The Wild Rose

      Чимин съедает приготовленный рамен, моет посуду и перемещается в гостиную, где включает сериал и с наслаждением смотрит пару серий, полностью отвлекая себя от минувших событий. Ему нужно это время наедине с собой, чтобы просто ни о чем не думать, побыть в некой прострации, наблюдая за героями на экране. Это вроде перезагрузки, когда всё обнуляется и ты позволяешь своему телу и сознанию немного отдохнуть.       Счастье бурлит в его организме, разливается цветным потоком по венам. И в душе так хорошо, как не было никогда. Чимин пытался вспомнить хоть один момент из своей прошлой жизни, когда он испытывал схожие эмоции, но не получается. Он никогда не был влюблен. Он никогда не ощущал себя в полной безопасности. И тем более, никогда эти два чувства не одолевали его одновременно. Поэтому сейчас он испытывает еще одно новое — благодарность. Он благодарен Чонгуку просто за то, что тот появился в его жизни. Пусть это будет незначительный промежуток, но ему удалось вдохнуть в Чимина жизнь. Настоящую и прекрасную, какой она и есть на самом деле. Он вдруг подумал, что если их союз с художником будет недолговечен и это, скорее всего разобьет Паку сердце на всю оставшуюся жизнь, он все равно будет делать все возможное, чтобы наслаждаться каждым мгновением.       Конечно, он полностью в плену черных глаз и хрипловатого голоса, и прощание с ними значило бы моментальную смерть. Он не хочет покидать этот дом и его хозяина. Хочет вечно тонуть в бесконечности обсидиановых глаз. Затеряться в них, как стремительная комета в черной дыре, пропасть безвозвратно.       И именно такой ворох мыслей одолевал Чимина, склоняя его то к жизни, то к смерти. Поэтому он включил знакомый сериал и залип, пока его не отвлек стук в дверь. Пак замер, переводя напуганный взгляд на дверь спальни. Ничего. Стук раздался снова. Более громкий и настойчивый, заставляя Пака подскочить с дивана и на цыпочках направиться к двери. Он остановился, обдумывая дальнейшие действия. Было глупо спрашивать, кто там. Невежливо просто открыть дверь. Самый верный вариант — разбудить хозяина дома, но Чонгук был таким уставшим, его было так жаль. Два часа сна ничто в сравнении с бессонной ночью.       Резкий удар ногой в дверь моментально встряхнул Чимина и заставил того, сразу же открыть дверь.       На пороге стояли двое парней. Тот, что пониже, выглядел мрачно и скучающе, напоминая Чимину персонажа из семейки Адамс. Второй — немного выше, в ярко-зеленой футболке оверсайз и голубых джинсах, весь обвешан цветными фенечками и значками, сразу издал громкий пищащий звук и подхватил Чимина на руки.       Пак испугался, пытаясь вырваться. Он стучал маленькими кулачками по плечам и груди наглеца, но тот не реагировал, продолжая стискивать в объятиях. Тогда Чимин решил, что единственным верным решением будет все-таки позвать и разбудить Чонгука. И оказался прав. Чон прибежал практически сразу и спас свою Розочку, ловя мальчишку в объятия.       Дальше Чимин не разбирал разговор. Он предпочитает прижаться к сильному телу и попытаться унять слезы. Два дня рядом с Чонгуком и он уже и забыл как омерзительны бывают чужие прикосновения. Как неприятно чувствовать на своём теле руки, принадлежащие незнакомцу.        — …малыш Гугу влюбился… — слышит Чимин сквозь туман и успокаивается. Его забавляет то, как назвали его большого и сильного мужчину. Он вновь прогонят фразу в голове и, вдруг, до него доходит. Влюбился. В него влюбился. Матерь Божья… как же приятно это осознавать. До дрожи в коленях, до трясущихся рук, до выпрыгивающего сердца из груди. Его чувства взаимны.       Конечно, они с Чонгуком не признавались друг другу открыто. Не говорили пафосных слов любви. Но между ними определенно было что-то невероятное, тёплое, необычное. То, что ни один из них ранее не испытывал.       Дальше странная беседа, извинения Хосока. Чимину интересно, но он так же сильно жмётся к Чонгуку, когда его уносят в спальню и опускают на теплые простыни.        — Подожди тут немного, я постараюсь как можно быстрее выгнать этих идиотов, — Чон мягко целует своё сокровище в лоб, нависая над мальчишкой, — не бойся, я скоро вернусь к тебе.        — Не хочу, чтобы ты уходил.        — Я тоже не хочу тебя покидать, но этих клоунов надо отправить домой, иначе они зависнут тут на пару дней, — художник усмехается и отстраняется. Его накрывает непонятным страхом. Какое-то внутреннее чутьё подсказывает ему, что это точка отсчета. Случится что-то непоправимое из-за двух парней, дожидающихся его в соседней комнате. Он уверен в Хосоке, тот хоть и придурок, но совершенно безобидный. Но он приволок с собой Юнги.        Юнги = проблемы.       Юнги — наркодилер.       Юнги подсадил Чонгука на наркоту.       Он помнит своё состояние после последней встречи с Сокджином. Боль была такой силы, что Чон подумывал о самоубийстве. Он не мог найти причин для жизни, да и сил в себе тоже.       Тогда и появился Хосок. Вечно на позитиве, заведенный, словно чертик, спрятанный в табакерке. Выпрыгивал из ниоткуда и заряжал всех окружающих. Он сидел на лёгкой наркоте и предложил своему кузену попробовать, видя, что тот прибывает в депрессии. И Чонгук попробовал. Первый раз он словил трип, было страшно. Ему казалось, что Хосок и Юнги смеются и издеваются над ним. Но после второго раза ему понравилось. Он хотел ещё и ещё. А потом Юнги привёз ему пакетик с белым порошком, который унес его в дальние дали, отключил сознание и полностью заглушил душевную боль. И Мин сразу стал лучшим другом.       Они работали в потрясающем тандеме, который устраивал обоих. Юнги получал деньги, которые Чону переводил отец «на творческие нужды и жизнь», а малыш Гугу получал порцию отменного колумбийского кокса, чистый кайф и долгие часы отключки.        — Какого хрена, Хо? — Чонгук врывается в гостиную, обводя строгим взглядом гостей, расположившихся на диване, — Я же сказал, что мне ничего не надо.        — Гугу, успокойся, мы принесли тебе кое-что новенькое и очень крутое! — Хосок поднимается с дивана, подходя к брату, — такое ты ещё не пробовал! — по хозяйски закидывает руку в цветных фенечках брату на плечо, — Это просто отпад! Кайфуешь почти сутки, ловишь нереальные ощущения и всё это без отходняков!        — Я. Не. Хочу. — строго и без лишних объяснений.       Юнги громко прочищает горло и достает из кармана прозрачный пакет с несколькими ярко-розовыми таблетками. Кидает его на стол и смотрит в упор на Чонгука. Пытается понять, что произошло с младшим. Раньше он радовался таким неожиданным визитам.        — Китайцы предложили на пробу немного, — отстраненно заявляет Юнги, откидываясь на спинку дивана, — синтетическая херня, но вставляет не слабо. Хо вчера попробовал, до сих пор кайфует.        — Я же сказал…        — Дело в этой милашке? — Мин прищуривает глаза, внимательно считывая смену эмоций на лице художника. В точку. — Я могу и ему предложить, будете кайфовать вместе.        — Он не употребляет.        — Так и думал. И не в курсе, что ты крепко сидишь на порошке, поэтому ты так не рад нас видеть.       Ничего не может удивить Чонгука, если дело касается Мин Юнги. Он слишком хорош. У него нереальная чуйка. Именно поэтому ему удается мастерски скрываться от полиции, промышляя наркотой уже более десяти лет. Он видит слабые места у людей и умело давит на них, заставляя сделать то, что ему выгодно. Поэтому ему удалось наладить поставки в школы и университеты, попасть в тусовку «золотой молодежи» и регулярно толкать тонны наркоты богатым детишкам. Многие верхушки многомиллионных компаний водят плотную дружбу с ним. Он не зазнался. Ничего не выдает в нем человека с огромным доходом, нажитым путем нечестного бизнеса. Юнги выглядит как совершенно обычный парень, передвигается на простенькой машине, которую купил с рук пару лет назад. У него нет дорогих особняков или квартир в небоскребах с потрясающим видом, яхт, недвижимости за границей и прочего. Он ничем не выдает себя.        — Молчишь. Значит я прав, — Мин прикладывает палец к губам и задумчиво смотрит на дверь спальни, — позовём его? Попробует один раз и будет закидываться вместе с тобой. И тебе не придется ничего скрывать от него.        — Нет, — громко отрезает Чонгук. Он не хочет втягивать в это Пака.        — Чимин! — кричит Юнги и ухмыляется, глядя в глаза художника.       Чон резко подается вперед, хватает со стола пакет с таблетками и прячет его в карман, оглядываясь на дверной проём, в котором стоит его Розочка и удивленно смотрит на них. Сердце болезненно сжимается в груди художника. Он должен был быть внимательнее и осмотрительнее. Он обещал защищать Чимина, а сам, не желая того, подверг его ужасной опасности. Он должен был увезти его сегодня сразу же после звонка Хосока. Он знал, что они придут рано или поздно, что не оставят его просто так.        — Я сам, — шипит Чон, переводя взгляд на довольного Юнги.        — Вот и умничка, малыш Гугу, — издевается Мин, вставая с дивана и молча направляясь к двери.       Хосок идёт следом, задерживаясь рядом с Чимином и восторженно произносит:        — Такая сладкая булочка! Гук, когда ты наиграешься, дай его мне!        — Свалил нахуй из моего дома! — рычит Чонгук, чувствуя, как его внутренний зверь скалится и пускает пену из пасти. Чимин его. Только его.        — Грубиян, — хихикает Хо, подмигивает застывшему Паку и выходит вслед за своим другом.       Холод медленно пробирает Чонгука изнутри. Он облажался. Совершил ошибку, которая может стоить ему Чимина. Что-то плохое вот-вот случится. И это уже не предотвратить. Чону плохо. Он хочет отмотать время назад и изменить всё. Поменять большую часть своей жизни ради Чимина.       Юнги не отстанет от него просто так. Он придет снова. Он достанет до Чимина и подсадит его на наркоту. Для него — плюс один новый клиент и деньги. Для Чонгука — трагедия. Пак слишком чистый и наивный. Чон им восхищается. Он его боготворит. Он не хочет вмешивать его в дерьмо, с которым сам не смог вовремя разобраться. Единственный выход — отказаться от своей Розочки сейчас. Пока не поздно. Позаботиться о том, чтобы Юнги не вышел на него самостоятельно. Отправить в другую страну и навечно лишить себя удовольствия видеть его.        — Что они хотели? — тихо интересуется Пак, подходя к художнику и беря его за руку. Чувствует, как его трясет. Переживает.        — Ничего. Они просто придурки, которые мешают мне жить, — Чон пытается улыбнуться, но у него это плохо выходит. В голове столько мыслей, столько страхов. Ему бы снюхать две белые дорожки и ни о чем не думать сейчас, но он не может. — Не бери в голову. Мы уедем. Чимин, в какой стране ты бы хотел жить?       Слишком неожиданный вопрос. Пак никогда о таком не думал. Но у него когда-то была мечта…        — Я бы хотел жить на берегу моря.        — Испания? Норвегия? — Чонгук цепляется за это, быстро накидывает варианты, продумывая как бы ему сделать левые документы, — нужно что-то подальше отсюда.        — Америка? — робко предлагает Пак, — там мы можем быть свободными и любить друг друга, не боясь осуждения.        — К черту осуждения, моя Дикая Роза. Свалим из этой проклятой страны. Назовемся новыми именами и осядем на западном побережье. Снимем себе маленький уютный дом с садом и спокойно проживем жизнь.        — Что случилось, Чонгук? Почему тебе неожиданно пришла такая мысль? — Пак обеспокоен. Он видит состояние Чонгука, его потерянность и страх в глазах. Пугается сам, полностью перенимая волнение художника на себя, — чего они хотели?        — Нет, моя розочка, дело не в них. Я просто устал. Я так устал от этой жизни, — вздыхает устало и прикрывает глаза. В подсознании всплывает незаконченная картина с изображением Дикой Розы, — идём, я хочу немного порисовать.

