Дурная кровь

      Нацумэ сидел в гостиной, уставший после бессонной ночи, и читал письмо в третий раз, пытаясь добраться до сути. Мысли путались, тело немного ломило после долгой уборки, и он вообще чувствовал себя крайне плохо. Но тем не менее Сосэки хотелось чем-нибудь себя занять, чтобы не думать.       «Нацумэ-сенсей, помните, как мы с Огаем тренировались летом? Он всё злился, что у него не получается один приём. А я никак не мог понять, почему он злится, если у него отлично получается другой? У меня тогда никак не выходило его сделать, пока Огай мне не помог.       Я хотел бы поскорее увидеть его. Как он там, Нацумэ-сенсей? Вы по-прежнему тренируетесь вместе? Надеюсь, что у Огая всё получается. У него не может не получаться — он очень способный. Буду ждать Вашего рассказа.       Почему он мне больше не пишет?..       Уже скоро приеду к вам. Так хочу поскорее вас увидеть — можно ведь поделиться с Вами таким, Нацумэ-сенсей? Знаю, для самурая эти чувства запретны, но мне очень хочется поскорее вас всех обнять. Хотя бы на пару секунд.       С пожеланием всего наилучшего,       Глубоко уважающий Вас ученик, Фукудзава Юкичи»       Нацумэ отложил письмо и приложил руку ко лбу, размышляя. Обычно он сразу же писал ответ ученику, хваля его за достижения и победы, о которых тот рассказывал каждый раз. Юкичи был способным и в будущем обещал стать отличным воином. Сосэки действительно гордился им.       Но теперь в голове остался лишь первый абзац из второй части письма — тот, в котором Фукудзава спрашивал про Мори. Они с Огаем были сильно привязаны друг к другу, пусть никогда и не признавались в этом. Юкичи всегда спрашивал о Мори, а Огай постоянно писал ему письма — Нацумэ не раз замечал, как он выскальзывал с утра пораньше из дома, чтобы отнести письмо на почту. Сосэки не спрашивал его об этом, предпочитая давать ему здесь свободу. В конце концов, переписка — это только дело Огая и Юкичи.       Но в последнее время Мори и вправду перестал писать Фукудзаве, а письма от него копились на полке у Огая. Нацумэ пару раз замечал их вставленными между книгами. А потом Мори уже перестал скрываться, просто клал их на край стола и делал вид, что ему это не нужно.       Не потому ли, что чувствовал настроение наставника?       Это зрело между ними уже довольно давно. Юкичи стоял стеной, отделяющей Нацумэ от Огая, с прошлого лета, наверное. Тогда Мори впервые на тренировке начал показывать результаты хуже, чем он. В то время Сосэки не заметил, что лишь в некоторых приёмах. А в остальных Огай был лучше и часто помогал Фукудзаве выполнить их. Нацумэ не видел этого — возможно, потому что всё ещё был сердит на второго ученика за его нелепый побег с базы. Он лишь заметил, что Мори начал проигрывать Юкичи в каких-то местах, и сразу же зацепился за это, словно искал, как можно сорвать своё недовольство на Огае. Несколько раз отчитал Мори, на что тот только огрызался, и лишь увеличил пропасть между ними. Потом Юкичи уехал, а они с Огаем остались. Внешне улыбались друг другу, а в душе чувствовали трещину в их отношениях.       Два дня назад случился взрыв, в котором Нацумэ винил Огая и его непокорность, нежелание становиться лучше. Пока вчера ему не открыли глаза.       «Сидя в гостиной и читая книгу, Сосэки едва сдерживал свой гнев. Пальцы сами собой крепко сжимали книгу, а в голове крутился разговор с Ёко. И раз за разом Нацумэ всё отчётливее понимал, что именно Огай рассказал ей обо всём.       Просто невыносимый ребёнок! Как он посмел тайно, даже не спросив и ни о чём не сказав наставнику, улизнуть из дома?! Как посмел так нагло вести себя?! Как посмел убежать к семье Абэ и прикинуться такой невинной овечкой, выставив его, Нацумэ, в крайне негативном свете?! Совершенно неуправляемый подросток! Неужели уже и порка не работает?!       И вдруг на кухне раздался звук тяжёлого удара. Звук был глухой и слишком сильный, как будто кто-то кинул как минимум мешок муки в их окно. Нацумэ подскочил и, отбросив книгу, кинулся на кухню. Мори последнее время ошивался где попало, и было бы совсем неудивительно увидеть бомбу или что-то вроде этого на кухне.       