Враг моего врага

Хотя они находились ближе к конспиративной квартире, чем к военной базе ультранационалистов, пилот вместо этого полетел на последнюю, сделав крюк, чтобы оказать надлежащую медицинскую помощь раненым. Когда они приблизились к четвертой гвардейской военной базе, Прайс смог разглядеть, что это был внушительный военный лагерь — самый лучший ультранационалистический, который он видел до сих пор - не то, чтобы он видел их много - состоящий из десятков мятно-зеленых сборных бараков высотой около двух этажей. Некоторые из них все еще строились; остальные были новыми. Толстый слой снега покрыл тренировочные поля и сторожевые вышки, ярко-красные флаги ультранационалистов развевались на ветру. Это были вызывающие обморожение минус двадцать градусов, от которых два слоя одежды Прайса делали все возможное, чтобы защитить его там, в горах. Слой синего цвета пропитал пейзаж. Окруженный великолепными вершинами, врезающимися в небо. Лагерь располагался в столице Цхинвальского региона. Разноцветные жилые здания возвышались на фоне мощеных грунтовых дорог на окраине, машины были припаркованы в стороне. Яркие точечки света, изобилующие, как звезды в наступающей ночи. Как только они приземлились и задние двери открылись, позволив тусклому свету осветить их фигуры, Юрий приказал охранникам в балаклавах, которые приветствовали их, достать пару наручников. Заметив это, Макаров спросил: — Ты все еще хочешь быть заключенным? Прайс бросил на него равнодушный взгляд в ответ. — Нет, но я действительно хочу когда-нибудь в своей жизни снова ступить на территорию Британии. — Ты не можешь продолжать это представление до конца своей жизни, — ответил Макаров, вставая с каталки. Он глубоко вздохнул, сжав челюсти от последовавшей за этим боли. — В конце концов, тебе придется выбирать. — Я хорошо осведомлен, — Прайс сжал переносицу, чувствуя, как все сжалось в груди. Поджал губы. — Но мы продолжим этот полезный разговор позже. Юрий бросил на него противоречивый взгляд, когда Макаров снова повернулся, чтобы отдать приказы солдатам ВДВ. В его глазах были немые вопросы. — Я тоже не забыл твоих слов, — сказал Прайс Юрию, положив руку ему на плечо. — Мы тоже поговорим. Позже. — Конечно, — ответил Юрий, едва заметно кивнув. Холодный металл снова лег на руки Прайса с металлическим щелчком. Какая, блядь, ностальгия. Довольно вызывающе Юрий изобразил подобие улыбки, и подтолкнул его вперед. Прайс закатил глаза на его выходку. Солдаты ВДВ отсоединили каталку от каркаса вертолета и выкатили ее в медицинский центр, который находился справа от того, что, по-видимому, было административным зданием. Внутри центра было тесно, стены из ели, выкрашенной в белый цвет, кровати отделения неотложной помощи были разделены плотными занавесками, которые свисали с реек, прикрепленных к потолку. Непрерывный звуковой сигнал с мониторов пациентов наполнял атмосферу. По одному, начиная с Макарова, раненым оказывалась помощь, за исключением Прайса и Виктора, которые сидели в комнате ожидания в окружении свиты охранников базы. Виктор читал газету, которую взял с журнального столика, насмешливо прищурившись. Когда Макаров появился снова, он сказал им обоим: — Когда они закончат с Юрием, мы уйдем. — Только ты, я, Юрий и он? — спросил Прайс, кивком подбородка указывая на Виктора. — Да. Лев останется здесь до тех пор, пока снова не станет мобильным, и Кирилл будет с ним. Матвею делают операцию — оскольчатый перелом обеих ног. В зависимости от времени заживления он будет отправлен в реабилитационный центр или домой. Прайс кивнул на это и откинулся на спинку стула, чтобы поиграть в ожидание. Макаров легко сел рядом с ним, поморщившись. — Как твои ребра? — спросил Джон. — Сломаны, но это заживет, — ответил другой мужчина, на виске которого выступила вена. Явно был зол. — Нам повезло, что мы вообще остались живы. В подобной ситуации, с вертолетом, обычно никто не выживает... эти гребаные дебилы (гребаные дебилы /ебанутые дебилы), когда я узнаю их имена, они пожалеют, что не могут заползти обратно в дырку своей матери. ...