Kissi Royal Maroon Helleborus

Пробуждение в мелкой детской тушке после смерти от взрыва Се Юйченя удивляет примерно столько же, как очередное неведомое создание в гробнице. Чтобы его и так просто отпустили? Да-да. Очень верит. Се Юйчень всегда знал, что в Диюй его отправят работать дальше. Он и работает. Мелкая детская тушка оказывается местным наследником семьи Се, его полным тёзкой. Судя по переговорам прислуги — из жутко богатого рода с жутко мерзким характером, настоящий злодей. Не его слова. Цитата. К тушке прилагается склад дядюшек и тётушек, невыносимо приторных в желании побаловать деточку и под шумок отписать финансы на себя, наличие ненавидящих двоюродных братьев где-то в перспективе и искренняя надежда, что милый мальчик Се Юйчень, чтоб ему вишнёвой костью подавиться, скоро оставит этот мир. Се Юйчень вежливо вскидывает бровь и начинает приводить дела в порядок. К счастью, у него богатейший уровень вытаскивания семейного бизнеса из ям, в которые его пытаются вогнать дражайшие родственники, а наёмные убийцы в этом мире раз в десять глупее, чем в родном. Цианид в порции на слона, добавленный в тегуаньинь, где даже запаха миндаля быть не должно — это ли не дилетантство? Условия немного отличаются: здесь Се не относятся к расхитителям гробниц никоим образом — да что там, в этом мире о расхитителях никто никогда не слышал, работают исключительно законопослушные археологи, раз в столетие обнаруживающие что-то действительно интересное. Главный бизнес Се — медиа-индустрия: модельный бизнес, певческие таланты, актёры. Се Юйчень добавляет к списку IT-технологии и упрямо протаскивает медицину. Над археологией думает долго: с официальностью всё в три раза дольше, ему ли не знать. Всё же оставляет: ему необходимо докопаться до сути, понять, для чего он здесь и как построен был этот мир. Се Юйчень умеет добиваться успеха. Он захватывает власть — снова, опять, как перепрохождение старой игры для галочки идеального забега, — строит очередную империю и забывает, что такое сон. А потом они начинают приходить. Первым он находит Сяогэ У Се и Панцзы. Совершенно случайно, на самом деле: тормозит на красный на очередном перекрёстке и замечает знакомую молчаливую фигуру в тёмной толстовке. Чжан Цилин стоит в одиночестве, устремив взгляд в небо — безмерно тихий и невыносимо потерянный. Се Юйчень паркуется не по правилам, автоматически оплачивая штраф, и выходит из машины. — Чжан Цилин, — окликает он негромко, останавливаясь за пару шагов до. Он не знает, помнят ли его — в конце концов, патриарх Чжан с памятью не в ладах был всегда. Да и условия сохранения собственных воспоминаний ему неизвестны: что, если это был сбой, а не правило? Он не знает, чего ждёт. Шанс удачи — меньше десяти процентов. Причина сближения… Что-то знакомое среди бесконечного круга проблем. Что-то из той жизни, по которой он скучает. Чжан Цилин оборачивается. В его глазах — странное умиротворение пополам с тревогой, и Се Юйчень, научившийся за годы дружбы с У Се чуть-чуть понимать его таинственную часть жизни, распознаёт вопрос раньше, чем слышит. Где они? Где моя семья? — Я не знаю. — Их здесь нет. — Ты первый, кого я увидел. Это всё не то. Се Юйчень подходит на шаг ближе и спрашивает: — Ты помнишь, как ты умер? Осознание накрывает фигуру Чжан Цилина саваном. Он моргает медленно, проходя за секунды все стадии, от гнева до принятия. Осторожный наклон головы — облегчение; смена стойки с упором на левую ногу — готовность; чуть опущенные плечи — печаль. — Гробница. — отвечает он лаконично, как и всегда, не тратя времени на ненужные объяснения. Се Юйчень этому тихо, эгоистично рад: говорить с У Се было бы сложнее, а Чжан Цилин додумывается до всего сам, чётко понимая, что