Но, ворвавшись в комнату, Сосэки увидел только гору песка. Песок был везде: на столе, на плите, на полках. Он покрывал толстым слоем подоконник и пол. Чудилось, что по кухне прошлась песчаная буря и превратила всё небольшое помещение в какую-то гробницу фараона из пустыни.       На миг Нацумэ застыл. Как? Что? Откуда? Зачем? Вопросы роились в голове, оставаясь без ответа. Куда теперь девать этот песок? В нём что-то зарыто? Он отравлен? Может быть, в нём мина? Сосэки не знал, что и думать. От неожиданности он далеко не сразу вспомнил, что знает лишь одного эспера, способного управлять песком.       Абэ Кобо.       Поняв всё, Нацумэ ощутил, как в груди снова появляется гнев. Ну, попадись только, негодник! Сосэки твёрдо решил, что не посмотрит на то, чей там Кобо сын и как к телесным наказаниям относятся его родители, — возьмёт и выпорет вместе с Огаем. Ничего себе проказу придумали! Закинуть кучу песка на кухню! Наверняка думают, что это очень весело! Ну что ж, Нацумэ посмотрит, как им будет весело, когда ремень будет прохаживаться по их задам.       К сожалению, пока поймать обоих не представлялось возможным. Песок ничем не пах — скорее всего, Абэ (надо заметить, весьма предусмотрительно, хоть и явно неосознанно) создал его в стороне от них — и вычислить малолетних хулиганов не получалось. Сосэки оставалось только скрепя сердце приняться за уборку.       Он стал было стряхивать песок со всех поверхностей, но тут в открытое окно влетело ещё килограмма четыре и плюхнулось прямо на пол. Нацумэ аж застыл от такой наглости. Получается, подростки стоят и смотрят, как он тут убирается?! Даже не подумали убежать?!       В один прыжок Сосэки оказался возле окна и уставился на улицу. Но сколько он ни вглядывался в темноту, ничего разглядеть не мог. Не сдержавшись, Нацумэ громко выругался, мысленно пообещав себе, что выпорет этих двоих, и повернулся, чтобы продолжить уборку, но вдруг застыл на месте.       На песке были чётко видны иероглифы.       «Как отец»       У Сосэки перехватило дыхание. Гнев как-то разом схлынул, и руки мелко-мелко задрожали. Что-то больно закололо в груди, и Нацумэ уже почти понадеялся на сердечный приступ. Потому что терпеть внезапную волну жгучего стыда и ужаса не осталось сил.       Наверное, Кобо (ведь именно он написал послание — кто же ещё?) хотел сказать, что Нацумэ стал для Огая как отец, а отцы так не поступают. Нормальные отцы любят своих сыновей и желают им самого лучшего. Они не обижают и не унижают их. Не избивают ремнём.       Но и для Сосэки, и наверняка для Огая слово «отец» имело совсем другой окрас. «Как отец» — как отец Мори. Биологический отец. Тот, кто постоянно пил, кто орал в три часа ночи — хуже, чем любое дикое животное. Кто в пьяном угаре бегал по всему дому за сыном и избивал его, а потом выбрасывал на холодную улицу. Тот, кто едва не стал причиной смерти Мори. Тот, из-за кого Огай был таким закрытым поначалу и стал таким деланно-открытым.       И Нацумэ явственно вспомнил всё. Как Огай шарахался от любых прикосновений, как затравленно смотрел на взрослого, как не давался в руки. Как убегал из дома, считая себя уже достаточно самостоятельным и попросту не привыкнув к тому, что о нём теперь по-настоящему заботятся. Как не давал купать себя и обрабатывать себе синяки и ссадины. Как вздрагивал от каждого шороха, а иногда кричал по ночам, будя и Юкичи, который застал этот период на каникулах, и наставника, который в ужасе соскакивал с кровати и бежал к воспитаннику. Как сложно Мори давалось жить в нормальных условиях.       Неужели он действительно стал похож на того человека, которого и человеком-то назвать сложно? Неужели в глазах Огая он мог встать на один уровень с тем, кто был буен, непредсказуем и просто опасен для ребёнка? Нацумэ закрыл лицо руками, словно пытался спрятаться от всего мира. А ведь он поклялся быть рядом с Мори, защищать его и дать ему хорошее детство.       В кого же он превратился?..       Да, в каких-то ситуациях был виноват Огай. Но теперь, когда Нацумэ начал прокручивать у себя в голове последний месяц, он понял, что многое можно было спустить с рук. Перевести всё в шутку, просто пару раз почти ласково отчитать ребёнка. Не надо было сразу же говорить строгим и даже холодным тоном. Нельзя было вести себя, как тиран.       