Враг моего врага

— Это...это птица? — спросил Анатолий, после того, как охранники обыскали Прайса, положили птицу на землю и ушли без происшествий. — Похоже на то, — ответил Джон, снял куртку и положил ее в ногах своей койки. На рубашке проступили мокрые пятна от куртки, а желудок сжимался от голода. Он взял куропатку и отнес в угол камеры, там, казалось, было много паутины. Птица принялась ходить вразвалку и склёвывать пауков, если находила. Анатолий таращился на него, переводя взгляд на птицу и обратно. — Где ты ее взял? Прайс сел на кровать, позволив ей прогнуться под его тяжестью, поежился, мокрый и холодный. — Нашел во дворе. У нее сломано крыло, поэтому я забрал ее с собой. — Охрана не отобрала? — Может быть, твои льготы и на меня распространились. — Точно нет, — покачал головой Анатолий. — Меня не бьют только из-за моей работы. Разрешают брать книги. Когда я заканчиваю, они не...— он изобразил удар кулаком, — не так сильно. Вы встречали этих охраников до этого? — Никак нет. — фыркнул Прайс. Сейчас не имело значение то, что знала разведывательная группа о намерениях и планах Макарова. — По любому, у меня такое чувство, что "доброе" к нам отношение скоро закончится. — Может быть. — ответил Анатолий, лицо его было печально. — Перед Оболенским был ещё один пленный лоялист. Они пытали его месяц, пока он не умер. Заболел туберкулёзом. Он был хорошим человеком. Меня сломают легко. Он вздохнул. — Если я убегу, то не смогу смотреть в глаза Камарову. Сгорю от стыда. Прайс подошёл к Анатолию и похлопал по плечу, потрепал легонько. — Сынок, если ты убежишь, то принесешь ему ценную информацию. А если и нет, то я знаю Камарова — он практичный человек. Хороший мужик. Он тебя не осудит. — Спасибо, — слабо улыбнулся паренёк. — Держи. Прайс вовремя поднял голову, чтобы успеть поймать брошенный ему мешочек перетянутый шнурком. Развязав он увидел внутри мертвых насекомых: улиток, жуков и паучков, немного сушенных цветков. Куропатка издала тихий звук "кук-кук-кук", высунув голову из-под ещё влажной куртки капитана. — Держи, Рокки, — сказал Прайс, подцепив пальцами одного жука и держа его перед клювом птицы. Та секунду смотрела на насекомое, наклоняя голову, прежде чем быстро вырвать его из пальцев человека. Макаров бросил на Прайса раздраженный взгляд. — Рокки. — Его имя. — Я понял, — проворчал Макаров, держа руку в перчатке на перилах. — Я просто поражен твоим скверным выбором имён. Такой боец, как он, заслуживает хорошего имени. Благородного. — Например? У тебя есть варианты получше? — Зефир. Бегущий с ветром. Прайс пожал плечами, продолжая скармливать птице насекомых, одного за другим. — Зефир больше похоже на имя орла. Ей больше подходит имя Рокки. — Нет. — Если не придумаешь имя получше, ее имя будет Рокки, — заявил Прайс. — Вот так, конец истории. — Сеня. "Сеня" — Э? — Пушок. "Пушок" — Это что-нибудь означает? — Возможно, это эквивалент английского слова "пушок". — Мило, — усмехнулся Прайс, тихонько посмеиваясь. — Мне нравится. Добавьте немного позерства и назовите его Пушистиком. Макаров какое-то время разглядывал Джона, полуденное солнце отбрасывало оранжевые блики на его лицо, мешки под глазами никуда не делись. — Что? — спросил Прайс. — То, что ты называешь бородой, скоро сожрёт твое лицо, — усмехнулся Макаров. — Не то, чтобы у меня была возможность побриться в этом забытом богом месте. — закатил глаза Прайс. — Не драматизируй. — Ты одна сплошная драма, Прайс. На следующий день Макаров доказал неправоту Прайса, когда повел его - в наручниках и завязанными как всегда глазами - и Юрия в, как оказалось, свою личную ванную комнату. Когда с него сняли повязку, Джон увидел, что хотя комнатка довольно тесная, ее стены не пропускают влагу и выглядит она более ухоженной, по сравнению с обычной камерой. Ванная выглядела, как обычная квартирная, если не обращать внимания на