Хозяин леса

Дождь был… Не помню, сколько мне тогда было лет. Явно мало, потому что проснулся я в обнимку с игрушечным лисом. На табуретке рядом с кроватью лежала книга. С её страниц на меня глядел безучастный взгляд Снежной Королевы. А мне и без того было прохладно — я уснул в одних трусах да и чердак совсем не прогревался, впуская сквозняк. Но отчего-то сразу же поднялся. Наверное, оттого, что я знал, что у папы выходной, а у мамы — наоборот, рабочий день. Все звенья в моей голове соединились, и я радостно вскочил на ноги. Я слышал каждый свой шаг. Ещё бы — такой ритм пятками отстукивал, всё равно что не по стремянке несся, а чечетку танцевал. Только вот не успел я полноценно спуститься в дом, как всё будто бы замедлилось и затихло. Прохлада догнала, и по спине побежали мурашки. Захотелось сглотнуть. Я знал, что папа в зале. Оттуда доносился монотонный женский голос, искаженный помехами. Телек у нас в дождь всегда плохо работал — антенну то ветром сносило, то ещё что… Нерешительно я шёл навстречу этому голосу. И когда перед глазами стояла только цветастая занавеска, которую отодвинь — и вот зала, — я вслушался в речь: — Детали происшествия уточняются. Сейчас мы находимся на месте… Я отодвинул шуршащую ткань. Перед телевизором прямо на полу сидел папа. Сидел, сильно сгорбившись, наклонив бритую голову. Я старался не смотреть на его торчащие лопатки. — Пап? — позвал я, присаживаясь рядом. Я схватил его за руку, крепко обнял. Не знаю, почему, но мне тогда казалось, что ему очень грустно. Мне уже давно так казалось. Папа не отреагировал на моё вторжение — лишь разжал потрескавшиеся губы. Далеко не сразу, но всё же он пробормотал: — Слава Богу, он жив. Ничего толком не понимая, я уставился в экран телека. Кадры сменялись друг за другом: то лес — такой же, как у нас за окном, то врачи, то полицейские, то мальчик чуть постарше меня, то плачущий мужчина. А мальчик не двигался. Так же, как и Снежная Королева, он пусто смотрел в небо, пока его поднимали на носилках. Рука его была в крови — я это понял, хоть это и попытались скрыть за множеством крупных пикселей. Я поморщился. Проняло так же, как когда однажды я решил поближе рассмотреть лицо мёртвого бомжа. — Что с ним случилось? — спросил я, плотнее прижимаясь к папе. Мне всегда казалось, что не бывает такого, чтобы с детьми случилось что-то пострашнее ссадин. А папа переубеждал: бывает. Пришлось увидеть воочию, чтобы наконец поверить. — Главное, что он жив, — прошептал папа, прикрыл глаза и наконец ответил мне лаской. Но она продлилась совсем недолго. Папа вдруг взял моё лицо в огроменные ладони и уже более оживленно спросил: — Ты всё ещё видишь их, Мейсон? Я неуверенно кивнул, почему-то заставив папу скривиться. Мы ведь оба их видели. И оба знали, что… Что они нам друзья. Давно это было. Теперь снизу меня никто не ждал. А повзрослевший мальчик, которого я тогда увидел по телевизору, не выходил из головы. И снова был дождь. Я тряхнул головой, прогоняя лишние мысли. И без того всё запуталось: и мысли, и нитки. Хотя, нитки-то распутать можно, если постараться. И приходилось стараться. А что ещё делать? Легче уж так, чем пытаться в голове порядок навести. Наводишь, вроде бы, генеральную уборку устраиваешь, а это огромное граффити из шести букв хрен сотрешь. И из каждой буквы по десять мыслей лезет. Шестьдесят разных мыслей в секунду. Так и буду в дурке объясняться: я нормальный, просто у меня мыслей как-то дофига. — Какие такие у Вас мысли? — спросит меня врач в смешной шапочке. А я выдам ему, как стишок: — Дома всё хреново, док. Эта чёртова боль к тому же… Мне тошно без папы. И вообще, мне нет прощения! А я ведь поступил, как говнюк… Но всё ещё надеюсь, что могу что-то исправить. — Вяжите его, пацаны, он говорит акростихом, — ответит тогда доктор. Смахивая со лба надоедливую чёлку, я усмехнулся самому себе, хотя было вообще не до веселья. Тревога не отпускала уже давно. Такая, причём, гадкая эта тревога была, навязчивая аж до злости. Хотелось разозлиться по-настоящему, отпинать что-нибудь… Хотя вещи-то в чем виноваты? Пинать даже нечего было. А с виновником всех бед пытаться разобраться — себе же хуже. На нем, блин, даже злость не сорвешь! Этот лес как стоял, так и будет стоять. Ещё в свой день рождения я понял, что что-то теперь не так. Вечно в этот день всё через жопу… А призраки ведь предупреждали: после него всё станет таким же, каким было до нашей сделки — они перестанут прятаться и молчать. Так пофигу было. Я ж этих призраков знал, как самого себя. Они только запугивать и умели. Драгон — вот тебе настоящая опасность. А если одному в лес не ходить, то ничего страшного и не случится. И Дэмиан без меня бы и не поперся никуда… После прихода той чужой девки я впервые ощутил их прикосновения. Той же ночью, пока носился по лесу, чтоб понять, что вообще произошло. Всю округу бы обошёл и где-нибудь на пне бы уснул, если бы один из призраков не схватил меня за руку ледяными пальцами. — Чего ты суетишься, маленький друг? — спросил он и прищурился. Они давно уже научились подделывать улыбку. Я не смог ему ответить. Следующие пару ночей я просыпался оттого, что надо мною нависал призрак — до этого я его никогда не видел. Он пялил горящими красным глазами и щекотал моё лицо сбитыми в колтуны прядями. Когда он замечал, что я смотрю на него в ответ, он шептал: — Нам нужна кровь меченого. Дыхание от такого «доброго утра» перехватывало. Но ладно уж — эта хрень тут же в половицы уползала и вроде бы ничего не случилось, вроде бы привидилось, приснилось и так далее. Но спать больше не получалось, как тут не старайся. Я оставался давиться мыслью о том, что раз они становятся материальными, ощутимыми, то и боль могут причинить вполне себе настоящую. Пускай бы мне… «Меченому». Судьба будто бы в открытую надо мной угарала. А впрочем, я сам себя подставил, чего уж скромничать. Мог бы десять раз подумать, прежде чем отдавать ему амулет с налипшим проклятьем. А я будто бы подписал контракт с Дьяволом, не прочитав при этом примечание: надевший амулет станет предан, как после приворота, только вот с вероятностью в девяносто девять процентов оставит свою душу в лесу. Ну зато до самой смерти рядом будет — аж на край света за тобою пойдет! Зашибись, мне подходит, беру три. Меня тошнило от самого себя. Я любил папу, любил какой-то необъяснимой любовью. До щенячьего скулежа хотелось найти его и высказать это идиотское «люблю». Иногда я думал, что эта любовь стоит всего. Что ради неё можно вытерпеть что угодно. Что пользоваться можно чем и кем угодно. Но теперь казалось, что всё это — та ещё херня. Разве есть такая любовь, которая может стоить чужой жизни? Жизни того, кто не сделал ничего плохого? Да даже если бы сделал, блин. Почему-то лес слушался меня так, будто бы я имел какой-то вес в глазах призраков. И я наивно верил: договориться с ними возможно, главное лишь усилия приложить и приправить капелькой хитрости. Верил… Ровно до этой ночи. Я проснулся всё от того же горящего взгляда. И нервная дрожь призрака сразу же заставила напрячься. — Ты не приведешь меченого, — стуча зубами и вцепившись мне в плечи, произнёс он. Его волосы прошлись по моему лицу наждаком. Я не хотел, чтобы он продолжал фразу; я молился, чтобы он скорее уполз в пол, но всё равно услышал: — Мы сами его заберём. И всё — след простыл. Спасибо, что хоть предупредили. В животе всё скрутилось в булинь. Я чувствовал, как подо мною что-то шуршит; не сразу дошло, что то от леса подарочек — по всей кровати была разбросана жухлая листва. И ещё целиком не продрав глаза, не усмирив дрожь во всем теле, я заставил себя встать. «Забей», — говорил себе, когда уже сидел за столом и ковырялся в ящике с нитками. Всё валилось