Просыпаться вместе оказалось невероятно приятно. Чонгук открыл глаза первым и обнаружил, что во сне они сплелись вместе, перемешались под одеялом, закинули друг на друга конечности и прижались так тесно, что между их телами не осталось и сантиметра свободного пространства. Чимин уткнулся носом в его грудь и сладко посапывал, закинув руку на бок, а ногу на бедро. Чон во сне обхватил своего мальчика двумя руками, а одну ногу просунул меж его ног. И такая поза показалась ему идеальной. Слишком близко для незнакомцев, знающих друг друга только два дня, но идеально для них двоих, между которыми вспыхнула нереальная страсть с первой секунды, поглотив обоих с головой. Даже если они оба обожгутся в конце, ни один из них не пожалеет о том, что бросился в это пламя.
Чонгук шумно втянул носом воздух, наслаждаясь их смешанными ароматами, с легким оттенком его геля для душа. Он бы хотел чтобы в его доме пахло так всегда. Чтобы Чимин навсегда остался в этой постели напоминанием о его первой серьезной влюбленности. О первых серьёзных чувствах, которые он испытал.
Сначала он увидел красивую картинку и возжелал её. Вспоминал прекрасное личико, мечтал о нем, а когда заполучил, понял, что в Чимине ангельская внешность сочетается с потрясающим внутренним наполнением. Он был скромным, не пользовался своей внешностью, как билетом в красивую жизнь. С благодарностью принимал заботу и дарил её в ответ. Восхищался талантом художника и вдохновлял его. Выглядел слабым и робким, но порой Чону казалось, что он самый настоящий безвольный слабак в сравнении с этой прекрасной Дикой Розой. Его взгляд был по-настоящему взрослым, опытным, но душа его обладала заразительным мальчишеским задором. Храня целый шкаф скелетов, он не потерял себя, не лишился легкости, не обозлился на весь мир. И это вызывало в художнике зависть.
На долю мальчишки, что нежился, ловя обрывки прекрасного сна, в его объятиях, выпало куда больше испытаний, но он продолжал жить. Продолжал верить людям и бороться за себя.
А что на счет Чонгука? Да, он всю жизнь страдал от одиночества. Мать покинула его слишком рано, он не успел достаточно погреться в её любви. Да и может ли быть её достаточно? Но ведь кому-то её совсем не досталось. Кого-то променяли на чужого дядю, пытаясь стать счастливым. Чимин в любви нуждался куда больше и острее.
Сердце болезненно сжалось. Чон не жалел свою Дикую Розу, понимая, что подобное он воспримет за оскорбление, он бы и сам за подобное врезал по морде. Но ему так сильно хотелось подарить ему как можно больше тепла, заботы, ласки, уюта и любви. Он бы хотел искупать его в этих эмоциях, чтобы хватило на всю жизнь. Чтобы он знал, что может быть и по-другому.
Тяжело вздохнул, прикрывая глаза и утыкаясь носом в темную макушку. Чимин пахнет чем-то очень родным, от такого запаха в груди приятно щекочет, а в носу щиплет.
И ведь подумать только, этот маленький, хрупкий мальчик, заставил его забыть о своей зависимости. Чон с удовольствием подметил, что пошли третьи сутки без наркотиков и удивился. Его не мучила ломка. Да, руки чесались и мысли посещали, но он стойко держался. Это ведь физически невозможно. Сам он никогда не испытывал, но знал, что наркоманы на стену лезть готовы ради дозы. Убивают, грабят и не жалеют даже самых близких людей. А ему рядом с Чимином хорошо, его не мучает ломка, ему не нужен кайф от белых дорожек. Его кайф, маленький и по домашнему теплый, сопит ему в грудь. Делится своей любовью, будто она в нем заложена неиссякаемым источником.
Чимин неохотно шевелится, сквозь сон чмокает загорелую грудь и тычется маленьким носиком, словно слепой котенок. Он чувствует себя таким приятно-отдохнувшим, не обращает внимания на тянущую боль в пояснице, все-таки немного перестарался вчера. Мышцы ног тоже немного ноют, но в целом ему прекрасно, сонно-сладко и он просыпается счастливым, ощущая Чонгука рядом. Жмется ближе, пытаясь раствориться в сильном теле своего мужчины, ластится и довольно урчит, получая легкие поцелуи в макушку, спускающиеся невесомой дорожкой к маленькому ушку и щекам. Посмеивается, когда Чон громко чмокает в нос и затем сильно сжимает в своих объятиях.
