Враг моего врага

Вернёмся в прошлое. Поменяем местоположение. Тысяча девятьсот восемьдесят третий год. Иваново, Советский союз. Крупнейший город Золотого кольца с населением около четырехсот семидесяти двух миллионов человек. У города было много имён: Иваново, Красный Манчестер, Родина первого совета, Ивановка. Но самым главным и говорящим именем было "Город невест". Иваново был центром текстильной промышленности Российской империи, а затем и СССР после революции семнадцатого года, это означало промышленность. Промышленность означала фабрики. А с этими фабриками пришли и женщины, упорные, волевые, работящие; женщины, такие как собственная мать Владимира Макарова. Это была высокая, стойкая женщина с грубыми ладонями и отсутствующим большим пальцем на правой руке. Но лицо ее излучало доброту, маленькие гусиные лапки морщин у глаз и ямочки на щеках, появляющиеся когда она улыбалась. Она была набожной приверженкой православной церкви, несмотря на политику государства в отношении религии. Молилась каждое утро, вечер и перед каждым приемом пищи. Она так часто читала "утреннюю молитву" последних оптинских старцев, что Владимир, даже не видя написанного, выучил ее наизусть. Господи, дай мне с душевным спокойствие встреть все, что готовит мне наступающий день. ,,Господи, дай мне встретить все, что приносит мне грядущий день с душевным спокойствием" Дай мне всецело предаться воле Твоей Святой. "Даруй мне возможность полностью отдаться Твоей Святой воле" Во всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня. "В каждый час сего дня направляй и поддержи меня во всем" Какие бы я не получил известия в течении дня, научи меня принимать их со спокойной душой твердым убеждением, что на все святая воля Твоя. "Какое бы известие не достигло меня в течении дня, научи меня принимать его со спокойной душой и твердым убеждением, что все подчинено святой Воле Твоей" Во всех моих словах и делах руководи моими мыслями и чувствами. "Направляй мои мысли и чувства во все мои слова и чувства" Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой "Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано от Тебя" Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая. "Даруй мне обращаться с каждым членом семьи моей прямо и мудро, никого не смущая и не огорчая" Господи дай мне силу от утомления наступающего и все события в течении дня. "Господи, дай мне силы перенести усталость грядущего дня и все события, что в нем происходят" Руководи моей волею и научи меня молиться, верить, ожидать, терпеть, прощать и любить. Аминь. "Направь мою волю и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить. Аминь" С отцом Владимира она познакомилась в Палехе, в одном из своих многочисленных странствий, прослышав о знаменитых иконах( до семнадцатого года это были религиозные персонажи, сказания и прочие чудеса), которые писали художники, коих много было в этом городе. Это было в шестидесяти километрах от Иваново, население города было всего шесть тысяч шестьсот два человека. Он был полон красно-кирпичных домов с резными наличниками, красочными росписями на оконных ставнях, высокими соснами и старинными дубами, что росли вдоль крошечных проездов к вековым церквям. Владимир прожил полжизни в Палехе, полжизни в городе Иваново, пока в тысяча девятьсот восемьдесят девятом не уехал в Ленинградский государственный университет Хотя Владимир жил с матерью в городе Иваново - отец большую часть проводил в Москве по работе - они часто ездили в Палех, чтобы навестить деда, который утверждал, что он генерал-майор последнего царя, и бежал от Красной армии в это маленькое село. Дед показывал маленькому Владимиру свой аксельбант, орден Святого Владимира, Георгиевский крест и другие блестящие награды. Его деда Вася рассказывал истории, такие же красивые и вычурные, как лаковое искусство отца, истории пропитанные честью и героическими жертвами. Так же, как его мать и дед, Владимир был ярым православным христианином, был влюблен в идею религиозного возрождения и царя. И невзлюбил атеизм, что пропагандировал Советский Союз. Да, Владимир любил свою мать и очень восхищался дедушкой. Он сделал бы для них