из рук, паника голосом выпрыгивающего из груди сердца орала: да что ты творишь, собирайся и пиздуй к нему! Но я знал, что делать. Пальцы сами собою работали, натягивая потуже мулине и переплетая коричневую и бирюзовую нити между собою. Взгляд — то тут, на фенечке, то на компе, где был открыт диалог с Дэмом. В сети давно не был, значит, спит. Или не спит? Вдруг они уже его придушили, на его же чёртовом амулете повесили? Нет. Блять, нет. Он просто спит. И я не мог понять, что хуже. Папа говорил: — Когда ты ложишься спать, лисёнок, тени могут пойти за тобою, чтобы сеять хаос. Но ты не должен бояться. Если есть тот, кто защитит тебя, сон станет убежищем. Я застыл, сжимая нитки между пальцев. Ничего перед глазами не видел, только лишь папу, сидящего за столом на высоком стуле. Он плел для меня фенечку. — Мейс, — шептал, — я боюсь за тебя. Я тебя… люблю. Никогда папа не любил телячьи нежности. Но что-то в нем переминилось незадолго до пропажи. Слишком часто из его рта вылетало тихое «люблю». А я помнил каждое. И в особенности это — сказанное так твёрдо и ясно, пока мы сидели за столом и плели браслет. Я торопливо плел и шептал дрожащим голосом то же самое, что слышал тем вечером: — Иди туда, где не осталось птиц. Спи у древа, слушая шум волн. Облако пускай коснётся твоих ресниц, а я буду защищать твой сон. Отцовские заклятия были суеверием чистой воды. Но так отчаянно хотелось в них поверить, чтоб было на что положиться. Чем ещё бороться с непонятной эфемерной чертовщиной, если не тем же самым? Клин клином вышибают как-никак. А уж папа-то знал, как с ними справиться хотя бы на время. Я завязал последний узел, наспех собрался и выбежал из дома, даже не проверив обстановку. Если поутру в мокрую грязную лужу в коридоре наступил, значит, где-то дрыхнет поддатый Артур. Можно пока что его за ответственного оставить, хоть и с натяжкой. А дождь не собирался заканчиваться. Это даже не дождь был, а ливень! Я понесся на остановку, как ошпаренный. И хорошо, что понесся. Весь в грязи изговнялся, ноги промочил, но влетел прям в автобус. Чуть-чуть бы дал слабину и пришлось бы ещё целые сорок минут ждать. А у меня каждая секунда была на счету. Я всё ещё убеждал себя в том, что Дэм спит, и, добравшись до порога его дома, позвонил. Гудки тянулись вечность. Если он и впрямь уже мёртв, то что я скажу его матери? Что, блять, я скажу? Что её сын одному гандону доверился — он его чуть в жертву не принёс, а потом на второго такого же идиота наткнулся? Вот это совпадение. — Мейс? — наконец послышался его сонный голос в трубке. Я выдавил из себя непринуждённый смешок: — Привет. В окно посмотри. Пока он шуршал одеялом, зевал и поднимался со своей царской кровати, я за пару широких шагов добежал до окошка в его комнату. Отодвинулись тёмные шторы, и показался заспанный Дэмиан с телефоном у уха. Я расхохотался: волосы у него во все стороны света смотрели, хоть вместо компаса используй. Рукой стал ему махать, а он, видимо, до сих пор понять не мог, что происходит. Он смешно проморгался, прищурился и наконец-то заулыбался. До того искренне и радостно, что сердце у меня сразу защемило. Мне бы хотелось, чтобы кто-то и впрямь был мне так рад. Мне бы хотелось, чтобы этим «кем-то» был именно он. Мне бы хотелось жить в кристаллическом неведении и не знать, что наша дружба — лесная иллюзия. Его сердце обвили дикие ветви, а в мыслях поселились стаями дождевые черви. И на его лице блестела именно их улыбка. И плевать, что сам я… был по-настоящему рад его видеть. — Ты… Ты чего так рано? — пробурчал он в трубку, прижимая ладонь к стеклу. Я помотал головой и поджал губы, чтобы скрыть идиотскую улыбку. Бледная родинка на его ладони выглядела как мишень. Обогнув уже засохшие кусты, я дотянулся до окна и уткнулся костяшками ровно в эту самую родинку. Дэмиан, прикрыв рот рукой, рассмеялся. Наверное, это был самый безопасный способ общения с такой заразой, как я. — Впустишь? Тут холодно. Он кивнул. Пока я шёл обратно, услышал, как поворачивается замок и открывается дверь в дом. Я знал, что этот раз станет последним. Больше я в этот дом никогда не попаду. И в комнату его… А я ведь даже не успел до конца запомнить, какие картинки висят у него на стене. И уже не успею. Как, черт возьми, я вообще собирался сказать ему, что всё — больше мы общаться не будем? Стоило ли вообще об этом говорить? Когда я сниму с него амулет, он перестанет что-либо чувствовать ко мне. Возможно, что он сам не захочет меня видеть, потому что наконец поймёт, с кем вообще проводил время. Возможно, так даже будет лучше — для одного из нас уж точно. Я поднялся на крыльцо и прыснул, потому что он всё ещё держал телефон у уха… А его лохматая голова упала мне на плечо. От волос Дэма пахло влагой и немного табаком. Так захотелось потрепать его густую копну, а потом выбросить нафиг фенечку и сказать: «Слушай, собирай вещи, поехали куда глаза глядят? Там поезд через час». Но я промолчал. И рука так и зависла над его волосами, пока наши быстрые объятия не закончились. Какое право я вообще имел? Мы почти не говорили — какими-то общими фразами перебросились разве что, пока я разувался. Тихонько, на цыпочках дошли до его комнаты. Он лёг обратно в кровать и отодвинулся к краю, освобождая место ровно под меня. — Ложись, — пригласил вполголоса Дэм. — Такая рань. — Срань, — передразнил я и присел на край так, чтобы ничего не испачкать. — У меня кое-что для тебя есть. Только не снимай, ладно? Под внимательным надзором Дэмиана я вытащил феньку из кармана и повязал ему на руку. Нужно было торопиться, а завязки поддались вовсе не с первого раза. А всё потому, что взгляд с его амулета оторвать было трудно. Только я мог снять проклятие, которое сам и принёс. Так хотелось сорвать «ом» с сонного блаженного Дэмиана, воспользоваться такой прекрасной возможностью… Но я струсил. — И чтоб больше не валялся пластом, — выдавил я и поднялся на ноги. — Мне в школу надо. Дэмиан тут же подскочил: — Подожди! Насчёт твоего… — Всё потом, Дэм, опоздаю. — Я сжал кулаки до боли. Выбор в пользу папы сделать я уже не мог. И даже если у Дэмиана была какая-то важная информация — плевать. — Всё, спи, я побежал, — и даже не дав вставить ему хоть слово, я и впрямь убежал. После бесконечного школьного дня я слонялся по лесу и заставлял себя ни о чем не думать. Всегда приносившее мне успокоение место стало ненавистным. Деревья… Ну и что? Мало, что ли, таких? Хотелось высказать им всю свою обиду, но разве могли они мне ответить? Магия этого места рассеивалась, как туман. Облюбованные пейзажи казались серыми и скучными. Я будто бы не узнавал это место. И себя самого — тоже. Я не мог поверить, что ещё вчера чувствовал себя единым с лесом. Тропы путались, ветер врал, гуляя то справа, то слева, а призраки и вовсе молчали. Теперь я был здесь чужим, — как бродячий пёс, который купился на человеческую ласку и позабыл об уличных правилах. Я шёл только вперёд. Само собою вышло, что набрёл на заброшку. И пускай даже она теперь казалась отвратительной, но куда ещё мне было деваться? Я промок до трусов. Кругом была одна только ложь. Кто-то снова вход заколотил. Был в посёлке один дед — всё никак покоя ему эта заброшка не давала. Секреты там, мол, а вы, пиздюки, растаскиваете их. Не было там никаких секретов, вообще-то. Разве что если в стены всматриваться, можно было узнать все поселковые сплетни в их подробнейшей хронологии. Я хмыкнул и потянул за доску. Нифига — добротно прибил. Ну и дурак дед. Кого он так останавливать собрался? Обойдя здание с левой стороны, я залез в окно и устало усмехнулся. Обычно я лазал по коридорам и всякий раз находил для себя что-то новое. Но в этот раз решил без этого обойтись. Как-то слишком всё навалилось. Да