Завоевание. Кордэс

Кордэс лежал, глядя в окно. С этого места ему был виден только краешек неба. Изредка по нему неспешно проплывали облака, то тяжелые и мрачные, как его мысли, то легкие, словно пух, гонимый беспечным ветром в неизведанные дали. Пейзаж за окном за двадцать лет он выучил наизусть, поэтому вставать, чтобы выглянуть в окно, не было смысла. Горы, горы и еще раз горы. Покрытые снегом вершины и темно-коричневые камни ниже. Сквозь камни изредка пробивается жидкая растительность — корм для диких коз. Вот и весь пейзаж. Единственное разнообразие — голоса птиц и облака, никогда не повторяющиеся в причудливости своих форм. Его более чем скромная одежда, когда-то принадлежавшая кому-то из слуг замка, только давно отслужившая своё и не разошедшаяся по швам по чистой случайности, — никак не выдавала в нём человека королевской крови, тем более наследника. Да Кордэс и не знал долгие годы о том, что он сын короля. Детские воспоминания были смутными, словно забывающийся утром сон, и только рассказы приехавшей с ним в замок нянечки, да миниатюрный портрет черноволосой молодой красавицы, не давали окончательно забыть мать. Именно от няни он узнал о своём происхождении, когда ему исполнилось пятнадцать. Она упорно отказывалась говорить о его отце и о том, почему Кордэс, будучи еще ребенком, впал в немилость у короля, и начинала плакать, если он настаивал на ответе, а остальные слуги с ним вообще отказывались общаться, шарахались и спешили убраться как можно скорее прочь, словно Кордэс был прокаженным. Только няня Салора всегда была рядом, утешала, когда он плакал, лечила, когда болел, и поощряла тягу к знаниям, черпаемым из небогатой замковой библиотеки. По её словам, мама так любила его, что не смогла пережить разлуку, и он ей безоговорочно верил, хранил портрет матери у сердца, шепотом желал ей спокойной ночи и доброго утра, вглядываясь в позабытые черты красивого лица. Нянечка всегда говорила, что он очень похож на мать и этим нужно гордиться. Он и гордился. Пять лет назад доброй старушки не стало. Это событие послужило толчком для воскрешения детских воспоминаний и изменило жизнь Кордэса в очередной раз. Весенним утром проснувшийся Кордэс обнаружил старую женщину неподвижно сидящей у окна в спальне. В башне, куда сразу же заточили опального принца, они жили вдвоем. Прочие слуги только изредка поднимались наверх, в случае экстренной необходимости. Поначалу Кордэс решил, что она спит, и не стал будить старую женщину. Он сам спустился за завтраком, получил стопку чистого белья, поднялся со своей ношей наверх, накрыл стол и только потом отправился будить няню. Он сначала позвал её, потом потряс за плечо, думая, что она слишком крепко заснула, и в испуге отшатнулся, когда понял, няня Салора больше никогда не встанет. В тот момент в его голове помутилось от горя. Кордэс обнял женщину, заменившую ему мать, плакал, просил её не уходить, а когда почувствовал, что она пошевелилась, обрадовался, решив, что просто ошибся, приняв её за мертвую. Увы, няня действительно была мертва. Глаза её так и остались закрыты, кожа мертвенно бледна и холодна, но, несмотря на это, она встала и сделала шаг к отшатнувшемуся от неё Кордэсу. Его крик ужаса всполошил всех слуг и воинов в замке, но сам Кордэс этого уже не увидел. Он потерял сознание и провалялся несколько дней в горячке, а когда очнулся, вспомнил, почему оказался в замке, и как погибла его мать. Тогда всё произошло почти так же, как было с няней, с той лишь разницей, что воскресил он не человека, а птицу. У Кордэса в детстве была любимая певчая птичка. Когда она умерла, маленький принц очень плакал о своей любимице, забрал её у служанки, собиравшейся похоронить пернатую певунью, гладил и звал, пока птичка не встрепенулась. Он тогда, радостно хохоча, понесся к маме, чтобы рассказать ей, что птичка вовсе не мертва, она живая, просто играла с ним так странно. Вбежав в покои матери, он показал ей послушно сидящую в ладонях птицу и начал рассказывать, не обращая внимания на сидевшего за столом отца, а тот вдруг вскочил на