Сосэки с трудом добрался до стула и упал, забыв про песок вокруг. Он сидел, спрятав лицо в ладонях, и напряженно думал, что теперь делать. Ветер тихо колыхал шторы, поднимал песок вокруг, и тот снова заметал уже почищенные поверхности. Но Нацумэ было на всё плевать.       Лишь когда солнце поднялось из-за горизонта, Сосэки отнял руки от лица, собрался с силами и встал, принимаясь за уборку. Он найдёт Мори. И извинится перед ним…»       Вчера Нацумэ, увидев ту страшную фразу, задумался только о Мори. Но теперь понял, что и ему самому было неприятно. Это сравнение заставило его рассердиться, потом ощутить странное смирение и в конце концов желание просто опустить руки. Он сам загубил всё, что так упорно создавал несколько лет. Не лучше ли просто сдаться?       Наверное, и Огай чувствовал то же самое, когда видел, как его наставник радостно пишет письма второму ученику; когда слышал, как Нацумэ хвалил Юкичи на тренировках, забывая об успехах Мори; когда в конце концов услышал то, о чём Сосэки думал долгое время. Должно быть, Мори просто устал пытаться доказать, что он ничем не хуже Юкичи. Сдался и убежал, решив попросту оставить двух людей, причиняющих ему боль, позади.       Теперь Нацумэ не мог его винить. Ему было больно, когда он прочитал такое неприятное сравнение от чужого человека. Каково было Мори, которого сначала жестоко (теперь Сосэки понимал это) выпороли и которому потом сказали в лицо те слова? И всё это сделал его наставник.       Тот, кто пообещал самому себе позаботиться о нём…       Нацумэ с силой приложил ладони к лицу, словно пытаясь добраться до сознания и стереть эти воспоминания из него. Как он мог такое сказать? Сейчас, когда им не владели гнев и возмущение, он понимал, какую боль причинил своему ученику, которому пообещал дать нормальное детство. Но тогда он был сердит на Огая за то, что он пришёл так поздно; за то, что говорил так дерзко; за то, что взял сигарету в рот. Мори тоже был виноват в случившемся, но его вина была несомненно меньше, чем вина Сосэки.       Наверное, Нацумэ тогда злился даже не столько на Огая, сколько на самого себя за то, что не смог уберечь своего ученика от такого поступка. Это он виноват, что Мори решил попробовать курить. Если бы он объяснил лучше, если бы разговаривал с Огаем об этом больше, может, Мори и не стал бы делать этого. И хотя в таком возрасте у него уже должна была быть своя голова на плечах, для Сосэки он всё равно оставался ребёнком, которого нужно было оберегать от подобных вещей.       Он должен извиниться перед ним, это было ясно. Они должны поговорить и расставить все точки над и. Должны помириться, и Мори должен наконец вернуться домой. Нацумэ глубоко вздохнул и откинулся на спинку дивана. Конечно, это всё нужно сделать. Но сделать это можно было только вместе с Огаем. А для этого надо было хотя бы увидеть его.       Сосэки поднялся и отправился одеваться. Нужно было наведаться вновь в дом Абэ и опять переговорить с родителями Кобо. Пора уже Огаю возвращаться домой.       Через десять минут Нацумэ вышел из квартиры. Письмо Юкичи осталось лежать на диване.

* * *

      Дверь ему открыл на сей раз мужчина с чёрными волосами и глазами неясного цвета, скрытыми за стёклами очков. Одет он был в простые футболку и штаны — тоже европейская одежда. С ним Нацумэ тоже был знаком: это был глава семейства, Абэ Исао. Сосэки, вообще, рассчитывал, что откроет Ёко, но, видимо, она сегодня работала. — А, это вы, Нацумэ-сан, — протянул Исао. — Здравствуйте. — Здравствуйте, Абэ-сан. — Пришли Огая забирать?       Да, мужчины не привыкли ходить вокруг да около вопроса. Сосэки подумал, что скрывать ему от Абэ-сана нечего, поскольку он, видимо, всё знает, и кивнул. — Ну, проходите. Поговорим.       Исао ушёл на кухню, оставив гостя снимать обувь и шляпу и ставить трость в прихожей. Закончив с этим, Нацумэ прошёл в квартиру и увидел вполне обычную кухоньку с не слишком дорогой аппаратурой и мебелью. Исао стоял возле чайника, ожидая, пока он закипит. — Вы присаживайтесь, — кивнул он.       