The Wild Rose

      Небо затягивается стальными тучами и усиливается ветер, когда Чонгук тормозит возле уже знакомого кафе. Ему совсем не хочется домой. Он хочет сделать этот день по-настоящему замечательным и памятным для них обоих.       По дороге он прокручивал в голове план действий, понимая, что и сам становится для Чимина опасным. Видение утром, неконтролируемая ревность и агрессия. Он не может дать гарантии, что не сорвётся однажды на своей Дикой Розе. Не причинит ему вреда. Не сделает с ним то, что сделал с Сокджином.       А учитывая неминуемую бурю в лице Мин Юнги, Чимина нужно спрятать. Как можно дальше и надежнее. Вечером он обязательно позвонит Намджуну и расскажет обо всём, попросит у него помощи, как бы унизительно это не было. Чимин важнее его собственной гордости.       В кафе тепло и уютно. Оно скрывает от накрапывающего дождя и согревает приятной атмосферой. Чимин снимает куртку и откидывается на мягкий диванчик. Его голова также полна мыслей. Он прокручивает сцену в ресторане и принимает решение всё же поговорить об этом, как бы тяжело не было. Конечно, проблему можно умолчать, сделать вид, что ничего не случилось, постараться забыть. Но это не решит её.        — Чонгуки, — Пак подается вперед, всматриваясь внимательным взглядом в две черные бездны. От них веет мертвецким холодом, но как только Чон переводит глаза на свою Дикую Розу, в них будто расцветает весна, зажигается жизнь и распускаются яркие цветы. — обсудим то, что произошло в ресторане?       Художник молчит. Понимает, что это нужно сделать. Но что он может сказать в своё оправдание? Прости, я чертов наркоман в неожиданной завязке? Я неуравновешенный псих и в любую минуту могу прикончить тебя? Однажды я убил человека, которого любил, потому что он полюбил другого?       Ему нечего ответить, но он согласно кивает. Мнение Чимина важно.        — Я понимаю, что ты хочешь меня защитить, — Пак начинает медленно, не отводя взгляд, ловя каждую эмоцию на любимом лице, — и, возможно, тот человек получил по заслугам. Но он остался в прошлом. Это не значит, что я его простил, но однажды я смогу это сделать. Хоть и не знаю, хватит ли во мне на это смелости и благоразумия. Удивительно, когда он делал это, я его жалел. Мне было его так жалко, представляешь? Потому что мы с ним в одной лодке. Он такой же заложник обстоятельств, как и я. Как и многие из нас.       Младший замолкает, а Чон чувствует как болезненно рвётся его сердце из груди. Когда он впервые увидел Чимина в галерее, на своей выставке, он даже представить не мог насколько тот прекрасен. Он видел его очаровательную внешность, лишь гадая о том насколько велика и красива его душа. Чонгук думал, что так не бывает, что это случается только в глупых книгах и фильмах, но сейчас он будто ещё сильнее влюбился. Смотрит в эти невероятно печальные глаза и мечтает утонуть в их золотистых глубинах.        — Твои методы они… не для меня. Это слишком жестоко, хотя я понимаю, что по-другому до него было не достучаться. Я лишь надеялся, что однажды он сам осознает всю мерзость своего поступка и раскается в этом.        — Не все такие как ты, Чимин. — хрипло произносит Чон, протягивая руку и сжимая холодные пальчики своей Розочки. — С некоторыми по-другому просто нельзя. Но я вспылил, признаю это. В тот момент мне показалось, что я делаю всё верно. Возможно, стоило немного остыть и найти другой рычаг давления на этого ублюдка. Я готов разрушить его жизнь ради тебя.        — Ради меня научись контролировать собственные эмоции. Наверное, это сложно, и я сам не знаю о чем говорю, но я верю, что ты сможешь.       