Дурная кровь

      Дверь в квартиру тихо открылась. Нацумэ взглянул на часы и отметил, что время уже позднее. Девять часов. И где Огай шатался после школы?       В коридоре послышались обычные звуки: Мори сначала поставил сумку, потом снял обувь, потом поднял сумку и направился в свою спальню. На этом моменте Сосэки наконец решил выйти в прихожую. Вытерев руки полотенцем, он выключил плиту и прошёл в коридор. Мори уже почти был в своей комнате. — И не поздороваешься? — спросил Нацумэ строгим голосом. — Добрый вечер, учитель, — сказал Огай, даже не оборачиваясь. Как будто специально провоцировал. — В глаза надо смотреть, когда здороваешься.       Мори медленно обернулся и посмотрел ему прямо в глаза. Нацумэ увидел дерзкий взгляд, прикрытый пеленой ложного послушания. — Добрый вечер, учитель, — повторил Огай ровным голосом. — И где ты был? Уже девять часов. Занятия в школе закончились… семь часов назад. Где ты шатался всё это время? — Я гулял.       Нацумэ отметил, что ученик странно напряжён, словно ожидал чего-то неприятного. Казалось, ещё чуть-чуть, и Мори просто сорвётся с места и убежит куда-то. Это заставило Сосэки насторожиться. Что опять натворил его ученик? — Что-то случилось? — спросил Нацумэ. Он постарался говорить строго, пытаясь заставить Огая сразу же сдаться и открыть тайну. — Ничего, учитель, — Мори всё ещё напряжённо смотрел на него. — Всё в порядке. — Ты ничего не натворил в школе? Мне стоит ждать вызова к директору?       Он хотел сказать это немного шутливо, чтобы Огай хотя бы чуть-чуть расслабился, но просто не успел сменить интонацию. Со строгим тоном и такой постановкой вопроса фраза стала как бы угрожающей и немного усталой. Так обычно говорят родители, когда точно знают, что их чадо что-то натворило, но это уже не впервой. — Ничего я не делал в школе, — повысил голос Огай. — Всё в порядке, учитель. — Следи за тоном, — вырвалось у Сосэки привычное, от которого Мори сразу же скривился.       В последнее время ученик стал вести себя совсем невыносимо. Это был далеко не первый раз, когда Нацумэ делал ему такое замечание. За день не первый раз. Огай начал ходить по гранью между скрытым недовольством и откровенной дерзостью, а иногда прыгал и на хамство. Иногда Сосэки чудилось, что его ученик просто разучился разговаривать нормальным, вежливым тоном. — Простите, учитель.       В голосе Мори не было ни намёка на раскаяние, и Нацумэ подавил зарождающееся раздражение. Который вечер не мог пройти нормально из-за того, что Огаю обязательно надо было дерзить наставнику. Порой Сосэки подмывало сходить в школу и пообщаться с учителями Мори. Неужели он со всеми так разговаривает? Или только Нацумэ у него в чёрном списке? — Иди мой руки и приходи на кухню. Будем ужинать.       Огай молча кивнул, развернулся и быстро скрылся в своей спальне. Сосэки проводил его глазами, глубоко вздохнул и пошёл на кухню накрывать на стол. Поставив тарелки, он сел и стал ждать Мори, размышляя обо всём.       Что-то было не так, кошачье шестое чувство подсказывало Нацумэ. Огай был напряжён, был готов при первом же тревожном звоночке удрать. Конечно, это было уже почти привычно. Мори в последнее время вообще предпочитал проводить время не с наставником, а непонятно с кем. Чаще убегал, не стремился быстро возвращаться домой. И тренировки стали проходить тяжелее. Если раньше Огай всегда бежал впереди учителя в зал, то теперь шёл позади, неохотно и постоянно норовя ускользнуть. Один раз Нацумэ даже за ухо тащил его тренироваться.       С учеником что-то происходило, но Сосэки понятия не имел, что именно. Возможно, так проявлялся подростковый возраст. Это, на самом деле, было самое простое объяснение. Все через это проходят, и даже гениальный Огай не исключение. Нацумэ хотелось верить, что со временем это пройдёт и Мори вновь станет вести себя нормально.       