ноги, выхватил меч и замахнулся. Кордэс тогда ничего не понял, просто увидел блик солнца на металле, а в следующий момент мама метнулась вперёд с громким криком и накрыла его собой. Они вместе упали на пол, мама страшно захрипела и затихла, а мальчик почувствовал, как по нему льется что-то теплое. Тут и отец закричал что-то так громко, что Кордэс выронил злополучную птицу, скорчился рядом со странно замершей матерью и зажал уши руками, а потом все бегали и кричали. Няня подхватила его на руки и унесла. Он помнил, как она, горько плача, снимала с него одежду и кидала прямо в горящий камин, а потом опустила его в лохань и теплая вода в ней стала розовой. Он тогда ничего не понял, но той же ночью их вместе с няней посадили в темный экипаж и увезли в эти горы, где проклятый принц и прожил до сих пор. Тогда, пять лет назад, едва Кордэс очнулся с сильной головной болью, слабостью и жаждой, к нему явился управляющий замком вместе с кузнецом и шестью стражниками. Управляющий объявил волю короля, но потрясенный всем произошедшим принц, не до конца пришедший в себя после горячки, не очень-то слушал, что ему говорили. Он безропотно позволил приковать себя за ногу к стене, потом на него надели браслеты, спаянные между собой тонкой цепью, так что руки он мог развести в стороны не более чем на полметра, и вызвали слуг, чтобы те вынесли из комнаты всю мебель, оставив лишь матрац на полу, подушку и одеяло. С тех пор для принца началась другая жизнь. Два раза в день на пороге возникал слуга, приносивший ему еду и воду и забиравший использованную ранее посуду. Раз в пять дней приходили десять стражников и пятеро слуг, заносивших в его комнату бадью для омовения и воду. Потом с него снимали цепи, позволяя раздеться и вымыться, при этом стражники стояли, окружив лохань и наставив на него оружие. Кордэс не сомневался, возникни у них малейшее подозрение в том, что он колдует, его в тот же миг убьют, не дав произнести и слова в своё оправдание. После купания слуги отдавали принцу чистую одежду и его снова сажали на цепь. При этом никто с ним не разговаривал, да он и сам не горел желанием что-то им говорить или спрашивать. Всё и так было понятно. В этой клетке он проживёт до конца своих дней. Ему даже книги перестали приносить, и всё, чем он мог развлекать себя, — это облака. Поначалу у него мелькала мысль покончить с собой, чтобы оборвать своё жалкое существование, но ножи и вилки ему перестали давать, есть приходилось ложкой или руками, тарелки и чашки были из металла, так что разбить и воспользоваться осколком, укорачивая свою жизнь, было невозможно. Выпрыгнуть из окна — тоже не получилось бы, цепь не позволяла подойти к окну ближе, чем на полметра, а повеситься на цепи было просто негде. Держатель для факела, находившийся у самой двери, был также недосягаем, как и окно. Шесть шагов в любую сторону — вот и весь простор для движения. Кордэс как-то попытался уморить себя голодом, но эта смерть оказалась настолько мучительной, что он быстро отказался от своего плана, тем более что слуга с одинаковым равнодушием забирал как пустые, так и полные тарелки. Три года он всё же продержался, пытаясь сохранить лицо. Делал зарядку, насколько позволяла цепь, вспоминал прочитанное в книгах, пересказывая их вслух, даже песни тихо напевал под нос, но потом окончательно смирился со своей участью. Кордэс совершенно равнодушно встречал «помывочную команду», хотя раньше отчаянно стеснялся и краснел, обнажаясь при чужих людях. Он не пытался заговорить с кем-либо или смотреть им в лица, потому что в глазах этих людей ничего кроме страха, ненависти или презрения не находил. Ел, когда приносили еду. Стоял, когда приказывали стоять. Шел, когда велели идти. Тер себя мочалкой, когда её всовывали ему в руки, а вот гребень ему почему-то не давали. Поначалу он еще пытался расчесываться пальцами, чтобы переплести растрепанную косу, но потом и это показалось ему бессмысленным. Он сдался. Последние два месяца он целыми днями лежал в своём углу, устремив взгляд в окно, и только естественное для каждого человека желание