— Давай проведем так весь день? — Чонгук с шумом выдыхает и переворачивается так, что поджимает мальчишку под себя, тут же припадая к тонкой шее и покрывая её мокрыми поцелуями.
Сдавленный стон и звук поцелуев аккомпанируют художнику. Чимин, ещё совсем сонный, лениво обнимает его за плечи и наклоняет голову, подставляя шею под чужие губы. Чувствует возбуждение Чонгука, что упирается в его бедро, горячит и пульсирует. Слегка выгибается, когда Чон опускается к нежным, розовым соскам и обхватывает один губами. Приподнимает бедра. потирается пахом в ответ и издает глухие стоны.
Они словно пух, что опадает ранним летом с тополей. Достаточно маленькой искры, чтобы начался пожар. Чтобы всё вокруг полыхало, воспламенялось и погибало. Пока они находятся на грани между жизнью и смертью.
Художник сжимает в своих руках хрупкое тело, наслаждается тем, какой Чимин с утра податливый, прибывает ещё на границе между сном и явью, но сразу же принимает правила игры, выгибаясь навстречу ласковым рукам.
Чон бы задушил его, ярко представляя себе эту сцену. Наполненные ужасом прекрасные глаза. Алые, пухлые губы раскрыты и судорожно хватают воздух. Маленькие, дрожащие пальчики пытаются разжать сильные руки на изящной шее. Немного усилий и борьбы, и тонкие руки опадают, а жизнь во взгляде угасает навсегда.
Смахивает наваждение. Чонгук чувствует, как его начинает немного потряхивать. Сам пугается видения и оттого крепче прижимается всем телом, покрывая грудь Чимина горячими поцелуями и оставляя рубиновые следы на белой коже.
— Ч… Ах… Чонгук, — выдавливает из себя Дикая Роза, пытаясь руками обхватить лицо художника, — подожди.
Старший поднимает голову и непонимающе смотрит в карие глаза, затянутые дымкой желания.
— Мне надо в туалет, — еле слышно произносит Пак.
Чонгук смотрит несколько секунд не моргая, потом смеётся, опуская голову и прижимаясь лбом к животу младшего.
— Я с тобой будто принимаю контрастный душ, — смеётся художник, — сначала приятная прохлада, потом словно кипятком окатывает, а затем ледяная вода. Беги, — целует впалый живот и отстраняется, выпуская Чимина, — я пока сварю кофе.
Наблюдает за своей прекрасной Розочкой, разглядывая голые ягодицы со следами своих зубов, усмехается и встает следом. Натягивает первые попавшиеся серые штаны и проходит на кухню. Вспоминает где оставил турку, насыпает несколько ложек кофе и заливая их водой, ставит на огонь. Облокачивается о гарнитур, упираясь руками позади себя и вспоминает своё неожиданное видение.
Всё было так ярко, так живо, что Чонгук бы подумал, что ему это привиделось под кайфом, но он не употребляет. Уже несколько дней он абсолютно чист. И чем больше времени проходит, тем меньше желание вернуться к пакетику с белым порошком. Ему немного страшновато, подобное с ним давно уже не происходило, потому что он всегда был под кайфом. И в состоянии наркотического опьянения видел и не такое, но свободно списывал всё на порошок.
Подумывает о том, чтобы перебрать лекарства в ванной, может остались непросроченные и ему стоит возобновить курс или сходить к врачу. Вспоминает куда записал номер последнего специалиста, что ему навязывал Намджун, проклиная свою безалаберность и рассеянность.
Но из мыслей его вырывают слишком приятные ощущения.
Чон опускает глаза и видит, что Чимин, сидя перед ним на коленях, выписывает замысловатые узоры по ещё не опавшему члену художника. Смотрит в глаза так преданно и наивно, а сам ведет новую полосу, оставляя темный, мокрый след на серой ткани.