и в мягкой полутьме, в тишине, в полнейшем одиночестве только и хотелось, что поспать часок другой. Было у меня свое местечко… Кабинет какой-то видной персоны, если судить по креслу. Я всё гадал, как его до сих пор никто не утащил, но к ответу так и не пришёл. Открыв дверь ногой, я почувствовал, как в носу свербит от многолетней пыли. Ладно уж, лучше уж от пыли пускай свербит. Я уселся за стол, закинув ноги на бумаги, которые уже никто никогда не подпишет. Из-за выбитого окна тянуло дождевой прохладой. Я слушал, как где-то совсем рядом протекает крыша. Холодные руки не могли найти себе места и елозили по подлокотникам. Пальцем я нащупал фигурную царапину. «Варвар». Вот уж находка. А ведь он знал, что это моё кресло и что его послание я непременно замечу. Интересно, когда успел нацарапать? И какой реакции ждал? Хотелось побухтеть. Были бы силы… Ох уж этот Варвар. Отчасти я его, то есть Артура, понимал, пускай и не всегда. Ему казалось, что он самый несчастный человек на свете. Семья его никогда не понимала и не принимала. А потом лес забрал у него старшего брата — единственного, кто проявлял к нему хотя бы толику доброты. Он докатился до того, что в девятнадцать стал общаться с ободранным тринадцатилеткой из соседнего посёлка — со мной, собственно. Но разница в возрасте не парила ни его, ни меня. Мы оба ощущали себя стариками на смертном одре. Зато поведение было от того далёким. Я уже и не вспомню, где его выкопал. Казалось, что мы сразу же подружились, только-только встретившись. Как и Дэмиан, Артур боялся леса и его обитателей. А меня тогда лишь поразил тот факт, что не только один я вижу что-то такое… Детскими уловками, но мне всё же удавалось затащить Артура в лес. И долгое время он держался молодцом. Я заставил его поверить в то, что призраки боятся его, и он стал привыкать к ним. Лес он полюбил не меньше моего — мы вместе обошли его вдоль и поперёк. Наверное, каждое дерево могло вызвать у нас приступ ностальгии. Арт был моим первым другом. Тогда казалось, что он такой единственный на всем свете. Я доверял ему сильнее, чем кому-либо. До сих пор доверял. Он научил меня хорошему и плохому. И, как ни странно, я тоже смог чему-то его да научить. Встретились, называется, два брошенных ребёнка — большой и маленький. А потом умер его отец. И маму его такое горе скосило совсем: муж — в могиле, а старший, любимый сын навсегда прикован к кровати. Её я тоже мог понять. Кто бы не вспылил, если бы младшенький сынуля не удосужился прийти на похороны собственного отца? Тем не менее, она наговорила Артуру ужасных вещей. Настолько ужасных, что я даже не поверил, когда выслушал его пересказ, хотя кому, как ни мне, знать? А Арта понесло окончательно, и призраки почувствовали его боль и страхи. Вот уж чего нельзя делать в лесу, так это проявлять хотя бы малейшую толику слабости. Для них это прямой сигнал к действию. Изощренными они тогда ещё не были, поэтому просто воспроизводили то, что чувствовали — многократно воспроизводили. Даже вспоминать эти картинки было страшно. Я плел для него фенечки каждую неделю — ровно в воскресенье они рвались, как бы туго я не затягивал нити. Долго так продолжаться не могло. Чтобы хоть как-то справиться, Артур стал часто выпивать, и былой чистый разум растаял на глазах. Сколько раз за это время я видел его трезвым можно по пальцам одной руки посчитать. Так и наше тесное общение сошло на «нет». Без картинной ссоры, выяснения отношений и чего-либо ещё, что могло ожидать моё детское сознание. Просто из «я покажу тебе весь мир» мы перешли в «привет, как у тебя дела, у меня тоже норм». Наверное, если бы не появился Дэмиан, я бы до сих пор загонялся по этому поводу. А теперь вот силы появились, чтобы Артура окончательно отпустить. И за всё простить. Я услышал шорох. А потом скрежет. Что-то поползло по потолку, царапая его поверхность когтями, и остановилось прямо надо мною. — Почему ты забираешь их? — Бросив вопрос в пустоту, я медленно открыл глаза и увидел огромного паука с призрачной мордой. На самом деле, морд у него было несколько — они наросли по всему его телу. Я предпочитал с ним дел не иметь, уж больно он был надоедливым. Блин. Знал ведь, что прицепится. Это крыло — его территория. — Только лес… твой друг, — вертя головой, как сова, прошипел Питер Паркер. Его так Артур однажды в шутку назвал, а оно прицепилось. — Лес не настоящий друг, — горько усмехнулся я. Резким порывом ветра открылась дверь и в кабинет влетел… мой папа. В той же самой клетчатой рубашке, в которой я видел его в последний раз. Он часто надевал её на работу и на ней застыли следы от машинного масла. И подстригся он тогда неудачно, но бритая голова запомнилась почему-то на всю жизнь. Хотелось бы глаза его увидеть, но я знал, что призрак, которого мы с Артуром называли Многолицым, мог подделать всё что угодно, кроме них. Так и ходил с пустыми глазницами, в чужих личинах. — Лисёнок… Ты чего такое говоришь? — спросил меня «папа». Я помотал головой. Многолицый удивлял такими метаморфозами лишь поначалу, а потом только бесить стал. Он умел подделывать не только внешность, но и голос, сохраняя манеру речи, а ещё мог сказать то, что потенциально сказал бы его «костюм». Достал — всегда он не вовремя к этой своей форме прибегал. Меньше всего мне хотелось сейчас видеть отца. — Почему ты меня бросил? — использовал я свое самое действенное оружие. Многолицый завопил и сменил костюм, став тем мужчиной в свитере с пастью, Розенбергом. Не впервой. Но почему-то только сейчас меня удивило наличие у него глаз. — Как ты это сделал? — я оттянул нижнее веко. — Мальчик с кляксами подарил мне их, — оскалился Многолицый. Прищурившись, я всмотрелся в его серые глазища. Вот же пучеглазый. Зеньки — чистое стекло. Хотелось бы знать, был ли у самого Розенхренга такой же кукольный взгляд — или то призрак додумал? Всё-таки он эту личину выкрал из воспоминаний Дэмиана, а тот мог помнить своего мучителя каким угодно. Выкрал… В том-то и дело, что выкрал. Нифига Дэм ему не дарил, конечно же. Набрав в лёгкие побольше воздуха, я выдал на выдохе: — Я хочу отменить нашу сделку. Многолицый нервно растянул бледные розенберговские губы. Он замотал головой и засмеялся, закрывая лицо рукой. — Нет. Нет, нет, нет… Нельзя, маленький друг. Медленными шагами он подошёл ко столу и оперся о него руками. Его ноздри раздувались с каждым выдохом, но он продолжал улыбаться. Вот это я понимаю, вот это я его выбесил! Впрочем, мне было всё равно. Убить он меня не смог бы ни при каких обстоятельствах. Напугать? Да пожалуйста, я на их уловки никогда не вёлся. Видимо, до него это тоже доперло, и он снова напялил личину папы. Сейчас начнутся переговоры. — Почему ты принял такое решение, Мейсон? — серьёзно спросил Многолицый. Ответ был прост. Я пожал плечами: — Потому что я не хочу предавать его. — Это не предательство… лисёнок. Ты должен отдать лесу то, что ему всегда принадлежало. Я расхохотался, прервав его тираду. — С фига ли он вам принадлежит? — Он — нам, а мы — ему. Мы с ним… — Да заткнись, — я снова перебил его и, поднявшись из кресла, толкнул в грудь. «Папа» упал на пол. — Заливаешь мне тут всякий бред, а на деле — ничего толкового. Я отменяю сделку, понял? — Он не сможет принять тебя, Мейсон, — равнодушно произнёс Многолицый, — особенно когда узнает правду. И если мы оставим его, уйдут и чары. И те чувства, что мы в нем взрастили, тоже исчезнут. — Не нужны мне такие игрушки, — хмыкнул я и засобирался уходить. Ни Многолицый, ни Питер Паркер не стали меня останавливать. Но вне здания меня ждал призрачный легион. «Не предавай, не разрушай, не уходи», — причитала толпа, следуя за мной по пятам. Я сразу сунул наушники в уши и музыку сделал погромче, но