все, все что угодно. И так вышло, что в один ужасный морозный день, зимой восемьдесят третьего года, в возрасте тринадцати лет, он убил двух человек. Если бы вы спросили других детей, что за ребенок Владимир, они сказали бы, что он им нравится, но его никто не любил. Вот таким ребенком он был - был приветлив со всеми, но ни с кем не дружил. Ни с кем, разве что с Романом Золотовым, который сблизился с ним больше остальных. Позже, годы и годы спустя, таким близким другом, как Роман, станет сирота и рецидивист по имени Юрий(без фамилии) — Привет, братан(привет, братан), — скажет Владимир в один из дней. — Знаешь что? И он хвастался перед Романом дедушкой, хотя тот строго настрого запретил это: никогда, слышишь, никогда не выноси из дома информацию, ничего, понимаешь, внучок(внук)? Но Владимир ничего не мог с собой поделать. По наивности своей, он был уверен, что Роман оставит это между ними. Роман был единственным ребенком Григория Золотова, разведённого купца средних лет, который так и не женился повторно. Роман все рассказывал отцу, и конечно же поведал о том, чем поделился с ним Владимир. На следующий день старший Золотов выждал и загнал Владимира в угол. — Дела твоего дела идут хорошо. Если ты завтра принесешь мне двести рублей, то пожалуй, я не донесу властям о твоём дедуле. Оставлю вашу семью в покое. Всего двести рублей, будь любезен. Роман ничего не знал об этом, когда Владимир рассказал ему о встречи с его отцом. Он чувствовал себя преданным. Поэтому за час до велопрогулки Золотовых по парку(который, как он убедился, был пуст в тот день), полил тротуар водой. Он превратился в лёд и заставил отца с сыном сильно упасть. Был у них в школе дурачок и хвастун по имени Ваня, который притащил однажды пистолет Макарова. Вот из него Владимир и выстрелил обоим в голову. Не почувствовал тогда сожаления. Словно ледяной холод того дня проник в его сердце и душу. Он бросил пистолет на их остыаающие трупы и вернулся домой к улыбающейся маме, которая встретила его словами: — Солнышко мое, как твой день прошел? В тот день Владимир резко спросил: — А что если я не нравлюсь своей воторой половине? — Ох, Вовочка, — ответила мама,— ни одна родственная пара не любит друг друга по началу. Но Бог вылепил тебя и твою вторую половинку из одной глины, и это самая крепкая связь из всех. Береги её, и она будет дорожить тобой. — Но папа тебя не любит, — Владимир был расстроен. — Твой папа, знаешь...— начала его мама, Владимир мог видеть, что она подавлена тем, что его отец не сможет вернуться домой в канун Рождества из-за наплыва заказов. — Все равно, — мама улыбнулась.— когда он возвращается, то радует меня, просит прощения. Заботится по-своему. Но. Думаю, твоя вторая половинка оценит, если ты сделаешь для нее, больше чем твой папа сделал для твоей мамы. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году со слезами матери и неловким похлопыванием отца по плечу, Владимир отправился и университет, чтобы пройти подготовительные курсы по медицине, с планами поступить в ветеринарную школу. Затем, после первого курса, он был призван в советские сухопутные войска. И домино посыпалось - Военная академия им М.В.Фрунзе, девяносто восьмая гвардейская воздушно-десантная дивизия ВДВ, первая чеченская война в составе спецназа. Родители поддерживали его весь путь, несмотря на то, что он бросил учебу в пристижном университете. Потом расследование ООН. Несколько раз всплывали слова "рейды по зачистке". Он был демобилизован из вооруженных сил в тысяча девятьсот девяносто четвертом году. В некогда ласковой улыбке матери теперь присутствовал оттенок страха, хотя отец и дед гордились им по-прежнему. Он восхищался дедом, неоднозначно относился к отцу, но единственной, кого он любил, была его мама. И хотя отношения их с годами становились натянутыми - он не разговаривал с ней с тех пор, как присоединился к ультранационалистам в девяносто пятом - он по-прежнему хранил каждое ее слово в уголке своего сердца, которое не застыло за эти годы А потом, конечно же, был капитан SAS Джон Прайс. О, как он ненавидел этого человека и его отвратительную шляпу. Какое-то время Макаров держал при себе