— О, Боже, — Чонгук готов молиться всем богам, лишь бы это не заканчивалось. Поднимает взор к потолку и закусывает губы, чтобы не начать благодарить небеса за то, что послали ему этого малыша.
Чимин тихо хихикает, стаскивая с Чона штаны. Гулко сглатывает и проводит языком по горячему стволу, который моментально налился кровью. Вылизывает с таким остервенением, что у художника ноги подкашивает. Заставляет старшего изо всех сил вцепиться в столешницу и глухо простонать. Заглатывает головку и ласкает её, обводит языком, дразнит уретру и опускается ниже, пропуская её в горло.
Чон чувствует, как из него выбивает дух. Он согласен умереть после такого и вечно жариться в аду. Оно того стоит. Ради этих пухлых губ на его члене, не жалко отдать свою жизнь. Чонгук пытается расслабиться, прикрывает глаза, наслаждаясь жаром маленького рта и лаской языка. Одну руку запускает в волосы Чимина и немного сжимает у корней, получая снизу довольное урчание. Чимин одобряет его действия, и Чон немного оттягивает голову Розочки, чтобы сделать плавное движение бедрами, проталкивая член глубже. Внимательно наблюдает, вновь отмечая, что Чимин божественно красив. Даже со слезящимися глазами, со слюной, вытекающей из уголка губ и стекающей по подбородку. Он идеален.
Чимин упирается ладошками в бедра художника, расслабляет горло и позволяет трахнуть себя в рот. Открывает рот шире, стараясь не цеплять нежную плоть зубами, и сильнее смыкает губы вокруг ствола. Знает, что ему не причинят боль и стоит ему немного запротестовать, все сразу же прекратиться. Послушно принимает член, кайфует от пальцев в своих волосах и ощущения крупного члена в своей глотке. Давит рвотный рефлекс, но всё же издает тихий, булькающий звук и поднимает на Чона разочарованный взгляд, когда тот вытаскивает член полностью. Протестует, обхватывая ствол ладошкой и слизывая с головки предэякулят.
Чон теряется в прекрасных карих глазах, позволяет ему вновь насадиться на свой член, с восхищением наблюдая за скатившейся по румяной щеке слезинке. Понимает, что не заставляет его, не давит, Чимин сам этого хочет, но в груди вдруг болезненно сдавливает. Сколько раз он так стоял на коленях и через слезы, переступая себя, делал подобное.
Отвлекает зашипевший на плите кофе и запах гари. Чон с трудом нащупывает барашек конфорки и отключает её. Торопится поднять Чимина с пола, прижимает к себе и целует. Чувствует свой вкус на чужом языке. Ему от этого кружит голову, возбуждает ещё сильнее. Чонгук меняет их местами, подхватывает младшего за талию и усаживает его на белую, глянцевую поверхность столешницы.
Пак дуется и тем самым заставляет художника улыбнуться.
— Милашка, — сюсюкается Чон, умиляясь надутым губкам.
— Ты же сам хотел, — Пак складывает руки на груди и смотрит прямо, сведя темные брови к переносице.
— Главное, чтобы ты этого хотел, — отвечает твёрдо, не сводя глаз и не моргая.
— Я хочу! — Чимин упрямится, — впервые в жизни очень хочу!
— Тогда не торопись, у нас предостаточно времени для практики, — усмехается, сам не верит в свои слова, но успокаивает младшего, — кофе не удался, рядом с тобой я забываю про всё на свете. Давай съездим куда-нибудь?
— На мотоцикле? — звучит так по-детски, но заставляет Чонгука ярко улыбнуться.
— Ты снова заставляешь меня ревновать.
Чимин смеется в ответ, притягивает художника за поцелуем. Распаляет и быстро загорается сам, когда сильные руки впиваются в нежную кожу на талии. Жест, ставший уже родным и привычным. Лучшее украшение для тонкой талии Пака — руки Чонгука.
Розочка обвивает бедра художника ногами и придвигает ближе к себе. Требует ласки, требует внимания.
И получает сполна. Задыхается, когда член врывается в горячее нутро, давит на ту самую точку, распространяя по телу приятную дрожь. Стонет с надрывом, сходит с ума, ищет чужие губы и с облегчением вздыхает, находя. Снова отдается, как в последний раз, не волнуясь о ноющих мышцах и спине. Полностью погружается в переполняющие его чувства.