всё равно слышал мольбы о пощаде. Будто бы в голову мне залезли. Впрочем, я бы не удивился, если и впрямь залезли. Поэтому я старался думать о чем угодно, но не о том, кого они так жаждали заполучить. До дома я добрался уже ближе к вечеру. Я захлопнул дверь и прижался к ней спиной. Стянул наушники. Опять упал в шум, но уже другого рода: с кухни слышался смех, пьяные речи и музыка — в общем-то, ничего нового; из спальни же раздавались женские рыдания. Голос Драгона не различался нигде; свалил, что ли? Вряд ли. Обленился он и не свалил бы без Артура, а его колымага мокла рядом с домом. Делать больше было нечего — я торопливо двинул в спальню. Сердце ускоряло ритм с каждым моим шагом. К общей вони в доме я, казалось, уже привык, а вот к маминой комнате не мог. Там всегда пахло пóтом и дешёвыми духами, которые она выливала на себя литрами. Войдёшь — и тут же нос заткнуть охота. Я оценил обстановку, стараясь при этом не дышать. На полу валялись кружевные трусы либо порванные, либо зашитые, вонючие использованные презервативы, от которых даже не удивительно было бы услышать «братик», бутылки из-под пива и прочий хлам. Папиного тут ничего уже не было. Даже обои, которые он старательно клеил, мама сорвала. Так и осталась голая стена. Мама лежала лицом в подушку и надрывно плакала. На ней не было одежды. Вот уж что, а видеть её голышом я хотел меньше всего. Она никогда не стеснялась своих синяков и даже не пыталась как-то их скрыть под одеждой, а моё сердце всё равно на секунду останавливалось, когда я оценивал масштаб трагедии целиком. Можно было бы решить, что мама в грязи замаралась. Но нет. Гематомы фиг с чем спутаешь. Иногда, когда становилось совсем уж обидно, хотелось спросить её: ты меня бьёшь, чтобы мы хоть в чём-то были похожи? — Мам? — позвал я осторожно и залез на кровать. С опаской устроился рядом с мамой. Я знал, что набардачу своими промокшими грязными шмотками, но убирать-то потом всё равно мне. Да и от мамы воняло спиртом. Вряд ли она заметила бы, что что-то не так. — Мейс… Котик ты мой, — мама приподнялась на локтях и уронила голову мне на колени. На щеке у неё налился синяк. — Только ты меня и любишь, — она истерично рассмеялась и сплюнула кровавую слюну на пол. — Видишь, на что способен ревнивый мужчина… Но ты у меня не такой. Ты не будешь обижать девочек, правда? Для девочки самое главное — это красота. А у меня даже её забрали. Я закусил нижнюю губу и заставил себя улыбнуться: — Ты всё равно самая красивая. — Правда? Ме-е-ейс, — мама потянулась ко мне, обняв за шею, и поцеловала в щеку. Я бы поморщился, если бы не ждал этой ласки так долго. — А я правда у тебя красивая? — Правда-правда, мамуль. Она замолчала и как-то даже залюбовалась мною. — Помой меня, сынок. По телу прошла дрожь; пришлось проигнорировать её. Я закивал так, будто бы всю жизнь мечтал получить это предложение снова. — Пойдём, приведём тебя в порядок, — сказал я так тихо, будто бы сам не хотел этого слышать. Мама была маленькой и худенькой — поднять её на руки не составляло никакого труда. Я нес её в ванную, как самое ценное сокровище. И пока она была такой хрупкой, я грязно наслаждался своей полезностью. Через час я снова стану ненужным и раздражающим. Через час ей снова ничего не будет стоить дать мне в глаз. «Подставишь второй?» — спросил я самого себя голосом Артура. И заранее знал, что и впрямь подставлю. Потому что рядом с нею я терял себя. Терял всякую гордость и самоуважение. Если бы призраки хотели извести меня, Многолицый бы точно надел личину мамы, потому что других страхов у меня не было. Я усадил маму на унитаз. Она всё ещё шмыгала носом, но уже успокаивалась и обнимала себя за плечи. Больше всего на свете она не любила холод, а в ванной у нас сквозило из каждой щели. Я постелил на дно ванны полотенце. Шатаясь, мама схватилась сначала за меня, потом за борт. Я помог ей забраться в ванну, хотя и не ожидал, что она так скоро в неё полезет. Я надеялся сначала проверить воду. Оставалось лишь молиться, чтоб она по волшебству оказалась нагретой и не полилась ледяной струёй. А тут кому не помолись — не поможет. Медленно я прокрутил кран и направил душ на свою руку. Предательские холодные капельки брызнули на мамины ноги. Она завизжала и заехала мне пяткой по лицу. — Прости, прости, — я опустил душ над полом и, кажется, промок ещё сильнее. Плевать. Господи, плевать… — Ты совсем тупой?! Она вцепилась пальцами мне в затылок. Длинные ногти больно царапнули за ухом. Плевать. — Прости, пожалуйста, — будто бы со стороны услышал я свой жалкий умоляющий голос. — Сейчас, вода нагреется. Наконец, я смог приступить к купанию. Трусило. Мыло несколько раз выскользнуло из рук. Только не снова. Я не хочу к ней прикасаться. И не хочу, чтобы она дотрагивалась до меня. Каждое её движение создаёт волну боли. Каждый её… Всё. Плевать, я сказал. Мне было не впервой мыть маму. Этот ритуал повёлся, наверное, сразу, как свалил папа. Поначалу я думал, что всё в порядке — мама же мыла меня, когда я был маленьким, значит теперь моя очередь. Потом я стал злиться на неё. Одноклассник однажды предложил порнушку вместе глянуть. Глянули, блин. Я еле сдержался, чтобы не наблевать прям на чужой дорогущий телефон — оголенное женское тело вызывало одно лишь отвращение. Ладно бы только это. Рано или поздно у мамы должен был появиться новый мужчина. Появился: один, второй, потом третий. От меня едва ли что скрывалось. Со звуками я научился бороться с ходу — иначе портил «хороший вечер» приступами тошноты. Мама пару раз помокала меня лицом в блевоту и тогда я решил копить на плеер. Накопил и больше не блевал. А мытье никуда не делось. Иногда приходилось вытаскивать маму из-под чужиж вонючих мужиков, тащить на себе в ванную и отмывать от всякого дерьма. Иногда в прямом смысле. Арта эта проблема волновала, наверное, сильнее, чем меня. Однажды, когда я уже стал таскать его к нам домой, я подслушал их с мамой разговор: — А мелкий не пургу мелет, что вы с ним вместе моетесь? Мама пилила ногти и равнодушно вздыхала. Ей Артур сразу понравился, и они неплохо поладили. Она его называла «красивым парнем». Но стоило ей вспомнить, что он — мой друг, а не её новый хахаль, и она включала режим Снежной Королевы. — Ну, бывает иногда. Хочешь присоединиться? — Это не нормально. Ему же четырнадцать. Да он от девочек нос воротит! — Тебя ебет? — просто ответила она. После этого разговора мама сломала мне палец: какого хрена, мол, направо и налево сор из избы выносишь. С Артуром я потом не разговаривал неделю. Я ведь ему по секрету рассказал, а он… Мы потом всё же помирились. А он и не думал забывать о произошедшем. Не получилось маму образумить, решил меня лечить. На мой пятнадцатый день рождения он снял номер в отеле и пригласил туда проститутку. Сказал, что это поможет. Как бы не так. Я думал, он мне отель снял, чтоб я в тишине поспал, а оно вот как. Девушку я хотел мягко выпроводить или одну оставить, а потом жаба задавила — Артур всё-таки свои кровные потратил. К тому же, его извечное нытье по этому поводу создало во мне нехилый комплекс. Я решил попробовать, но сразу же пожалел. Поцелуи с горем пополам удалось вытерпеть, а вот когда дошло до основного процесса, я молча встал, оделся и закрылся в ванной. Бедная девушка сидела под дверью и за что-то просила прощение. Наверное, её очень смутили мои рыдания. Таким идиотом себя тогда чувствовал, что если бы мог раздвоиться — надавал бы себе. Зато Арт наконец понял, что попытки что-то выправить бесполезны. Понял, правда, когда мы с ним чуть в конец не разосрались, в очередной раз мусоля эту тему. Он смирился с моими странностями, а я перестал злиться и на него, и на маму. В общем-то, стало пофигу. Хотя чувство, что