булыжник и камень в стенах и полу. Туалетные принадлежности на настенной раковине состояли из пластикового стаканчика с зубной щеткой и зубной пастой, машинки для стрижки, одноразовой бритвы, расчёски с мелкими зубьями, ножниц, крема для бритья и лосьона. — Это ведь не все твое, Макаров? — с поддевкой спросил Прайс. — Не думаю, что ты когда-нибудь расчесываешь свои волосы. Или подстригаешь эту грустную штуку на твоём подбородке. — Мои только волосы, — пробормотал Юрий, пододвигая стул к раковине. Удивительно, как трое рослых мужчин уместились в такой небольшой ванной. Макаров жестом пригласил Прайса сесть, прежде чем взять его за подбородок и оглядеть с обоих сторон, приподняв немного. Его бледные пальцы были на удивление тёплыми - Джон предполагал, что все будет наоборот. Как у хладнокровной рептилии. Он почувствовал, как его подбородок снова наклонился вперёд, в исходное положение. — Ты хоть умеешь стричь бороду-то? — спросил Прайс. — Я постараюсь не срезать ее, — усмехнулся Макаров. — Прекрати болтать, Прайс. Иначе, я тебя порежу. Нечаянно. — Только не трогай мои баки. Это моя лучшая часть. — Посмотрим. По окончании всего процесса, Джон мог с полной уверенностью заявить, что это были самые худшие в его жизни стрижка и бритьё. До того, как его схватили, он был единственным, кому разрешалось прикасаться к его же бакенбардам - хотя Макмилан бесупешно пытался заставить сбрить этот его кошмар. Много лет назад. Макаров взял расческу и с серьезным лицом провел ею по растительности на лице Джона. Он чуть не вздрогнул от силы, которую тот приложил к своим движениям, жалея о том, что его персональный набор для ухода за бородой остался на базе "Манас". Соуп часто шутил, что они с Прайсом могут запросто открыть свой магазин средств по уходу для мужчин. Хотя лицо его в тот момент было спокойным, даже мечтательным. Хотя триммера не было, Макарову удалось обойтись машинкой для стрижки, подправив пропуски потом ножницами. После он нанес крем для бритья по границе баков Прайса и на нижней челюсти. Это было слишком интимно, чтобы Джон чувствовал себя комфортно. Юрий открыл кран, и Прайс перевел взгляд на воду, не желая смотреть Макарову прямо в глаза. Закончив с бритвой, Макаров взял бальзам после бритья. — Я чаще пользуюсь лосьоном, — произнес Прайс. — Лосьон, потом бальзам. — Это Юрия, — ответил Макаров. — Его кожа слишком чувствительна для лосьона. Уши Юрия покраснели и он угрюмо посмотрел на Макарова. Когда они закончили, Макаров ухмыльнулся и, наконец, позволил Прайсу встать. Джон внимательно осмотрел работу этого человека в зеркале, в целом было нормально. Немного коротковато, немного неровно и очень по-дилетантски, но гораздо лучше того, что он ожидал от заточения в ГУЛАГе. Но одна мысль точила его мозг, и он становился таким же угрюмым, как Юрий - он все ещё не был уверен в планах Макарова на него. Не был уверен и старался об этом много не думать. В основном, мысли его занимал побег. Когда он вернулся в камеру, опять пропустив обед, Анатолий посмотрел на его лицо, подбородок и вопросительно заглянул в глаза. Спустя пару мгновений, глаза паренька загорелись подозрением. — Я не стукач, — прямо сказал Прайс, матрас под ним смялся, когда он сел. Заметив, что Анатолий все ещё немного насторожен, он пояснил. — Моя родственная душа - ультранационалист. Засучил рукава и опёрся руками о бедра. — О нет, — поморщившись протянул Анатолий. — Не стоит беспокоиться о том, что я дезертир, или стукач, или предатель, — криво улыбнулся Прайс. — Я не из тех, кто бросает все ради взаимной ненависти. — Может быть, он перейдет на сторону лоялистов? — предположил Анатолий, выглядя растерянным. Вероятно, это был один из худших случаев родственной души, которые он когда-либо знал. Джон покачал головой. — Никаких шансов ни у кого из нас. Мы слишком верны противоположным идеалам. Для Макарова