фотографию отряда САС на базе ультранационалистов в Каркошоне. Позаимствовал ее у того, кого звали Гас. Когда его метки проявились, он оставил наблюдение за Прайсом своему давнему другу Юрию, единственному, кроме Виктора, кому мог доверить присмотр за своей родственной душой. Пришлось поменять направление и мысли, после первого осознания. Мама, ты сказала мне, что встреча с моей родственной душой перевернет мир с ног на голову. Ты говорила мне, что мы слеплены из одной глины. Мама, ты никогда не говорила мне, что он будет моим врагом. В первую ночь, когда он нашел свою вторую половину, он вышел и отправился прямиком на двор ГУЛАГа, там был их тир, наспех сделанный. Он стрелял по фанерным мишеням, слушая знакомы звук выстрелов своего оружия. Дуло разгорелось после первых нескольких выстрелов. Стрелял только в голову мишени. Руки онемели от резкой отдачи. Снова и снова, пока не швырнул свой драгоценный пистолет в изрешеченный в центре и подобии головы макет человека, отчаянно закричал и упал на колени в подзамерзшую грязь. Затем он достал из куртки под бронижилетом Георгиевский крест своего дедушки. Когда он впервые присоединился к ультранационалистам, его дед был рад и полон надежд, вручил Владимиру именно это награду, на удачу. — С нами Бог, — провозгласил его деда Вася и добавил. — И Бог с тобой. Деда Вася, что бы вы сказали, если бы узнали, кто моя вторая половинка? На этой слегка обледенелой земле Макаров некоторое время размышлял на свои следующим ходом, разглядывая выгравированные линии на награде. После этого он провел следующие несколько дней, проверяя мониторы в диспетчерской. Нужно было выяснить, почему Бог дал ему именно это человека как родственную душу. Пришлось выяснить, что делало их похожими, а что разными. Первое его наблюдение: Джон Прайс был очень упрямым человеком. Хотя в системе камер не было звука, Макаров мог сказать, что доктор был расстроен ответами его второй половинки. Он знал повадки и привычки Юрия, как свои пять пальцев и мог сказать, что из-за Прайса тот перешёл на автопилот. Юрий делал так иногда. Может быть, чаще за последние несколько лет, как будто огонь его погас, оставив только угли и сажу, питающие его татуированное тело. Второе наблюдение: капитан Джон Прайс был стойким человеком. Хотя он не был у мониторов во время происшествия, Юрий сообщил ему, что заключённый по имени Сергей Оболенский пытался изнасиловать его вторую половинку. Макаров и ненавидел, и восхищался капитаном. Ещё больше, посте того, как перемотал и просмотрел записи с камер видеонаблюдения. — Почему ты не заметил пропажу ручки? — усмехнулся Макаров Юрию. — Ты уверен, что ты бывший спецназовец? — А ты? — угрюмо пожал плечами тот. — Он ударил тебя головой, хоть и был связан. Да, Макаров ненавидел Джона Прайса. Но никому, кроме него, не разрешалось прикасаться к его второй половинке. Итак, он вышел из клиники, где Сергей Оболенский лежал на носилках на полпути к смерти, и позаботился о том, чтобы он закончил путешествие. Он не мог объяснить увлечение этим человеком. Может быть, это была та самая лихорадка, о которой говорила мама, которая охватывает родственные души, когда они впервые встречаются. Его мама и папа, по ее словам, почувствовали это. Но опять же, он уверял себя, что это не так. Может быть он смог бы, как то привлечь, или вызвать симпатию у своей второй половинки. К сожалению, Джон Прайс был таким упёртым западным человеком, что мамин совет дарить цветы, был бы не выполним, однозначно лишним. Поэтому вместо этого, он выбрал три книги на английском языке в местном книжном магазине. Но прежде, чем дарить, прочел их. Макаров был преверженцем искусства. Но также был поклонником рационализма. Третье наблюдение: капитан Джон Прайс не был категоричным противником всего русского. Капитану удалось подружиться с другим заключённым в камере; Макаров не мог вспомнить имя паренька. Капитан был доволен своим новым другом. В свободное время, которого у него предостаточно, его вторая половинка читала выбранные Макаровым книги, в том числе и о Российской империи. А теперь остальные краткие наблюдения, от него и от Юрия: капитан Джон Прайс без колебаний