что-то я делаю не так в жизни, никак не отлипало. К счастью или к сожалению, в маминой жизни появился Драгон. С ним и закончилась эта история с купаниями. Я смыл густую пену с маминой кожи. Когда-то она очень следила за собою, отращивала длинные волосы и старательно втирала кремы в лицо, чтобы разгладить даже самые незаметные морщинки. Один из её хахалей в пьяном угаре сбрил ей волосы, пока она спала. А алкоголь и забытье оставили глубокие морщины. Мама Дэмиана, наверное, уже в школу ходила, когда моя ещё на горшке сидела. Но поставь их рядом и хрен так подумаешь. Дэмиан… Интересно, он бы понял меня, если бы я рассказал ему о такой стороне своей жизни? Наверное, он, как и Арт, сказал бы, что я проживаю какой-то извращенский сценарий. И тут даже лесные чары не справились бы. — Ну вот, — натянул я на своей измученной роже улыбку, мягко выжимая мамины волосы. — Ты как новенькая. Мама потрясла головой, расплескивая остатки влаги, и встала перед зеркалом, оперевшись на моё плечо. Придирчиво осмотрев себя, она хмыкнула: — Блядские морщины. — Хочешь, я высушу тебе волосы? — Не хочу я ничего. Принеси мне платье. Всё, время вышло. По её тону было ясно, что я снова раздражаю её одним своим присутствием. Я поспешил за единственным чистым платьем. — Тебя, блять, легче вообще ни о чем не просить. Ты хочешь, чтоб я в этой тряпке к гостям вышла? — крикнула мама, шлепнув меня этим самым платьем. — Я сейчас поставлю остальные стираться, — стал оправдываться я. Голос дрожал. — И переоденься! Сколько грязи ты навёл?! Кто это потом будет вылизывать? Я, что ли? — Сам всё уберу, а ты отдыхай. Больше всего на свете я хотел отойти хотя бы на шаг. По счастью, маму мой ответ устроил, и она отвернулась обратно к зеркалу. Уборка дала возможность окончательно отвлечься и забыться. Дэмиан, конечно, в мыслях всплывал вне зависимости от моего желания, но я находил способы сместить фокус. Чем только себя не занял, чтобы не предаться беспокойству лишний раз: и себя в человеческий вид привёл, и вещи все перестирал, и полы вымыл, и мусор собрал… Бессмысленно это всё было. На следующий день такой же срач будет, а я только пауков распугал своими поползновениями. Зато в мыслях тоже потихоньку порядок стал образовываться. Сейчас самое главное — спрятать от призраков Дэмиана. А когда покажется Бальзамированный Глаз, надо будет сорвать амулет и прям в него швырнуть. И тогда всё будет хорошо… На кухне всё ещё была своя атмосфера. Не очень-то я и хотел присоединяться к бухим в щи людям, но пришлось: решил картошки нажарить. В тесноте да не в обиде — для них же готовил. По счастью, в какой-то момент вся компания перебралась в зал. Один лишь Арт остался. Так хотелось, чтобы он хоть слово в мою сторону вякнул, а он то спал в углу комнаты рядом со шваброй, то отвлекался на глоточек пива, но тут же обратно отрубался. Закончив с готовкой, я пнул его ногой. Я надеялся, что мы сможем поговорить. Он был в курсе всего происходящего и, может, смог бы что-то подсказать. Или хотя бы просто поддержать меня. — Ай… А, это ты, — он уставился на меня одним глазом. Язык у него заплетался. Нет уж, ему душу изливать — та ещё затея. От стены и то больше сочувствия дождёшься. Я устало потёр взмокший лоб: — Иди поешь. — Они пиццу всё-таки заказали? Я хотел высказать свою маленькую обиду хмыком, но вместо этого разразился смачным чихом. Артур пьяно улыбнулся. — Будь здоров. — Спасибо, — отмахнулся я. — Пиццы нет. Я картошку сделал. — А, — протянул Артур и прикрыл глаза. — Чего тогда будил? Вот и поговорили. Больше делать было нечего. Я поднялся в свою берлогу и уставился в окошко. Снизу шарилась толпа призраков, собираясь то в одно бесформенное нечто, то разделяясь на части. По счастью, меня они не заметили, а то тут же бы прицепились. Я зашторился и сел за комп. Погулял по социальным сетям, какими-то видео попытался себя развлечь. Всё не то. Дэмиану бы написать. Время было позднее, но и он не отличался соблюдением гигиены сна. Вспомни солнце — вот и лучик. Не успел я вкладку нужную открыть, а мне пришло от него сообщение. И это его «мне очень страшно» сразу же заставило напрячься. Я мог бы долго гадать или вытягивать из него информацию. Мог бы локти грызть в ожидании сообщения с объяснением ситуации. Но вместо этого решил просто позвонить ему. И он сразу же взял трубку. — Что случилось? — спросил я. — Я… Это… Тут… Бля… Было слышно, как дрожит его голос. Ещё один приступ? Нет, не то. Судя по его рассказам, приступы он мог переживать относительно спокойно. Подойдя снова к окну и всматриваясь в тёмные макушки деревьев, я мягко перебил Дэмиана: — Ложись спать. — Он снова попытался что-то мне объяснить. Нет. Нельзя ему оставаться в сознании. — Дэмиан. Успокойся. Давай, прямо сейчас иди в кровать. Послышалось что-то в трубке. Шаги. Наверное, всё-таки послушался. Дэмиан божился, что лёг. Я поверил ему на слово. То ли снотворная фенечка рабочей оказалась, то ли черт его знает. Пока амулет был с ним, я мало чем мог помочь. И всё же оставалось одно действенное средство: отправить его туда, где нет птиц. — Спи, — сказал я и добавил тихонько: — там до тебя никто не доберётся. В ответ раздалось молчание. Где-то среди него различалось мерное дыхание. Хотелось верить, что он и впрямь уснул. Я отнял телефон от лица, оставил его на полочке и сел обратно за комп. Чувствуя, как и на меня наваливается усталость, я написал ему сообщение. Казалось, что я сделал недостаточно. Сказал не то, что должен был. Был слишком резок. Я развернулся к окну и уставился на телефон, лежащий среди книг. Уже напряг ноги, чтобы встать. Встать — чтобы что? Позвонить ещё раз? А потом — пешком до города? Я должен, блять, обязан был снять с него амулет ещё утром. Я поднялся и тут же плюхнулся обратно. Сейчас он был в безопасности. И мне не стоило было беспокоить его ещё сильнее. Завтра… Незачем ждать Бальзамированного — с ним уж потом разберусь. Сам. Без лишних свидетелей. Завтра я сниму с Дэма это чёртово проклятие. Я выключил в комнате свет и лёг в кровать. Гирлянды будто бы насмехались надо мною — до того ярко мигали, что аж голова заболела. Я прижал тыльную сторону ладони к губам и сжал зубы. — Папа, — пробормотал я, чувствуя, как в горле образовывается ком. — Ну почему всё так? Уснул я раньше, чем из глотки успел вырваться всхлип. А проснувшись, накидал всё необходимое для учёбы в рюкзак, оценил погоду — солнце выглянуло — и переоделся. Выбрать между школой и Дэмианом я предпочёл по дороге на остановку. Одно я знал точно: до, после или вместо уроков, но я сниму с него это чёртово проклятье. Я прокрутил ключ в двери и сжал его в кулаке. Привычно дверь толкнул плечом и застыл. Ничего не получилось. Какого хрена? Я ещё раз толкнул дверь, потом ещё раз, потом разбежался и влетел в неё боком. Боль как током по всему телу разошлась — зря это я затеял, синяк на ребрах сразу о себе напомнил. Нет, в таком состоянии я её выломать не смогу. Я позвонил Артуру. — Ты у нас? — с ходу спросил я, едва ли прекратились гудки. — Чего?.. Теперь ещё ему три часа объяснять ситуацию. Я повысил голос: — Арт, ты внизу? Пожалуйста… — Я чувствовал, как проигрываю эмоциям. Ещё раз подергал ручку и, ни к чему не придя, затараторил: — Пожалуйста, поднимись ко мне, а? У меня дверь заклинило. — А, сча, — лениво протянул Арт. Я чуть ли не ногти стал грызть, пока ждал его. Но вместо того, чтобы подняться и помочь с дверью, он выдал: — Пиздец. Стремянки нет. Я ударил по двери и вскрикнул: — Как это нет?! — Да хуй знает, Мейс. Погодь, я Драга спрошу. — Он попыхтел мне в трубку. — Ага, утра. Где стремянка? А-а-а. А нахуя? А ему как спускаться теперь? У него там дверь заклинило вообще-то. Ясно всё с тобой, шизоид, бля. — Почему-то внутри