Огай вошёл на кухню и сел за стол, принимаясь за еду. Сосэки тоже стал ужинать, однако вдруг обнаружил, что еда обладает каким-то странным запахом. Кот внутри него зашипел, словно увидел противную крысу. От еды несло чем-то отвратительным, и Нацумэ буквально силой запихивал её в себя. — Мне кажется, или еда пахнет как-то не так? — наконец сказал он. — Нормальная еда, — пожал плечами Мори, продолжая спокойно есть. — Точно? Может быть, рис не качественный? — задумался Сосэки, принюхиваясь. Пахло по-прежнему отвратительно.       Огай сделал лицо а-ля «Я вас раскусил, учитель!». — Отличная еда! Вы просто шеф-повар, учитель! — чересчур восторженно сказал он. — Превосходный ужин! Почему у вас ещё нет звезды Мишлен?!       На краткий миг лицо Огая озарилось настоящей, искренней улыбкой, какая появлялась, когда он расслаблялся и непринуждённо шутил. Нацумэ уже давно не видел, чтобы он улыбался. Наверное, с той самой злосчастной поездки в Токио, когда их отношения начали постепенно ухудшаться. — Не паясничай, — почти по привычке одёрнул его Сосэки, однако сразу же пожалел об этом. Улыбка Мори быстро увяла, уступив место обычному дерзкому выражению и какой-то пустоте в красных глазах. Нацумэ уже давно не видел иного выражения на лице Огая. — Простите, учитель.       Сосэки кивнул и снова принялся за еду. Он ел дольше обычного, и Мори уже успел приступить к чаю. Наконец доев, Нацумэ поднялся из-за стола, вымыл посуду и вернулся обратно. Несмотря на то, что еды больше не было, запах никуда не исчез. Значит, не ужин был его источником.       Странное дело, но запах был знакомым. Сосэки не мог понять, откуда он его знал, однако это был один из самых отвратительных запахов, какой только знал его внутренний кот. С каждой минутой выносить его было всё труднее.       Он допил чай и встал, чтобы вымыть кружку. Когда он проходил мимо ученика, запах стал ещё отчётливее. Почти неосознанно, в попытке наконец поймать то, что мучило его весь ужин, Нацумэ наклонился к Мори и потянул носом воздух. И вдруг его как молнией ударило.       Сигареты. Так пах сигаретный дым.       Заметив движение учителя, Огай сразу же вскочил и в мгновение ока оказался в районе двери. Он повернулся к наставнику лицом и теперь пристально наблюдал за ним. Однако Сосэки ничего не делал, только с удивлением смотрел на него.       Повисшую в комнате тишину можно было ножом резать, и нож сломался бы. Какое-то время Сосэки и Огай смотрели друг на друга, как два врага, которые ожидают первых ход от другого. Нацумэ всё ещё глубоко вдыхал в попытке уверить себя, что ему показалось. Не показалось. Его внутренний кот никогда не ошибается. От Мори несло сигаретами, теперь Сосэки был в этом точно уверен. В голове замелькали вопросы. Когда, где, как? Зачем? Неужели…? Он не знал, что и думать. — Ты что, курил? — наконец спросил Нацумэ, не веря, что Мори мог такое сделать. Огай, конечно, был отчаянным ребёнком, но чтобы так… Нет, этого не может быть.       Мори посмотрел куда-то в сторону, словно делая вид, что он тут вообще не причём. Сосэки снова принюхался, и его кошачий нюх опять уловил запах табака. Огай точно курил, в этом можно было даже не сомневаться. — Когда ты начал?! — Нацумэ в одну секунду оказался рядом с ним и схватил его за руку, чтобы Мори никуда не убежал. — Сколько ты уже куришь?! — Только первый раз попробовал. Сегодня, — отозвался Огай таким беспечным тоном, что Сосэки захотелось как следует встряхнуть его. Не встряхнул лишь потому, что осознал: это очередная маска. Мори сейчас напряжён как никогда, и дело даже не в ругани наставника. Но подумать об этом времени не было. — Совсем мозгов нет? — практически прошипел он. — Ты чем думал, когда сигарету в руки брал? Я сколько раз говорил тебе, что это вредно для здоровья, что это вызывает ужасную зависимость?! — Много, учитель, — глаза ученика весело блеснули.       