Тогда ладно. Похоже, Макаров собирался сделать именно это, когда он внезапно встал и кивнул охранникам. Половина из них последовала за ним к двери, в которую ворвался морозный воздух, прежде чем она снова с грохотом захлопнулась. Когда Юрий наконец закончил, Макаров вернулся, чтобы забрать их. Он и Прайс, Виктор и Юрий, а также их сопровождающие водители и охранники сели на три отдельных УАЗ-3151s — вездеходных легких внедорожников 4x4 - чтобы начать свое путешествие по Транскавказской военной трассе, свернув в сторону как раз перед тем, как они достигли Рокского туннеля, который вел непосредственно в Россию. Прайс быстро понял, почему они могли брать только LUVs. Дорога представляла собой небольшую колею, петляющую между деревьями заснеженного леса, как река, текущая по пустыне. В одних местах несуществующий, в других опасный; петляющий и натыкающийся на отвесные горные утесы. Туман, окутывающий вершины. Захватывающие дух пейзажи, но холодно. В последнее время он всегда был чертовски замерзший. Когда они наконец добрались до конспиративной квартиры, снаружи было темно. В тусклом свете луны вырисовывался силуэт домика в стиле хижины, окруженного вертикальными дощатыми заборами. Еще дальше находилось нечто, похожее на лодочный сарай на краю огромного озера, а еще дальше мерцали огни цивилизации. Ощущался не столько как безопасный “дом”, но как надежное поместье. Уазы припарковались сбоку от сторожки. Виктор пошел включить генератор и воду, в то время как Юрий подозвал Макарова и Прайса и начал доставать брезентовые вещевые мешки, которые они захватили с собой с базы. Керосиновая лампа, которую держал поблизости охранник, освещала их окрестности. — Это самое близкое к дому место, которое вы увидите у Владимира, — объяснил Юрий Прайсу, когда остальные охранники последовали за Макаровым в здание. Он снял с Прайса наручники. — Это его главная конспиративная квартира. — Довольно большой и бросающийся в глаза дом для конспиративной квартиры, — заметил Прайс. — Здесь неподалеку есть несколько таких домиков, — ответил Юрий. — Хотя внизу есть деревня Сент-Дзантемир (Святой Дзамбег), названная в честь осетинского православного монаха, она маленькая и уютная. Но из-за того, что это такая сельская местность, дороги не так хорошо заасфальтированы, и иногда электричество, вода или интернет не работают. Или все сразу. Владимиру и Виктору нравится подсчитывать, как часто они выходят из строя — как будто каждый день крутят колесо викторины несчастья. — Мило. — По крайней мере, здесь они не ощутили жестокого прикосновения войны, — вздохнул Юрий. Он передал сумки охраннику, обменяв их на лампу, которую поставил на землю. Когда охранник ушел, возле машин остались только Юрий и Прайс, над которыми нависла чернильно-черная сетка, освещенная лунным светом. Свежий воздух покалывал обнаженную кожу; на заднем плане стрекотал сверчок и шептал ветер в деревьях. — Юрий, чего ты на самом деле хочешь? — спросил Прайс, поднимая воротник от ветра. Оранжевое сияние пламени лампы смешивалось с тенями на лице Юрия. Мужчина сделал паузу, сжимая и разжимая ладони. — Я не уверен, какой ответ ты ждешь. Но я отвечу так: с тех пор, как я был ребенком, я входил во всевозможные тюрьмы и выходил из них. Деньги были Богом. Охранники и надзиратели за решетками были хуже, чем те, кто находился за ними. Я вступил в эту партию, когда Захаев все еще возглавлял ее, потому что верил, я помогаю вступить в новую эру России, что новое правительство решит проблему коррупции. Я был молод и чересчур патриотичен. Таким же был и Владимир. При Захаеве мы сблизились... стали братьями по оружию. Он огляделся, проверяя, что поблизости никого нет. Понизил голос до едва слышного шепота. — Площадь Пикадилли. Взрывы в Казахстане. Роб Миллингтон. Это был все Владимир, с помощью Виктора. И Захаев — он ограничил эти действия только тогда, когда началась эта гражданская война. Не из сочувствия, а чтобы сосредоточиться на войне. Все стало еще хуже, когда Владимир официально вступил во владение. У меня были сомнения после Пиккадилли, но... Юрий замолчал. —...