***
Бритва цирюльника скользила по шлифовальному ремню, обретая нужную остроту. Вжих-вжих. — Гереон… Вжих-вжих. Микроскопические искривления стирались полировочной пастой, делая режущую кромку лезвия идеально ровной. — Теперь нас пытаются убедить, что все люди равны. — развалившийся в удобном кресле салона отец издал короткий злой смешок, и маленький Гереон неприязненно покосился на него. — Очередное заблуждение новой эры. Человек несовершенен. Толпа несет опасность. От капитала веет искушением. Мы все грешники. Лишь в этом мы похожи. Так решил Бог. Цирюльник закончил процедуру заточки и поднес лезвие к правой щеке Энгельберта Рата. — Например, твой брат Анно. При имени брата Гереон мрачно уставился в окно парикмахерской. Он знал, что скажет отец дальше. «Святой всемогущий Анно» — Для тебя было бы ошибкой ставить себе те же цели, что и он. Сильнее всего люди разнятся в том, что касается лидерских качеств. «Гереон, ты ничтожество» — Если ты не способен это признать, тебе не стоит стремиться к власти. «Надеюсь, эта бритва вспорет твою глотку, жалкий старик» — В государстве мы видим истинную природу человека. И чудо мироздания сможет отразиться лишь в организованном, жестко структурированном обществе. «Чтоб ты сдох со своей иерархией» — Иерархия заложена в божественное начало государства. «Как же сильно я тебя ненавижу!!!» Гереону всегда навязывали чувство зависти к старшему брату. Но психика младшего оказалась настолько уязвимой и хрупкой, что избрала для себя самый нестандартный путь защиты. Самый простой и быстрый, самый чувственный. Чтобы стать счастливым, Гереон захотел обладать тем, кто вмещал в себя, по его мнению, «все самое лучшее». Своим кровным братом. Анно получал тепло и любовь окружающих так же естественно, как другие дышали. Бог наделил Анно красотой, умом и характером, и устоять против такого коктейля не мог почти никто. Никто, даже его Хельга. — Почему ты ушла от меня? — Потому что я влюбилась в твоего брата. В чем был виноват Анно перед Гереоном? В том ли, что оказался более одаренным от рождения? Но ведь Анно любил своего младшего брата и заботился о нем в силу своих юношеских способностей. Тонко чувствуя неприязнь отца к Гереону, Анно часто вставал на защиту последнего. Это вызывало у Энгельберта лишь презрительную усмешку, а у Гереона целый букет эмоций, включавших благодарность, стыд, ненависть за свою слабость, ненависть за несправедливо поделенную родительскую любовь. Инцестуальная перверсия появилась не сразу. Ее катализатором послужили больные отношения с Хельгой, в которую Гереон был влюблен до безумия. Причем позже Гереон не мог сказать точно, что больше привлекало его в жене брата — личность Хельги или же сам факт того, что Анно ее выбрал и ею обладал. Клубок запутанных чувств вовлек в их непростые родственные отношения с Анно красивую женщину, и от этого стал только извращеннее. Гереон ревновал Хельгу к Анно, ненавидел себя за предательство и в то же время испытывал удовлетворяющее чувство мести за несправедливость. Это были крайне возбуждающие эмоции, а потому вызывающие все большую зависимость и все большее разрушение. Во время проведенных украдкой от брата страстных встреч с его невестой, Гереон стал представлять на своем месте Анно. Воображаемое доводило его до края гораздо быстрее, а сам оргазм стал намного ярче и продолжительнее. Но оказалось, что жадному монстру внутри и этого было мало. Гереон все чаще стал закрывать глаза во время актов соития, и постепенно ненасытное либидо вернулось к точке отсчета — его родным. Не имея возможности полностью обладать любимой женщиной, Гереон захотел обладать обоими — и невестой, и женихом. Инцестуальные фантазии достигли пика, когда он стал представлять вместо себя Анно, а вместо Хельги себя. Борьба двух влечений — инверсивного сексуального и противостоящего ему в виде стыда и морали, даже отвращения, привело к появлению у Гереона невроза. Похоть сменялась ненавистью, желание обладать и быть «обладаемым» — готовностью покончить со всем и разорвать связи. Проблема стала казаться Гереону неразрешимой, и в тайне он с наслаждением думал о смерти брата, после чего напивался, мучительно сожаления о подобных мыслях. Гереону показалось, что война — это отличный способ все исправить и начать жизнь с чистого листа. Как же он ошибался. Следовало догадаться, что война — это вообще не про жизнь. Гереон смотрел, как Анно звал на помощь, и глубоко запрятанные в подсознании чувства вырвались из заточения подобно вихрю. Он боялся собственной гибели, он хотел спасти брата, но еще больше он хотел, чтобы Анно наконец исчез из его жизни навсегда. Последнее желание обожгло его так отчаянно, что Гереон развернулся в противоположном направлении и бросился бежать. Накрывшая его позже, в плену, ломка была невыносима. Гереон называл себя жалким трусом, червем и предателем. И его психика в очередной раз сделала то, что умела лучше всего — убрала правду в подсознание и заместила воспоминания. Вот только запрятанные эмоции, стремясь к высвобождению, начали воздействовать и на физическую оболочку Гереона в виде приступов тремора. Мать не пережила потерю любимого сына. В отце, казалось, тоже что-то надломилось. — Бог нас покинул уже очень давно. А что осталось? Оболочка. Древо без корней. Мир, лишенный света. Сначала не тот сын вернулся домой… Даже смерть Анно не изменила их отношение к Гереону. Брат унес родительскую любовь с собой в могилу, а вместе с ней и их веру.III. Die Brüder
18 декабря 2022 г. в 12:30
— Меня…. Мучает ненависть. Я жажду уничтожения.