именно вложено в двойные слова. Многоликий опыт прошлых жизней и тренированное болью потерь умение выделять главное. В этом все они похожи, но Чжан Цилин и Сяцзы — особенно; Се Юйчень знает Сяцзы, а значит, в отдалённой мере знает и Чжан Цилин. Слишком плохо, чтобы считать особенно близким, даже не рядом с тем, как знают его стороны Треугольника и другие друзья, но достаточно, чтобы реагировать. Он предлагает: — Пойдёшь со мной? — здраво предполагая, что раненный очередным уходом Чжан может отказаться. На удивление, Чжан Цилин не отказывается. Может быть, потому, что не хочет оставаться один. Может быть, потому, что шанс найти кого-то ещё, если они будут держаться рядом, выше. Может, по собственным причинам, которые Се Юйчень не в силах различить. Он только спрашивает — почему. Безмолвно, но ощутимо: чуть меняет центр тяжести, смотрит испытующе из-под ресниц, вопросительно качнув головой. Почему? — Когда-то У Се попросил позаботиться о тебе, если его не станет. Позже это повторил и Ван Панцзы. Их здесь нет, — отражается сладкой горечью на языке. Их здесь нет, они живы, наверно, и пусть живут дальше. — Технически, условия совпадают, а я привык держать обещания. Чжан Цилин идёт с ним. Он очень, очень тихий, с неощутимым присутствием на грани пустоты — такой, каким никогда не был рядом с У Се и Панцзы. Беззвучный, почти безжизненный — теперь Се Юйчень понимает, почему Сяцзы прозвал его Ябой, а У Се сперва называл Меньюпином. Немой — онемевший Чжан. Он не высказывает никаких желаний, когда Се Юйчень оформляет документы, предлагает квартиру, заказывает им ужин. Ничего не спрашивает, отрешённо выслушивая, что происходит в этом мире. У Се Юйченя даже мелькает минутная мысль обратиться к психологу; впрочем, дело это гиблое, бесполезное. Никакие врачи не смогут дать то, что отобрало отсутствие близких. Особенно в случае этого человека. Тем удивительнее для него найти Чжан Цилина ожидающим на кухне на следующее утро. Патриарх Чжан сидит на подоконнике, как кот, подобрав ноги и небрежно прислонившись к стене. Смотрит с лёгким, как рябь над водой, интересом на инстинктивно выхваченный Се Юйченем нож и поднимает уголки губ в слабой улыбке. — Сяцзы хотел того же. — отвечает он на невысказанный вопрос, не позволяя обмануться теорией «проголодался и заглянул». Это достаточно неловко. Чжан Цилин следует за ним повсюду, будто любопытная кошка, взгромождается спать во время совещаний в самых неожиданных местах и каждое утро материализуется в квартире с пакетом еды навынос. Он, кажется, сам себя назначает телохранителем Се Юйченя за неимением более подходящих для охраны объектов: отбирает бокал и с равнодушным видом выливает вино с ядом в фикус прямо на глазах у отравителя, играет в гляделки с идиотом с удавкой. Вот они, развлечения скучающих бессмертных, фыркает про себя Се Юйчень и покупает пробующему ожить Чжан Цилину меч. Это достаточно неловко. Они даже не зовут друг друга по именам, но одиночество, остро осознаваемое на контрасте, почему-то уменьшается. Некоторые люди возвращаются, некоторые нет. Он не видит следов У Эрбая и его брата, Хо Сянгу, Се Ляньхуаня, безвременно ушедшей в аварии А-Тоу. Людей с такими именами никогда не существовало, говорят ему информаторы. Он ищет информацию о живых — Сюсю, Инь Синьюэ, Хо Даофу; их имена вписаны в медицинские карты, вставлены в документы, но найти — найти для встречи невозможно никого. Есть бумаги. Есть личности, которые даже знают их лично. Людей нет. Он находит А-Яо; точнее, А-Яо находит его, оказываясь одним из тех загадочных двоюродных братьев, о которых предвкушающе шептались тётушки за портьерами, что уж они-то злодея покарают и справедливость восстановят. Кажется, вид бросившегося ему на шею