Нацумэ едва сдержал порыв залепить ему пощёчину, но не удержался от сильного подзатыльника, от которого голова Огая слегка наклонилась вперёд. Красные глаза взглянули с недовольством, однако Сосэки даже не задумался об этом. Мори как будто специально сердил его, чтобы поскорее нарваться на наказание. Вот и нарвался — правда, пока что только на предупреждение. — Ты курил не один, — сказал он. — Твои друзья тоже курили?       Огай неопределённо повёл одним плечом, которым мог двигать, и посмотрел куда-то в сторону. Сосэки скрипнул зубами от злости. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю. Твои друзья тоже курили? — Только Котаро, — Мори повернулся и ответил дерзким взглядом алых глаз. — А Абэ-кун? Он был с вами? — Был, — кивнул Огай. — Но он не курил. — Хватило ведь ума, — проворчал Сосэки. — Если Абэ-кун не курил, почему ты стал курить? Захотелось выпендриться перед Исакой-куном? — Да нет… — Мори снова пожал плечами. Нацумэ не удержался и встряхнул его, заставляя Огая вновь посмотреть на себя. На этот раз взгляд мальчика был колючим и даже каким-то злым. — Этот Исака-кун тебя до добра не доведёт! — сердито сказал Сосэки. — Я говорил тебе, что не стоит с ним шататься, но ты, конечно, никогда меня не слушаешь! — Котаро не пихал мне в рот сигарету, — закатил глаза Мори. — И как же глупо обвинять его в том, что я курил!       Нацумэ аж замер от такой дерзости. Нет, это уже была не дерзость. Это был шаг за предел терпения Сосэки, и, судя по довольному взгляду, Огай прекрасно осознавал это. Горячая волна гнева поднялась в душе Сосэки и забурлила, словно кипящая вода. Нацумэ сердито встряхнул своего воспитанника ещё раз. — Помолчи. Ты и так провинился в том, что вообще взял в рот сигарету. — Хорошо. Простите, учитель, — глаза Огая весело блеснули, как будто всё, что с ним сейчас происходило, было не более чем хорошей шуткой. Только на самом дне, как неприятный осадок, плескалась злость — отражение злости Сосэки. — Тебе весело? — вскинул бровь Нацумэ. Он был готов простить ученика и ограничиться каким-нибудь лёгким наказанием вроде домашнего ареста или дополнительных тренировок, однако тут Мори всё-таки добился своего и довёл его до ручки. — Посмотрим, как тебе сейчас будет весело.       С этими словами Сосэки потащил Огая, который не особенно сопротивлялся, в гостиную. Поставив мальчишку возле подлокотника дивана, Нацумэ скрестил руки на груди. — Снимай брюки и наклоняйся, — он кивнул на диван. — И дай мне свой ремень.       Мори зло посмотрел на него, однако быстро выдернул свой ремень из брюк и практически бросил его в Нацумэ. Только годы тренировок и отличная реакция позволили Сосэки поймать вещь и сложить её вдвое. Щёлкнув ремнём, он нарочито спокойно сказал: — За это тоже получишь.       Огай снова стрельнул в его злым взглядом, но ничего не ответил. Только потянулся и расстегнул пуговицы на брюках, а потом стянул их до колен. Ему было не впервой обнажаться перед учителем — всё-таки воспитанником он был крайне непослушным — и потому он даже не смутился, только зло выдохнул. Нацумэ поймал себя на мысли, что подсчитывает, сколько раз за этот месяц Мори уже получил. Выходило, что с той злосчастной поездки в Токио он получал ремнём раз восемь, если не больше.       Огай тем временем перегнулся через подлокотник и положил руки на диван. Сжатый кулак левой он засунул в рот, чтобы не кричать. Нацумэ уже давно не говорил ему, что во время наказаний Огай может не сдерживаться. — Сколько ударов, учитель? — усмехнулся Мори, на пару минут вытащив кулак.       