— Вы говорите о чувствах к миру или к человеку?
— Это не человек, Святой Отец. Это Дьявол.
— Люди могут быть грешниками. И даже появляться в образе Антихриста.
— Он… сам… Дьявол.
— Кого ты так ненавидишь и желаешь уничтожить?
— Своего брата.
— Что он сделал, что так настроил тебя против себя?
— Он меня использует. Уничтожает мою душу.
— Что дает ему силы для этого?
— Моя вина. Я виноват. Я хочу его смерти.
Первый удар пришелся точно в скулу. Доктор Шмидт… нет, Анно Рат упал, как подкошенный.
«Хорошо, что очки не пострадали», — отстранено подумал он.
Дальнейшие минуты слились в бесконечность, состоящую из боли, острого запаха чужого пота и железа.
Взгляд Гереона был полон яростной решимости. В тот миг он излучал только всепоглощающую ненависть. У него было лишь одно желание и одна цель — месть.
Действие первитина восхищало Анно. Он видел, как слой за слоем с человека спадали все этическо-моральные запреты, обнажая его дикую, звериную сущность и самые потайные желания. Это было моментом очищения, избавления от навязанных обществом границ. Верблюд перерождался в льва.
Перед глазами уже начало темнеть, боль перестала восприниматься остро. «Еще немного…».
Триггер сработал вовремя. Гереон остановился. Несколько секунд ничего не происходило, и доктор рискнул немного повернуть голову, силясь разглядеть мутный силуэт брата через потеки крови и предобморочного пота.
Гереон в ужасе глядел на распростертое перед ним тело Анно. Не сложно было догадаться, какая именно картина стояла перед его застывшим взором.
Eins. Руки Гереона начали мелко подрагивать.
«Прости»….
Zwei. Глаза Гереона затуманились от слез.
«Прости, прости, прости, прости»….
Drei. Гереон рухнул на колени рядом со своим доктором и согнулся, упираясь ему лбом в грудь. Судорожные рыдания Гереона становились все громче, перерастая в нервный высокий скулеж, пока рука Анно не легла ему на затылок. Теплые пальцы тотчас привычно запутались в слипшихся влажных волосах, и легкими массажными движениями продолжили свой путь по голове, успокаивая, убаюкивая. Вторая рука обвила поясницу брата, прижимая его к Анно теснее, усиливая контакт их разгоряченных тел. Сердце Гереона трепыхалось в грудной клетке, словно канарейка.
«Тшшш….» — прошептал Анно в самое ухо Гереона. — «Все хорошо».
Некоторое время они лежали неподвижно. Ровное гудение света, тишина, тепло брата и мерное биение его сердца медленно нивелировали приступ Гереона. Рыдания постепенно стихали, а учащенное дыхание стало выравниваться.
Влажные от крови губы доктора коснулись щеки брата, оставляя на ней смазанный красный след. Затем переместились на лоб в целомудренном поцелуе. Мокрые ресницы Гереона дрожали, но он не открывал глаза. Подчиняясь порыву животного внутри, словно бы отвечавшего на ласку, Гереон пошевелился, переместившись чуть выше, и уткнулся носом доктору под подбородок, а губами в тихо бьющуюся на шее жилку. Это был жест полного и безоговорочного доверия. Анно в ответ чуть откинул голову назад, впервые раздвигая границы дозволенного. Первитин не обманул его ожиданий. Гереон приоткрыл рот и позволил себе слизнуть кровь в поцелуе гораздо менее чистом и более жадном, чем одарил его Анно. Как провинившийся кот, младший брат пытался устранить последствия собственного всплеска жестокости. Нечто глубоко запрятанное и порочное, вскрытое наркотиком, вытекало наружу.