Сосэки стиснул зубы, давя свою гордость, и сел на хлипкий стул возле такого же ненадёжного стола. Исао тем временем налил чай и поставил кружку перед Нацумэ. Сам же сел на соседний стул со своей чашкой и внимательно посмотрел на своего гостя. — Как Огай? — наконец нарушил молчание Сосэки. — Вполне неплохо, — сразу же ответил Исао. — Сегодня пошёл в школу писать контрольную. Они с Кобо вчера до ночи сидели и решали задачи. С трудом разогнали их. Думаю, сегодня всё пройдёт хорошо.       Нацумэ кивнул, и комната снова погрузилась в молчание. Исао пил чай и смотрел на него своими тёмными глазами, слегка скрытыми стёклами очков. Сосэки всё гадал, какой же у них цвет: то ли тёмно-серый, то ли карий, то ли вообще зелёный. Странные глаза… — Я подумал, что должен забрать его, — наконец сказал Нацумэ. — О, так вы вспомнили о нём. — Я и не забывал, — почти что огрызнулся Сосэки. — Это Огай не хотел возвращаться. — С чего вы решили, что он сейчас хочет? — хмыкнул Исао.       Нацумэ прикусил язык. А действительно, с чего? Может быть, Мори ещё не отошёл от всего и так и сердится на него? Может быть, он вообще не захочет возвращаться к нему? Но ведь ясно, что он не может постоянно жить у семьи Абэ… — Я много думал о наших с ним… разногласиях, — Сосэки постарался правильно подбирать слова. — Мы не всегда сходимся во мнениях, это так. Но Огай действительно часто переходит черту… — Вы опять вините его. А должны подумать о вашей вине.       Нацумэ с силой стиснул кулаки на коленях, стараясь задавить свою гордость. Он был виноват, пора было признать это. Но весь его опыт и всё вокруг буквально кричало: ты взрослый! ты не можешь быть виноват! Заметив его метания, Исао странно хмыкнул и поднялся, собираясь достать что-то из шкафа. — Для мальчишек это всё, конечно, просто. Вы поссорились, потом помирились, и всё забылось, верно? — он открыл дверцу шкафа и стал искать что-то среди сладостей. — Но мы-то с вами взрослые люди, Нацумэ-сан. И мы должны нести ответственность за них.       Что-то в его голосе заставило Сосэки встревожиться. Исао говорил спокойно, даже несколько беспечно, однако в этом-то и была самая опасность. Кот внутри Нацумэ поднял хвост, отчаянно шипя. — Подумайте, что будет, если однажды кто-то увидит следы вашей воспитательной работы? — Исао многозначительно посмотрел на него. Сосэки подумал, что если бы он умел краснеть, то непременно залился бы краской. — Огай ведь переодевается на физической подготовке, и вообще… — Вы мне угрожаете? — кот внутри так и шипел об опасности. — Я вас предупреждаю. К вам будет особенно пристальное внимание, потому что, на самом деле, никто и не знает, на каких правах Огай живёт с вами.       Сосэки пришлось признать, что Исао был прав. Документы об опеке были сделаны быстро и, прямо скажем, не совсем легально. Легально надо было бы лишать родителей Мори родительских прав через суд, а мальчик в это время должен был бы находиться в приюте. Потом через приют Нацумэ должен был бы брать над ним опекунство. Но благодаря связям в мире эсперов и в Отделе Одарённых в частности Сосэки удалось забрать Огая, не делая никаких из нужных процедур. Дело быстро замяли, однако если оно всплывёт на поверхность, да ещё и в связи с тем, как он воспитывает Мори, то вряд ли Отдел Одарённых будет вновь столь снисходительным к нему. — Но вам ни к чему думать об этом, если Огай сам захочет остаться с вами, — Исао вновь сел за стол и поставил между ними коробку с печеньем. — Однако, простите мне мою честность, на его месте я бы хорошенько поразмыслил, стоит ли продолжать жить с вами. — Его всё равно никто не возьмёт. Он эспер с одной из самых странных способностей, которые я только встречал, — пробормотал Нацумэ, задетый таким замечанием. — Я знал одного человека, у которого ребёнок мог надевать разные лица. В прямом смысле: создавал кожу лица, а потом натягивал её, точно одежду, — пожал плечами Исао. — Он, разумеется, был приёмным: его родители погибли в каком-то очередном конфликте эсперов. Все говорили, что он проклят, да и сам мальчик называл себя «злой человек» за свой жуткий дар. Но мой знакомый, несмотря на все странности ребёнка, не отказался от него. Вы понятия не имеете, сколько на свете странных эсперов и ещё более странных самых обычных людей. Каждый из них может забрать Огая и дать ему нормальное детство.       