***

      В мастерской горит яркая лампа. Такая яркая, что Чимин чувствует себя словно на операционном столе. Ему немного неуютно, он потирает плечи, проходя вглубь помещения и садясь на высокое кресло, обитое белой тканью с деревянными подлокотниками, в центре. Чонгук проходит следом, обводя комнату взглядом и размещается за мольбертом с недописанной картиной.       Чимин смотрит на художника, пытаясь уловить его настроение и понять причину резкой перемены. Они чувствуют друг друга, понимают так точно, словно настроены на одну волну радиоприемника. Улавливают малейшие колебания. Но Чону всё равно удается оставаться тайной для Чимина. Чем-то невероятно открытым и родным, но в тоже время далеким и скрытным.       Рубашка медленно соскальзывает вниз по острым плечам и падает к маленьким стопам. Следом сползают черные боксеры. Чимин их аккуратно переступает и отбрасывает одежду немного в сторону, вновь усаживаясь в кресло полубоком и поворачивая голову к художнику, что внимательно следит за действиями своей модели, не упуская ни малейшей детали, удивляясь тому, как точно Чимин принял позу, словно прочитал его собственные мысли, словно увидел картину уже готовой в его воображении.       Чимин такой чистый, светлый и прекрасный, что у Чонгука сердце сжимается в груди и дыхание перехватывает. Он бы хотел любоваться им целую вечность. Старается моргать реже, чтобы картинка этого неземного существа впечаталась в него, чтобы навсегда сохранить её себе в подкорке сознания и не забыть ничего, ни одной милейшей детали. Он хочет навсегда запомнить его темные волосы, красиво спадающие на невозможно очаровательные карие глаза с черной обводкой дужки и маленькими золотыми вкраплениями. Благодаря им глаза словно светятся каким-то невероятным божественным светом, взгляд становится нежнее, невиннее и воздушнее, не то, что у него. Две черных, словно безлунная ночь, бездны, которых он сам иногда боится.       У Чимина маленькая, незаметная за челкой, родинка на лбу. И на крохотном мизинце. Чонгук хотел бы изучить его полностью, чтобы составить свою карту родинок, словно карту звезд. Он хочет целовать каждую. Хочет запомнить.       На палитре появляются несколько капель желтого, красного и белого. Чон задумчиво смешивает цвета, добавляет побольше синего, чтобы кожа на картине отсвечивала немного потусторонним холодом. Делает пробные штрихи. Добавляет ещё синий, а затем грубо вырисовывает очертания Чимина. Рисует его в полный рост, сидящим вполоборота в кресле. Краска расползается по покрытому холсту непонятным пятном. Но Чон видит в нём свою прекрасную Розочку, что смотрит в упор, с вызовом. Чувствует как напряжение теплой волной скапливается в паху. Ругает себя, корит за непрофессионализм. Пытается отвлечься, накладывая тени. С трепетом прорисовывает маленькие ступни, стройные ноги и округлые бедра.       Ревность жгучим пламенем подкатывает к горлу. Художник хочет показать всему миру свою прекрасную Дикую Розу. Чонгук не хочет им делиться. Чимин слишком прекрасен. Даже его нечеткие очертания на картине слишком прекрасны, чтобы показать их кому-то. Чон лично выколет глаза тому, кто увидит его лучшее творение. Перережет глотку любому, кто посмеет взглянуть.       Внутренний зверь снова поднимается на четыре лапы и протяжно воет в груди. Чон жмурится, пытается усмирить его, но зверь так просто не намерен сдаваться. Он требует присвоить Чимина, спрятать от чужих любопытных взглядов. Мерзким голоском нашёптывает Чону о кузене, что так неоднозначно смотрел и проявлял живой интерес к тому, что принадлежит Чонгуку.       Чон бросает кисть в сторону, смахивает палитру и краски со стола, создавая ещё больший беспорядок и пугая Чимина, который весь словно сжимается, бледнеет, сливаясь с белой обивкой кресла. Художник подскакивает со своего места, быстро приближается, падает на колени перед Паком и обнимает его. Так отчаянно, словно они не виделись сто лет, будто потерялись навсегда.       В воздухе повисает молчание. Слышно только тяжелое дыхание Чонгука, что носом прижался к бедрам своей Розы. Чимин боится пошевелиться, но мгновение спустя отмирает и ласково запускает маленькие пальчики в черные, спутанные волосы.        — Ну, чего ты, — шепчет Пак, словно маленькому ребенку. Ему так приятно, в его груди фонтаны теплой патоки взмывают вверх и взрываются звезды, озаряя его изнутри обжигающе-теплым светом. Он задыхается от своей любви и нежности, которые в нём вновь и вновь разжигает этот большой и сильный мужчина.        — Эта картина станет моим самым большим творением и самым страшным проклятием, — сдавленно шепчет художник, поднимая голову. Он смотрит с такой тоской, что сердце Чимина не выдерживает. Разбивается. Оно навеки принадлежит этому парню с черными, беспроглядными, но такими живыми глазами.        — Тогда не надо, не мучай себя, — ласковый, теплый Чимин. Это всё что нужно Чонгуку.        — Нет, я допишу. Но не покажу её никому. Повешу в спальне и буду любоваться сам, — Чон улыбается, показывая выпирающие передние зубы, — Мой, — целует внутреннюю поверхность гладкого бедра, — мой, — шепчет, как сумасшедший, покрывая ноги своей Розы горячими поцелуями, — мой.       Чимин тает, словно засахарившийся мёд на открытом огне. Стекает по креслу в объятия художника и пропадает в них, ловя каждое прикосновение губ к своим ногам. Он так чертовски соскучился, даже находясь рядом. Мечтает и в правду стать нежным цветком дикой розы, чтобы Чонгук заботился о нем и лелеял, а когда придет время — сорвал, высушил среди страниц своей любимой книги, залил эпоксидной смолой и носил в кулоне на груди, поближе к сердцу. Чтобы они никогда не расставались. Чтобы Чимин всегда чувствовал его тепло и стук сердца.       Поцелуи становятся выше. Дыхание художника щекочет гладкий пах, Чимин закусывает нижнюю губу и выгибается в пояснице, издавая приглушенный стон. Чувствует приятное томление внизу живота и просит Чона сделать с этим что-нибудь срочно. Он снова желает и нуждается словно живет последний день на земле и близость с художником это то единственное, что может скрасить смерть. Ему так невыносимо мало его прикосновений, ласк и поцелуев. Он хочет больше, приподнимая одну ногу и согнув в коленке, умещает её на плече своего мужчины, пяткой упираясь ему в поясницу и придвигая ближе.       И Чонгук повинуется. Целует совсем близко с заветным местом, ладонями обхватывая две упругие половинки. Играется. Мучает свою Розу, сгорающую в сладкой истоме. Проводит горячим языком по мошонке, выбивая из Чимина судорожный всхлип. Наслаждается всеми звуками, которые издает Пак, вспоминает о своем желании записать их на диктофон, чтобы слушать перед сном. Всасывает одно яичко, обводит влажным языком, лаская бархатистую, тонкую кожу, и с удовольствием прикрывает глаза, словно в рот ему попала невероятная сладость от которой слюна выделяется сильнее. Проделывает тоже самое под нежный аккомпанемент. Вот он, чистый кайф — доставлять удовольствие Чимину, что постанывает и прикусывает свои прекрасные, пухлые губы. Вот оно — искусство. Скрытое в одном человеке, который всецело отдается страсти и наслаждается каждым действием, принося ответное удовольствие своей реакцией.       Ведет языком выше, вылизывая ствол аккуратного члена и вдруг, неожиданно для себя, вспоминает, что мечтал, чтобы подобное с ним проделал Чимин, а теперь не в силах удержаться от того, чтобы самому сделать это. Но не может остановиться, наблюдая прекраснейшую из картин перед собой. Чимина нужно рисовать именно таким. Возбужденным и совершенно по блядски жаждущим. С лихорадочно горящими щеками и влажными глазами. С искусанными губами, с которых слетает его, Чонгука, имя. Невероятное произведение искусства, заслуживающее отдельного пьедестала в сердце Чона.       Художник медленно обводит языком розовую головку, вновь наслаждаясь вкусом Дикой Розы и довольно урчит. Чимин весь сладкий, будто создан для того, чтобы его целовали, чтобы им наслаждались. Чон готов облизать каждый миллиметр его тела, каждый милый пальчик на ноге Чимина.       Играет языком с уздечкой, поддевая нежную кожу. Поглядывает из-под ресниц на своего малыша, видит как быстро вздымается его грудь, как пошло он посасывает свой указательный палец, стараясь издавать поменьше шума, но плохо сдерживает себя, когда Чонгук всасывает головку в рот и мажет языком по уретре. Чимин закидывает голову назад и из плотно сомкнутых вокруг пальца губ вырывается громкий и отчаянный стон. Он заставляет Чонгука сильнее втянуть щёки и опуститься ниже, продолжая языком ласкать головку.       