облегчиться, заставляло его встать и сделать несколько шагов к ночному горшку. Иногда он радовался тому, что еще не отупел до такой степени, чтобы ходить под себя, хотя вставать с каждым днём становилось всё сложнее, а иногда наоборот, думал, что лишившимся рассудка доживать отпущенное богами время легче. От долгого отсутствия физических упражнений мышцы ослабли и всё чаще подводили. Иногда Кордэсу не удавалось встать с первой попытки, и даже со второй. Умом он понимал, что долго так длиться не может, что ему нужны какие-нибудь упражнения, хотя бы простейшие приседания и отжимания, но чем дальше тянулось его заточение, тем больше апатия овладевала им. Тот день, когда его жизнь сделала очередной крутой поворот, поначалу ничем не отличался от сотни других таких же. Он уже доел положенную на завтрак пустую кашу и приступил к созерцанию облаков, когда до него с улицы донеслись крики и звон оружия. Однако ни любопытство, ни опасения так и не шевельнулись в его душе. Потом всё стихло, но вскоре по лестнице затопали тяжелые шаги. Кордэс сначала решил, что настал день купания, но потом вспомнил, что мылся он всего два дня назад. Или три? В голове мелькнула мысль, что он, наконец-то, сошел с ума и стал забывать дни, но тут дверь распахнулась, и в комнату вломились несколько воинов. Чужих воинов. Стражники замка носили простые кирасы с гербом королевского дома — взлетающим ястребом, держащим в когтях меч, а у этих герб отсутствовал, кирасы были выкрашены в красный цвет, на головах были надеты шлемы с красными короткими плюмажами и даже сапоги на воинах оказались красными. Перед собой первый воин толкал слугу, который и отпер им двери в башню. Слуга трясся, что-то бормотал и всхлипывал, поминутно осеняя себя знамениями, отводящими сглаз и прочие беды. Интерес слабо шевельнулся где-то глубоко в душе, но недостаточно, чтобы Кордэс попытался приподняться или спросить, что происходит. Войдя в комнату, воины остановились, оглядываясь, а затем расступились, позволяя рассмотреть человека, вошедшего следом за ними. Такой же воин, как и остальные, только латы на нём были золоченые, рыцарские, с гербом в виде хищно оскалившегося, вставшего на задние лапы черного льва на лазурном поле. Мужчина и сам был похож на того хищника, символ которого носил на груди. Темный, мрачный, опасный, от него так и веяло смертью. Кордэс попытался вспомнить из давних уроков по геральдике, какому знатному роду этот герб принадлежит, но ничего на ум не приходило кроме мысли о том, что его пришли добить. Улыбнувшись, по крайней мере, Кордэс надеялся, что он улыбнулся, а не скорчил лицо в отвратительной гримасе, он чуть повернул голову, открывая доступ к шее, чтобы этим людям было легче избавить его от мук, и закрыл глаза. Три долгих мгновения ничего не происходило, а потом кто-то рядом выругался и отдал приказ: — Расковать. Вымыть. Одеть. Спустить вниз. Открыв глаза, Кордэс увидел спину уходящего мужчины. Приведший воинов слуга рухнул на колени, забившись в угол у двери, и тихо подвывал, чем вызывал только брезгливое отвращение. Красные воины последовали за своим командиром, а через несколько минут двое вернулись в сопровождении четырех избитых, но вполне живых и дееспособных стражников крепости. Те, косясь на захватчиков, быстро сняли с Кордэса цепи. После долгого заточения Кордэс едва мог стоять нормально, не говоря уже о том, чтобы идти самостоятельно по винтовой лестнице. В результате нескольких неудачных попыток идти самому, его просто понесли вниз по лестнице вместе с матрасом, подхватив его за углы. Где-то на полпути от головокружения и слабости Кордэс потерял сознание и пришел в себя, оказавшись в теплой воде. Его мыли. Две служанки в возрасте, всхлипывая и бормоча молитвы, отводящие скверну, мыли его не то, чтобы нежно, но и грубыми их действия назвать Кордэс не решился бы. Разве что голове досталось, когда они начали мыть волосы, выдирая их в попытке разобрать колтуны. Кордэс невольно морщился и тихо шипел от боли. Промучившись минут десять, одна из служанок обратилась к воину в красном с