стало обычным делом появляться в пять вечера во дворе и бросать мешочек с насекомыми. Закончив кормить Рокки, Прайс перекидывал тряпицу обратно мужчине. Игра. С большими ставками. Прайс чувствовал нарастающую тревогу, которую не мог объяснить. Не похоже было, что это происходило от присутствия Макарова, хотя своими действиями тот добавлял больше дров в топку опасений. На одной из встреч, Макаров неожиданно спросил: — Твой отец не мог выполнить желание твоей матери? — О чем это ты? — Прайс правда удивился. — Второе имя. — Учитывая, что он умер раньше ее, то нет, не мог, — протянул Джон. — Какая-то строительная авария. Слышал, что компания ввела новые правила безопасности в результате инцидента. — Правила техники безопасности написаны кровью, — сказал Макаров. — Как и история. — Верно, — ответил Прайс, задумчиво почесывая макушку птицы. — Если ты хочешь свои книги назад, то они в камере. Но я уверен, ты уже в курсе. — В таком случае, Прайс....— Макаров замолчал, прислушиваясь к наушнику в его ухе. Раздражение мелькнуло на его лице, он бросил несколько резких команд на русском в свою гарнитуру и взглянул на Джона, все ещё гладящего Рокки под своей курткой. Потом просто повернулся и быстро ушел. Это был последний раз, когда Прайс видел его и Юрия за неделю. И хотя неделя не так уж длина, если смотреть на нее в календаре, это была неделя, которая будто прибавляла по два часа сверху на каждый обычный. Время тянулось, еле плелось, как будто зимние холода заморозилии стрелки часов, а вместе с ними и само время. Именно после той их встречи, тревога Прайса наконец воплотилась в жизнь. С самого первого допроса его не пытали, что было весьма странно, ведь он был членом SAS и принимал участие в смерти Захаева. Именно, в эту ночь, когда они с Анатолием обменивались историями о неудачах новичков, раздался громкий крик из-за двери. — К стене! "К стене!" Окрик прервал их разговор и испугал Рокки, который сидел на кровати. Прайс, узнав эти слова, с большой неохотой встал и повернулся лицом к стене. Прошел всего час после ужина - восемь вечера. Это был первый признак того, что распорядок дня нарушен. Вторым было то, что его повели в подвал. Он чувствовал ствол винтовки упарающийся ему в спину. Когда они остановились, звук открывающейся металлической двери прозвучал зловеще. Запах внутри, где бы они не находились, был резким, удушливым от вони человеческой мочи, крови и экскрементов. Эта вонь запросто могла заставить свернуться стакан свежего молока. Достаточно, чтобы и у него скрутило живот. Его точно ждал допрос. Похоже, чутье не подвело. Он ожидал этого, с тех пор, как очнулся на холодных камнях, истекая кровью полтора месяца назад. В некотором смысле, это было почти облегчением. Ждать ведь невыносимо. Помимо повязки на глазах, на голову ему накинули какую-то мешковину. Прайс почувствовал, как его руки грубо схватили, быстро снимая наручники, чьи-то руки коснулись его куртки. Пора, подумал Джон. Он вывернул правую руку, чувствуя, как рука мужчины пытается удержать его, прежде чем врезать ботинком ему в колено. Следом он ударил другого охраника в горло свободной рукой, ослабив хватку. Звук болезненной рвоты пришел позже. Все это заняло пару секунд. Прайс успел сдернуть мешок с головы, прежде чем ему в шею с громким, резким треском вонзился какой-то предмет. Расплавленная лава, казалось, устремилась в мозг, в вены, глубоко в кости, горя и потрескивая, как вулканические камни. Жгучая боль, раскалённая добела. Когда он пришел в себя, то и не помнил, как упал. Чувствовал, как его пальцы дёргаются, его конечности бяли заблокированы не только охраниками, но и его собственным телом. Тело не слушалось, но тревога вовсю вопила в голове, чтобы он двигался, двигался, черт возьми. Воспользовавшись его тщетными усилиями, охраники снова накинули мешок и принялись безнаказанно раздевать