Ты же на самом деле не хочешь его смерти, не так ли? — догадался Прайс, проводя рукой по подбородку. Задумался. — Ты можешь презирать его действия, его идеалы, но ты не хочешь его убивать. — Он помолчал. — Полагаю, это обьединяет нас двоих. — Твоя способность читать людей впечатляет, — вздохнул Юрий. — Нет, я этого не сделаю. Я думал об этом. Но трудно предать человека, которого ты знал почти два десятилетия. Я думал, что, возможно, смогу повлиять на него. Я много раз говорил ему, что не согласен с его действиями — что я был солдатом, а не отнимал невинные жизни. Может быть, это сработало, может быть, могло быть и хуже… Я сомневаюсь, что когда-нибудь узнаю. Но потом пришел ты. — Я помню, ты что-то говорил об этом. — Да. Поверь мне, он все еще ненавидит Запад, — продолжил Юрий. — Но с октября он не говорил со мной ни о каких новых взрывах. Только недавние сражения. По крайней мере, пока нет. — Вот почему ты хотел, чтобы я вернулся, да? — спросил Прайс, наклонив голову. Руки скрещены. — Все еще хочешь получить этот пост в правительстве, если ультранационалисты победят, без чувства вины? Юрий в костюме, как политик? На самом деле не мог себе этого представить. — Да. Я обязан тебе своей полной честностью. Я знаю, что война меняет людей, я почувствовал это на собственном опыте. Ни одна рука не остается чистой на поле боя, — признался Юрий. — Жестокость. Туман. Я не чистоплотен и не претендую на то, чтобы быть таковым. Я знаю, что и ты тоже. — Ты прав, — тихо сказал Прайс. — Но даже в этом случае, я считаю, что есть границы, которые вы не должны пересекать. На войне и в мирное время. По этим линиям топтали до тех пор, пока они не исчезли где-то в снегу. Перемен. Это то, чего я хочу. То, во что я верю, может случиться. Даже если на это уйдут десятилетия. Прайс считал, что Юрий был очень оптимистичным молодым человеком. Глядя вперед, на какую-то размытую стойку ворот. Хорошо. Единственным фактором, который определял, были ли его идеалы тщетными или стоящими, был результат. Он решил похлопать Юрия по плечу. Поджал губы. — Полагаю, я также обязан быть с тобой полностью честным. Я... — Вы двое, — позвал Макаров из открытого дверного проема домика, его лицо было в тени уютной подсветки. — Если вы хотите продолжать мерзнуть на улице, особенно ты, Прайс, тогда будьте моими гостями. Но все уже устроено. — Я просто провожу время со "своей'' родственная душа, — саркастически ответил Юрий. “Я просто провожу время со "своей" второй половинкой”. — Какая жалость, — в тон ему ответил Макаров. — Я поцеловал твою родственнуя душу раньше, чем ты. “Какой позор. Я целовал твою вторую половинку раньше, чем это сделал ты.” — Разлучник. Юрий еще раз взглянул на Прайса, который пытался расшифровать их разговор, прежде чем они оба направились внутрь с лампой. — Мерзавец. В главной комнате были сводчатые потолки, которые примыкали к наклонным окнам с четырьмя стеклами. Настенные бра были встроены по всей длине деревянных панелей, а лестница вела на второй этаж с балконом, где на деревянных столах стояли компьютеры и радиоприемники. Другой комплект оборудования располагался прямо под балконом, на мощеном полу. Ковры, картины и, как ни странно, таксидермированные оленьи головы украшали главную комнату. Складные столы стояли посреди сводчатого помещения. На них были разбросаны папки и документы на русском языке. Четверо охранников, которые сопровождали их, были с Виктором, который просматривал какие-то папки возле двери. Рядом стояла подставка для обуви с тапочками. Макаров повел Юрия и Прайса вверх по лестнице и в конец коридора. Они прошли мимо нескольких традиционных картин с изображением природы и настенных стендов для демонстрации оружия. У Юрия была своя комната, выходящая окнами на ту, которую делили Макаров и Прайс. Внутри последней, рядом с жалюзи и радиатором, на встроенных ножках стоял ЭЛТ-телевизор. Несколько банковских коробок стояли рядом с шкафом, прямо у кровати. Металлический шкаф для хранения документов справа от ванной. Персидский гобеленовый ковер висел на дальней стене. Ничего неуместного. Выглядел не обжитым. Прайс чуть не застонал вслух, когда сел на офисный стул прямо перед письменным столом. Не осознавал, насколько он был взвинчен, пока не расслабился. Мышцы протестующе