вопросом, нельзя ли обрезать волосы. Воин хмуро кивнул, вышел и через несколько минут вернулся, неся ножницы. — Режьте. Только без глупостей. Когда сбившиеся в комок волосы были обстрижены, голове стало непривычно легко и как-то холодно. Кордэс почувствовал, как по щеке поползла горячая слеза. Нет, ему вовсе не было жалко обрезанные волосы, просто всё происходящее с ним давало понять — в его жизни что-то меняется, и, может быть, в лучшую сторону. Ведь если бы его хотели просто добить, никто не стал бы возиться с ним, купая и приводя в порядок. Желание жить проснулось, отозвавшись болью в сердце, и он вдохнул полной грудью, впервые за долгое время отмечая, что его мыло пахнет яблоком. Рот тут же наполнился слюной, и Кордэс сглотнул, мечтая о таком же ароматном яблоке в руке. А ведь он почти забыл его вкус. Когда с омовением было покончено, два бывших тюремщика вынули Кордэса из лохани и усадили на стул, давая женщинам возможность вытереть его и одеть. Те лохмотья, в которые был одет узник, куда-то унесли, поскольку они давно истрепались и пришли в негодность. Белья Кордэсу не дали, зато брюки и рубашка оказались чистыми и мягкими, пусть и ношеными. Сапог для него тоже не нашлось, но теплые и толстые носки так хорошо согрели ноги, что Кордэс даже блаженно зажмурился и вздохнул. А ведь до этого он даже не замечал, как мерзли босые ноги. Оказавшись одетым, он попытался идти сам, но сделав всего шаг, покачнулся и чуть не упал, больно врезавшись плечом в стену. Воин в красном что-то буркнул, зло зыркнув на бывших стражников, и мотнул головой на Кордэса, отдавая молчаливый приказ. Те, виновато опустили головы и, скрестив руки так, чтобы можно было нести человека сидя, подхватили Кордэса и понесли его следом за воином по коридорам замка. Путь их лежал в большой зал, где обнаружился тот самый мужчина, что приказал освободить пленника и вымыть его. Он восседал во главе стола с кубком в руках, рядом с ним стоял командир воинов, о чём-то докладывая. Слушая его, мужчина отпивал из кубка, делая маленькие глотки, но Кордэс вдруг понял, что он слишком задумался и вряд ли осознает, что именно пьет. В следующую секунду Кордэс вспомнил, как называется животное на гербе. Не лев, у льва должна была быть грива, а Черный Леопард! Один из самых опасных ночных хищников, по крайней мере, именно так было написано в одной из книг, что он читал в прошлой жизни, еще до смерти няни. Но вспомнить, кому принадлежал этот герб он всё же не смог, да и не стал ломать над этим голову, решив, что мужчина обязательно представится, когда сочтет нужным, а заодно и пояснит, зачем ему понадобился проклятый богами и людьми узник. Бывшие стражники донесли Кордэса до воина в золоченых доспехах, усадили на стул с высокой спинкой и мягкой подушкой, повинуясь его кивку, а затем, низко поклонившись рыцарю, быстро покинули зал, спеша так, словно от этого их жизнь зависела. Откинувшись на спинку стула, Кордэс, чтобы не упасть, вцепился пальцами в край стола, чувствуя, как дрожат руки от слабости. Взгляды узника и его освободителя встретились, и Кордэс невольно вздрогнул, столько в светло-карих глазах воина было холода и какой-то звериной силы. Этот взгляд подавлял, заставляя чувствовать себя мелкой сошкой. Впрочем, Кордэс никогда и не думал претендовать на высокий титул, доставшийся ему при рождении, так что этот взгляд не очень-то смутил его, разве что заставил почувствовать горечь осознания — здесь он тоже не нужен. Его будут терпеть, но на нечто большее не стоит надеяться. Темные, коротко стриженые волосы мужчины не имели седины, свидетельствующей о прожитых годах и выпавших на долю воина испытаниях. Не было на его лице и шрамов, но Кордэс готов был жизнью поклясться, что в сражениях этот воин бывал не раз и не познал ни единого поражения. Он не был красив. Квадратный подбородок и угрюмо сдвинутые брови делали его лицо только более мрачным и каменно-неприступным, как и поджатые в тонкую линию губы, но всё же в нём угадывались аристократические черты. Благородство рыцаря и аристократа оставили свой отпечаток на лице