сопротивлялся (см первое наблюдение). Ему нравилось выходить на улицу. Похоже, Анатолий ему нравился (так звали этого шугливого мальчишку, который не продержался бы и минуты в комнате для вопросов). Он не любил Виктора. Он знал о рыбалке невероятно много ( об этом Юрий узнал, когда нашел газету о рыбаке, который поймал шестандацикилограммовую треску). Ему нравилось поучать ( об этом Юрий узнал сразу после вопроса о рыбалке). Он ел быстро, навык, который приобрели многие военные. Он также очень быстро принимал душ, будто бы все, что он делал поставлено на таймер. — Он интересуется твоими планами на его счёт, — сообщил Юрий через день после того, как контак Волк снова кинул его, отчего Макаров в ярости отшвырнул телефон. Люди ненадёжные. — Какие планы? — усмехнулся Макаров. Он и сам не знал, как поступить в этой ситуации. Временами он действовал импульсивно, а в остальное время избегал любых взаимодействий. — Может тебе стоит поговорить с ним, — вздохнул Юрий. — Иногда мне кажется, что я его родственная душа. Так Макаров и сделал. Случилось это тогда, когда его родственная душа нашла раненую горную куропатку. И Макаров, помня о своей страсти к птицам - планировал стать орнитологом ещё в девяностом, до того, как трепет войны подпитал его кипящий дух - переключил разговор на птицу. Затем его импульсивность и соперничество увлекли его. Мой гусёнок, иногда ты думаешь слишком много, а иногда очень мало. По началу Макаров считал, что Прайс и он - диаметрально противоположные силы. Нечего сравнивать, все на контрасте. Но, как оказалось, он и Джон были гораздо более похожи, чем он предполагал изначально. Ни одни из них не отступит перед вызовом. Оба временами стратеги, а другое время управляемые инстинктами. Оба эгоистичные засранцы. Спецназ своих стран. Выкованные в боях, сделанные из стали, острые, как бритвы и всегда готовы к бою. Верные до греха. Его родственная душа был его врагом, и он был грозной легендой среди сил специального назначения и разведывательных сообществ. Меньшего и не стоило ожидать. Самым большим препятствием было то, где лежала их лояльность друг к другу. Прайсу удалось сбить с толку Захаева, единственного человека, которым Макаров восхищался, кроме своего деда, а может даже и больше. Если подумать, то может это Прайс и застрелил Имрана. Возможно, это был один из членов его отряда - может, американец, старший сержант Григгс. Сержант Мактавиш. Он знал, что рационализирует. Но чтобы утолить жажду мести, ему требовалась жертва, и этой несчастной душой был Джон Мактавиш и ЕГО родственная душа. Но убьет их обоих и позволит жить своей второй половинке. Он также знал, что его родственная душа была высокопоставленным сотрудником британского правительства и что было бы благоразумнее получить от него информацию. Но он, похоже, не мог решиться. Он качался, как маятник от - лучше пусть другие причинят вред моей половинке для общего блага, чтобы никто не трогал мою родственную душу. До - только мне разрешено причинять ему вред, я не должен ему вредить. Поэтому во всех этих метаниях, он приостановил свои действия. Неделю, месяц, потом полтора. И Виктор заметил. — Виктор, друг мой, — сказал Макаров, — Я знаю, что это вы инициировали допрос. Они стояли в кабинете надзирателя, в том месте, где проходил первый допрос Прайса. Тусклый свет мерцал над головой, подчёркивая тени на высоких скулах и запавших глазах мужчины, которому был задан вопрос. Виктор прислонился к столу заместителя начальника тюрьмы Василия Жукова, скрестив руки на груди. Взгляд Василия метался между ними, не мог сосредоточиться на документах на столе. — Да я, — признался Виктор. — Я сделал это на благо партии, потому что ты не стал. — Забываешься! — прошипел Макаров, ударив кулаком по столу рядом с собой. — Сомневаешься в моей преданности партии?! Я для партии пожертвовать всем! Василий снова уткнулся своим черно-стним лицом в бумаги. Похоже, ему не хотелось повторного избиения Виктором, по приказу Макарова, всего несколько часов назад. — Нет, я не сомневаюсь в вас ни в чем, кроме вопроса о вашей родственной душе. Это нужно было сделать. — Мы с Юрием единственные, кому разрешено