Сосэки снова щёлкнул ремнём и наклонился, рукой придавливая ученика к дивану. Огай невольно вздрогнул, и Нацумэ ощутил, как напряглись мышцы его спины. — Столько, сколько я посчитаю нужным, — сухо ответил Сосэки.       Мори на это только фыркнул, но говорить ничего не стал, только засунул кулак обратно в рот. Нацумэ поудобнее перехватил ремень, на всякий случай надежнее придавил ученика рукой и наметил место первого удара. Потом замахнулся и с силой опустил ремень на зад воспитанника.       Огай дёрнулся и молча прикрыл глаза. Он даже не вскрикнул, и Сосэки с досадой подумал, что уже и порка перестаёт на него действовать. Как же тогда его наказывать? Но поразмышлять над этим он ещё успеет. Сначала надо закончить начатое. И Нацумэ принялся наносить удары один за другим.       Звуки шлепков ремня отдавались от стены и улетали куда-то вглубь квартиры. Они были звонкими, громкими и неприятными. Но и Сосэки, и Огай уже привыкли к ним и даже как-то не обращали на них внимания. Если на первых порах Мори краснел, слушая их, то теперь ему явно было всё равно. Он лишь ёрзал по подлокотнику, пытаясь инстинктивно избежать ударов. Нацумэ поначалу старался сдерживать силу, чтобы звуки не были громкими и чтобы ученику было не слишком больно. Однако теперь о звуках он думал в последнюю очередь. Ему хотелось как следует наказать Мори, донести до него, что курить — неправильно и очень опасно. Поэтому, не сдерживаясь, он раз за разом опускал ремень на ягодицы ученика.       Звуки ударов ремня уже давно стали обычными для этой квартиры.       Кожа Огая стремительно краснела. Нацумэ видел, как из-под белья выступает краснота, как она перетекает на ноги. С каждым новым ударом ремня она становилась ещё насыщеннее и оттого более жуткой. Какой-то из шлепков попал по ногам Мори, и мальчик взвился, лишь с помощью кулака сдерживая крик. Сосэки увидел, как на ногах появилась ровная и чёткая полоса от ремня. Сначала кожа побелела, а потом быстро налилась кровью и стала красной. Нацумэ подумал, что стоит примеряться лучше: в школе на физкультуре могут возникнуть вопросы.       Ремень снова противно защёлкал, с силой хлестая ягодицы мальчика. Огай мычал в кулак и периодически сгибал ноги в коленях, словно мог таким образом избавиться от боли. Нацумэ придерживал его рукой и чувствовал, как напрягалась его спина всякий раз, когда раздавался лёгкий свист ремня. Но он не останавливался. Понимал, что должен наказать Мори полностью, чтобы у того больше даже мысли не возникало о сигаретах.       Сигареты… Это ж надо додуматься: курить в четырнадцать лет! А что тогда будет в двадцать? Пьянки и наркотики? Тюрьма? Сосэки не знал, как иначе донести до Огая то, что курение в столь раннем возрасте — первый шаг на кривую дорожку. И дело даже не в здоровье, а в том, что курящий ребёнок испытывает чувство вседозволенности и безнаказанности. Ему кажется, что если он смог обойти закон один раз, он сможет и дальше делать это. А потом новизна ощущений теряется, и требуется что-то большее, чтобы продолжать чувствовать свою мнимую силу.       Невольно в голове мелькнула мысль о Юкичи. Фукудзава не был таким, как Огай. Он не стремился ступать на эту кривую дорожку. Нацумэ не сомневался, что у него даже мысли об этом не возникало. Юкичи был правильным, послушным ребёнком. Ходил в школу, никогда не пытался прогулять или убежать. На него никогда не поступало жалоб, а если какие-то письма и приходили, то только просили поговорить с ним по поводу чересчур частых тренировок: Фукудзава иногда слишком увлекался и потом едва не падал от изнеможения. Читая эти просьбы сенсеев из его школы, Нацумэ только улыбался, гордясь своим подопечным. Потом, конечно, писал Юкичи и просил его заботиться о самом себе и не переутомляться. В ответ всегда приходило лаконичное письмо о том, что он постарается выполнить просьбу наставника.       