скрутились. Желудок проваливалился внутрь. Христос. Комментарии старика Соупа действительно попали в точку. Макаров позволил ему сначала принять душ. Прайс, не желая снова надевать свою грязную верхнюю одежду, вышел с одним из потрепанных полотенец, украшенных цветами, вокруг бедер. Сел на кровать напротив Макарова, который проверял электронную почту на своем Toughbook CF-31. Прайс поймал на себе пристальный взгляд Макарова. — Что? — Я никогда раньше не видел таких шрамов, — ответил он. Блуждающий взгляд. Его шрамы были похожи на полосы молнии из разных мест на груди. Один у основания его шеи. Самый темный из всех. — Это результат неисправности твоей маленькой электрической коробки, — сказал Прайс, проводя пальцами по шрамам. — Болван явно не хотел никаких вещественных доказательств. Никаких черных пыток. Но эти уродливые маленькие штучки все равно появились. Судьба - презираемая госпожа. Макаров коснулся шрама на шее Прайса. Длинные, тонкие пальцы прослеживали линии, которые на ощупь ничем не отличались от кожи, на которой они были отпечатаны. Вниз по его груди. Прайс вздрогнул. — Красиво, — просто ответил Макаров. Разговор с Юрием снова затопил его мысли. Сомнения по поводу этой ситуации. Чувствуя, что совершил ужасную ошибку. О, черт возьми, просто позволь ему забыть. На некоторое время. Прайс обхватил Макарова сзади за шею, встречаясь с его теплым ртом. Скользнул языком внутрь, не сильно, позволяя другому мужчине углубить поцелуй, когда он хотел, что он и сделал. На вкус как древесный дым, покрытый пеплом. Как завернутый в листья автомобильный выхлоп. Он курил — знакомый вкус, просачивающиеся воспоминания о его довоенных днях. Собирается по-быстрому перекурить со своими парнями, клубы дыма под дождем под навесами паба. Под влиянием старых вестернов. Красные "Мальборо". Почувствовал жар в груди, просачивающийся в живот. Сердце бешено колотится. Прайс приоткрыл глаза и встретился взглядом с прикрытыми веками глазами Макарова. Смотрел в ответ. Затем другой мужчина подошел поближе. Целовал его лоб, веки, нос, прокладывая дорожку адского огня на его коже. Губы прямо под его подбородком, затем на шее, на его шраме. Прайс переместил руку на талию Макарова, когда тот прижался к нему, медленно из-за его ребер. Джон издал низкий стон, когда он прикусил и лизнул нежное место. Он провел рукой по спине Макарова, отслеживая пальцами выступающие позвонки. Чувствительно огладил у его основания, получив в ответ дрожь. Переместил руку обратно к его шее. Еще раз подтянул к себе, открываясь для него. Как нарциссы весной. Носы, сталкивающиеся друг с другом. Прайс немного отстранился, все еще достаточно близко, чтобы почувствовать влажное дыхание Макарова на своей коже. — Это было несколько раз, — сказал Прайс, задевая зубами раковину уха другого мужчины. — Вода уже нагрелась. Тебе следует принять душ. — А если я не против остаться здесь? — Последовал хриплый ответ. — Тогда я буду спать на кровати Юрия. Он, по крайней мере, принимает душ. Макаров нахмурился. — Просто потому, что все верят, что ты родственная душа Юрия, это не значит, что ты должен это изображать. — Нет, но это мило видеть, как ты ревнуешь. — Тогда поздравляю, — коротко поцеловал его еще раз, прежде чем закрыть свой мобильный компьютер и встать, чтобы принять душ. Обернулся. — Ты можешь найти дополнительную одежду в сумке под столом. Прайс посмотрел туда, куда указал мужчина. Верный своему слову, там была спортивная сумка, в которой лежали белая футболка, черный свитер с высоким воротом, джинсы, черные спортивные штаны, куртка-парка с капюшоном и нижнее белье. Он надел все, кроме куртки и джинсов. Когда он дотронулся до пальто, под ним оказалось что-то твердое. Достал книги в мягких обложках, сложенные стопкой внизу: "Война и мир"; "Пиквикские записки"; "Три товарища"; "Принц и нищий"; "Книга джунглей". Последнее вызвало у него интерес. Книга английского писателя Редьярда Киплинга. Он немного пролистал его, погруженный в себя, пока Макаров снова не вышел. — Хороший выбор, — прокомментировал Прайс, ставя их обратно. — Тебе нравится художественная литература? — Верно, — ответил Макаров, вытирая