одобрять приказы такой важности. Не испытывай меня больше. Не смей сомневаться во мне. После этих слов Макаров протянул Виктору папку, тот глянул на него, после утвердительного кивка пролистал содержимое. — Это слишком рискованно даже для вас, — прокомментировал Виктор, но глаза его лихорадочно заблестели. А потом Макаров ушел, не наказав Виктора за его приказы. Он сделал то, что сделал бы сам Макаров, не будь Прайс его родственной душой. Он не мог винить этого человека за это. На следующий после боя и подавленного штурма день, Макаров посетил Джона Прайса в его камере. Василий приостановил работу во дворе, но сохранил рабочие места, правда с новыми рабочими. Прайс двигался с осторожностью, которую пытался скрыть, и вел себя, как обычно, будто ничего не произошло. На неподготовленный взгляд могло показаться, что он в полном порядке. Но Макаров был наблюдателен. — Так что случилось с телами заключённых? — спросил Прайс уныло, прежде чем тот успел открыть рот. — Телами? — Ты понял. Со вчерашнего дня, — выдохнул Джон. — Ты их сжигаешь? Или хоронишь в общих могилах? — Ах это, бунт, — ответил Макаров. — Интересуетесь кем-то из них? — Не язви, — усмехнулся Прайс, но снова помрачнел, казался усталым. — Я просто хочу кое-что проверить. Ах. Его молоденький сокамерник. Пацан, Анатолий. Лично Макарову было все равно. Но Прайс выглядел, как неизлечимо больной, будто бился без надежды. И Макаров уступил. — Это война, — сказал Макаров после того, как он приказал Юрию и ещё одному охранику сопровождать Прайса за пределы ГУЛАГа. Когда ему сняли повязку, Прайсу пришлось быстро моргнуть, чтобы привыкнуть к яркому свету. Двадцать или тридцать тел лежали рядком под солнцем, все цвета слоновой кости, изможденные и вонючие. Среди них были и ультранационалисты. Сразу за ними возвышалась громадина ГУЛАГа, а впереди спокойный океан, сверкающий и плескавший редкой рябью. Сбоку тянулся ответный утес с пятнистой зеленью на почве и скудными кусочками растительности. Несколько солдат-ультранационалистов раскапывали братскую могилу. На группу они не смотрели. — Я в курсе, — тихо сказал Прайс, напрягая широкие плечи. Юрий и другой охраник следовали за Прайсом, когда он осматривал тела. Было тихо, только кряхтение солдат-млгильщиков и шелест волн. Белоплечий орёл, определил Макаров, выдал серию свистящих звуков, паря над ними. Прайс остановился, закончить осмотр. Затем он вернулся к Макарову, руки за спиной, голубые глаза соответствовали линии горизонта. — Остальных будут ловить на блокпостах, — сказал Макаров. Было ясно, о чем думал Прайс. После слов Макарова что-то в нем ожило, как поникшая в пустыне трава, встречающая первый сезонный дождь. Да, несколько лоялистов сбежали. Они застали солдат врасплох и угнали из автопарка два ГАЗ-2975. Некоторые украли форму из кладовой. Но большинство либо не выжило, либо все же было доставлено в пересыльный лагерь на крытых брезентом грузовиках. — Если... вы увидите парня по имени Анатолий Ворошилов, — медленно начал Прайс, глядя на океан. — Сто семьдесят пять сантиметров, голубые глаза. Вы можете его пощадить. Они оба знали, что Анатолий вряд ли выйдет из плена живым. Он хоть и был трусливым, но при малейшей возможности превращался в бойца. И если он попадется, любой солдат-ультранационалист, не колеблясь, пристрелит бы его. — Он не представляет угрозы, — продолжил Прайс. — Он никто. Но он молод, всего двадцать лет, он может пригодиться. Макаров считал это бесполезным. Не понимал, почему Прайс заботится о пацане, которого знал всего полтора месяца - казалось очень глупым. Но все равно ответил. — Если я буду присутствовать...я избавлю его от казни. Но если он пробует что-то сделать, его без колебаний убьют. Потом добавил. — Милосердней было бы дать ему умереть. Прайс расслабил плечи. Они стояли рядом и смотрели на океан. Потом - и это происходило медленно и мягко - он положил голову на плечо Макарова. Это ошарашило его, он замер. Давненько к нему так не прикасались. В некотором смысле это имело значение. Макаров никогда не краснел, но его метка вдруг стала теплой. Как солнце, низко висевшее в небе. Мама, эта лихорадка сожрёт меня заживо.