Чонгук кивает и отводит взгляд. Эти три дня рядом с Чимином он только и делал, что сдерживался. После признания в кафе первая мысль, которая его посетила — найти каждого ублюдка и заставить поплатиться за содеянное. Заставить страдать и захлебываться собственной кровью. И лишь присутствие младшего останавливало Чона. Его не хотелось покидать. Зверь внутри угрожающе рычал, скалился и требовал мести за страдания этого неземного существа. Но стоило Чимину просто улыбнуться, как зверь затихал, сворачивался клубочком и довольно урчал. И это было удивительно. Это восхищало Чона и возносило Розочку в его глазах выше небес. Чимин невероятный. В какой-то степени Чонгук понимал всех этих мужчин, которые не смогли устоять перед прекрасной внешностью, доброй душой, очаровательной улыбкой и звонким смехом. Он не понимал лишь одного — неужели желание обладать телом, затмевало желание полностью завладеть душой Чимина? Приручить, оградить от всех бед, подарить ему то, что он действительно заслуживал? Согреть, обласкать и любить? Тогда имеет ли такая пародия на человека право на существование в этом мире? Многое ли отличает их от животных, движимых инстинктами?       К столику подходит милая девушка, которая скромно улыбается, видя держащихся за руки парней и представляется их официантом, предлагая попробовать фирменный обед. Чимин оказывается, но художник настаивает на вафлях и горячем какао. Официантка записывает заказ в черный блокнот и сообщает о том, что ждать придется около десяти минут. Ещё раз смотрит на сцепленные руки, снова улыбается и уходит.        — Я буду стараться, хорошо? Не обещаю, что изменюсь по щелчку пальцев, это сложно. — Чонгук провожает девушку взглядом и возвращается к своей Розочке.        — Я буду рядом, буду помогать тебе.        — Обещаешь, что не уйдёшь? Даже если со мной будет сложно? Даже если узнаешь обо мне что-то такое, что тебя напугает?       Чимин смотрит не моргая в черные глаза напротив. Обдумывает слова Чонгука и понимает, что совсем ничего не знает о нём. Он был так сильно им очарован, что совершенно забыл спросить — а кто такой Чонгук?       Он художник. Он красивый парень с потрясающим телом. У него свой дом и крутой мотоцикл. Он очень талантливый и заботливый. Он обращался с Чимином, как с принцем и не просил взамен ничего. Пак лишь однажды чувствовал к себе такое отношение. С Намджуном. Но и о нём он знал гораздо больше.       Разве можно быть таким безрассудным, чтобы бросаться в омут с головой, только почувствовав к себе достойное отношение? Но в этом был весь Чимин. Он так этого хотел, что его совершенно не интересовал сам человек. Он не стал вдруг меньше любить или быть благодарным за подаренную сказку, длиною в три дня, но с его глаз словно сняли повязку.       Чон всё ещё сидел напротив, но теперь выглядел другим в глазах Пака. Парень. Самый обычный, с огромными глазами, которые смотрят с неописуемой нежностью. Такой же одинокий, как и сам Чимин. Такой же отчаянно нуждающийся в ком-то. Немного потерянный и грустный. Словно другой человек избивал повара несколько часов назад. Сейчас художник выглядел не таким суровым и кровожадным. Он выглядел родным.        — Я обещаю. — Пак тверд в этом, даже сводит брови к переносице, чтобы подчеркнуть серьезность, — Но и ты пообещай.        — Что?        — Ты расскажешь мне о себе.       Следующий час они просидели в кафе, прячась от дождя и наконец обедая. Чонгук пересказывал свою жизнь. Про маму. Про отца и его семью. Про школу. Про то, как он обнаружил свой талант и как случайно его заметили и предложили организовать выставку. О том, как дела его пошли в гору и он стал писать на заказ. О том, как расписал стены какому-то богачу в спальне и он отвалил такую сумму, что Чону хватило на новенький мотоцикл, о котором он мечтал лет с шестнадцати.       О самом главном он умолчал. Это было слишком сложно. Он не готов говорить про такие вещи вот так — вываливая информацию на неподготовленного человека. Им обоим нужно было ещё немного времени. Ещё немного, чтобы он мог свободно обнимать и целовать свою Дикую Розу. Чтобы мог касаться его и ласкать. Чтобы мог дарить кому-то свою любовь. Немного времени, чтобы подготовиться к самому сложному. К расставанию.