Вскоре Чон снимает Чимина со столешницы, поворачивает к себе спиной и прогибает в изящной пояснице, чтобы с новой силой ворваться в растянутую дырочку, выбивая новые всхлипы из хрупкого тела.
Чимин упирается руками в скользкую поверхность, склоняет голову, полностью закрывая обзор черной челкой, приподнимает плечи и отдается со всей страстью на которую он только способен. Толкается бедрами навстречу, наслаждаясь звуками шлепков двух тел. Поднимается, откидываясь на сильное плечо и получает новый горячий поцелуй. Придерживает одной рукой чужую щеку и в момент, когда по телу прокатывает волна наслаждения, шепчет в приоткрытые губы:
— Лю…ах…лю, — слова растворяются в новом поцелуе. Развязном и глубоком.
Чонгук доводит Чимина до конца, ловя стоны наслаждения губами, выходит из влажной дырочки, делает несколько движений рукой вдоль ствола и кончает на упругие ягодицы, украшенные следами его страсти. Дышит тяжело и не сразу понимает смысл сказанного. Прислоняется вспотевшим лбом к такому же покусанному плечику и пытается прийти в себя. Слышит, как разгоняется серое вещество в голове, заставляя нейроны шевелиться и посылать сигналы. Мозг туго соображает, но постепенно до него начинает доходить, словно сквозь толщу воды.
«Лю». Эхом отдается в голове. Так глупо, но на лице расползается широкая улыбка. Он никогда раньше не слышал этих слов в свой адрес. Ему никогда не говорили о любви. Им восхищались, хвалили его талант, его красивое тело. Его боготворили как любовника, но никогда не любили как человека. Это оказалось не просто приятным, а потрясающим. Из-под ног как будто выбили почву, заставили падать в свободном полете, задыхаться от бешено колотящегося сердца, чтобы потом подарить крылья.
Чон прижимается к подрагивающей спине, нежно оглаживает острые плечи и борется с распирающим чувством внутри себя. Он хочет заявить о них так громко, чтобы весь мир узнал. Но решает, что лучше будет доказывать это своими поступками, поэтому тихо шепчет в покрасневшее ушко:
— И я.
***
После утреннего душа Чон приглашает своего спутника в ресторан, мотивируя это тем, что у них был секс, а вот настоящего свидания не было. И вообще всё началось ни как у нормальной пары. Зависает, разглядывая краснеющего Чимина и чувствует, как кровь медленно пробирается по его щекам, придавая ему такой же розовый оттенок, как у его Дикой Розы. Оба смущаются, словно они школьники, словно не они часом ранее занимались любовью на кухне.
Чимин собирается достаточно быстро, у него с собой не так уж и много вещей, поэтому выбирать особо не пришлось. Он достает из рюкзака рубашку горчичного цвета в черную клетку, которая ему явно велика на пару размеров, и широкие синие джинсы со множеством прорезей. Отвлекается, прокручивая утренние события и скромно улыбается. Внутри него так хорошо, так тепло. И это всё благодаря одному слову.
Сам не знает почему это вырвалось. Он так хотел сказать Чонгуку, что тот сумел воскресить его за столь короткое время, смог будто заново вдохнуть в него жизнь. Словно всё, что было до — кошмар, а теперь Чимин наконец проснулся. Ему правда захотелось жить. Не просто свалить на побережье и прятаться в маленькой хижине, опасаясь каждого взгляда, а полноценно наслаждаться отведенным ему временем. И это больше походит на волшебство.
И всё это разнообразие мыслей вырвалось в короткое и нелепое «Лю».
Одевается, заправляя рубашку спереди в джинсы и слегка ерошит волосы, наблюдая за Чонгуком. Тот будто волнуется, хотя до их утреннего скромного признания был вполне уверен в себе.
Он спешно натягивает черные, зауженные джинсы и слегка помятую белую футболку, что красиво облегает подкаченное тело. Заставляет младшего залипнуть на крепкой груди и немного просвечивающихся сосках. Сверху накидывает свой бомбер для поездки на мотоцикле. В прихожей достает тяжелые, армейские ботинки на шнуровке и недовольно косится на туфли своей Розочки. Они выглядят неплохо, даже модно, но сегодня ему совершенно не подходят. Прокручивает в голове маршрут, припоминая, что по дороге им попадется торговый центр, а там наверняка есть магазины «Nike». Чимина хочется радовать, даже такими мелочами, как кроссовки.