Синъяо вводит тётушек в катарсис и начисто ломает всё представление о мире. Долгожданный спаситель переходит на тёмную сторону силы добровольно, ещё и огрызается ядовито, когда слышит что-то непотребное в адрес любимого старшего братца. Вместе с Синъяо приходит Сяо Юй: в этом мире, как оказалось, их роли — друзья детства. Он метко впечатывает Се Юйченя тростью по руке и долго, ярко шипит, высказывая всё, что они вдвоём о его привычке умирать раньше времени думают. Сяо Юй приносит новости: у Се проблемы, остатки верных во главе с Цзя Ша устроили месть-облаву; У Се видел относительно недавно — чёрный от горя, но полный желания сделать что-то, метался по миру вместе с сильно осунувшимся Ван Панцзы; Сяцзы пропал давно — через пару дней после гибели самого Се Юйченя — и открыто не появлялся. Новости приносят кислый привкус недозрелой вишни и усталый вечер, когда он впервые за годы рискует спеть — не так, как тренировался в прошлой жизни годами и повторял в этой, без нагрузки и мелодии, собирая любые рифмующиеся слова в привычный — полузабытый — чужой — мотив. Наутро у него хрипит голос, а мутные от бессонной ночи глаза приходится маскировать косметикой. В новостях передают — сенсация, миллиардер Се влюбился. Варианты разнятся: с большим отрывом лидирует Чжан Цилин, на втором месте плотно утвердился Синъяо, к Сяо Юю относятся с подозрением, но охотно вписывают в любовный треугольник. Армия прикормленных юристов срывается с цепи. Папарацци ловят штраф за штрафом и заседание за заседанием. Слухи утихают; уходят в подполье. Шёпот о злодейской натуре остаётся за спиной. Это и подозрительно: Се Юйчень контроль над общественным мнением никогда не отпускал, да и в откровенно грязных делах замешан в сей жизни не был, в благотворительных программах участвовал. А титул злодея следом так и кочует с детства. Именно злодея. Так и никак иначе. Не «проклятый богач», не «выскочка из Се», не «бесполезный плейбой». Только «злодей», как роль в сценарии. Неоформленные сомнения в сущности нового мира начинают обретать материальные основания. Ситуация напоминает ему глупость неописуемую — новомодный когда-то жанр романов: трансмиграция, кажется? Тот самый, который обожал любимый ребёнок Сяцзы, Су Вань. Это бы объяснило абсолютную нелогичность фрагментарности его собственных воспоминаний о том, что он должен знать: например, семейной родословной — Се Юйчень готов поклясться, что имени Чжай Синъяо там не было, а имя его второго двоюродного брата так до сих пор и не вписано. Се Юйчень с памятью обращается бережно — это лучший его инструмент. Разум и память — единственное, что не может быть сломлено ни одной ловушкой. Для него невозможность помнить — сигнал о проблемах. Он продолжает копать глубже. Чем дальше идут дни, тем больше возвращается людей, как будто то первое появление Чжан Цилина пробило невидимый барьер. Его гениальные мастера компьютерных дел и шила в одном месте разрабатывают целый план: амбициозный, как все творческие замашки, периодически подглючивающий, как любое из технических творений, но необъяснимым образом работающий. Программа «Time Raiders» начинает работу под видом мобильной игры, предлагающей погрузиться в увлекательный мир расхитителей гробниц. Знающие и желающие связаться поймут и отыщут в интерфейсе правильную функцию. Таким образом отыскивается картограф Лю Сан из группы У Се — и Се Юйчень впервые видит, как Чжан Цилин проявляет активное нетерпение, выспрашивая последние знания. Каким образом это приводит к увеличению его «свиты», Се Юйчень так и не понимает. Он не является магнитом для других, и это уже доказано; шанс, что остаток Треугольника направится прямиком к нему, а не по указанному адресу «поддержки переселенцев», весьма