волосы полотенцем. На нем была оливковая майка и камуфляжные брюки. Лично Прайс считал себя скорее парнем, пишущим нехудожественную литературу. Любил читать биографии, мемуары и размышления об исторических событиях. Философия. Поэзия. Все, что щекотало его воображение. Он пошел, чтобы положить свое пальто и джинсы в шкаф, открывая его дверцы, когда вместо этого его внимание привлекла вспышка розового. И груди — искусственные, непристойные груди, с блестящими звездочками вместо сосков. Комично нереалистичные женские черты. Прайс разразился смехом, наклоняясь вперед. Веселье срывается с его губ. — Это гребаная надувная секс-кукла? — Кирилл, — мрачно прорычал Макаров, его щеки покрылись румянцем. Прайс впервые видел его таким смущенным. — Он делал это раньше. Думает, что это забавно. — Раньше? Срань господня. Прайсу пришлось отвести взгляд от куклы, прежде чем с его губ сорвался очередной взрыв смеха. Но очень возмущенное лицо Макарова снова вывело его из себя, и он опустился на колени рядом с кроватью, закрыв лицо одной рукой, плечи тряслись. Когда он посмотрел на сцену, где Макаров прокалывает секс-куклу своим ножом для выживания, сдувая бедняжку, он поклялся, что почувствовал слезы на глазах. На следующее утро двое охранников в повседневной одежде отправились в деревню за припасами. Макаров казался недовольным, как будто он тоже хотел спуститься вниз, хотя Юрий настаивал на том, что он был слишком заметной фигурой, даже в сельской местности. Макаров был слишком умным человеком, чтобы протестовать. Один из разносчиков, Анатолий — Прайс мысленно называл его Анатолием старшим — готовил навалом. Настаивал на том, что имеет смысл готовить большое количество только один раз, а не каждый сам по себе. Он не ошибся. После обеда, пока Макаров отвечал на телефонные звонки, Прайс, изнывая от бездействия, отправился с Юрием в лодочный сарай. Озеро замерзло, облачное небо над головой отражалось в его льду. Прайс и Юрий вошли в открытый навес - ялик, расположенный на плоской площадке рядом с трапом для спуска лодки. Прикреплен проводами к потолку. Прайс сел на деревянную скамью возле стойки для весел, глядя вдаль. Несколько детей смеялись на замерзшем озере, яркие цветные пятна выделялись на фоне серо-голубого окружения. Пара взрослых присматривала неподалеку. Двое детей катали другого на санках, с энтузиазмом дергая за натяжной шнур. Прайс оглянулся на меланхоличное выражение лица Юрия, одна рука которого сжимала перевязь его АК. — И что теперь? — спросил он Юрия, выводя мужчину из задумчивости. — Ты думаешь о Николае? Пауза. Затем: — Информатор? — Я удивлен, что ты знаешь. Думал, он для тебя мелкая сошка. — Ты прав. Николай, если мы думаем об одном и том же человеке, не занимал высокого положения в партии. Все, что я знаю, это то, что он раньше "работал" с Халедом Аль-Асадом. Но его разоблачение вызвало большой скандал, и Захаев приказал казнить его. Позже ключевая информация, которую мы получили, заключалась в том, что он был спасен мужчиной, которого опознали по рыбацкой шляпе. Другой в британской бейсболке. — Газ, — Прайс тихо рассмеялся. — Забавно, что ты упомянул об этом. Соуп — один из моих людей — когда он был ВОРОНОМ, однажды настоял на том, что если мы будем часто надевать шляпы на головы, то станем знамениты среди врагов. Полагаю, я должен ему пинту. Джон склонил голову набок. — И это буни. Берет от Сеппо познакомил меня с одним из них, и он прилип, как блестки. — Что за имя такое - Мыло? — Верно. Это то, что я ему сказал. Юрий сел рядом с Прайсом, не отрывая глаз от линии деревьев. Небесно-голубые глаза, которые невозможно расшифровать. — Николай…Ты спас его, да ( да )? Он с лоялистами? — Да. Почему? — Я встречался с Николаем несколько раз, когда Захаев водил нас с Владимиром на встречи с Аль-Асадом, — объяснил он. — Он был единственным, кто заставил меня открыться ему. Он был очень открыт и понял мои сомнения. Но я все еще был таким патриотом и игнорировал его попытки склонить меня к лоялистам. Теперь, я думаю, я хотел бы поговорить с ним. — У меня есть его контактная информация, — Прайс нахмурил брови. — Хотя, возможно, он уже сменил