и в судьбе этого мужчины, и Кордэс осознал, что не испытывает перед ним страха, хоть тот и распоряжался его жизнью безраздельно, по крайней мере, в тот момент. Драмон тоже разглядывал сидящего перед ним молодого человека, казавшегося практически сломленным, но всё же не отводившем взгляда. На вид ему никак нельзя было дать двадцать пять лет. Восемнадцать, не больше. Худой, с бледным и изможденным лицом давно голодавшего беспризорника, а не принца, на котором ярким пятном выделялись синие глаза. Во взгляде опального принца на мгновение мелькнул интерес, почти сразу же сменившийся тупой усталостью. Тени под глазами только подчеркивали их яркий цвет. Темно-русые, неровно обрезанные волосы топорщились ежиком, а одежда, явно большего, чем требовалось, размера, только добавляла нелепости его облику. На носу принца Драмон разглядел несколько бледных веснушек. Полные губы нервно подрагивали, словно он хотел что-то спросить, но не решался. Кроме того, внимание привлекала небольшая родинка, застывшая словно капелька крови слева на подбородке. Эта родинка не оставляла никакого сомнения, перед ним был наследник Тиролы. Точно такую же отметину можно было увидеть на портретах семи поколений его предков по мужской линии. Драмон даже смутно помнил, что была какая-то легенда об этой «капле», обозначавшей то ли проклятье, то ли еще что-то вроде того, но его никогда не интересовали сплетни и истории, неподтвержденные фактами, так что заострять на этом внимание не стоило. Гораздо больше его интересовало, насколько разумен сидевший перед ним молодой человек. Долгое заключение и из сильных воинов нередко делало безумцев, а тут едва оперившийся птенец, так и не познавший свободы. С одной стороны для Драмона было бы лучше получить в супруги безоговорочно послушного мужа, а с другой… Отчего-то у него в душе шевельнулось странное желание, посмотреть на его улыбку и упрямый вызов во взгляде. Мотнув головой, Драмон отогнал от себя столь нелепое желание и сосредоточился на предстоящем разговоре. — Итак, Кордэс, ты знаешь, кто я? — Драмон отставил в сторону полупустой кубок, делая знак командиру красного отряда отступить в сторону, но не уходить совсем, им еще предстоял разговор. Кордэс в ответ что-то просипел, смутился, поняв, что голос его ослаб, так же как и тело, а потом просто отрицательно покачал головой. В этот момент слуга поставил перед ним чашку с вкусно пахнущим бульоном и удалился столь же поспешно, как и бывшие стражники. — Пей, это для тебя, — Драмон кивнул на бульон со специями, и Кордэс, благодарно кивнув, обхватил его обеими ладонями, поднося ко рту. Пара глотков и дрожащие руки поставили почти полную чашку на стол. Держать её дольше было выше его сил. — Са-си-по, — как можно членораздельнее прохрипел Кордэс и прикрыл глаза, собираясь с силами. — Не за что, — Драмон внимательно взглянул на Кордэса, оценивая, сколько тот еще выдержит, прежде чем свалится со стула. — Мое имя Драмон. Я король Аллозии, это земли на востоке. И еще, в скором времени я стану твоим супругом. Кордэс вздрогнул, кинув на него испуганный взгляд, а в следующую секунду начал заваливаться на бок, потеряв равновесие. Вириш, командир красного легиона, быстро сделал два шага, подхватывая пошатнувшегося принца прежде, чем Драмон успел сделать хоть одно движение, за что получил благодарный кивок от своего короля. — Вижу, он еще не готов нормально общаться, не говоря уже о том, чтобы пуститься в путь, так что заночуем здесь. Вириш, расставь стражу и прикажи запереть ворота в крепость, а всех местных стражников и слуг запри где-нибудь до утра, там решим, что с ними делать. Моего… будущего супруга, отнесите в комнату управляющего, пусть отдохнет в нормальной кровати. Кормить каждые два часа, и пусть лекарь осмотрит его. Коротко кивнув, Вириш сам подхватил Кордэса на руки и пошел на второй этаж, где находилось несколько вполне приличных комнат. Мягкая кровать после набитого соломой матраца казалась настоящей роскошью. Утомленный, всем произошедшим за день, Кордэс заснул, как только голова его коснулась подушки. Он