Продолжает ритмично насаживаться, каждый раз опускаясь ниже и ниже. Затем выпускает член изо рта, оттягивая и вытирая с подбородка дорожку из слюны и смазки, и снова возвращается, насаживаясь ниже, упираясь носом в тонкую, чистую кожу. Помогает себе одной рукой, аккуратно поглаживая мошонку и доводит Чимина до исступления.       Розу ломает, подкидывает на невероятной карусели ощущений. Ему плохо, ему хорошо. Ему хочется остановиться. Хочется продолжить. Он чувствует как онемели его ноги, как дрожат руки, как судорожно сжимается его дырочка, заставляя ощутить ужасную пустоту. Он хочет быть заполненным. Катастрофически хочет. Открывает рот, чтобы сказать об этом Чону, но задыхается, не успев издать и звука. Захлебывается восторгом, когда художник опускается низко, пропуская член в своё горло и сглатывает. Чимин готов разрыдаться. Он цепляется руками за спинку кресла позади себя, за подлокотники. Рвет на себе волосы, не зная куда себя деть от наслаждения. Его тело наполняется приятным, наэлектризованным теплом, которое сосредотачивается внизу живота, грозясь разразиться настоящей бурей.       Чонгук вовремя отстраняется, слышит жалобный скулеж сверху и грязные ругательства. И усмехается — у его дивной Розочки очень грязный язычок. Подтягивает Чимина к краю кресла, поднимает его ноги, придерживая под коленками и буквально вгрызается в ягодицы. Целует, покусывает белую кожу, оставляя новые следы, а потом раздвигает ягодицы шире и языком ведет влажную полоску по сжимающейся дырочке.       Розочку подбрасывает, у него сбивается дыхание, он протестует, пытается свети ноги вместе и оттолкнуть Чона, но тот успокаивает его тихим «тшшш» и возвращается к своему интересному занятию, продолжая вгонять Чимина в краску. Пак теряется, зажимается, но при этом осознает, что новые ощущения приносят ему небывалое удовольствие и вскоре расслабляется, позволяя Чону вгонять в него свой язык, нежно ласкать и стимулировать гладкие стенки.       Когда Чон добавляет руку, укладывая её на небольшой член, кровь в Чимине закипает. Он чувствует как горячее вещество бурлит в его венах, бежит раскаленным потоком под кожей. Чимин зажимает себе рот рукой, стонет громко и протяжно, поджимает пальцы на ногах, свободной рукой сжимая подлокотник кресла. Он напрягается всем телом, чувствуя как его прошибает волной оргазма. Он потрясен, он растерян, он не знал что так бывает. Сильно, до боли закусывает нижнюю губу, откидывает голову назад, закатывая глаза и кончает на свой живот и на руку Чона.       Когда Пак приходит наконец в себя и поднимает голову, видит что Чонгук также сидит перед ним на коленях, преданно смотрит и облизывается. У Чимина голова кружится и в глазах темнеет от мысли о том, где недавно побывал этот язык. Он краснеет, покрываясь румянцем от кончиков ушей до самой пятой точки. На глаза наворачиваются слёзы. Ему так стыдно, но это было прекрасно. Никогда раньше с ним подобного не проделывали, а Чонгук не побрезговал. Насладился своей Дикой Розой сполна.       Чон улыбается. Он знал что такое римминг, но на практике никогда не пробовал. А с Чимином просто не смог отказать себе в удовольствии и не прогадал. Всё было идеально. Идеальный Чимин идеально кончил от его языка в своей идеальной попке.       Игривый огонек в черном взгляде не остался незамеченным. И Чимину хочется что-то сказать или сделать, чтобы также вогнать любовника в краску. Он напрягает извилины, пытается что-то срочно придумать, но в голове крутится только:        — Малыш Гугу.       Чон мрачнеет моментально, а уголки губ его Розы стремительно взмывают вверх.        — Не называй меня так, — воспринимать его всерьез после того, что он сделал очень сложно, но Чимин старается.        — Почему?        — Хотя бы потому, что я твой хён.        — Секунду назад ты вылизывал мою задницу, хён. — не унимается Чимин, одаривая Чона игривой улыбкой.        — И мне понравилось. И тебе тоже.        — Поменяемся? — предлагает Пак, вставая с кресла, — только сначала избавься от одежды.       Чонгук без ума. Чимин идеальный в его глазах. Его слова, его действия, всё это очень нравится Чонгуку. Это ему по душе. Это усыпляет его внутреннего зверя, заставляет оставаться спокойным. Пак будто приручил его, подчинил себе и превратил в домашнего пса.       Выполняя просьбу младшего, художник быстро скидывает с себя одежду и садится в кресло, широко расставляя ноги и демонстрируя болезненную эрекцию, которая совершенно не ослабла. Наслаждается жадным взглядом, которым его одаривает его хрупкая Роза и замирает в ожидании.       Чимин присаживается на колени рядом и громко сглатывает, прикидывая на сколько глубоко он сможет заглотить. Член Чона намного больше его собственного, его пухлых пальчиков не хватит, чтобы обхватить ствол, хватит ли ему умения поместить его в рот?       Лениво надрачивает, держа зрительный контакт со старшим, подается вперед и покрывает легкими поцелуями горячую головку. Ведет губами ниже, прижимаясь и продолжая водить рукой, собирая пальчиками выделяющийся предэякулят. Чувствует, как кровь отдает бешенным стуком в висках, а слюна скапливается во рту. Раскрывает пухлые губки и обхватывает ими крупную головку, посасывая её, словно карамель.       Чонгук сжимает губы, стараясь дышать ровно и издает отчаянный вопль. Он так мечтал увидеть это, так хотел посмотреть как эти потрясающие губы будут смотреться на его члене. Но реальность оказалась на сто процентов лучше воображения. На столько, что Чонгук готов был вот-вот кончить.       Он резко наклоняется вперед, подхватывает Чимина за локоть, поднимает с пола и усаживает себе на колени, прижимаясь своим лбом к его.        — Я этого не выдержу, — шепчет художник сипло. Его дыхание сбито, словно он только что пробежал марафон.       Чимин в ответ улыбается. В его взгляде появляется что-то хищное. Что-то опасное и хитрое, словно он маленький лисенок. Он подносит к губам свою руку, облизывает пальцы и заводит себе за спину. Дразнит Чона, который застыл и слова сказать не может. Приподнимается.       Чонгук чувствует как маленькие пальчики обхватывают его член и направляют в горячую дырочку. Он не успевает ничего возразить, как Чимин резко насаживается, пропуская в себя полностью головку. Замирает. Смотрит в напряженные глаза напротив и тихо шепчет:        — Я растянут со вчерашней ночи.       Опускается ниже, даря художнику крышесносные ощущения и, прикрыв глаза, целует его. Мокро, горячо, играясь с чужим языком и смешивая их вкусы в один. Потрясающий и неповторимый.       Это так грязно, так развратно, но в тоже время совершенно очаровательно. Чонгук думает о том, что это в первый раз. И не в последний. Он позволит ему ещё ни один раз так поиграть с собой. Если его малышу это нравится, Чонгук только за.       Пак начинает двигаться. Медленно, старается не разорвать поцелуй. Обвивает тонкими руками шею Чона и позволяет ему придерживать себя за талию. Но не задавать темп. Он хочет все сделать сам. Сегодня ему хочется, чтобы все было нежно и чувственно.       Прикусывает губу Чонгука, немного оттягивает и тут же снова сплетается своим языком с его. Продолжает двигать бёдрами, добавляя круговые движения, вышибая из Чона новый стон, больше похожий на звериный рык. Видит в глазах уже знакомое пламя, чувствует как усиливается хватка на собственной талии. Разрывает поцелуй и вновь прижимается к чужому лбу, заглядывая в глаза. Просит тихо опустить руки ниже и старший подчиняется, обхватывая ягодицы.       Они поглощены друг другом. Словно мира вокруг не существует, есть только Чимин и Чонгук, что прижимаются друг к другу с трепетом, смотрят в глаза с нежностью и пытаются стать единым целым, словно всю жизнь только к этому и стремились. Пот скатывается по изящно выгнутой спине Чимина, исчезая в соблазнительной ложбинке. Это горячит и охлаждает одновременно. Они оба судорожно вдыхают воздух, ставший одним на двоих. Их потряхивает от удовольствия просто быть вместе и наслаждаться друг другом.       