Сосэки опять с силой стиснул кулак на колене. Исао снова был прав. Да, часто детей-эсперов выбрасывали на улицу, но многим также везло: они находили опекунов и жили с ними вполне счастливой жизнью. Огай был в числе вторых и мог снова оказаться там. — Почему вы бьёте его? — спросил Исао. — Я… Иногда он переходит все границы, — сдался Нацумэ. — Два дня назад он заявился домой в девять часов вечера, не давал о себе знать всё время до, прогулял школу, потом дерзил мне, а потом я поймал его на курении. Как бы вы поступили на моём месте? — Ну, я уж точно не стал бы пороть Кобо ремнём, если бы он попробовал покурить, — хмыкнул Исао. — Я бы в любом случае никогда не стал его пороть. — Откуда вы знаете? — вполне резонно возразил Сосэки. — Иногда дети становятся столь несносны, что воздействовать на них можно только так. — Да, иногда они ведут себя совсем плохо, — согласился Исао.       Он медленно отпил чай, потом поставил кружку на стол с лёгким стуком. Нацумэ тоже решил сделать глоток. Чай оказался не так плох, как он думал, но всё равно не смог перебить все мысли. — Знаете, — вдруг заговорил Исао, — я однажды тоже отшлёпал Кобо. Он тогда был совсем маленьким, лет пять, наверное. Любил лазить повсюду и исследовать всё вокруг. Конечно, залез и в мою лабораторию, где я фотографии проявляю. Как назло, я в тот день оставил фотоаппарат на столе на самом видном месте. Кобо всегда хотелось посмотреть его, но я не давал: боялся, как бы он его не разбил. Разумеется, малыш сразу же взял фотоаппарат в руки, только тот оказался слишком тяжёлым для него: выскользнул и упал, разбившись.       Нацумэ подумал, что сделал бы, если бы Мори в таком возрасте натворил таких делов. Наверное, сразу бы отшлёпал, а потом отправил бы в угол. Точно прочтя его мысли, Исао усмехнулся: — Вот и я о том же. Фотоаппарат для моей семьи — это половина нашего дохода, а мы и так тогда в долгах были. Кредиты, займы, огромная ипотека на эту квартиру… Я прибежал на звук и был в таком гневе, что даже не задумался ни о чём: схватил ребёнка за руку и стал наказывать. Успел, наверное, шлёпнуть его раз пять, прежде чем прибежала Ёко. Она забрала Кобо, успокоила его, оставив меня собирать осколки фотоаппарата. А потом мы с ней поговорили, и она сказала, что мы не должны бить нашего сына. Потому что ни один фотоаппарат в мире не стоит доверия нашего ребёнка.       Сосэки вздрогнул. Он где-то уже слышал подобную фразу… Кто-то говорил ему её — не слово в слово, но похоже. — И что потом? — спросил он, забрасывая эти мысли. Тут как чувство дежавю: всё равно не вспомнишь, откуда у него эта фраза в памяти. — Потом? Потом я долго извинялся перед Кобо, а он ничего не понимал, — Исао усмехнулся воспоминаниям. — Всё лепетал извинения и просил не сердиться, пока я не сдался и не сказал, что не сержусь больше. Только сейчас, наверное, он осознал, за что я тогда извинялся. А может, он и не помнит этого…       Абэ задумчиво посмотрел куда-то в сторону. Нацумэ попытался представить себе, что было бы, если бы он вдруг начал извиняться за наказание перед Мори. Наверное, Огай тоже не понял бы его. Или же решил бы, что наставник насмехается над ним. От таких мыслей по телу прошла дрожь, и Нацумэ внезапно стало плохо. Насколько он запустил эту трещину в их отношениях?       Он чувствовал, что она была огромна. Только сейчас он подумал о том, что не замечал, как Мори постоянно стремился поскорее убежать к себе в комнату. И Сосэки даже не знал, что он там делал. Может быть, занимался домашним заданием, а может быть, просто читал, забыв про школу. Перед сном Огай просто ходил в душ и сразу же ложился спать, лишь коротко желая наставнику «Спокойной ночи».       А ведь раньше они проводили довольно много времени вместе. Нацумэ помнил то время, когда Мори, почувствовав, что теперь о нём заботятся, стал сам приходить к нему и просто сидеть рядом с ним. Сосэки поначалу было непривычно постоянно чувствовать на себе взгляд алых глаз, но со временем он привык. Огай обычно молчал, когда сидел вот так, и Нацумэ начинал разговаривать с ним, чтобы хоть как-то помогать ребёнку открываться. Впоследствии Мори болтал даже больше него, но всё равно очень редко был искренним.       