Маг и Маргарита

      На газовой плите бодро свистел чайник. Маргарет сидела за кухонным столом и глядела на мага печально и немного робко.              — А все же, как тебя зовут? — спросила она с любопытством.              — Разве это важно? — улыбнулся маг.              — Нечестно получается: ты обо мне почти все знаешь, а я о тебе — почти ничего. Кроме того, конечно, что ты гений и заслуживаешь такого признания, о котором даже боишься помыслить.              Маг посмотрел на нее с нежностью. Он хотел рассказать ей все: и о бегстве в Корнуолл, и о годах одиночества и насмешек сверстников из деревни, и о страхах матери. Да он, черт возьми, мог наколдовать ей из воздуха букет фиалок! Да ведь только она испугается и сбежит, или сочтет его сумасшедшим, или сама сойдет с ума. Нет, пусть уж лучше все остается как есть.              — Джон, — коротко ответил юноша, разливая кипяток по чашкам.              — Врунишка! — рассмеялась Маргарет. — Ты не Джон, я бы знала.              — Но это правда. Мне дали такое имя при рождении.              — Оно тебе не подходит.              — Вот и я о том же. Имя это, в сущности, ничто. Оно ничего не выражает. Подумаешь, Джон! Сколько Джонов по всему миру? Чем я от них отличаюсь, чем они отличаются от меня? Нет, имя — сущий пустяк.              На кухне воцарилось молчание. Тишину нарушали лишь тиканье настенных часов с надтреснутым циферблатом и позвякивание ложечки, которой Маргарет размешивала сахар в чае.              — А я сны вижу, — произнесла она слегка дрогнувшим голосом, — вещие. Только они все тревожные, недобрые. И сбываются всегда. Хоть бы раз что-нибудь хорошее приснилось, что-нибудь светлое, а то один мрак. Того и гляди ума лишусь. Знаешь, тем утром, когда мы с тобой встретились, мне словно голос какой-то был, чтобы я покупала лилии и шла на Пикадилли. Я и взяла их только для того, чтобы ты меня узнал, а не встретились бы мы тогда, я бы, может, в Темзе утопилась.              — Ну зачем ты так! — с жалостью воскликнул маг.              — Думаешь, я сумасшедшая?..              Он отрицательно помотал головой, но как-то неуверенно. Маргарет улыбнулась быстрой, рваной улыбкой, а затем взглянула на часы, стрелки которых указывали на половину десятого вечера.              — Мне пора идти! — спохватилась она, так и не притронувшись к остывшему в фарфоровой чашке чаю. — Совсем забыла, что у меня отчет к завтрашнему дню не готов.              После Маргарет снова посмотрела на мага, и в ее глазах он ясно увидел совершенное отчаяние. «А хочешь, я останусь? Насовсем останусь? Только скажи, только попроси, только дай какой-нибудь знак!» — умоляла она взглядом. И он бы сказал, и попросил, и дал бы сотню знаков, только отчего-то вдруг застыл как истукан. Какая-то невидимая сила сковала его и сделала немым, а Маргарет взяла свою сумочку, и застучали каблучки по лестничной площадке, и скрылось белое в синий горошек платье в пролете бетонных ступеней.              Маг закрыл за ней дверь и тяжело поплелся в комнату с наглухо задернутыми плотными шторами. Включив потолочный свет, он вздрогнул: в старом хозяйском кресле с потертой обивкой сидел Килинг собственной персоной и вертел в руках свою трость.              — Вы? — потрясенно выдохнул маг. — Как вы сюда попали?              — Наконец-то мы встретились снова, дорогой юноша, — пропел Килинг высоким, немного скрипучим старческим голосом и улыбнулся ему по-родственному. — Судьба Альбиона решается в эти дни.              — К-какая судьба Альбиона?              — Девушка, которая только что покинула твой дом, ведьма. Она должна умереть.              И тут маг вспыхнул от гнева.              — Она не ведьма! Кем бы вы ни были, сэр, я запрещаю так высказываться о моей подруге в моем же доме! Убирайтесь прочь!              — Я уже слышал это раньше, — спокойно заметил профессор, — и видел, к чему привели эти разговоры. Твоя мягкосердечность погубила все в первый раз, этого не должно случиться снова.              — Я не понимаю, о чем вы, — пробормотал маг уже менее категорично. От голоса Килинга его бросало в дрожь, он пытался взять себя в руки, но абсолютно безуспешно.              — Она говорила тебе о снах? — профессор вел свой допрос мягко, не как инспектор, но как внимательный и участливый врач. — Говорила?              — Говорила, — бессильно просипел маг.              — Сила ведьмы начинает пробуждаться. Скоро к ней вернется память о том, кто она есть и кем была. Как и к тебе. Если это случится, конец настанет всему — теперь ведьма утопит в крови всю землю, и Величайший Король не сможет вернуться в свои владения, потому что от них не останется ничего. Одно пепелище. Миллионы загубленных жизней, моря слез, дым и стоны до самых небес — вот что ждет мир, если позволить ведьме жить.              — Она… не ведьма! Она… моя…              — Любая связь между вами оборвется в тот же миг, когда она осознает свою сущность. Ты всегда спрашивал себя, в чем твое назначение, юноша. И я говорю тебе: твое назначение в том, чтобы исправить ошибки прошлого, спасти мир от погибели и построить Великий Альбион вместе с Артуром, возвращение которого уже совсем близко.              — Артур? — растерянно переспросил маг, смутно начиная что-то вспоминать.              — Твои рассказы не плод твоего воображения. Это твоя прошлая жизнь. Ведь ты, — профессор сделал долгую, тягучую паузу, — Мерлин.              Юноша тихо застонал и сполз по стене на пол. Реальность разлетелась на мелкие ошметки, а затем снова начала собираться как бы в виде паззла, и все медленно стало на свои места.              — А она… — маг сглотнул ком в горле. Килинг продолжал смотреть на него пытливо и с пониманием. — Моргана.              — Совершенно верно, юный чародей.              — Дракон! — догадался Мерлин. Воспоминания поползли ему в голову как потревоженный клубок змей, полетели снарядами, замелькали слепящими солнечными бликами.              — Я ждал нашей встречи очень долго, Мерлин. Как ты понимаешь, я не мог появиться в этом времени в своем истинном обличии, но как только Альбион будет построен, я освобожусь от пут человеческого тела и обрету свободу.              Мерлин слушал его вполуха. Перед его глазами все еще стояли платье в горошек, исчезающее на лестнице, и нетронутая чашка холодного чая.              — Быть этого не может! — захлебываясь слезами, пробормотал он. — Быть не может! Я не смогу, не смогу!              Килинг, опершись на трость, поднялся с кресла и подошел к юноше. Из внутреннего кармана пиджака он достал маленький пузырек из темного стекла и протянул Мерлину.              — К этому яду нет противоядия. Будь храбрым, Мерлин, это твой священный долг. Ты не имеешь права отказаться. Помни о том, чем все закончилось в прошлый раз. Сейчас все будет в тысячу крат хуже.              Мерлин трясущимися пальцами принял пузырек из его рук. Из-за слез перед глазами все размылось, а голову и сердце нестерпимо разрывало изнутри.              — Она была моей единственной радостью, — всхлипывая, прошептал он.              — Ты не прав, юный чародей, — сочувственно возразил Килинг. — Она не твоя радость, она твое горе и твоя самая большая беда. Вспомни об этом, вспомни и прими верное решение.              Тяжелые шаги его стихли в прихожей, а Мерлин злобно воззрился на проклятый пузырек и сжал его в кулаке с намерением раздавить. Стекло оказалось прочным — прочнее, чем решимость Мерлина. Может ли он допустить, чтобы прекрасный ангел, которого он встретил на Пикадилли с цветами в руках, низвергнулся с небес и превратился в дьявола? Ответ был простым и ясным, как день.