Когда Юкичи приезжал к ним на каникулы, он всё ещё был послушным и хорошим ребёнком. Помогал по дому, когда Нацумэ просил его, усердно тренировался на выходных. Сосэки видел, что с каждым разом Фукудзава показывает всё лучшие и лучшие результаты. Мальчик действительно старался и вёл себя практически идеально. Да, у них с Сосэки случались ссоры, но редко когда дело доходило до наказаний и лишь пару раз — до порки.       Мори не был таким. Он был взбалмошным, дерзким и каким-то отчаянным. А в последнее время как будто совсем тормозов лишился. Началось всё с той поездки в Токио — и пошло-поехало. Сначала пропуск уроков (уже без записок, а просто так), затем какие-то странные прогулки по ночам. Нацумэ разговаривал с ним, просил его не делать так, однако Огаю было что об стену горох. Потом Мори начал показывать совсем плохие результаты на тренировках. Нет, он всё ещё старался и выполнял всё, что говорил Сосэки, но делал это спустя рукава. Нацумэ даже пришлось начать наказывать его и за это, однако на Мори не подействовало. Самые простые приёмы он с трудом мог сделать, а что-то посложнее уже и вовсе было невыполнимо. Если Сосэки пытался его заставить, Огай начинал дерзить и огрызаться. За что, разумеется, тоже получал. Терпеть неуважение ученика Нацумэ не собирался.       А теперь дело дошло до сигарет. Сосэки с силой опустил ремень на ягодицы ученика вновь и глубоко вздохнул. Ему и в голову не приходило, что Мори может попробовать покурить. Юкичи никогда бы не дотронулся до сигареты, даже если бы ему предложили, потому что он прекрасно помнил наставления учителя и всегда старался следовать им. А вот Огай с лёгкостью выкурил, видимо, не одну, а потом спокойно пришёл домой. Конечно, ведь о кошачьем обонянии своего наставника он не знал.       Пока Сосэки размышлял, Огай стал дёргаться сильнее и чаще — терпеть было уже сложнее. Нацумэ пришлось крепче держать его, чтобы не дать ему улизнуть. Зад вертелся всё сильнее, и по нему было бы сложно попасть рукой, однако ремень благодаря своей длине всегда прилетал туда, куда наметил Сосэки. Убежать у Огая не выходило, но он не оставлял попыток. — Я хочу, чтобы ты и думать забыл о сигаретах, — заговорил Нацумэ, решив, что именно сейчас, когда наказание подходит к концу, стоит закрепить урок. — Только попробуй вновь закурить — неделю сидеть не сможешь, ясно?       Мори ничего не ответил, лишь вскрикнул в кулак от очередного удара. Сосэки перехватил ремень поудобнее и перешёл к последней десятке. Всё-таки Огай провинился ещё и в том, что так дерзко бросил ремень в наставника. Почувствовав продолжение наказания, Мори вновь стал вертеться. Нацумэ отметил, что его глаза широко распахнуты и абсолютно пусты. — Не вертись, — он снова огрел ягодицы ученика хлёстким ударом. — Заслужил наказание — выдержи его достойно.       Мори пробурчал что-то в ответ, и Сосэки показалось, что это было что-то вроде «Да пошли вы!». Гнев поднялся с новой силой, однако Нацумэ, взглянув на красные ноги ученика, на которых кое-где уже стали проступать синяки, подавил злость. Огаю хватит. Да и не факт, что он сказал именно это.       К концу Мори уже с трудом сдерживал крики. Он постоянно мычал и сильно утыкался в диван, как будто хотел провалиться сквозь него головой вперёд. Огай всё ещё вертелся, будто уж, и Сосэки сдался, поняв, что мальчик уже просто не в состоянии сдерживать свои движения. Он лишь сильнее придавил воспитанника к дивану, не давая ему уходить от наказания.       