И ещё были тренировки. Сосэки помнил время, когда Огай, будучи ещё совсем малышом, любил бегать и прыгать, выполнять разные приёмы и пытаться победить наставника в рукопашном бою. Иногда тренировки были весёлыми и приятными, но порой заканчивались не слишком хорошо.       «Нацумэ с лёгким сожалением смотрел на мальчика, который усиленно бежал пятый круг. Мори уже весь запыхался и еле тащился, но старательно делал вид, что бежит изо всех сил. — Давай, Огай, ещё немного! — крикнул Сосэки, поглядывая на таймер. Огай уже научился бегать довольно быстро и долго, но до идеала ему ещё всё же было далеко.       В ответ ему послышался усталый стон. Мори еле переставлял ноги, но постарался ускориться, чтобы поскорее добраться до финиша и закончить эту пытку. Нацумэ смотрел, как мальчик изо всех сил старается бежать быстрее, и качал головой. Огай был не слишком выносливым ребёнком, однако всё придет с тренировками. В этом Нацумэ был уверен.       Пока он размышлял, Мори почти добежал до него. Но неожиданно малыш споткнулся и, отчаянно взмахнув руками, растянулся прямо на дорожке. Растянулся хорошо так, даже немного проехал вперёд и уткнулся подбородком в землю. Сосэки вздрогнул и сразу же направился к мальчику. — Огай! Всё в порядке?       Мори покачал головой, не вставая, и просто упал лбом на землю. Его кулачки немного сжались, и уже успевший подойти Нацумэ услышал тихие всхлипы. — Огай! — он опустился рядом с мальчиком и аккуратно взял его за плечи, пытаясь заставить встать. — Поднимайся, давай.       Но малыш неожиданно упрямо помотал головой, так и продолжая утыкаться носом в асфальт. Всхлипывания становились громче, заставляя Сосэки переживать ещё больше. Он снова потянул Огая наверх, стараясь хотя бы посадить его. — Давай, Огай, вставай. Мне надо посмотреть, что у тебя там.       Видимо, Мори решил, что сопротивляться дальше не получится, потому что он всё-таки позволил посадить себя. Нацумэ сразу же осмотрел его. Огай содрал себе кожу на руках и коленях. На коленях — особенно сильно, даже немного крови было. Сосэки поднял взгляд и выхватил заплаканное лицо ребёнка. — Больно, — всхлипнул Мори.       Он потянулся руками к коленям, чтобы потереть их, однако Нацумэ перехватил его ладони, заставляя оставить эту затею. — Не трогай грязными руками. Пойдём домой, надо скорее обработать раны.       Огай ещё на перехвате рук стал вновь всхлипывать, а тут и вовсе расплакался и замотал головой, как бы говоря, что никуда не пойдёт. Сосэки хотел было строго сказать ему вставать, но Мори выглядел так несчастно, что Нацумэ подавился словами. По щёчкам малыша текли слёзы, носик покраснел, и взгляд у ребёнка был такой измученный, что у любого дрогнуло бы сердце. — Мальчик мой, нам надо обработать раны, — мягко сказал Сосэки, сопротивляясь такому трогательному виду воспитанника. — Давай, поднимайся и пойдём. Тут недолго. — Мне больно! — всхлипнул Огай и опять потянулся к коленям.       Нацумэ вновь перехватил его руки и мягко сжал, не давая касаться раны. Кровь, продолжавшая течь из раны, тревожила его всё больше. Как бы не пришлось ехать в больницу зашивать… Хотя рана не выглядела опасной, кто знает, что там на самом деле. — Ну-ну, ты просто упал и немного содрал кожу. В этом нет ничего такого страшного, — заговорил Сосэки, стараясь успокоить ученика (и себя заодно тоже). — Мы обработаем твою рану, и через пару дней её уже не будет. — Но мне больно сейчас! — воскликнул Огай, продолжая лить слёзы. Вырваться из захвата Нацумэ он, однако, не пытался.       Сосэки глубоко вздохнул. Конечно, Мори плакал явно не из-за раны. И не желал подниматься и идти домой тоже не из-за боли. Причина была намного глубже. Одинокий, потерянный ребёнок просто отчаянно желал хоть какой-нибудь поддержки и заботы от того, кому он доверился. Ему хотелось, чтобы его обняли и приласкали, чтобы помогли справиться не только с физической болью, но и с болью на сердце, с которой он просто не знал, как справляться.       