До гаража на заднем дворе, где стоит Джиксер, идут держась за руки. Снова смущаются и краснеют. Для обоих начало серьезных отношений в новинку. Ни один из них не испытывал подобного. Не был влюблен, не признавался в любви и не держался за руку с объектом своего восхищения. И от того им приятнее, что в подобных милых и невинных вещах они оказались друг у друга первыми.
Чон целует маленькие пальчики и нехотя выпускает теплую ладошку Чимина из руки. Выкатывает мотоцикл из гаража и протягивает шлем своей Розочке. Но резко передумав, одевает на него сам.
Дорога до ресторана проходит спокойно, под восторженный визг Чимина. Он снова ловит дикую эйфорию от поездки. Смелеет, иногда отпускает обе руки и приходит в дичайший восторг, когда Чонгук разгоняет своего железного коня особенно быстро. Так, что дух захватывает и кажется, что они не едут по влажному асфальту, а парят над землей. Чимин даже не замечает, что здание ему знакомо, когда они наконец паркуются.
Внутри тоже мало что изменилось за три дня. Но Пак увлечен своим мужчиной и совершенно не обращает внимания, когда кто-то с ним здоровается. Принимает за обычную вежливость персонала. Он и сам так делал — здоровался с гостями.
Когда они садятся за стол и Чимин берет в руки меню, до него наконец доходит. Из этого ресторана он уволился несколько дней назад. Здесь у шеф-повара поехала кукуха, и он зажал его в подсобке.
Пак поднимает испуганный взгляд. Вертит головой, убеждаясь в верности своего озарения, а потом смотрит на Чонгука, что заинтересованно разглядывает меню, снимая бомбер.
— На завтрак мы уже опоздали, очень жаль, — бубнит старший, — но на обед у них можно заказать вкуснейший юккедян, ты же любишь острое.
— Я не голоден, — сбивчиво шепчет Пак, обхватывая себя руками. Ему почему-то стало очень холодно, хотя он сидел в кожанке, — давай выберем другое место?
— Что? — Чон отвлекается от изучения меню и обеспокоенно смотрит на свою Дикую Розу, — Почему?
Младший сначала замыкается, обдумывая стоит ли сказать художнику. Вспоминает его угрозы выпустить кишки тем ублюдкам, что домогались его. И думает, что надо придумать любую причину, лишь бы не раскрыть правду. Судорожно водит глазами по светлому залу с немногочисленными гостями и замечает в углу своего сменщика. Милого парнишку, старше на пару лет, что приветливо ему улыбается и машет рукой. Пытается вспомнить его имя зачем-то, разглядывая его крашенные в шоколадный оттенок волосы.
Парень отталкивается от барной стойки и подходит к ним. Здоровается и Чимин понимает, что это он приветствовал его на входе. Читает на бейдже имя — Тэян.
— …Я буду вашим официантом сегодня. Вы уже выбрали? — обращается к гостям, не сводя с Пака глаз.
— Нет, мы ещё не определились, — вежливо отвечает Чон.
— Тогда я подойду через несколько минут.
Тэян уходит. Скрывается на кухне и на Чимина будто выливают ведро холодной воды. Он умоляюще смотрит на своего спутника и тихо повторяет:
— Выберем другое место?
Чонгук хмурится и Чимин осознает, что он всё понял. Глаза художника наполняются опасным пламенем. Дыхание учащается, а руки сжимаются в кулаки.
— Кто? — точно и лаконично, словно бьет в под дых.
— Не надо, — умоляюще шепчет Розочка и пытается взять художника за руку. Пугается, когда его пальцы сбрасывают на стол и громче повторяют вопрос. С Чонгуком бесполезно спорить, — шеф-повар.