Наконец звук последнего удара растворился в тишине квартиры. Нацумэ отступил на шаг и взглянул на ученика. Мори лежал на подлокотнике и мелко дрожал. Его глаза были широко раскрыты, а кулак так и был во рту. Ягодицы воспитанника судорожно сжимались, словно он всё ещё ожидал удара, и даже белье не могло скрыть их красноту, которая уже пошла на ноги. Удар, упавший намного ниже, налился кровью и ярко выделялся.       На краткое мгновение Сосэки даже испытал к ученику жалость. Получил Мори неслабо, и хорошо, что завтра выходной: ему не придётся никуда идти с такими следами. Сесть завтра будет проблематично, и Нацумэ мельком подумал, что стоит достать подушку для стула. С другой стороны, она не слишком часто у них и убиралась. — Наказание окончено, учитель? — хриплым голосом спросил Огай, наконец вынув кулак изо рта.       Сосэки вынырнул из своих мыслей, глубоко вздохнул и устало опустился на диван рядом с Мори. Погладив его по голове, он сказал: — Да. Всё закончилось.       Огай даже не обратил внимания на его движение. Он медленно, как-то очень осторожно выпрямился и, морщась, стал натягивать штаны. Нацумэ хотел было предложить ему пойти переодеться, однако не успел: Мори всё-таки удалось натянуть на себя брюки. Справившись с этим делом, Огай выпрямился окончательно и стал растирать свой кулак. На нём можно было заметить кровавые отпечатки зубов. — Держи, — Сосэки протянул ему ремень. Ему запоздало подумалось, что пороть ученика его собственным ремнём была так себе идея, но уже было поздно. Наказание Мори было окончено.       Мори взглянул на длинную чёрную полоску и скривился. Однако ремень взял и быстро надел, стараясь как можно меньше брать его, словно он был каким-то противным насекомым. Закончив с этим делом, Огай вновь стал растирать свой искусанный кулак.       Глядя на своего ученика, Нацумэ внезапно почувствовал себя очень усталым. Слишком часто он видел такую картину. Конечно, подобные наказания не были для них ежедневной нормой, но пару раз в неделю Мори всё-таки получал такие. Постоянно Огай заставлял его переживать и волноваться, а иногда и просто сердил (вот как теперь), и с каждым разом на голове Сосэки было всё больше седых волос. Когда-нибудь он своими выходками сведёт наставника в могилу. — Почему ты так поступаешь? — задал риторический вопрос Нацумэ, проводя рукой по волосам.       Мори только пожал плечами. Видимо, не знал, что ответить. Он отвернулся и посмотрел в сторону двери, как будто уже выгадывал момент, когда можно будет уйти в свою комнату. Его рука всё ещё тёрла кулак, но Огай делал это как-то неосознанно. Мыслями он уже был далеко. — Вечно тебе спокойно не живётся… — вздохнул Сосэки. — Зачем всё время надо искать приключения? Почему нельзя просто ходить в школу, слушаться старших и вести себя хорошо, как это делают все твои одноклассники? — Не все, — буркнул Мори. — Да, ты, Абэ-кун и Исака-кун, — проворчал Нацумэ. — Самые отъявленные хулиганы класса. Дожили: сигареты! — Кобо не курил! — воскликнул Огай, отчаянно защищая друга. — Даже несмотря на это, компания из него не слишком хорошая, раз уж он не остановил тебя и Исаку-куна, — фыркнул Сосэки. — Твои друзья далеко не прекрасные люди. С ними ты прогуливал школу, подделывал записки, катался в другой город без моего ведома. Ты начал чаще дерзить мне, а теперь уже докатился и до курения! — Поездка была давно и неправда, — скривился Мори. — Поездка была месяц назад, и это факт, — напомнил Нацумэ. — Почему тебе всё время надо искать какие-то неприятности? Почему тебе нужно вести себя так плохо? — Нормально я себя веду, — буркнул Огай. — Это вы ко мне постоянно придираетесь. — То есть, ты считаешь, что прогулы — это нормально? Что сигареты — это нормально? Что дерзость в отношении старших — это нормально? — Ну да, для вас самое страшное преступление — это дерзость, — едва слышно пробормотал Мори. Но не зря у Сосэки был кошачий слух. — Я тебя сейчас снова выдеру, — устало сказал он. — Прекращай уже так себя вести.       