежду. — Я не собираюсь играть с тобой в эти игры, Прайс. — возмутился Макаров. — Я безобиден. — Джон попытался сказать это, но его зубы застучали, как только он начал. Он стиснул челюсть, желая унять дрожь, его конечности окоченели от холода. Онемели. Ветер с океана пленных не брал, черт побери. — Нет, — ответил Макаров и тут же добавил с усмешкой. — По крайней мере, я хорошо переношу холод. — У меня все в порядке, — ответил Прайс, с трудом стирая лёд с щек и бороды. — Несомненно. Макаров легко пошел вперёд, маневрируя вдоль внешней стены, все ещё в стороне от Прайса. Выделывался. Чертов холод. Прайс натянул шапку на уши и сильней запахнул куртку, поднял воротник закрывая шею и подбородок. Он, как смог сунул руки, насколько позволяли наручники, под куртку, чтобы хоть как-то их согреть. Они прошли через другую башню, которая была вдвое меньше предыдущей. Двое охранников посмотрели со своих мест у стола, на поверхности которого лежали карты, а камни держали их. — Владимир Антонович!— крикнул один из них.— Не хотите выпить с нами? "Владимир Антонович! Хотите к нам?" — Юрий тоже приглашается, — добавил другой охраник, махнув им рукой. "Юрий тоже приветствуется" — В другой раз, — ответил Макаров.— Некогда мне сегодня. "В другой раз. Сегодня я занят" Прайс, услышав русское "Владимир", шепнул Юрию уголком рта: — Думал, что фамилия Макарова была, ну...Макаров. — Так и есть, — ответил Юрий, кивнув охранникам, когда они проходили мимо. — Антонович — его отчество. — Владимир Антонович Макаров, — проговорил Прайс, спотыкаясь на произношении. Он снова вздрогнул от холода, когда они пересекали дверной проем. Макаров повернулся к Прайсу на ходу, слегка наклонившись вперёд из-за сильного ветра. — Западные имена имеют не отчество, а второе имя. Насколько мне известно, у вас его нет, Джон Прайс. Джон нахмурил брови, услышав свое имя из уст мужчины, но подтвердил: — Нет, моя мать хотела, чтобы ее имя было моим вторым. Макаров вопросительно поднял бровь. — Да, но этого не произошло, — продолжил Прайс. — Она умерла от кровотечения во время родов. — Печально. — Это слово точно описывает то, что произошло, — фыркнул Прайс. После этого он замолчал. В животе заурчало. Солнце давно село, ночное небо было черным, облака на его фоне кружились в тех же движениях, что и волны океана внизу. Должно быть, уже больше семи вечера — он пропустил ужин. Также стало жалко Юрия, которого они тащили с собой, как ходячую статую, как болванчика. В основном они молча брели по периметру строения. И Прайс, и Макаров были слишком упрямы, чтобы уступить друг другу, идя ночью в настоящую метель у океана, лишь бы не дать слабину. Единственный грех, который мог сломить их обоих - гордость. — Ты выглядишь так, будто тебе нужен перерыв, — вдруг сказал Макаров, где-то в четверти пути до полного круга по ГУЛАГу. Он спрашивал не из уважения, он насмехался. — Я в порядке, — резко ответил Прайс. Один шаг, второй шаг, один шаг, второй шаг. Он мысленно считал каждый свой шаг вперёд, чтобы отвлечься от холода. Когда они наконец добрались до отправной точки, Прайс очень обрадовался, увидев знакомый булыжник ГУЛАГа; дом, бля, милый дом. Он дрожал, как мокрая крыса у печки - даже Макаров и Юрий выглядели немного замёрзшим и уставшими. Они стояли там несколько минут, молча, пока с их одежды стекала ледяная каша. Прайс шмыгнул носом, похоже, насморк. — Ты самый упрямый и бестолковый житель Запада, которого я когда-либо встречал. - резко произнес Макаров. — По крайней мере, я не гребанный террорист, — осклабился в ответ Джон, проверяя птицу под курткой, жива вроде. — Запад лучше востока, так что подавись своим ядом. — Кто у кого в плену, Прайс? А запад... Юрий впервые с момента начала их с Макаровым прогулки проявил эмоции, страдальчески закатив глаза.