меня всё похолодело. Я опустился на пол, вслушиваясь в тяжелое дыхание Артура. Лезть через окно? Хреновая идея, но попробовать можно. Обернувшись, я увидел призрака. Того самого, с красными глазами. Он смотрел на меня и качал головой. — Короче, Драг зачем-то выбросил твою лестницу. Еблан. Я сейчас домой смотаюсь и новую тебе привезу, ладно? — Ладно, — я сглотнул. Призрак сделал шаг в мою сторону. — Да не парься так. Ну проебешь один день, никуда твоя школа не денется. — Арт… Прошу, поторопись. Дэмиан в опасности. Я положил трубку и убрал телефон в карман. До дома Артур будет добираться минут пятнадцать, если поторопится. Успею ли?.. Успею. Не время поддаваться. Я поднялся на ноги и развернулся, сбрасывая рюкзак на пол. Призрак был всё ближе и ближе — он будто бы плыл над полом, и бесформенный подол его одеяний развевался. Наконец, он остановился. — Что тебе надо? — надавил я, сжимая кулаки. Я попытался внушить ему всем своим видом, что не боюсь. Было уже поздно — до этого я достаточно понервничал у него на глазах. У меня теперь была слабость, за которую каждый из них мог зацепиться. Призраку мой иллюзорный напор не понравился. Он зарычал так, что заложило уши. Я схватился за голову, пытаясь подавить этот шум, проникающий будто бы под кожу. А ледяные костлявые пальцы впились в шею. Он поднял меня над полом и откинул к окну. Бывали передряги и похуже, но я всё равно не мог взять себя в руки и успокоиться. Не успел я даже толком встать, а он уже оказался рядом и будто бы увеличился в десять раз. Его огромная рожа заполнила собою всё пространство комнаты, а горящие глаза на секунду ослепили. За эту секунду я увидел кресты, окрашенные кровью дома и небеса, рыдающих над гробами людей. А когда наваждение закончилось, безгубый рот призрака растянулся в ухмылке. Его острые зубы защелкали. — Оставайся там, где умирали птицы, — произнёс он и исчез, будто бы ничего и не было. Я слышал своё сбитое дыхание и больше ничего. Казалось, даже сердце больше не бьётся. Горло драло с каждым выдохом. Я вдруг почувствовал, как что-то из глотки поднимается наверх и, зажмурившись, сплюнул. Что-то тяжелое и непривычное из меня вышло. Я открыл глаза и увидел на полу коричневые листья и трупик маленькой птицы. Они были испачканы кровью и слюной. Меня затошнило уже по-настоящему, и я закрыл рот руками. А дыхание всё никак не приходило в норму. Он сказал, чтобы я оставался… Блять, нет. Голова кружилась и всё ещё мутило, но я всё равно заставил себя подняться на ноги. Хреновая была затея — я упал на колени. Ползком я добрался до стола и схватился за него руками. В глазах кляксами расплывалась темнота, всего меня вело. Я заставил себя последним усилием воли зацепиться за ручку и написать на руке имя… Удар. Я открыл глаза и проморгался. За окном уже было темно. — Мейс… Мейсон! — Артур навис надо мною и потряс за плечи. Я понял, что обнаружил он меня на полу. Сколько ж он там копался с этой гребаной лестницей? — Почему так долго? — только и смог спросить я. В горле пересохло. Арт это удачно подметил и метнулся к моей импровизированной кухне: налил воды из чайника в кружку и вложил мне в руки. Я жадно выпил всё за один присест. — Хоть в петлю лезь. Я усмехнулся. Артур всегда был бледной поганкой, но после моих слов побелел ещё сильнее. Как бумажка. — Чего?.. Опустив кружку на пол, я дёрнул плечом. — Мейсон, — Арт уставился на меня исподлобья и отполз на приличное расстояние. — Это точно ты? — Ну а кто ж ещё? — вымученно рассмеялся я. — Есть хочу… Там внизу есть что-нибудь? Артур поднялся на ноги: — Где Банерджи? Сначала я подумал, что у Арта язык заплетается. А потом вспомнил. В голове тут же образ возник: родинки на щеке и почти что чёрные волосы. Вот он о чем таком он толкует. Нашёл тоже тему для разговора. Я отмахнулся. — Да дома он. Я к нему съездил, пока ты там копался. Вот и сказочке конец. Артур что-то пробормотал про дверь, замахал руками и свалил. Он погремел чем-то в чердачном коридоре, а потом быстрыми шагами спустился по стремянке в дом. И всё-таки Арт всегда был трусишкой. На такого хрен положишься. Если бы он был чуточку расторопнее, я бы успел… А впрочем, плевать. Я забрался в кресло. На экране у меня высвечивалась переписка. Ну ничего ж себе. Буквы перед глазами плыли, и я не мог разобрать полноценный текст. Я смутно помнил, как включил комп и что-то с трудом накалякал. В мыслях тут же нарисовались события прошедшего дня. Как я смеюсь над тем, что не смог сразу открыть дверь, а потом спрыгиваю с чердака. Я ловко приземляюсь прям на пятки. На мне чистые белые носки. Потом я иду в школу. Там мы читаем молитвы. А на нас прилежных смотрит нарисованный мелом на доске глаз. И за окном поют птицы, создавая нужный ритм. Большие, чёрные птицы. Каждая из них рано или поздно заберёт у каждого из нас по глазу, чтобы воздать его Богу. А после школы я пешком иду до дома меченого. Я снимаю с него амулет, и он говорит: — Знаешь, а ты мне никогда не нравился. Но мне не было грустно от этих его слов. Я их заслужил. Надо было просто отдать его лесу, и тогда он бы любил меня до самой смерти. Смерть — это ведь совсем не страшно. После смерти что-то да есть. И ему там было бы гораздо лучше. Он бы не страдал, не плакал бы и не звал бы никого на помощь. Там его никто не предал бы. Какой же я идиот… Разорвать сделку, то же мне. Но что сделано, то сделано. Мне никогда не нужны были друзья. Ни Артур, ни этот вот. И папу туда же, в топку. Я включил на фон красивую песню: тик-так, тик-так. На экране бегали две стрелочки по кругу. Часы… Я услышал настолько красивый звук, что выключил мелодию. Тук-тук-тук… Так громко и сильно. Жалко, что он быстро прекратился и сменился какой-то попсятиной — криками да шагамм. Я схватился за мышку и… Дверь открылась. Надо было закрываться после Арта, а я и забыл. В проёме стоял меченый. Ну и зачем он пришёл? Мы ведь уже со всем закончили. Наверное, отомстить мне пришёл. В драку полезть хочет? Нет, я с ним драться не стал бы. Он же мне когда-то нравился. — Что ты тут делаешь? — бросил я. Он заикался. Я встал с кресла, чтобы подойти, а он отшатнулся и выставил руки перед собой. Родинка на ладони, как мишень. — Какого хрена? — я непонимающе уставился на него и предпринял ещё одну попытку разорвать расстояние между нами. Меченый закричал и упал на пол, тут же отползая к стене. Почему он так напуган? Почему я.? — Н-не под… не подх-ходи. Я потянулся к нему и увидел записанное на руке имя. Оно само вылетело изо рта: — Дэм… Я присел на корточки и попытался коснуться его. Дэмиан отпихнул меня. — Блять, да что с тобой?! Он закричал: — Не трогай меня! — И, схватившись за голову, расплакался. Я услышал смех позади себя. У окна стоял я, как будто бы вылезший из зеркала. Только вот одной детали не хватало: глаз. — Какой же ты наивный, маленький друг. Меня как током прошибло. Я уставился на Дэмиана, но не смог увидеть ничего, кроме будто бы освещенного софитами «ома». Он всё так же висел на его шее проклятой удавкой. И все те воспоминания, что ещё секунду назад казались чистой правдой, вдруг пошли прахом. Я не выходил из комнаты. А Дэмиан всё это время был один. Что они со мной сделали? Многолицый двинулся в нашу сторону, а я схватил Дэмиана под руки и не без труда поднял. Мне тут же прилетела ответочка — локтем прям по лопатке. Захотелось поскулить, но ладно уж, как-нибудь потом. Не до своих страданий было. — Успокойся, — прошипел я, закидывая Дэмиана на кровать и забираясь сверху. Я знал, что делать. Хотел сразу же эту хуйню проклятую с него стянуть, но получил опять по рукам. Пришлось надавить ему на плечи, чтоб лёг ровно и не распускал руки. — Успокойся, слышишь?! Дэмиан, приди в себя! — Дэмиан рыдал подо мною, шумно