и весьма ничтожен. Тем не менее, стойка комментаторов-охранников в большом зале пополняется на один стул. А затем приходится вынужденно расширять уже сам стол, добавляя место секретаря — Сюсю очень настаивает, немного применяя шантаж и насилие, а с детьми спорить невозможно. С ней Се Юйчень сталкивается лично и совершенно неожиданно: выгорев после особенно муторной встречи с деловыми партнёрами, выходит по новой привычке прогуляться в центральный парк. Чего он ждёт меньше всего, остановившись понаблюдать за кружащими в пруду мандаринками, так это прилетевшего всем весом тела юной леди лет так тринадцати и панических криков её телохранителей. Нет, после пробуждения здесь он влипал во множество нелепых ситуаций, включавших в том числе обвинение в краже детей — ложное, разумеется (привет от Четвёртой тёти, судебный запрет ей билетом к шиби); но маленькие девочки, колотящие по животу с криком «Сяо Хуа-гэгэ, мерзавец», явно выбивались из привычного круга неприятностей. В этом мире Се Юйхуа не существовало. Сяо Хуа — заботливый брат и преданный лидер — появился много лет спустя, с возвращением А-Яо. Чужакам это имя известно не было. Се Юйчень примерно представляет, как юная — не морально — наследница Huo Cosmetics выбивала из родителей разрешение на стажировку в Xie Corporation. Чудо, что его не обвиняют в чем-то более шокирующем, чем желание прибрать подрастающий в семье Хо талант; он бы не удивился, честно говоря. Контракт на стажировку, а не брачный, и на том спасибо. С близкими рядом становится проще. Что-то голодное и тоскливое внутри притихает: не уходит совсем, но приотпускает мёртвую хватку на шее. С близкими проще — и поэтому пробуждается вина, терпкая, как листья горчицы, и скользкая, как лисий след. Он не должен радоваться тому, что они здесь; если они здесь, значит, тоже мертвы там. Он не должен скучать — не тогда, когда может направить на ещё живых беду. Се Юйчень ныряет в работу, как в спасительный омут. Ему нельзя думать слишком много о тех, кто остался, и нужно заботиться о тех, кто пришёл — и ни одна логика в мире не в силах оспорить эти факты. Это тактическое отступление. Разумное и объяснимое. Ему двадцать пять, когда статичный прежде мир сдвигается. Люди-призраки, люди-документы со знакомыми именами начинают появляться; но они не такие, как все появившиеся прежде — у них знакомые имена, но чужие эмоции. У них нет памяти. Они все обладают знакомыми чертами, но словно… не проснулись. Заготовка. Шаблон. Неполноценные маски. Это У Се, его второй кузен, привычно неуклюжий в быту и умудрившийся разлить чашку с ядом; который едва ли слышал слово «гробница» и не узнаёт своего дражайшего Сяогэ, ради которого перевернул мир. Это Цзя Ша, который мирно управляет рестораном и знать не знает работу на Се; свободный от бесконечной борьбы и счастливый. Это выцветающий от понимания Чжан Цилин и тоскливые взгляды Синъяо. Это безмолвная инертность падения, которая затягивается на долгих полгода. Се Юйчень вспоминает, какого это, защищаться, не имея права навредить в ответ; какого смотреть в глаза людям, которых готов сломать ради других, близких и важных; какого биться о прозрачную стену, как мотылёк. Если тот, кто отправлял их сюда, создал роман, как личный Диюй — он оказался чертовски прав и просчитался в то же время. Он тормозит поиск выхода и бросает все силы на анализ, не доверяя схемы ни одной душе. Выводит бесконечные чертежи бессмысленных линий, как долгих двадцать два года назад, в первый день нового пробуждения. Прокручивает колесо телефонных номеров судеб назад и вперёд, подбирая паролем события и повороты, вычёркивает графики имён, вытрясывает происходившее там по третьему, восьмому кругу. Ему требуется месяц — месяц, за