Огай быстро сделал шаг назад, мельком взглянув красными глазами на учителя. Нацумэ успел уловить в них какое-то странное выражение, однако не смог точно сказать, какое именно. Если бы он не знал Мори, мог бы предположить, что он испугался. Но Огай никогда никого не боялся.       Почему-то вновь вспомнился Юкичи. Фукудзава не боялся своего наставника, однако глубоко уважал его — в этом Нацумэ был твёрдо уверен. Юкичи был почтительным и послушным, усердным и вообще хорошим ребёнком. Если бы он был котом, наверное, он был бы тем серым домашним, который лежит на подоконнике и тихо спит, а когда приходят хозяева, сразу же ложится к ним на колени. Степенный, хороший кот.       Огай на его фоне выглядел совсем иным. Словно дворовый котяра, он был колючим и постоянно сердитым. Какие-то странные выходки, дерзкий взгляд и неизменное шипение. Мори был бы тем самым чёрным котом, который не пропускает ни одной драки на свалке и постоянно мешает людям спать, крича благим матом посреди ночи чисто из принципа. Дерзкий, злой кот. — Видимо, до тебя только так доходит, — вздохнул Сосэки, возвращаясь в реальность. Он чувствовал себя бесконечно усталым. — И почему тебе надо доводить всё до этого?       Мори пожал плечами. Гнев внутри Нацумэ поднялся с новой силой. Огай будто специально делал вид, что он тут совсем не причём. «Это злой наставник меня выпорол ни за что, а я вообще ничего не сделал!». Мори никогда не умел признавать свою вину, и это всё усложняло. С Юкичи было проще: он сразу понимал, где был виноват, и мгновенно извинялся. С ним было легко.       Может быть, именно из-за таких мыслей и из-за невозможной усталости от такого поведения второго ученика у Сосэки само по себе вырвалось: — Не делай вид, что ты ни в чём не виноват. Ты виноват, и ты это знаешь. Почему ты просто не можешь извиниться и начать исправлять своё поведение, как это делает Юкичи? Если уж на то пошло, Юкичи вообще никогда бы не сделал что-то из того, что уже успел сделать ты.       Огай вскинул брови, и его лицо неожиданно стало белым-белым. Остались только кроваво-красные глаза, которые презрительно прищурились. — Ах, ну да! Как я мог забыть! Юкичи ведь у нас святой, куда уж мне до него! — воскликнул Мори. — Спасибо, что напомнили, учитель!       В одну секунду Огай развернулся и вылетел из комнаты. Нацумэ хотел было его остановить, но потом понял, что у него нет на это сил. Он махнул рукой и откинулся на спинку дивана, прикрыв глаза. Рука сама собой потянулась помассировать переносицу, чтобы снять напряжение. «Что я такого сказал?» — задумался Сосэки, но ответа на этот вопрос не нашёл.       В другой комнате раздались звуки расправляемой кровати: Мори, очевидно, собирался спать. Ну что ж, пусть идёт. Оставалось надеяться, что он не додумается сбежать или ещё что-нибудь учудить. Наказывать ученика второй раз не было сил. Сегодня у Огая опять какие-то подростковые всплески эмоций, и у Сосэки не было никакого желания иметь с ними дело.       Он немного посидел, успокаиваясь после всего, потом поднялся и пошёл в свою спальню. Все эти волнения и переживания тоже утомили его, и ему хотелось только одного: лечь и уснуть крепким сном. А завтра, когда он проснётся, Мори уже будет умываться, и они оба сделают вид, что вчера ничего такого не было, забудут обо всём и проведут день за тренировкой. Всё будет как обычно. А сейчас пора поспать.       Но по дороге он, не удержавшись, всё-таки приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Занавески на окне тихо колыхались от лёгкого ветерка. И Мори в кровати не было.