***

      Но времени не было. После обеда, когда дождь затих, они решили, что пора возвращаться домой, пока не разразилась настоящая осенняя гроза. Чимин грустно вздыхал, сетуя на погоду. Ему очень хотелось покататься ещё. Слишком ему нравились поездки на Джиксере. На что Чонгук закатывает глаза, напоминая о том, что он снова ревнует.       В дом они забегают в момент, когда с неба срывается сильный дождь и поднимается ветер. Смеются, отряхиваясь от капель. Целуются. Не серьезно, скорее ради баловства, чмокают друг друга в губы и щёки, куда дотянутся. Чон помогает Чимину снять свою кожанку, которая слишком уж хорошо сидит на младшем, и обещает набрать тёплую ванну с пузырьками.       Они не сразу замечают, что в доме всё перевернуто, будто кто-то что-то искал. Вещи разбросаны везде, разрезаны диванные подушки, а синтепон из них валяется по всему дому.       Чонгук хватается за голову, осматривая гостиную. Думает, что такого не может быть. Кому нужно врываться в чужой дом и рыться там в двадцать первом веке, когда технологии шагнули далеко вперед и никто уже не хранит деньги под матрасом. Перешагивает бардак, оглядывается аккуратно на тот случай, если преступники всё ещё в доме.       Чимин тихо идет сзади, крепко вцепившись в предплечье Чона. Ему страшно, но он старается не подавать виду. Гадает, кому пришло в голову врываться в чужой дом среди бела дня. Тем более к художнику, который работает в доме. Значит не боялись встретиться с ним? А вдруг его хотели убить? Крупные мурашки пробегают по позвоночнику от таких мыслей и он жмурится, отгоняя страх.       Они заглядывают в спальню, обнаружив там такой же беспорядок. Дверь в сад открыта, холодные капли дождя стеной заливают пол, а ветер колышет белые занавески. Дом выглядит заброшенным, неживым. Шторы подлетают над полом, словно приведения. Протягивают ледяные лапы, заставляя обоих зябко поёжится.       Чонгук быстро подходит к стеклянной двери, закрывая её и разворачивается на грубый голос.        — Мы уже заждались тебя.       В его мастерской, среди разбитых банок с краской, раскиданных мастихинов и кистей, в белом кресле сидит незнакомый мужчина. Он довольно крепко сложен, это видно даже за черной, объемной курткой. Его виски аккуратно выбриты, а черные волосы уложены гелем. В одном ухе видна серёжка с крупным камнем. Взгляд тяжелый и сосредоточенный. За ним стоят двое таких же крепких парней, а в углу, возле входа, на кипе сваленных холстов, сидит парень поменьше, с ярко-красными волосами и щелкает зажигалкой. Он выглядит ярче не только из-за волос, он одет иначе. Никаких чёрных цветов, всё яркое, кричащее и привлекающее внимание.        — Привет, юное дарование, — довольно тянет красноволосый и убирает зажигалку в карман, — ты кое-что задолжал нашему папочке. А он такое не любит.        — Понятия не имею о чём вы, — твёрдо отвечает Чонгук, пытаясь незаметно подать знак Чимину, чтобы он не приближался. Но Пак подходит ближе, не замечая этого.        — Ох, какая же милашка! — парень в яркой одежде подскакивает с места и сразу же оказывается рядом, — Только посмотрите какой хорошенький! Я бы хотел с ним поиграть!        -Не трогайте его. Это мой дом и вы пришли ко мне, так и разговаривайте со мной, — Чонгук скалится, берёт Чимина за руку и пытается завести за себя, но нахальный парень, тянет Розочку к себе.        — Я его не обижу, — довольно улыбается и проводит длинным ногтем на указательном пальце по тонкой шее Чимина, — правда, если ты вернешь то, что принадлежит нам.        — Перестань говорить загадками, — Чон в жутком напряжении, он злится и даже смутно не представляет в чем дело.        — Хватит, Сынми, — по комнате разносится грубый бас. Он принадлежит мужчине, что всё это время молча сидел в кресле. — Мы знаем, что партия китайской наркоты, что перехватил Мин Юнги, находится у тебя дома.        — Партия? — удивляется Чонгук, округляя глаза, — пять таблеток это партия?        — Не пизди, красавчик, — угрожающе шипит Сынми, прижимая Чимина спиной к своей груди, — будь лапочкой и отдай нам всё, иначе я заставлю тебя смотреть как буду развлекаться с твоей малышкой. О, знаешь, парням наверняка тоже захочется, — он кивает себе за спину на двух молчаливых амбалов, стоящих по бокам от «папочки». — Что скажешь, котёнок, — обращается уже к дрожащему в его руках Чимину, — тебе понравится сразу три члена? Пробовал такое когда-нибудь?        — Сынми! — вновь грозно окликает старший мужчина, — прекрати лапать этого педика и займись делом!        — Где они? — красноволосый переводит строгий взгляд карих глаз на Чонгука.        — У меня только пять таблеток. Юнги принёс мне их на пробу, я отдам их. Есть пара грамм кокса, если хотите, заберите, но его не трогайте. — кивает на застывшую Розочку. Смотрит в глаза, наполненные ужасом, и проклинает себя. Он забывает про всё на свете рядом с этим нереальным существом. Даже про осторожность.        — Где же ты их спрятал? — Сынми прикусывает нижнюю губу, — мы перерыли весь твой дом, даже в саду покопались, но ничего не нашли.        — Отпусти его, и я принесу.        — Нет-нет! — парень театрально округляет глаза и дуется, — А кто же составит нам компанию, пока тебя не будет? А, вдруг, ты сбежишь? Или сообщишь Юнги, и его парни приедут сюда через минуту? Нет, — растягивает он, — у тебя ровно тридцать секунд. Время пошло! — выкрикивает последние слова, и Чонгук срывается с места.       Ему повезло. Очень крупно повезло. Он спрятал таблетки в ванной под раковиной. Засунул глубоко, чтобы потом смыть в унитаз. И сейчас он рад, что не избавился от них. Достаёт пакетик и зависает на секунду. Резко открывает шкафчик, где стоят его таблетки и судорожно раскручивает каждую баночку, ища похожие. И находит. Радуется своей удаче, высыпает наркотики на бортик ванной, трясет содержимое баночки в ладонь, попутно роняя несколько на пол, но не обращает на них внимания, засовывая ровно пять ярко-розовых в пакетик.       Он потом предъявит Юнги за них. Бросит их в лицо. Он обязательно это сделает и выскажет всё, что думает о нем. А пока со всех ног бежит обратно.       Сынми одной рукой держит Чимина за талию, во второй сжимает пистолет и ведет холодным дулом по бедрам парня. Выше, замирая на мгновение и сильнее прижимая дрожащее тело к себе. Выше, поддевая край рубашки и задирая её. Обнажая белоснежную кожу с цветущими следами чужих рук.        — Ох, парнишка, ты хоть знаешь какой ты сексуальный? Может бросишь этого рисоваку и уйдёшь со мной? Обещаю, я совсем не хуже. Наоборот, — прижимается носом к впадинке за ухом и горячо выдыхает, — у меня есть всё, о чем можно только желать.       Чимин судорожно выдыхает, глотая слёзы. Его начинает мутить. Ему омерзительно от этого парня в яркой одежде. От ситуации, в которой они оказались. От самого себя. Ему хочется закрыть глаза, затем открыть и оказаться в любимых, сильных руках Чона. Больше ему ничего не нужно.        — Хочешь, я подарю тебе крутую тачку? У меня таких много, ты сможешь выбрать любую. А что насчет камушков? Любишь побрякушки? Или модные шмотки? Ну же, малышка, соглашайся, ты не пожалеешь. Что ты получишь от этого горе-художника? Картину? — парень резко разворачивается, наводит дуло пистолета на незаконченную картину, небрежно сброшенную на пол, и стреляет точно в неясные очертания.       Чимин вздрагивает, бросается к полотну и больше не может сдержать поток слёз. В эту же самую секунду в мастерскую врывается Чонгук. Он зол. Он взбешён. Кидается на Сынми, но тут же отскакивает, чувствуя метал на своей шее.        — Какого хрена ты творишь? Что ты сделал с ним, ублюдок! — глаза Чона наливаются кровью.        — Я прострелил ему бошку. — хохочет парень, — на картине. Ты же его накалякал?        — Забирайте таблетки и выметайтесь отсюда! — кричит художник протягивая руку сжимавшую пакетик с «наркотиками».        — Хороший мальчик, — довольно мурчит Сынми и выхватывает пакетик, — так жаль прощаться с вами.        — Сынми! — голос снова подаёт старший, — обыщи его.       Красноволосый бурно реагирует. Прячет пистолет и подходит слишком близко, шаря ловкими руками по подкаченному телу. Проверяет все карманы и довольно ухмыляется, сжимая через плотную джинсовую ткань пах. Чонгук отталкивает его, а парень заливается смехом.        — Милашка, я точно лучше! Подумай об этом, — посылает воздушный поцелуй Чонгуку и в припрыжку выходит из дома, по пути стреляя в висящие на потолке лампочки.        — Передавай привет Юнги, — «папочка» встаёт с кресла и, прихрамывая, уходит. Его верные псы шагают следом.       Чонгук подскакивает к ревущему Чимину, обнимает его и удивляется, видя как маленькие пальчики любовно обводят отверстие в картине. Ведут ниже, очерчивая белый контур. Но Чон отмечает, что теперь у картины есть неожиданная изюминка - огнестрельное ранение в голове.        — Ну-ну, моя Дикая Роза, ты испугался?        — Ты так старался, — Пак практически завывает, роняя крупные слезы, — рисовал меня, а он… — захлебывается солёным потоком.        — Всё хорошо, — художник гладит тёмные волосы, поднимает Чимина на руки, умещая на своих коленках, баюкает словно ребенка, пытаясь его успокоить, — я напишу другую картину, ещё лучше. Ладно? Эта всё равно получалась не такой, мне не нравилось.        — А мне нравилось, — капризничает младший, утирая глаза ладонью, — мне нравится всё, что ты рисуешь.        — Я знаю, ты без ума от меня, — прижимает к своей груди и получает легкий тычек в неё, — всё хорошо, мой мальчик. Всё хорошо.       Чон относит свою Розочку в гостиную, расталкивая ногами завалы и опускает дрожащего младшего на диван. Бежит на кухню, наливает стакан воды и отдает его Чимину. Тот жадно пьет, давится, кашляет. Но немного успокаивается.       Старший стремительно уносится в ванную, понимая, что просто так Пак не успокоится, стоит дать ему что-то. Ищет подходящие таблетки и натыкается взглядом на свободно лежащую наркоту. Достает телефон и набирает Юнги. Долгие гудки, а потом слышится голос друга.        — Зашёл китайский прикол? Ещё хочешь?        — Я убью тебя.        — Ты ещё под кайфом? — Юнги усмехается и бесит этим ещё сильнее.        — В мой дом ворвались какие-то недоноски, перевернули всё вверх дном и угрожали мне и Чимину. Сказали, что ты увел партию у них из-под носа.       На другом конце слышится заливистый, низкий смех. Чонгук бесится ещё сильнее. Он готов оторвать Юнги голову, водрузить её на длинную палку и поставить у себя в саду, как трофей.        — Идиоты! Они купились, прикинь! Правда решили, что я спрятал всю партию у тебя дома.        — Так ты это специально сделал? Ты подставил меня?        — А что? Ты вне подозрений, Чон. Живёшь отшельником, все думают, что ты лежишь в психушке, тебя не видно и не слышно практически. Почему бы нет?        — Они чуть не убили нас. Напугали Чимина до смерти!        — Ну, он же не умер. Успокойся. Ты же не отдал им таблетки? — Юнги говорит спокойно, выводя Чонгука из себя.        — Пошел на хуй, Мин Юнги! — художник в бешенстве. Смахивает все баночки на пол, ревёт, словно дикий зверь и опускается на корточки, запуская пальцы в волосы. Рыщет глазами по полу, по ванной, не зная, что делать дальше.       Снова хватает телефон и набирает сообщение Намджуну. Это правильно. Это то, что нужно было сделать ещё вчера. Но Чон такой эгоист. Жалеет себя, давая себе возможность провести с Чимином больше времени. Ворует ещё несколько минут, и ещё немного.       Находит глазами пакетик с волшебной пылью. Его он тоже перепрятал. Сам не знает зачем, сработала какая-то чуйка, шестое чувство. Достает его и высыпает немного содержимого на бортик ванны. Кое-как разравнивает, делает что-то на подобии дорожек и склоняется над ними. Успокаивает себя, проговаривает сам себе, что ему это сейчас необходимо. Что он должен расслабиться. Ничего страшного не случиться, если он немного побалуется вновь. Они ведь совсем маленькие. Это просто успокоит его и не больше. В таком возбужденном состоянии, как сейчас, от него больше вреда. А ему надо объясниться перед Чимином.       Наклоняется, делает глубокий вдох. Откидывает голову, потирая нос рукой и закрывая глаза. Сейчас станет немного легче. Его немного отпустит. Будет лучше. Он не будет так нервничать и переживать. Это на пользу. Розочка даже не заметит.       Он не слышит, как открывается за ним дверь. Как пара карих глаз следит за развернувшейся картиной. Чимин молча наблюдает. Он не дурак, слышал разговор сегодня, но не поверил. А теперь сам видит как Чонгук стоит на коленях, среди разбросанных таблеток и собирается закинуться.        — Сексом ты со мной занимался тоже под кайфом?       Чонгук пугается, сдувает оставшуюся дорожку волшебной пыли и резко разворачивается. Видит вселенское разочарование в любимых глазах, припухших от слёз. Он не хотел, чтобы Чимин узнал обо всё именно так. Он не хотел, чтобы Чимин вообще узнал об этом. Чонгуку не стыдно, он просто разочарован в самом себе.        — Нет, — это всё на что ему сейчас хватает сил.        — Я… — Пак отступает на шаг назад, — я лучше поеду домой.        — Нет, — снова проговаривает Чон и тянет руку к Чимину, — нет. Ты обещал не бросать меня, помнишь?        — Мне страшно, — честно признается младший и делает ещё один шаг. Чонгук встает и пытается взять Розочку за руку, но тот вырывается.        — Ты не можешь уйти и бросить меня сейчас. Чимин, они могут следить за нами.        — Я не хочу быть втянутым во что-то подобное!        — Давай поговорим, ладно? Обсудим всё спокойно? — Чон паникует. Понимает, что не сможет насильно удержать свою Дикую Розу, но и просто так отпускать не хочет.        — Почему ты не сказал мне? Я тебе доверял, я думал… я… — Пак вдруг начинает смеяться, — я такой дурак. Думал у нас любовь.        — У нас любовь, — серьезно произносит Чон и смотрит в не верящие глаза, — я чист, можем купить тест в аптеке, если хочешь. Я правда чист.        — Как долго?       Художник замирает. Кажется даже перестает дышать. Этого не случилось бы, если бы он рассказал раньше. Но всё же произносит:        — Уже три дня.        — Ты написал мне под кайфом, да?       Чон кивает. Ему до тошноты противно от самого себя. Он чувствует как трясутся руки, а организм требует ещё дозу порошка для успокоения. Он совершенно разучился справляться со стрессом без помощи наркотиков. Пугается сам себя. Пугается за Чимина. Он и сам не знает, на что способен в таком состоянии. Но отпустить его не может.        — Я люблю тебя, Дикая Роза. Люблю.       Чимин не отвечает. Продолжает смотреть и не верит. Не верит в искренность сказанных слов. Не верит в то, что происходящее сейчас — правда. Он так долго ждал его. Так долго. А когда нашёл — потерял голову. Погряз по уши в незнакомце, но разве он может винить в этом себя? Ему просто хотелось немного любви.       Оказывается может. И винит.       В очередной раз убеждается, что никто не заслуживает доверия. Никто не будет до конца честным и откровенным. Его совершенно не злит тот факт, что художник употребляет наркотики. Каждый сходит с ума по своему, и Чимин последний человек на земле, который будет кого-то осуждать. Но он скрывал. Чон притворялся. Не был искренним. В то время, как Чимин открывался и доверял ему. Рассказывал такие вещи из своей жизни, которые не знал никто.       Пак быстро моргает и поджимает губы. Усмехается сам с себя — будет очередным уроком. Нельзя бросаться в пламя. Всё должно было быть иначе. Он просто приехал, чтобы сделать работу, и сам не понял как оказался в чужой постели. Это могло бы закончиться простым перепихоном, в этом тоже нет ничего страшного. Но Чимин так сильно нуждался в Чонгуке. В том Чонгуке, что показал ему другую жизнь, что заставлял его смеяться. Что заставлял его пылать и сгорать в своих собственных руках. Что защищал его. Что любил его.       Любил?        — Ты обещал, — шепчет Чонгук. Он абсолютно потерян, ему больно. Он буквально ощущает, как мерзкое чувство сдавливает его горло холодной рукой. Он не знает что это такое. Он ранее не испытывал такого никогда. Ему кажется, что он стоит на обрыве, над бездной. Сжимает в руке конец тонкой нити. Второй конец в руках у Чимина. И если сейчас он её отпустит, Чон полетит вниз и разобьётся о скалы, — обещал не бросать меня, даже если тебе станет страшно.       Чимин кивает. Он правда это говорил, но после всего, что случилось, ему стало страшно по-настоящему. Он и представить не мог, что художник скрывает подобное. Чимин всегда с опаской относился к наркотикам. Старался вести максимально спокойный образ жизни и не ввязываться в дурные истории. Сам не знает почему, но ему хотелось спокойствия. Откровенно — он боялся. Видел в новостях, листая социальные сети, бесконечные рекламы и пропаганды против наркотиков, видел документалки про наркоманов со стажем. Пугался того, как много молодых и красивых людей погибло, не успев сделать что-то действительно стоящее в своей жизни. Как много ушло талантливых музыкантов и актеров в самый расцвет карьеры. В его разуме ещё с детства сформировалась отрицательная картинка. Он не хотел иметь с этим дела.        — Что я должен сказать, чтобы ты остался со мной? — художник в отчаянии. Чувствует, как начинает действовать волшебная пыль и расслаблять его. Сейчас он станет полным придурком. Хорошо, что Розочка так вовремя появилась на пороге и не дала ему снюхать вторую дорожку, иначе он бы уже отрубился.       Чимин пожимает плечами и продолжает смотреть своими нереально печальными глазами. От этого взгляда Чона выкручивает. Ему вдруг хочется скрыться. Убежать, чтобы его не нашли. Он сожалеет о том, что сделал.        — Чонгук, что случилось? — в доме появляется Намджун. Такой же высокий и красивый, каким его запомнил Чимин, — По-моему в этот раз ты перестарался с… Чимин? — Ким удивлен. Пак удивлен не меньше. Оба не ожидали увидеть друг друга здесь.        — Блять, — сквозь зубы процеживает Чон, — ты умеешь появляться невовремя.        — Ты снова под кайфом? — Намджун устало прикрывает глаза. Чимин приоткрывает рот, повторяя за Кимом — «снова». — А ты? — переводит взгляд на Пака.        — Нет, — тихо произносит Розочка.        — Что ты тут делаешь? — уточняет Намджун, переводя взгляд на брата. Он ждёт объяснений.        — Трахается со мной, — поясняет Чон и усмехается. Младшему брату неприятно это слышать. Маленькая победа.        — Я знал, что ты до него доберёшься, — Ким усмехается, — меня позвал, чтобы сказать об этом? Самому не мерзко? Использовал Чимина, чтобы отомстить младшему брату.        — Использовал? — на автомате повторяет Чимин. Внутри ужасно скручивает от боли. Ему не просто врали и недоговаривали. Им в очередной раз воспользовались.       Розочка подлетает к Чону, с отвращением замечает, как поплыл его взгляд, резко замахивается и бьёт кулаком в щёку. Не может сдержаться, плачет, что-то кричит на эмоциях и продолжает бить художника, куда придётся. От слёз он не видит его лица, не видит проступившей крови в уголке губ. Не видит как он заламывает брови. Ему всё равно на все отговорки, что слетают с некогда любимых губ. Чимину больно, и он хочет сделать больно Чонгуку тоже.       Художник перехватывает чужие руки, заламывает их, прижимает младшего к себе, пытается успокоить его истерику. Ему больно. Ему тоже больно. Намджун должен был помочь, но он лишь всё испортил.       Когда Пак затихает в его руках и обессиленно опадает на пол, Чон подскакивает к брату и бьёт его, как и много лет назад. Намджун отлетает в сторону, спотыкаясь о беспорядок вокруг, и валится на пол. Чонгук садиться на него сверху, бьёт снова. Он словно в тумане, не помнит себя. Он так зол. Зверь внутри него протяжно завывает, рычит и брызжет пеной из пасти. Требует крови. Крепнет с каждым ударом и встаёт на задние лапы.        — Что ты делаешь! — Чимин пытается оттащить художника, хватает того за шею, виснет на нём, но Чон — скала. Так просто его не остановишь, — прекрати!       Художник не слышит. Выливает всю скопившуюся обиду и злость на своего брата. Бьёт его, получает удары в ответ, но словно не чувствует их. Он больше не управляет своим телом и своими эмоциями. Они во власти зверя.       Пак делает очередную попытку остановить его. Подползает сбоку и пытается ухватить за руку, но режется об осколки разбитой лампы и пропускает момент, когда Чон в очередной раз замахивается.       Сильный удар. Боль. В глазах темнеет, и всё вокруг плывёт. Чимин хватается за голову и болезненно стонет. И это останавливает художника. Он так и замирает с занесённым кулаком, смотрит на свою Розочку и словно трезвеет в ту же секунду.        — Отпусти его или я сейчас же уйду и больше никогда не вернусь, — хрипит Пак, болезненно морщась.        — Уходи, — обращается к брату. Чонгук моментально повинуется, слезая с Намджуна и отползая от него. Зверь внутри опускается на пузо, поскуливает и виновато поджимает хвост.       Ким медленно поднимается, пошатываясь. Вытирает кровь с губы и протягивает руку Чимину. Тот смотрит равнодушно и отрицательно мотает головой. Может это и было правильно и надо было уйти с Намджуном. Но он не может бросить Чонгука одного. Не сейчас. Он должен помочь, чем сможет. Он должен его успокоить. Есть ещё миллион причин. И Пак злится на своего художника. Хочет привести его в чувства, накричать на него. Может быть врезать ещё пару раз. Достучаться до него, как Чонгук это сделал утром. Тем же способом.       Намджун уходит также неожиданно, как и появился, бросая напоследок, что будет ждать Чимина в машине, если тот всё-таки передумает. Чонгук сидит совершенно потерянный и не знает, что делать. Говорить он не хочет совсем. Болезненно потирает костяшки на кулаках, а затем встаёт и уходит в ванную, оставляя Чимина наедине со своими мыслями.