не проснулся, когда Вириш накрыл его теплым одеялом, подоткнув с боков. Даже визит отрядного лекаря в сопровождении будущего супруга не потревожил сон бывшего узника. Лекарь надолго не задержался, велев лучше кормить и давать укрепляющее питьё, ушел, бормоча что-то о тирольских изуверах. Постояв немного у кровати и велев выставить у двери пару солдат для охраны, Драмон удалился в соседнюю комнату. За ночь ему необходимо было всё хорошенько обдумать. Сон к Драмону долго не шел. Явившись в крепость за наследником Тирола, он никак не ожидал застать его в таком плачевном состоянии. Сам Драмон явился в крепость верхом, однако везти в седле Кордэса не представлялось возможным. В какой-то момент мелькнула мысль взять телегу, на которой ездили из крепости за припасами, но представив себе, как он въедет в столицу с таким обозом, Драмон отринул эту мысль как неподходящую. Да, наследник болен и слаб, но везти его, как мешок картошки, в крестьянской телеге — это совсем никуда не годилось. Драмон уже в десятый раз отругал себя за то, что не подумал о карете, когда светлая мысль пришла в его голову. — Эй, кто там?! — выкрик короля заставил одного из воинов, охранявших его покой, заглянуть в комнату. — Да, Ваше Величество? — Вириш уже лег отдыхать? Если нет — зови его сюда. Если да, пусть явится ко мне утром. Отсалютовав, воин скрылся, осторожно прикрыв за собой дверь, а через пару минут, тихо стукнув, в комнату вошел Вириш. — Слушаю, Ваше Величество. — Вириш, возьми десяток воинов, нет, лучше два десятка, и наведайтесь в соседнюю крепость, помнишь, мы видели её три дня назад, в предгорьях? Мне нужна карета. Купи, укради, отними — мне всё равно, но карета должна нас ждать на дороге. Мы двинемся следом, поскольку ждать долго нет возможности. Наследника я повезу в своём седле, но в столицу он должен въехать не как трофей, а как наследник королевства и мой жених, со всеми почестями. Если бы он был в силах сидеть верхом, наилучшим выходом было бы посадить его на коня и ехать рядом, как равный с равным, но он на это не способен, так пусть будет карета. Выедешь утром, вот деньги, — Драмон протянул Виришу кошель. — Хорошо, Ваше Величество, — воин взял деньги, поклонившись. — Одежду тоже прикажите приобрести? Драмон даже рыкнул, поняв, что упустил из виду столь важную вещь. Будучи в душе больше воином, чем королем, он мало уделял внимания внешнему лоску и драгоценным цацкам, коими так любили украшать себя придворные щеголи. — Да, одежду и обувь. Если одежда будет чуть велика — не страшно. Задержимся на пару часов в какой-нибудь деревеньке по пути, чтобы подогнали по фигуре. Ступай. Отдав честь, Вириш удалился, оставив короля один на один с его мыслями. Драмон еще пару часов размышлял, строя планы на будущее. Он решил, что по приезде в столицу Тирола даст наследнику день на приведение себя в порядок и отдых, к тому времени он как раз должен был хоть немного поправиться, потом будет обряд «истинной крови» и помолвка в центральном храме, там же он объявит об объединении двух королевств. Потом еще с месяц они проведут в столице, там следует навести порядок, а затем можно будет спокойно отправляться домой, где они и обвенчаются в главном храме Аллозии, на радость подданным. О наследнике для двух королевств следовало бы задуматься как можно раньше, но поскольку у него будет супруг, а не супруга, к решению этой проблемы придется привлекать лучших магов. Побочных детей дворянство если и признает, то ненадолго. Незаконность рождения — отличный повод начать свару за трон. В древности существовал так называемый «кокон феи» — заклятие, позволяющее зачать ребенка двум мужчинам, но пришествие новых верований и гонения на магов, с казнями и сжиганиями колдовских книг, привели к тому, что большая часть знаний оказалась утеряна. — Значит, следует издать указ, в котором за сведенья о «коконе» будет назначена большая награда. Если же нет… Что же, подумаем о матери для будущего наследника со стороны, хотя это и очень… нежелательно. Приняв столь важные решения, Драмон, наконец, позволил себе уснуть.