Kissi Royal Maroon Helleborus

В доме слушать дождь уютно. Тихий звон капель по крыше, шорох в окна, тёплый чай и пустой дом — блаженное, благословенное спокойствие, минута, чтобы выдохнуть и расправить спину. В беседке иначе. Здесь лёгкие наполняет свежесть, а не травянистая чайная горечь; здесь прохладно, а мелкие брызги щекочут ладони. Встречать дождь дома значит успокаиваться, ждать в сердце сада — отрешаться. Се Юйчень смотрит в белый шум дождевых струй, раздробленный водной рябью, потерявшись в обрывках планов. Если глаза — зеркало души, то его темна и зябка, как остывшие угли. Смотреть со стороны — дело мёртвых. Смотреть со стороны на себя — забыть о чувствах, выстыть, вымарать желания и обратиться к трезвому расчёту. Жаль, огонь фэнхуан не способен замёрзнуть. Се Юйчень в силах его пригасить, но избавиться и взглянуть человеческим взором — о, нет. Лишь подумать, что увидел бы человек. Он не думает. Вопреки логике и смыслу не медитирует и не прячется греться в собственных крыльях, притворяться одним из людей, двигаться. Се Юйчень застывает, заворожённый танцем капель, как всегда, смотрит, слушает — видит в потоках воды свои сомнения и там же их оставляет. Дождь — это хорошо. Дождь очищает разум, как когда-то остудил его крылья, только прорезавшиеся, опалённые, ноющие. Слишком большие и тяжёлые, алые не по праву, а от чужой крови, отданной ради семьи — хлынувший с небес ливень изгладил неровный силуэт, высветлил перья, притушил. А потом баюкал ночами, напевал колыбельные часами бессонными мерно. Успокаивал. Бродил следом по домам и улицам, шуршал над ухом своё ненавязчивое и бессмысленное, хватал за руки — совсем как его господин. Слишком много для совпадений, слишком ярко для случайностей. Се Юйчень не верит ни в судьбу, не в случай: гореть ему синим пламенем, пока не… Говорят, фэнхуан бессмертны. С человеческой точки зрения, может, и так: старое в пепел, из пепла к искре, от раненого к здоровому, от старика к птенцу — так заманчиво, так соблазнительно близко к вечной жизни. Се Юйчень знает: ложь. Танец пламени с виду похож, да возвращается не тот, кто ушёл. Крылья те же. Личность другая. Иногда ему интересно, кого в нём видят. Иногда ему интересно, кем он был. Иногда, в минуты меланхолии, он думает, не выступает ли заменой. Иногда, иногда, иногда… Смотреть в огонь, чтобы видеть отражения — плохая затея. Се Юйчень не любит думать о бесполезном и выискивать знаки в золе. Дождь не касается его, когда он выходит на дорожку, медленный и зачарованный ритмом. Хлещет рядом, стучит по дорожке, целует листья пионов и ветви магнолий, баламутит старый пруд. Радуется, как щенок приходу хозяина. На плечах тёплой тяжестью — чужая куртка, излишне большая. Над головой — купол, невидимый, но ощутимый, крупная, прозрачная чешуя. Тонкий лотос и дымная взвесь, человеческое и бессмертное. Какая глупость. Се Юйчень откидывается назад, не сомневаясь, что его обнимут. — Хуа-эр, — смеётся дождём чужой голос, — У тебя перья топорщатся. Щекотно. — Влажность. — отзывается он коротко, благородно не упоминая, как туго обёрнуты вокруг змеиные кольца — ни к чему. Стоять так приятно, почти уютно, до сладости спокойно, и вид отличный, но… Он разворачивается, словно нехотя, через силу. Если куртка падает — что же, пускай. Сам виноват. Нечего было жаловаться. В грозовой свежести его крылья горячи, но, кажется, Сяцзы нравится. Хладнокровное создание, что с него возьмёшь, думает Се Юйчень, прижимаясь плотнее и закрывая глаза. Тихий стук сердца становится оглушающим, накладываясь на ритм дождя, вторя ему, перекрывая; Се Юйчень не отслеживает, когда начинает дышать в такт. Может быть, в другой раз он позовёт Сяцзы танцевать в паровых облаках, в рассветной дымке или закатном тумане, на земле или в небе. Может быть, в другой раз будет его очередь согревать живым теплом усталую драконью душу, кутать в крылья защитно, как в плащ. Может быть… Сяцзы держит надёжно. Сяо Хуа не хочет вырываться. В объятиях дождя хорошо.