Чонгук подскакивает из-за стола и уносится на кухню. До Чимина доносятся звуки падающей посуды, бьющихся тарелок и чей-то крик. Душа словно уходит в пятки от страха. Этот день начался так прекрасно, но грозился превратиться в очередной кошмар наяву. Пак пытается унять дрожь в коленях, сглатывает подступающую тошноту, нагоняемую страхом.
Через минуту художник возвращается, волоча за шиворот того самого мужчину. Дотаскивает его до их столика и бросает перед Чимином на колени. Словно верный пёс, принёсший добычу своему хозяину.
— Извиняйся, — шипит Чон, толкая побледневшего мужчину ногой в бок.
Шеф выглядит неважно. От того уверенного ублюдка, что зажимал Чимина в кладовке не осталось и следа. Глаз подбит и припух, форма съехала. Губы подрагивают. Весь напуганный и взъерошенный.
— Не надо, сейчас же вызовут полицию, — умоляет Розочка, брезгливо отворачиваясь от повара.
— Я сказал извиняйся, тварь! — угрожающе рычит художник.
— П… про…
— Громче, сука! Я тебя не слышу!
— Остановись, — молит Пак.
— Прости!
— За что? Пусть все знают какой ублюдок здесь работает! Что ты делал с этим мальчишкой?
— Я ничего…
Чонгук бесится от такого ответа. Снова бьет его по лицу, разбрызгивая кровь по начищенному паркету. Чувствует, как внутренний зверь встрепенулся и навострил уши, угрожающе рыча. Он почувствовал запах крови. Свежей, густой и такой горячей.
— Если ты ничего не сделал, то почему извинился? — хватает мужчину за волосы и поднимает голову, — смотри, ты же узнал его?
— Д.да
— Так за что ты извиняешься?
— За то, что…
Но Чимин не хочет слушать. Он быстро встает и направляется к выходу, слыша позади звук удара и жалобный вскрик. Выбегает из ресторана и со всех ног уносится куда глаза глядят. Он напуган. Он хотел этого, но не был к такому готов. Чонгук всё сделал правильно, и Пак знает это, он не злится на него, не винит. Он ругает себя за доброе сердце и мягкий характер. Знает, что шеф заслужил подобное, но видеть его наказание, такое унизительное, в присутствии гостей и другого персонала, это слишком. Он думает, что эта картинка навсегда застынет в его памяти. Будет долго мучать, давить на совесть. Он оправдывает всех: повара, Чонгука. Он ищет причину в себе. Его поведение было неправильным. Его поведение привело к таким ужасным последствиям. Но и шеф был неправ. Не имел права так обходиться с Паком.
Чимин путается в своих мыслях. Ему кажется, что на одном плече сидит дьяволенок, нашептывающий хвалу Чонгуку. Какой он молодец. Верный пёс. Защитил честь и достоинство Чимина. Никто ведь раньше этого не делал.
С другой светлый ангелок мелодично напевает: все имеют право на ошибки. Ты тоже ошибался. Если бы тебя избивали за каждую твою ошибку, на тебе давно не осталось бы уже живого места.
Но дьяволенок настойчив: никто не имеет права так обходиться с тобой! Ты не вещь, Чимин! Не красивая куколка, которую может взять, чтобы поиграть, кто угодно. Ты сам решаешь с кем хочешь иметь близкие отношения. Если шеф не может держать себя в руках, его надо наказать. Сколько ещё мальчишек и девчонок стали его жертвами? А если среди них были дети? И ведь им никто не поверит, у него же связи, громкое имя и деньги! Ты готов взять на себя ответственность за чужую сломанную жизнь и промолчать? Пусть методы Чонгука и примитивны, но они действенны!
Тормозит посреди оживленной улицы. Испуганно оглядывается, пытаясь понять где он находится. Ему хочется срочно вернуться к Чону. Прижаться к нему. Без художника ему снова очень одиноко. Он уже привык к нему настолько, что не выдержит и малейшей разлуки.
Чонгук быстро догоняет его, обхватывает со спины, прижимает к себе и утыкается носом в висок.
— Прости меня, моя Дикая Роза, я тебя напугал.
— Нет, ты всё сделал правильно, — Чимин выкручивается в кольце сильных рук, обхватывает ладошками лицо художника и заглядывает в черные бездны, в которых плещется страх, — зло должно быть наказано. Я просто не был готов.