который нарочно оставленные без внимания слухи о злодейской натуре возрастают стократно. Через месяц удовлетворённого исполняющимся самопророчеством сценария мироздания у него есть предпосылки и выводы, стройно уложенные в карту по этажам, будто план гробницы. Там мир колеблется, расшатываются основы настолько, что это место уже подготавливает вместилища для новых постояльцев. Если он прав, к ним приближается герой — тот, кого он ни разу не видел все эти годы, и Се Юйчень искренне гадает, кем он может оказаться. Если бы он знал имя умельца-автора… Насколько проще был бы анализ. Но имени у него нет — зато есть примерный срок. Ещё полтора месяца. Он выводит дату по изменениям, медленным и мелким, как микротрещины в леднике, которые накапливаются и накапливаются, готовые обрушить многотонную махину вниз. Это У Се, который начинает двигаться иначе; это странная тревога в глазах Ван Панцзы, оглядывающегося на приёмах в поисках кого-то, кого он знает, но не может опознать; это то, как осторожно берётся Цзя Ша за нож, шинкуя салат. Это то, для чего ему требуется вся сила убеждения, чтобы удержать, успокоить, угомонить кипучую тягу брата и ставшего неплохим другом Чжана: нельзя вмешиваться, нельзя торопить, нельзя остановить перезапуск. Это то, что стоит ему пары недель в больнице с ножевым ранением в бок. Лёд трескается, когда глаза У Се обретают знакомую осознанность, а сомкнутая вокруг рукояти ладонь разжимается. Он делает верную ставку, как и всегда: как обычно, большинство странностей старого мира связаны с его дорогим кузеном, и когда просыпается он, пробуждаются и другие. Лёд трескается. Чжан Цилин отмирает стремительно, взламывает сковывающий его холод, как бурная горная река по весне; Панцзы нащупывает землю под ногами; Треугольник собирается из разрозненных линий в целое. Лёд трескается. Его правая рука воссоединяется с левой, наконец утихомиривая бушевавшую паранойю. Хо Сюсю возвращает родственника, хоть и вредного, но всё же важного. Маленький картограф получает обратно зовущую его старшим братом парочку и выдыхает. Лёд тает. Герой не приходит ни через месяц, ни через два. Неисполненный сюжет вновь замирает на паузе, давая время передохнуть. Се Юйчень чувствует себя слабо разочарованным. Дни спокойствия сливаются в бесконечную череду повторений. Мир движется по кругу, в колее, проглотившей свой хвост змеёй. Се Юйчень улыбается, встречая с новоприобретённой, возвращённой семьёй новый год, и не может перестать думать только об одном: никто из пришедших последними не знает, что там с Сяцзы. Значит, он жив? У него получилось исцелить свои глаза? И всё-таки способ был, как бы упрямый наёмник не упирался в обратном, ха. Се Юйчень рад, если у Хэй Сяцзы всё хорошо. И кто всё-таки его неизвестный противник? Мир ломается, когда ему двадцать шесть. Всё немного летит в бездну: шепотки за спиной становятся голосами, и в них всё чаще начинает звучать чьё-то имя, неразборчивое сперва, тайное, но проявляющееся с каждым днём всё громче. Юйхуа. Ему предстоит сражаться с самим собой? А автор знает толк в извращениях. Се Юйченю не страшно. Ему любопытно. Мир ломается, когда после традиционного весеннего завала бумаг он выходит за кофе. Конечно, в офисе есть и кофемашина, и уютное кафе, но хочется чего-то нового и, может быть, горсти свежести улиц; он мерно двигается к последней из рекомендованных в списке Сюсю на этот месяц кофеен, медитируя на стучащие по куполу зонта капли мелкого дождя. Останавливается на крыльце, чтобы сложить зонт в трость и педантично отряхнуться от влаги, да так и застывает, услышав через тонкую дверь подозрительно знакомый, хоть и до странности молодой голос. — …да я лучше женюсь на первом, кто сюда войдёт! Отстань, нелепая