его, морозный воздух обдувал его обнаженное тело. Мурашки по коже, волосы дыбом. Унизительно. Охраникам пришлось поднять его и толкнуть на металлический стул, ножки которого громко заскребли по каменному полу от силы толчка. Привязали его конечности к стулу чем-то вроде пластиковых стяжек. Обвязали веревкой поперек груди. Один из охранников ударил его по затылку, громко ругаясь. — Расскажи нам все, что знаешь! — прорычал ему в ухо хриплый голос. — Все. Сердце Прайса сильно стучало в груди, гоняя кровь, которая стучала в ушах так громко, что он чуть не пропустил слова следователя. — Сука, — процедил он. Внезапно его облили ледяной водой. Почувствовал, как к его шее, груди и члену крепят тонкие провода. Дрожь отвращения поднялась изнутри, он попытался вывернуться из рук в перчатках. — Ты просто западная собака, — прорычал голос. — Никто не придет за тобой. Здесь тебя никто не спасет. Ты никто. Сдайся. — Ваш лидер был бы счастлив научить меня этому, — прорычал в ответ Прайс, дрожа. — Выблядок позорный. Электричество включили. 1988. Ему было шестнадцать лет, расцвет юности. Конец разъема зарядного кабеля был перекручен так, что провода торчали из-под изоляции. Он пользовался этим кабелем пока тот не перестал работать, выпрямляя его в определенном положении каждый раз, когда надо было зарядить телефон. Однажды он несторожно схватил оголённые провода и его неслабо шарахнуло током. Это побудило тогда купить, наконец, новый кабель зарядки. Тот опыт был болезненным, но то, что происходило сейчас было намного, намного хуже. Он не мог удержаться - кричал. Его тело неконтролируемо дернулось на стяжках, те впились прямо в обнаженную плоть. Визжащая боль пронзила его, словно пчелиный улей поселился в его тело. Это длилось не более пяти секунд, но Прайсу казалось, что время медленно капает, как вода с его волос. — Пока не скажешь все, что нам нужно, напряжение будет повышаться. И снова разряд. Это было непрерывно. Он пытался выудить из памяти свое обучение SERE. Меня зовут Джон Прайс. Номер жетона 9051210. Капитан. Родился второго марта тысяча девятьсот семьдесят второго года. — Посмотри на себя! Ничтожество. — прорычали ему в ухо. — Грязная собака. Вот до чего дошла твоя служба. Единственная твоя ценость - быть сучкой командира Макарова. Меня зовут Джон Прайс. Номер жетона....номер жетона. Вспышка прервала его мысли. Запясться и лодыжки стали мокрыми. Вода или кровь? Вдруг ему в рот затолкали вонючую тряпку. Им пришлось буквально вырывать челюсть, чтобы открыть ему рот. Он и не заметил, что прикусил язык во время спазмов. Было больно, сука, везде. — Кто ваш командир? Какие ваши планы? Где ваша база? Агония от боли. Унижение. Временами невыносимая боль почти заставляла его открывать рот. Этот металлический стул, ка котором он извивался от боли, пронзеный разрядом. И все, что он помнил, что он не трус. И если бы он мог помочь, души отряда "Браво" нашли бы свой последний покой на британской земле, а не на русской. Потребовалось несколько минут, чтобы какая-то часть сознания Прайса вернулась в его мозг, когда контролируемые всплески электричества прекратились. Остальная часть, казалось, испарилась где-то по пути. Будто прошли годы, так это ощущалось. Охранники отвязали его от стула и грубо подхватили. Прайс чувствовал, что с ним обращаются, как с куклой, мышцы его все ещё сжимались и время от времени непроизвольно сокращались. Охранники попытались надеть на него наручники, но после нескольких тщетных попыток из-за его скованности, они с силой выпрями ему руки - Джон сжал челюсти на тряпке от последовавшей боли - и приковали к потолочным петлям. Мешок и повязка были внезапно сняты, он еле различал фигуры вокруг себя в полутемной комнате. Затуманено разглядел электрическую коробку и другие орудия пыток, такие, как молоток, плоскогубцы и гвозди. Ему не давали спать, не давали отключиться. Не