Чон меняет положение, вставая с кресла и придерживая Пака за ягодицы. Тот обвивает его талию ногами и охает, когда его первый раз подбрасывают на руках, а затем опускают насаживая до самого основания. Член бьет по той самой чувствительной точке и Чимин, не чувствуя как немеют руки, практически отключается, полностью сосредотачиваясь на художнике и тех ощущениях, что он ему дарит. При каждом толчке внутри срабатывает бомба замедленного действия, разворачивая Чимина на куски. Он забывается в Чонгуке, растворяется, словно маленькая шипучая таблетка, забывая делать вздох. Задыхается, идет на дно.       Снова подбрасывает и снова опускает, и Пака словно разбивает в пыль. Чонгук не дает им времени перевести дыхание, наслаждаясь высокими стонами своего любовника. У самого ноги дрожат и отказываются их держать, хотя Пак легкий, как пушинка. Он вновь опускается в кресло, когда видит, что Чимин уже на пределе. Когда его глаза затягивает пеленой слез. Отдает главенство снова в руки своей Дикой Розы.       И Чимин с удовольствием его принимает, как и член художника в себя. Двигается активнее, опускается резче. Закрывает глаза, пуская слезинку по щеке. Он почти у финиша, снова ощущает то тепло, которое возможно только рядом с Чоном. Практически прыгает на члене, закусывая губы, чтобы приглушить отчаянные мольбы. Чувствует как задрожали руки Чонгука на его талии, как сбилось его дыхание, а потом и теплую жидкость внутри себя. Кончает следом, пачкая идеальный, загорелый пресс Чонгука и вновь сталкивается с ним лбами.       Они молча приходят в себя. Никак не могут восстановить дыхание и утихомирить свои сердца. Жадно целуются, чтобы потом вновь приникнуть друг к другу.        — Малыш, ты как? — первым прерывает молчание Чон.       Чимин не отвечает. Не может найти в себе силы. Его ещё трясет от недавнего оргазма, ноги сводит, ноют мышцы, но он не хочет вставать. Хочет посидеть так ещё немного. Пообниматься и погреться в кольце сильных рук.       Он лишь слабо кивает головой, потираясь своим носом о чужой, давая понять, что всё в порядке. Он жив, хотя и был на грани смерти. Прикрывает глаза и шумно вдыхает воздух, ощущая его таким плотным, словно они находятся в тропиках в самый разгар сезона дождей, но тут же в пустыне, в самый жаркий день. Пака бьёт озноб. Он чувствует приятную негу, которая раскатывается по всему телу, словно упругое тесто в умелых руках. Он и сам ощущает себя тестом — берите, мните, делайте, что хотите. Он примет любую форму и размер. Главное, чтобы рядом с Чонгуком.       Художник бережно сжимает в руках свою главную драгоценность, поднимается и не спеша идет в душ. Придерживает Розочку за ягодицы одной рукой и набирает полную ванну теплой воды. Опускает сначала Чимина, залазит следом, садясь позади, чтобы Пак мог откинуться на него всем телом. Берет с бортика свой гель, выдавливает немного на мочалку, вспенивает и бережно проводит по чужим рукам и плечам.        — Я хочу спать, — голос Чимина звучит слабо и хрипло, — так устал.        — Мой малыш отдался сегодня по полной, — заботливо воркует Чон, потирая спину. Сегодня он не оставил ни одного нового засоса, но старые расцвели на коже ещё ярче и заметнее. Гордость взыграла в юном художнике и он даже не заметил, как его Роза засопела, склонив голову к груди, — ты молодец.       Когда с водными процедурами было закончено, художник, стараясь не разбудить Пака, вытащил того из ванны, закутал в мягкое махровое полотенце и отнес в спальню, недовольно замечая, что простыни стоило бы уже заменить.       Укладывает Чимина на кровать и накрывает пледом, в очередной раз любуясь его красотой. Высоким лбом с милой родинкой, маленьким носиком и пухлыми губами, которые разморенный Чимин во сне забавно надувает.       Первый раз они заснули вместе.