женщина! Да нет. Да быть не может. Губы сами собой расходятся в оскале, который последние годы все СМИ называют «коварной усмешкой властителя тьмы». Вызов личной машины отправляется по назначению. Интересно, знала ли Сюсю, когда советовала сие место. Се Юйчень принимает подобающее выражение лица и чинно проходит внутрь, невозмутимый, как скала. Намечает взглядом цель — убийственно чёрная футболка, взъерошенный затылок, серебристые дужки очков — кажется, простых. Подкрадывается ближе, словно охотящийся кот, скрывая щелчки шагов в мягкости плотного коврового ворса. Останавливается рядом с необходимым столиком, за спиной и чуть наравне. — Прошу прощения, юная леди. Кажется, мой будущий супруг устал находиться в вашем обществе. — он плавно оттесняет жертву от возмущённой девушки — смутно опознаваемой, но совершенно неважной сейчас, — вынуждая отступить. Вовремя сделанный ручкой зонта захват заметно помогает в убеждении. А может, это просто жадная, оглушающая паника узнавания в тёмных глазах? Надо же. Обычные очки. Не солнечные. Ему не сопротивляются. Следуют, пока он небрежно оплачивает заказы — «того столика и два латте с карамельными булочками, будьте добры» — и дополнительные чаевые за скорость исполнения и утаскивает недрогнувшей рукой добычу на улицу, пробегая до гостеприимно пикнувшего спорткара под задыхающейся моросью. На заднее сидение они вваливаются, как мешок с рисом. Се Юйчень только и успевает отправить пакет с перекусом вперёд, а жертву — перед собой, щёлкая кнопкой блокировки дверей и поднимая двойные тонированные стёкла. Если сейчас в округе появится хоть один журналист, сенсация обеспечена. Впервые — правдивая. И он даже не отправит юридический отдел разбираться. Потому что перед ним, подобрав длинные ноги и неудобно оперевшись головой о дверцу, лежит Сяцзы. — Ци Юйхуа, серьёзно? — говорит он вместо приветствия, чувствуя, как с грохотом разламываются ледники спокойствия. Двадцать три года — долгий срок; ему казалось, что он забудет всё, и хитрый голос, и изгиб тонкой улыбки, и мягкость волос меж пальцев. Не забыл, однако. Сяцзы… Отличается. Его тело моложе, отмечает Се Юйчень, увлечённо вглядываясь в такие знакомые, но изменившиеся черты. Тело моложе, тело слабее, нет тех жёстких линий, наблюдавшихся у взрослого и привычного. И очки — совсем нормальные, кажется, для дальнозорких, серебристая оправа, прозрачные линзы, придающие уязвимости облику. Совсем не защищающие глаза — и о, сколько в них всего, что Сяцзы не привык скрывать, уверенный в своей тёмной броне. Он здесь недавно, приходит понимание, не больше пары дней. Иначе не был бы так удивлён: Се Юйчень себя на обложках встречает каждые сутки, а он ведь даже не пытается на них попадать. Сяцзы умер, вспоминает он. Сяцзы умер, и это больно и плохо, но сейчас он здесь, рядом, и Се Юйчень не найдёт в себе сил не быть счастливым, даже если соберёт лицемерие всего мира. — Двадцать три года, Сяцзы, — признаётся он, устало прислоняясь лбом к чужой футболке. Эйфория обращается каменными глыбами изнеможения, словно он всё бежал и бежал, пытаясь обогнать летящий с обрыва камень, и вот наконец остановился. — Сколько лет прошло у тебя? — Кажется, целая вечность. — тяжёлая ладонь осторожно ложится на затылок, ерошит модную стрижку с каждой секундой всё увереннее, чуть придавливает, убеждая лечь удобнее. — Сяо Хуа. Что, чёрт возьми, происходит? О. Объяснения. Точно. Он проговаривает вслух всё важное, имеющее значение: от своего пробуждения до У Се, от вычисленных паттернов для приблизительных предсказаний грядущего. Упоминает и о возрасте — Сяцзы неразборчиво крякает, напрягаясь на «физически двадцать шесть», и о странном поведении мирового порядка, и о ролях. Хмыкает