— Я понял, да. Такое зрелище не для моего нежного мальчика.
— Не хочу об этом, давай просто забудем, ладно? — младший пытается улыбнуться, но выходит немного печально.
Чон заботливо целует Розочку в лоб и выпускает из объятий. Берет его за руку, чтобы вместе вернуться к мотоциклу и как можно быстрее, до приезда полиции, свалить из этого места. Они успевают на несколько жалких секунд, проносятся мимо дежурных машин и скрываются в общем потоке.
***
Мотоцикл останавливается у торгового центра. Чон снимает шлем и оборачивается к ничего не понимающему Чимину.
Им бы побыстрее скрыться. Уехать подальше от центра, а Чонгук привез их в самое скопление людей. Смотрит так лукаво и Пак совершенно не понимает что у него на уме. Он всё ещё немного потерян от недавних событий, словно на короткое мгновение их с художником связь оборвалась и теперь в сознании шумят помехи.
— Я хочу сделать тебе подарок, — художник выставляет подставку, слезая с Джиксера.
— Мне ничего не надо, — испуганно отнекивается Пак, поправляя темные волосы, которые взлохматились от шлема.
— А мне надо. — твёрдо, безапелляционно, голосом, не терпящим отказа.
Чонгук хватает младшего за теплую ладошку и уверенно ведет вслед за собой. Не замечает как теряется его Розочка, разглядывая море людей и яркие витрины. Ему в голову даже не идет зачем его сюда привели. И только когда они останавливаются напротив горящей неоном вывески «Nike», его озаряет. Прячет глаза, стыдливо разглядывая свои туфли. Он купил их прошлой весной и изрядно износил, но они ему всё равно очень нравились.
— Не смущайся, ладно? — Чон поддевает подбородок Чимина пальцами и поднимает его голову, — просто хочу сделать нам приятно. Тебе — новые крутые кроссовки, мне — положительные эмоции. Надо как-то сгладить этот день, не думаешь? — улыбается так тепло, так по родному, что младший не может удержаться и улыбается в ответ, кивая головой.
В магазине консультант, молодой парень, возможно ровесник Чонгука, долго умиляется с маленьких аккуратных стоп в белых носочках, разжигая в художнике ревность и ненависть. Сокрушается, переживая, что в мужском отделе они вряд ли что-то найдут, ведь размерный ряд начинается с сорок первого размера и редкие размеры с сорокового. Удаляется на несколько минут, а затем приносит идеально-белые кроссовки, на высокой пружинящей подошве. Расхваливает, говорит, что они идеально подходят для долгих прогулок. Рассказывает что-то про новую технологию изготовления стелек и дополнительную вентиляцию по бокам и много дополнительной информации.
Чимин примеряет и приходит в восторг. Такой удобной обуви у него никогда не было. Ему правда нравится.
Чон видит, что это любовь и просит принеси и ему такие же. Замечает, как смущается Чимин и тихо шепчет, когда консультант уходит:
— У нас будет парная обувь, здорово, да?
Розочка смущенно кивает, разглядывая свои ноги в отражении зеркала. Он даже не думает узнать их стоимость, боясь обидеть Чона. Помнит, что это приятно и ему тоже. Тем более у него никогда не было ни с кем парных вещей, школьная форма с Тэхеном не считается. А он видел, что это очень популярно у парочек в Корее.
Они сразу же переобуваются в одинаковые кроссовки.
По дороге на парковку художник замечает небольшой прилавок с яркими букетами и тянет Чимина к нему. Долго разглядывает цветы и на все вопросы милой девушки-флориста отвечает крайне расплывчато. Он не видит то, что нужно ему и напрягается. Но потом замечает красивые рубиновые розы на высокой ножке в самом углу и злится — давно розы перестали быть популярными, что их прячут подальше от глаз клиентов?
Покупает одну и дарит её смущенному Чимину, на глазах у растерянного продавца. Он уже давно задумывался о подобном. Он готов скупить тут все розы и завалить ими свою Розочку. Но понимает, что они их просто не смогут довезти. Поэтому берет только одну, задумывая однажды разбудить Чимина в комнате полной алых роз. Такими же нежными и хрупкими, но характерными и стойкими, как и его мальчик.