было ни еды, ни питья, ни отдыха. Сначала он не мог спать из-за боли в мышцах и ожогов от проволоки. Тогда он не мог бодрствовать - он закрывал глаза и его тут же обливали ледяной водой. Тело его постоянно тряслось, в какой-то момент это стало его нормой. Когда последний раз он чувствовал себя нормально? Время, казалось, прыгало и прыгало. Либо волочилось, как крестьянин после тяжёлого рабочего дня. Может быть, он бредил. Иногда с него снимали наручники и снова сажали на стул, когда он падал, не в силах говорить от боли. Подвешивали после безуспешного допроса, и снова сажали. Только пару раз его кормили какой-то мало аппетитной кашей и водой. Оба раза он тут же все выблевывал обратно. Он перестал понимать, что они говорили. Разбитые губы, затуманенные глаза. Он обнаружил, что проваливается в болезненный сон, или пытается это сделать. На миг закрывал глаза, потом открывал их снова. Будто спал с открытыми глазами. Он видел вспышки света, галлюцинации. В какой-то момент он перестал видеть хоть что-то. Его трясли. Буквально несколько дней назад он бы схватил того, кто его тормошил и вырубил. Сегодня, все ещё лишенный сна, с сильными болями в мышцах, мыслями, далёкими от реальности, он держал глаза закрытыми. Поспать. Немного поспать, пожалуйста. — Прайс, — прошептал знакомый голос. Он с огромным усилием приоткрыл глаза, встретив встревоженный взгляд карих глаз Анатолия. Оказалось, он в своей камере, одетый. Ткань одежды зудела кожу. Неудобно. Он был укрыт дополнительной курткой, как импровизированным одеялом. — Вы не просыпались, — облегчено улыбнулся паренек. — Я беспокоился. Думал, как в прошлый раз. — Я не...— начал Прайс хриплым голосом, ему пришлось откашляться прежде чем продолжить.— Я так просто не сдамся. Было больно говорить после стольких криков. Горло было сухим, будто он проглотил пыльную бурю. Анатолий держал руку на плече Прайса, нервно перебирая пальцами. — Пленных вывозят, — сказал он. — Я слышу, как людей выводят по коридору. Я думаю, кого-то казнят. Кого-то отправят в трудовой лагерь. Затуманенный мозг Прайса пытался переварить сказанное. — Черт. Ты думаешь...тебя заберут с ними? — Да, — сказал Анатолий. Он все ещё нервозно шевелил пальцами. — Большинство заключённых здесь, лоялисты. Нас куда-то уведут. Я их сплочу. Попробуем сбежать. Возможно, это последний раз, когда мы видимся. Прайс взял нервную руку Анатолия, вспомнив, наконец, о чем-то. — Возьми это. Он полез под кровать и подхватил холщовый мешок, который Макаров забыл забрать в тот день, когда поспешно ушел. Вместе с мешком он взял одну из книг под кроватью, чтобы скрыть мешок от камеры наблюдения в углу комнаты. Отдал книгу с мешком Анатолию. Это отняло силы, он прикрыл глаза и чуть не вырубился, резко моргнув, он захрипел: — Сними шпагат с мешка, используй как удавку. Анатолий порывисто и неловко обнял лежащего Прайса, оставив что-то твердое в его руках. Джон украдкой глянул на вещицу - заточка, сделанная из бритвы и скотча. На боку была надпись "Свобода". — Тебе это нужно больше, чем мне, — возразил Прайс. — Я сделал две. Чем ещё заниматься на кухне? — подмигнул Анатолий. Он положил книгу обратно под кровать капитана, выпрямился. Глубоко вздохнул, выдохнул. — Как только охраники побегут к воротам, попытайтесь сбежать. Мы попробуем захватить ГУЛАГ. Глупые ультранационалисты сделали ГУЛАГ военной базой. Если не получится, я умру. — Держи разум холодным, — сказал Прайс онемевшими губами. — Я не знаю, что это значит, — улыбнулся Анатолий. — Но и вы тоже. Держите разум холодным. Это был последний раз, когда Прайс видел Анатолия. Когда двери камеры открылись, парень позволил себя обыскать и без сопротивлений ушел с охраной. Джон закрыл глаза, непреодолимое желание сделать это затмило все все остальные ощущения. Всего на секунду. Всего на секунду, с приливом всепоглощающей печали и