свой номер. Уверен, что твой телефон не прослушивается? — Нет, но носители есть, — Юрий разочарованно вздохнул. — Ах. Я разберусь с этим. В любом случае, завтра мы с Владимиром снова отправимся на четвертую военную базу. Я достану другой телефон. — Он встал. — Я собираюсь свериться со своими записями. Если тебе что-нибудь понадобится, я буду в оружейной. После того, как Юрий ушел, Прайс начал расхаживать взад-вперед по берегу озера, снег хрустел под его ботинками. Облизнул сухие губы, размышляя. На одном из своих поворотов, он тайком бросил взгляд в сторону дома, заметив более широкую щель между одной из жалюзи на втором этаже. Скорее всего, один из охранников наблюдает. Он не знал, как долго пробыл там, наблюдая за обычными движениями в близлежащей деревне. Женщина развешивает одежду. Пара машин, петляющих по мощеным грунтовым дорогам. Мальчик ловит рыбу в проруби. Он снова сидел на скамейке, когда услышал знакомые шаги. Макаров сел рядом с ним, одетый в темные брюки-карго, куртку-парку и шапочку с напуском. В его руках был клетчатый шарф. Прайс вопросительно посмотрел на него, прежде чем мужчина начал обматывать его вокруг шеи, мягко прижимая к коже. Слишком большой, скрывающий нижнюю часть лица. — Если ты когда-нибудь захочешь спуститься с Юрием в деревню, этого будет достаточно, — сказал Макаров, продолжая наматывать шарф руками. — Никто за пределами разведывательного сообщества не узнает тебя, но твоя борода очень характерна. — Бакенбарды... и Юрий? — Возможно, твой командир уже приобрел общие черты Юрия, но в прошлом он всегда носил балаклаву, как Кирилл, Лев и Виктор. С ним все будет в порядке. Значит, похож на Гоуста. Мог по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз он видел Райли полностью без маски, даже в присутствии команды "Браво". Прайс наклонился к Макарову, разворачивая шарф и обматывая другой конец вокруг мужчины. Теперь это было похоже на обычный шарф. — Ты уверен, что этот шарф не создан для двоих? Такое чувство, что оно пытается съесть меня живьем. — Да, он немного великоват, — признал Макаров. Посмотрел в сторону озера, где дети играли на льду. Глаза снова метнулись к Прайсу. Наблюдателен, как всегда. Наклонил голову, бросив на него вопросительный взгляд. Прайс прислонился спиной к прохладной стене сарая, выдыхая белый дым. Наблюдая, как нейлоновые веревки слегка покачиваются на стропилах на ветру. — Что ты будешь делать, когда все это закончится? Макаров с минуту сидел молча. Прайс повернул голову, чтобы посмотреть на него, встретившись с ним взглядом. Затем мужчина заговорил: — Ты предполагаешь, что конец есть. — Ты невыносим, — фыркнул Прайс, затем вздохнул. — Ты никогда не думал о том, что будет после? Ты будешь работать или сражаться, пока не состаришься или не сдохнешь в канаве? — У меня не было такой роскоши, — ответил Макаров. — Когда я достигну своих целей, тогда я подумаю об этом. Но до тех пор бесполезно рассматривать что-либо из того. — У тебя нет, но у меня есть, — сказал Прайс, проводя пальцем по метке души на предплечье другого мужчины. — Но я думаю, часть тебя уже знает — когда-нибудь наши пути разойдутся. Так или иначе. — Ты мог бы остаться в России. — Если ты выиграешь? — сказал Прайс. — Может быть. Но мы оба слишком привязаны к нашей Родине. Мог бы ты представить, что оставишь Россию позади? Я не могу остаться с тобой, если захочу когда-нибудь вернуться в Великобританию, а ты уже вне закона. Быть террористом, как правило, приводит к этому. Макаров нахмурился. — Значит, ты принял решение? — По большей части, — признался Прайс. — Временные рамки? Я не знаю. Я даже не знаю, как я вернусь. И когда Ш...когда оперативная группа узнает о моей метке души, я больше не буду служить со своими людьми. Конфликт интересов. — Единственный, кто останавливает все это, — Макаров указал на них обоих. — это ты. —...Я в курсе. — Тогда ты должен знать, что мое предложение остаться всегда будет в силе. Если ты когда-нибудь передумаешь. Даже если бы ты знал о нас с Юрием? Прайс не высказал эту мысль вслух. Вместо этого он позволил другому мужчине поцеловать себя, в их движениях было что-то немного отчаянное.