всхлипывая. Многолицый потянул к его голове руки и надавил ладонями ему на виски. Моими ладонями. Дэмиан посинел, на его шее вздулись вены. Я отпустил его, и он скатился с кровати, но быстро сгруппировался. «Сейчас», — скомандовал я себе, подскочил и со всей силы дернул за индуистский символ. Серебряные звенья разорвались, и я бросил амулет на пол. Многолицый, среагировавший многим позднее меня, в ужасе завопил. Из его глазниц потекла чёрная жидкость. Меня прошибло его ором, как стрелой — как бы из самого такая гадость не пошла. Он растворился в воздухе. Я перевёл взгляд на Дэмиана, надеясь увидеть его в хотя бы относительном порядке. Но он, всё ещё встревоженный донельзя, поднёс к шее острие ножниц. Из-под моих ног ушло всё, что до этого ещё могло держать. — Не подходи! — крикнул он. Сил ему хватило только на это, к счастью. Не успев наделать глупостей, он обмяк и приготовился падать на пол. Вовремя я подоспел — у него и так голова была дурная. Меня скрутило болью — и уже нифига не физической. Так отчаянно хотелось заплакать, попросить помощи, но у кого? Я не знал, что мне делать. То ли в чувство его приводить, то ли совсем не трогать, чтобы его хотя бы так отпустило. Ничего толкового в пустую голову не приходило. Я прижал его к себе покрепче. Будто бы ещё секунда и всё. Не я потеряю его, а он — самого себя. Я готов был упасть перед ним на колени и вымаливать прощение. До чего я довёл его своими играми. До чего довёл нас обоих. Пальцами я мял его одежду, цеплялся за неё, как за последнюю надежду спастись. И больше всего на свете я боялся, что, проснувшись, он первым же делом оттолкнет меня. Черт его знает, сколько я так сидел. Но Дэмиан наконец подал признаки жизни, пошевелившись. — Дэм? — позвал его я. Он пробурчал шёпотом: — Мне очень плохо. Я отпустил его, и он сел напротив. Никакой враждебности Дэмиан не выказал, и я позволил себе взять его за плечи. Тяжело вздохнув, я попросил: — Пожалуйста, расскажи мне, что произошло. Он закрыл лицо руками и отдышался. А я всё никак не мог понять, кого из нас так сильно трясло. — Сначала комп… Там… Блять, — Дэмиан убрал волосы с лица и, будто бы собравшись, продолжил: — Будто бы вирус. «Ты принадлежишь лесу» — и всё. Потом сны… Даже не спрашивай. И я тебя видел, но наяву. У тебя не было глаз. И фенечку ты мне порвал. Я отвернулся. Хотел объяснить ему, что это был вовсе не я, но не смог даже слово из себя выдавить. — Я просто знал, что надо к тебе. К настоящему. Его слова звучали слишком искренне для того, кто только что избавился от магической привязанности. Я осторожно обнял его. Слово «прости» застряло где-то в горле, но я произнёс его одними губами. Сил подать голос не было. Я помог ему подняться и уложил в кровать. Он долго отпирался от сна и пытался ещё что-то сказать, но всё равно уснул, когда я сдался и лёг рядом. И глядя на родинки на его лице, я понимал, что когда он проснётся, всё будет по-другому. Абсолютно всё. Больше можно было не бояться. Я протёр пол и выбросил всю ту мерзость, которой наследил ещё утром. Накрутил амулет на руку и спустился в дом. Артура я нашёл на кухне. Он сидел в гордом одиночестве и курил в форточку. — Выйдешь со мной? — наконец смог выдавить из себя хоть что-то я. Артур наверняка хотел отказаться. Но, кажется, я выглядел настолько потерянно и хреново, что он мгновенно подскочил с подоконника и оказался рядом. Зачем-то кожанку с себя стянул и накинул на меня. Старенькая привычка. Мы вышли на улицу. — Куда мы? — спросил Арт, подсвечивая дорогу фонариком телефона. — На озеро. Помолчали. Я не мог даже взгляд поднять. Хорошо, что Артур знал дорогу, на меня полагаться было бы опрометчиво. А лес встретил нас тишью, один лишь ветер свистел и листья шелестели вместе с ним. — Мейс… Что это, блять, было? Если бы я сам знал. Напрягать извилины мне было сложно, но я должен был восстановить картину событий. Не хотелось оставаться в тотальном неведении. — Нет, давай по-другому, — я сглотнул. –Что было сегодня утром? Арт нахмурился и поморщил свой орлиный нос. — Ну… Ты позвонил мне и сказал, что заклинило дверь. Хоть что-то сошлось. — Это я помню. Потом ты поехал за стремянкой. — Да, — Артур кивнул. — Но как только приехал домой — забыл, зачем вообще припёрся. Мне Лана позвонила ближе к вечеру и сказала, что они к кому-то в гости в город собираются. Меня тоже пригласили. А потом Драг трубку выхватил и такой: че, мелкого спасать не будешь? Только благодаря этому и вспомнил… И снова сошлось. Призраки и ему, и мне мозги запудрили. Если бы не Драгон со своим гадким характером, Дэмиан бы уже где-нибудь на поляне валялся мёртвым. — А потом что? — Ну я приехал, стремянку поставил, поднялся… А у тебя дверь вещами заставлена. Это не Драг сделал, он только стремянку спиздил, если что. — Знаю, — хмыкнул я. Ещё один призрачный прикол. — Я пока разобрал весь этот хлам, состарился уже. Поэтому когда ты спизданул, что ходил куда-то, я обосрался. Подумал, Многолицый мудрит. Но он же не умеет глаза подделывать. А теперь сошлось всё. — Ясно. — А мне — нет. — И не надо тебе в это лезть. — Я обогнул дерево, и мы вышли на озеро. С силой замахнувшись, я выбросил кулон в воду. Его красивое падение осветил свет луны с одной стороны и свет фонаря Артура с другой. Вот теперь точно всё. Вернул лесу то, что ему принадлежало. А принадлежал ему отнюдь не владелец этого кулона. Я спустился на берег и вымыл руки. Артур присел на корты рядом. — Ты разорвал сделку, что ли? — спросил он. Про саму сделку он знал, а вот про её последствия — нет. Мы давно нормально не разговаривали. Но если бы узнал хотя бы часть, никогда бы больше в наш посёлок не приехал. — Да. Арт положил руку мне на плечо и уставился на озеро. Что-то заставило его дёрнуть уголком губ в лёгкой усмешке. — Понятно, почему они все попрятались. Домой вернулись молча. Мне бы, возможно, стало полегче, если бы ситуация не была настолько хреновой и безвыходной. Уже поднимаясь на чердак, я бросил Арту: — Лучше набухайся как следует. Они могут переключиться на тебя, ты же знаешь. Артур отмахнулся. Хотелось верить, что хотя бы он будет в порядке. Я толкнул дверь. Подмигнули гирлянды и осветили спящего Дэмиана. Посапывая, он обнимал одеяло руками и ногами. Спал так, будто бы ничего не случилось. Будто бы это вовсе не последний раз. Застыв у кровати, я прикрыл глаза. Осознание того, что мне придётся отпустить его, заставляло чуть ли не скривиться. И чего я так за него зацепился? Будто бы он был моим последним шансом на что-то хорошее. Я бросил взгляд к своей изуродованной руке и усмехнулся: а ведь и впрямь… Если бы я позволил ему быть искренним, он стал бы моей компенсацией за всё. Если бы всё было иначе, я бы счёл, что боги всё-таки есть, и они передо мною извинились. Но боги на то и боги, чтобы ни перед кем не извиняться. Я подлег к нему и уткнулся лбом в его плечо. — Если бы я мог, я бы хотел узнать настоящего тебя, — прошептал я. Дэмиан, конечно же, ничего не ответил. И на этот раз молчание уж точно не было знаком согласия. Вслушиваясь в смиренную тишину, я уснул. Меня мягко потрясли за плечо. Я раздражённо замычал. — Мейс… — Я открыл глаза. Дэмиан неловко навис надо мною. — Мне домой надо. Ты меня проводишь? — Сколько времени? — пробормотал я. — Семь утра… Мы по очереди умылись, спешно собрались и двинули на остановку. Сказать друг другу нам было нечего: сон окончательно опустошил меня, а у Дэмиана наверняка в голове творилась полнейшая каша. Артур уехал — машины рядом с домом не было. Зато к стене был привален велосипед. Раньше я его не видел. Наверное, на нем Дэмиан и добирался до посёлка ночью. Хорошо, что не потерялся по пути. Хотя бы немного, но моя фенечка поспособствовала. Остановка была пустой, лишь