И теперь всё это — и раны на теле, и раны на душе Мори — было ответственностью Нацумэ.       Сосэки собрался с мыслями. Он не умел утешать так, как, вероятно, хотел Огай. Но он мог поступить иначе и надеяться, что этого мальчику хватит.       Нацумэ осторожно, стараясь не напугать и не причинить боль воспитаннику, взял малыша на руки и поднялся. Мори от удивления даже перестал плакать. Конечно, Сосэки и раньше держал его на руках, но только перед сном и очень редко — обычно когда Огай капризничал и не хотел ложиться. Нацумэ чуть усмехнулся, глядя на распахнутые в детском изумлении глаза. — Раз ты не хочешь идти сам, придётся отнести тебя, — улыбнулся он. — Н-но…       Огай даже не придумал, что надо сказать. Он явно чувствовал, что просто должен возразить против такого обращения. Из гордости или из вредности — этого Сосэки не знал, да и знать не хотел. Потому что всё равно не собирался давать ему возражать. — Тише, тише… Тшш… — Нацумэ направился к дому, немного неловко укачивая малыша. — Сейчас мы обработаем рану, и всё пройдёт. Не плачь. Сейчас всё будет хорошо.       Мори судорожно вздохнул и кивнул, соглашаясь успокоиться. Он протянул руки и крепко обнял шею Сосэки, прижимаясь щёчкой к его плечу. Нацумэ ощутил его лёгкое дыхание на своей шее и вновь улыбнулся. Тем временем ногами Огай тоже обхватил его и окончательно повис на наставнике, будто маленький чёрный котёнок на шторе. Сосэки усмехнулся сравнению и направился быстрым шагом домой. По дороге он продолжал укачивать малыша, почти ласково гладя его по голове, и шептать ему что-то утешительное…»       Все эти воспоминания были приятными, но болезненными. Раньше их отношения были такими хорошими… Нацумэ было больно прокручивать у себя в голове эти моменты, но вместе с тем он не мог не делать этого. В воспоминаниях был тот самый котёнок Огай, о котором Сосэки поклялся заботиться.       Теперь же всякий раз, когда он смотрел на своего ученика, Нацумэ больше не видел того милого ребёнка-котёнка. — Вы должны извиниться перед ним, — вдруг сказал Исао.       Нацумэ вздрогнул, выныривая из своих мыслей, и столкнулся взглядом с глазами неясного цвета, скрытыми под линзами очков. — Я хотел бы это сделать. Но не могу, пока не увижу Огая, — сдержанно ответил Сосэки. — Мы попробуем поговорить с ним, — кивнул Абэ, прекрасно поняв намёк. — Однако не можем обещать, что он согласится вернуться к вам. — Хотя бы встретиться… — качнул головой Нацумэ. — Хотя бы увидеть, что он в порядке.       Взгляд глаз странного цвета заметно смягчился, однако Сосэки не обратил на это внимания. Он задумался о том, что станет делать, когда увидит Мори. Примет ли Огай его извинения? Станет ли извиняться сам? Ведь в этой ситуации виноват не только Нацумэ, но и Мори — это был факт.       Исао поднялся из-за стола и отправился мыть кружки. Сосэки продолжал сидеть, глядя в стол и размышляя обо всём. Звук голоса собеседника вывел его из нелёгких дум: — Дети пока многого не понимают в этой жизни. И иногда наши действия могут оттолкнуть их, хотя мы всегда действуем из лучших побуждений. Но нам, ответственным за них, надо помнить одно: ничего в мире не может быть дороже их улыбки и их счастья.       Нацумэ вновь задумался. Дети многого не понимают… Вот это он как раз-таки осознал. Несмотря на все его лучшие побуждения, он поступил ужасно, и Огай сбежал, ошибочно решив, что учитель желает ему зла. А Сосэки лишь хотелось уберечь его от опасности курения, ночных прогулок неизвестно где и от множества других вещей. Однако в погоне за тем, чтобы защитить Мори от всего, он забыл о главном: о том, что защита не должна причинять ему боли.       Нацумэ вздохнул и поднялся из-за стола. Он взял коробку с печеньем и поставил её на кухонный стол, потом молча развернулся и направился в коридор. Исао, вытерев руки полотенцем, вышел следом за ним. Сосэки надел обувь, потом взял свои шляпу и трость. Всё это время они оба молчали, а Нацумэ и не знал, что говорить. — Кто Огай для вас? — внезапно спросил Исао. — Он… мой ученик, — спустя некоторое время ответил Сосэки, немного сбитый с толку таким вопросом.       