перенапряжения, он позволил унести себя прочь. И всего на секунду, наконец, спустя три года, треснувшая плотина в его сердце рухнула, и он позволил себе оплакивать Гаса. Громкий и глухой звук снова разбудил Прайса. Со стен и потолка сыпалась пыль, а сам мир, похоже, перевернулся с ног на голову. Он сжал в руках заточку - заточку Анатолия - и нетвердо поднялся на ноги. Сунул ноги по очереди в свои ботинки и привычно затянул шнурки. Шарканье ног за дверью и окном. Быстрые шаги, крики по-русски. Прайс почувствовал, как сердце забилось ненормально быстро, и каждый удар отдавался в ушах. Наверное, это после разрядов тока. Или из-за его пошатнувшегося психического состояния. Джон все ещё чувствовал себя дизориентированным, как будто плавал и двигался в пространстве заполненом мягким желе. Чувствовал себя отвратительно. Тем не менее, преодолевая крики боли, исходящие от его сломленного тела, и бездонный голод, он встал под дверью своей камеры. Как обычно перед прогулкой или проверкой. Будто это не у него в кармане куртки лежала заточка. Когда дверь открылась, он ринулся вместе с ней, стремясь ударить входящего наотмашь. Человек, открывший ее, рефлекторно увернулся от удара и швырнул Прайса о стену. — Макаров, — прохрипел Прайс, внезапно поняв, кто это. Мужчина был одет в темный костюм-тройку без галстука. Его рубашка была расстёгнута на три пуговицы у горла, шарф накрывал плечи. Выглядел красиво, подумал отстранено капитан. Немного недосып на лице, но по сравнению с Прайсом сейчас, это было ничто. — Выглядишь так, будто тебя собаки драли, Прайс, — прокомментировал Макаров. Вспышка гнева. — Спасибо тебе за это, — рявкнул Прайс и замахнулся кулаком на Макарова, мотнув головой в бок. Он почувствовал, как хватка Макарова ослабла, и отодвинулся от стены. Макаров отразил удар, бросился на Прайса и повалил его на пыльный пол. — Я относился к тебе достаточно хорошо, несмотря на то, что ты убил героя России! — прошипел Макаров, закинув одну ногу через талию Прайса, оседлав его. Джон вывернулся, ногами отпираясь от пола, стараясь скинуть с себя мужчину. — Захаев был надеждой России! Человек действия, а ты потушил его пламя! — продолжил Макаров, ударив Прайса по лицу. Джон закрыл лицо руками. — Все, что нужно - это воля одного человека, чтобы изменить мир. Все, что нужно, это ещё один человек, чтобы убить этого человека. И несмотря на это, я не поднял на тебя руку, моя Родственная душа. Но ты - тупоголовый человек! — Я потушил одно пламя, — прорычал Прайс. — А сколько собирался потушить Захаев?! Сорок один миллион! Гребаный ядерный холокост!!! Сколько людей ты готов убить ради своего идеала, Макаров?! — Они отравили русскую землю и людей!!!! — Макаров подчеркнул свои слова ещё одним ударом. — У-у-у, вот это глобализация, — Прайс отразил удар. — Ну и что? Западная культура, возможно, и пришла в Россию, но и наоборот! Я читаю русские романы, черт возьми, а ты читаешь английские! — Это не тоже самое, — прошипел Макаров. — Правильно, ты гребанный мерзавец, потому что я не пытаюсь убивать мирных жителей! — рванувшись Прайс перевернул их обоих и теперь он оседлал Макарова. Ударил его в грудь без всякой силы. — И ты...! Боже...! Честно...как ты мог получать удовольствие от причинения вреда людям..? Тишина заполнила неподвижный воздух. Похоже, штурм прекратился. Прайс закрыл глаза, чувствуя себя побежденным. Вдруг почувствовал лёгкое прикосновение к руке. Он открыл глаза и увидел, как Макаров взял его за запястье, медленно двигал рукой без перчатки вверх, убирая рукав одежды, обнажая синяки и ссадины окрасившие загорелую кожу Прайса. Брови Макарова нахмурились. — Кто это сделал? — Твои следователи, — ответил Прайс, чувствуя, как пальцы Макарова нежно проводят по его метке души. — Не мои, — тихо произнес он, встретившись глазами с Джоном, голубые с разноцветными. — Но я, кажется, знаю чьи.