где-то поодаль курил смутно знакомый мне дядька. Дэмиан обессиленно плюхнулся на скамейку, как будто бы мы прошли сотни километров разом. Чтобы восстановить силы, ему потребуется ещё не один день. Я сел рядом. Синяки у него под глазами были такими же темными, как и радужка. — Прости, — прошептал я. — Ты меня тоже, Мейсон, — зачем-то ответил Дэмиан. Я пытался запомнить его… не таким. Не измученным и убитым. В ушах стоял его смех. Когда он смеялся, он чуточку нагибался и видно было, как трусятся его плечи. А потом он выпрямлялся и продолжал улыбаться. Главное — не напомнить ему причину веселья, а то снова согнется. Но больше всего он нравился мне задумчивым. Что-то немножко менялось в нем в эти моменты. Как будто бы в секунду взрослея, он становился серьёзным и непоколебимым. И что там происходило в его голове — да черт его знает. Я вспомнил, как дал ему покурить со своих рук. Отчего-то у меня тогда было такое прекрасное настроение, что я готов был сделать любую глупость, лишь бы вызвать у него те эмоции, каких ещё не видел. Сигареты… Если бы он тогда не забыл их, стали ли бы мы так близки? — У тебя сигареты с собой? Дэмиан стал рыться в куртке. Наконец он кивнул. А на душе вдруг стало чуть спокойнее. Пускай у меня будет хотя бы такая мелочь… Но больше я ни под какими чарами его не забуду. Он отдал мне пачку и протянул зажигалку. Я вытащил одну сигарету и сунул её в рот. А вдалеке уже показался автобус. И чем ближе он был, тем туже затягивался узел в моём животе. Руки сами собою затряслись. Я закурил, надеясь, что это хотя бы немного поможет справиться. Я должен справиться. Должен его отпустить. — Автобус подъезжает. Дэмиан вдруг положил голову мне на плечо. Его руки обвили моё тело. Зачем он это делает? Он ведь уже и не должен ко мне чувствовать что-либо. Или это лес продолжает издеваться? Нет… К нему у них больше нет доступа. И никогда не будет. Захотят получить — пускай сначала со мной разберутся. — Давай, беги, — прошептал я, обнимая его. Не хотелось его отпускать. Совсем не хотелось. Я пробурчал какие-то тупые слова поддержки, даже толком не понимая, что вообще сказал. Я даже не был уверен, что это нужно ему. Отсчитывая его шаги от скамейки до бордюра, я всё затягивался и затягивался табаком. Дэмиан вошёл в автобус, достал из кармана деньги и протянул водителю. На меня зачем-то обернулся и посмотрел так… Блять. Не смотри так, Дэмиан. Не надо. Это не твой взгляд, не твой. Выбрось его нахрен из своего арсенала. Наконец, он сел на место и махнул мне ладонью. Я заставил себя сделать то же самое. Такого абсурдного прощания у меня не было никогда. Автобус покатился по дороге, а я выбросил окурок в мусорку и двинул в сторону посёлка. В горле встал ком. Ещё одна птичка умерла? Как бы не так. Что бы они в меня не запихнули на этот раз, оно мгновенно подохнет. Незачем было себя сдерживать. Я остановился посреди дороги и уткнулся лицом во внутреннюю сторону локтя. Вот теперь-то можно полноценно разреветься, да хоть на весь посёлок разораться… Но не получалось. Слезы застыли в глазах. Телефон завибрировал. Дэмиан… Зачем ты, блять, это делаешь? Я не мог поверить, что он и впрямь не чувствует никакой разницы. Может, проклятье настолько въелось в него, что работает уже без амулета? Нет, это невозможно. Наверное, он просто ещё не понял. Но чем раньше поймёт, тем лучше. Лучше ведь? — Опять сиги забыл, — послышался его смех из трубки. Я выдохнул. Заставил себя собраться. Конечно же, лучше. — Купишь новые. — Вспомнил про велик и добавил ровно: — И велик тебе Артур завезет на днях. Дэмиан попытался вставить ещё что-то — судя по всему, ещё раз извиниться передо мной, — но я перебил его: — Отъебись от меня, а. Щеки наконец обожгло слезами. Дэмиан произнёс ошарашенное «что», а меня понесло. Я таких гадостей ему наговорил, чтоб уж наверняка всякое желание отрезало. Лучше уж я буду последним предателем в его глазах, чем он будет чувствовать себя обязанным носиться со мною только потому, что привык. Я больше не мог пользоваться его добротой. Он заслужил другое — точно уж не меня. Бросив трубку, я поплелся домой. Будто бы у меня был выбор. Свой единственный шанс сделать хотя бы какой-то правильный выбор в жизни я уже проебал. Вместо дороги — муть, вместо утреннего шума — звон в ушах, вместо сердца — моторчик, который вот-вот взорвётся. Я не сразу заметил, как размотал бинт на руке и бросил его по дороге. Ветер забрался под рукав и коснулся голого запястья. Непривычно. Мерзко. Я подтянул рукав куртки повыше и впился в бугристые шрамы ногтями. Сука… Когда-то я сделал это потому, что меня заставили возненавидеть себя. Меня тошнило от собственной слабости — мне ведь навязали её, мне бросили её под ноги и объявили: смирись. Пришлось смириться. Одного слабака загасить — лишь вопрос времени и желания. А я просто хотел избавить маму от стыда, от ебаного балласта, о котором она никогда не просила. Я хотел избавить папу от причины вернуться сюда, потому что порой думал — а вдруг у него новая семья? другой сын? или, может, дочка? или двойня? и их он по-настоящему любит и никогда не бросит? В конце концов, я хотел избавить себя от себя же. Я хотел… Я не мог сдержаться. Наверное, в глубине души, где-то там, куда ещё не успела пробраться боль, мне было стыдно. Какой же бред — я ещё и смел жалеть себя после всего, что сделал. Но горло сдавило так, как будто бы кто-то удавку затянул. Я не знаю, чего я вообще, блять, хотел. Чего ждал. К чему шёл дальше. В голове только одна мысль была: домой. А что дома? Как я собрался жить после того, что сделал с ним? И после всего, что было? Я понятия не имел. Сил не было никаких — всё со слезами выходило. Но ноги всё равно несли меня по дороге. Я бежал, задыхался и чувствовал, что вот-вот упаду. И всё равно бежал. Будто бы от самого себя пытался съебаться. Я влетел в дом. Наконец остановился. Медленным шагом добрался до ванной комнаты. Захлопнул дверь. Включил воду. Опустился на пол. Осознал, что больше не плачу. Осознал, что руки всё ещё трясутся. Мыслей — ноль. Я снял с себя все браслеты и фенечки. Достал из кармана телефон и бросил куртку в угол. Я справлюсь. Главное не реветь. Экран замигал. Дэмиан звонил пять раз, а теперь написал сообщение. Далеко не сразу решаясь, но всё же я открыл его и, даже не прочитав первого предложения, почувствовал, как всё начинается снова. «Слушай, прочитай мои сообщения потом, когда с компа будешь, ладно? Просто я не верю ни одному твоему слову и хочу поговорить нормально. Если ты просто устал от меня, то скажи прямо. Я пойму, правда. Но так тупо пиздеть — последнее дело. Не будь трусом, тебе не идет». Я отложил телефон и свернулся так, будто бы вот-вот стошнит. На деле не тошнило, нет. Но из горла наконец вырвался крик. Уши у меня заложило. Хотелось закончить всё это. Взять и прекратить. Так будет лучше. Всем. «Когда решу сделать это снова — доведу дело до конца,» — думал я, когда пришёл в себя в больнице в прошлый раз. И я знал, что однажды этот день придёт. Что он придёт скоро. Что семнадцать — это последняя моя цифра. Я поднялся на ноги и привалился к стене. Голова кружилась. Каждый вдох давался с трудом — горло драло; видимо, орал я сильно. Я знал, где лежат лезвия. Знал к тому же, каких таблеток можно напиться, чтобы всё наконец закончилось. И моя уродливая рука, однажды уже приведшая меня к смерти, тянулась к ящику за зеркалом. Смерть ждала меня. Она пряталась за шторкой, по-хозяйки развалившись в ванне. И у неё были мои глаза. Глаза… Руки мои повисли. И я отошёл от зеркала на шаг, вжимаясь спиной в дверь. По спине побежали мурашки. Я видел в отражении свое зареванное отекшее лицо и вытаращенные в ужасе глаза. Я ещё не всё сделал, чтобы защитить его.