Едва слышный смешок был ему ответом. Нацумэ удивлённо приподнял бровь. Исао только махнул рукой, как бы пытаясь разрешить это недоразумение. — Я, конечно, могу ошибаться, но обычно учителя не бегают за своими учениками, стараясь получить их прощение.       Сосэки покачал головой, не понимая, к чему клонит этот странный человек. Абэ-сан всегда казался ему немного не от мира сего. В этом плане его супруга была намного ближе к этому миру. Может быть, поэтому именно она и ходила на родительские собрания и вообще была социально активной личностью? А Абэ-сан явно предпочитал сидеть дома, не влезая в дела общества.       Тем не менее он читал людей даже слишком хорошо для того, кто не умел с ними взаимодействовать. Может быть, через объектив фотоаппарата порой видно даже больше, чем всем кажется?       Сосэки покачал головой, избавляясь от лишних размышлений, и внезапно вспомнил об одном важном деле. Сунув руку в карман брюк, он достал свой бумажник. — Абэ-сан, простите меня, конечно, но всё это время вы заботились об Огае, и я хотел бы покрыть все ваши расходы на него.       Однако Исао только замахал руками, отказываясь от денег, которые собрался протянуть ему Нацумэ. — Ёко-тян меня, конечно, убьёт, но ваших денег я брать не буду. Уж точно не за то, что мы приютили Огая.       Сосэки нерешительно убрал деньги назад. Всё-таки это было очень неловко. Мори жил у семьи Абэ и совершенно точно стеснял их, однако Исао твёрдо отказался брать деньги, и настаивать было явно бесполезно. Финансовые вопросы всегда были самыми ужасными для Нацумэ. «Не ужаснее, чем вопросы воспитания, как оказалось», — подсказала ему совесть. — Огай уже почти стал частью нашей семьи, — вдруг добавил Абэ-сан. — Но я желаю вам, чтобы он стал частью и вашей семьи тоже.       Сосэки вздрогнул. Слово «семья» всегда пугало его. Это ведь ужасная ответственность, и морока, и жуткая трата сил. Семья, настоящая семья — это то, что всегда будет рядом с тобой, несмотря ни на что. Это люди, которые любят и полагаются на тебя, которых надо защищать и любить такими, какие они есть.       Но несмотря на то, что слово «семья» пугало Нацумэ, он прекрасно понимал: без Огая и Юкичи он уже не может представить своей жизни. Слишком сильно он привязался к ним, слишком сильно волновался за них.       Наверное, он даже любил их.       Тем не менее Сосэки нашёл в себе силы кивнуть в ответ на слова Исао и пробормотать слова благодарности. Он уже повернулся к двери, когда вдруг вспомнил про ещё один вопрос, волнующий его. — Абэ-сан, а что стало с тем ребёнком-эспером? — Нацумэ обернулся. — Я никогда прежде не слышал о нём, хоть и связан с Отделом Одарённых.       Глаза неясного цвета загадочно сверкнули, скрывшись за очками. Исао просто пожал плечами и улыбнулся — немного таинственно, как показалось Нацумэ. — Понятия не имею. Я слышал, он уехал за границу. Но кто его знает…       Сосэки какое-то время стоял, пристально глядя на Абэ-сана, потом кивнул и произнёс: — Ясно. Спасибо вам, Абэ-сан. До свидания. — До свидания, Нацумэ-сан, — Исао немного помедлил, прежде чем вновь заговорить. Тон его неуловимо изменился, и Нацумэ ощутил, как от него по спине пробежал холодок и кот внутри вновь зашипел об опасности. — Но помните, пожалуйста: это ваш последний шанс всё исправить. Потом… к сожалению, придётся подключить органы опеки.       Сосэки вздрогнул, молча кивнул и поспешил выйти из дома Абэ. Ему ещё несколько кварталов казалось, что взгляд глаз странного цвета следит за ним.       Лишь за поворотом Нацумэ почувствовал себя спокойнее. Он зашагал медленнее, начиная размышлять обо всём. Его трость гулко стучала о сухой асфальт, а шляпа по-прежнему была в руке. Через два квартала Сосэки чуть не уронил её прямо на пыльную дорогу и лишь тогда смог вынырнуть из водоворота мыслей. Он решительно надел шляпу на голову и выпрямился, опираясь на трость.       Нет, он никому не позволит забрать его ребёнка Огая. А для этого надо сначала выяснить, в каком настроении Мори, и потом попытаться помириться с ним. Но с первым проблем возникнуть не должно: его способность всегда выручала его в таких ситуациях. А вот со вторым…       «Там посмотрим», — сказал себе Нацумэ и вновь пошёл по улице. Лёгкие удары трости вторили его решительным шагам.