позабавленно, жмурясь от грубоватых, но бережных поглаживаний: — Надеюсь, герой обойдётся со мной милосердно. — и приоткрывает один глаз, когда драгоценная подушка из самого важного человека звучно давится воздухом. — Эй. Это не жалоба, это сделка, Сяцзы: милосердие за милосердие, и я забуду тот факт, что ты был готов жениться на ком угодно, лишь бы сбежать от милой леди. — Милая… леди… Это была настоящая цзинпо в человеческой шкуре, Сяо Хуа! — возмущается партнёр, и, о, боже, оказывается, младшая версия Сяцзы ещё не настолько контролирует своё тело и умеет краснеть, несмотря на бесстыдство в голосе. — Почему ты так уверен, что герой — это я? Это серьёзный вопрос, требующий правильного ответа, хорошего, развёрнутого. Например, с анализом на примере той самой леди — сейчас-то память уже подкидывает Се Юйченю её облик прошлого мира — Чучу. Но он расслаблен негласным принятием, резким перепадом эмоций и усилившимся за окном дождём, а потому отвечает максимально по-злодейски — долго, занудно и абсолютно не информативно: — Потому что я чувствую, как телефон сейчас сходит с ума от сообщений, а никакого финансового кризиса сегодня не предвиделось, да и последние года три все кризисы исключительно репутационные и на мой совести. Значит, это звонит А-Яо, или Сяо Юй, или Цзя Ша, а может, даже Сюсю или У Се, чтобы надрать мне задницу за очередной поток сплетен в интернете, который сегодня могло вызвать только твоё похищение. Учитывая, что обсуждаемый в последние дни наследник Ци, вернувшийся в город с учёбы в Германии в надежде занять достойное место в жизни и на творческом небосклоне, сейчас лежит подо мной, главным злодеем всея страны вот уже двадцать с лишним лет, какие новости в качестве доказательства тебе ещё нужны? Последовавшая тишина заставляет поднять голову. Сяцзы выглядит… Впечатлённым. А ещё раздражённым. И готовым расхохотаться. И до странности дурацко-влюблённым. — У тебя всё хорошо? — считает нужным уточнить Се Юйчень, с интересом наблюдая за сменой эмоций на лице партнёра. Ну, да, поток информации, возможно, он даже немного жаловался, впервые за тонну лет… Но не настолько, чтобы так яро зависать. — Всё прекрасно. — со смешком отмирает наконец Сяцзы, улыбаясь с этим своим «и чего я ждал», но светлым и довольным выражением. — Если, конечно, господин злодей соизволит слегка повременить со свадьбой. На полтора года. Сяцзы не против..? Что же, видимо, длительная разлука действительно меняет приоритеты людей. Минутку. Полтора года? Настолько младше? — Тебе нет двадцати двух. — получается слегка растерянно, но чем больше Се Юйчень об этом думает, тем сильнее ему хочется смеяться. Карма, видимо, существует всё же и бдит. — Боги, Сяцзы, ты ещё ребёнок? Тебе нет двадцати двух, тебя зовут Ци Юйхуа и ты певец. Мой дорогой партнёр, это… Его затыкают единственно возможным образом, но это нисколько не мешает Се Юйченю смеяться прямо в поцелуй, хватаясь как можно ближе. Кажется, теперь роли поменялись: он тут подозрительная личность и «слишком стар для всего этого дерьма», а Сяцзы — юное дарование и законный наследник семьи. Кажется, теперь у него есть бесконечные темы для поддразниваний. Кажется, сюжет этого мира идёт к шиби в гробницу, радостно и весело, как встреченный Треугольником цзунцзы. Где-то в кармане куртки умирает от количества пропущенных телефон. Новостные баннеры пестрят истеричным «Глава Xie Corporation и наследник Qi Pharmaceutical заключили тайную помолвку?!» Се Юйченю плевать. Это всё не важно. Главное — Сяцзы снова рядом. Живой. Здоровый. С ним. Выбран путь «Только свет может примириться с тьмой». Вы вышли на счастливую концовку! Спасибо, что выбрали «Choose the true path of the villain». До скорых встреч в новых DLC!