***
Так я и познакомился с Итто — он стал моим сводным братом, оказавшись сыном спасшей меня женщины. Я сразу же доверился ему, рассказывал о своей жизни и даже о способности читать мысли. Я делал это невольно — и читал мысли, и рассказывал обо всём Итто. И если бы человеком, которому я доверил свою тайну, оказался кто-то другой, я, может, уже был бы мёртв. Итто не рассказывал о моей способности даже своей матери, ведь я сказал ему так — хранить это в секрете. Взамен на это мы с Итто договорились, что я не буду читать его мысли. Ну, я пытался. И только благодаря этим «тренировкам» я научился управлять своей способностью. Поначалу — первый год — мне это не удавалось, и я видел иногда то, что мне не нужно было видеть. Мне было стыдно от этого, но Итто не обижался за подобное на меня. Он наоборот помог мне. И всё то время, что мы жили вместе так беззаботно, я ежедневно прикладывал огромные усилия, чтобы управлять способностью. И после долгих лет тренировок я научился. Это стало отправной точкой к выработке моей силы воли, моей ответственности и независимости. А потом — когда мне было уже шестнадцать — жизнь резко сунула мне прямо в лицо тарелку со стухшей рыбой. И теперь страдал не только я, но и Итто. Однажды мы с ним возвращались домой, проведя целый день катаясь туда-сюда и бегая от соседа к соседу, чтобы добыть еды. Мы так делали каждое воскресенье, а после всю следующую неделю спокойно жили и питались теми блюдами, что готовила для нас мама. И в тот день мы вернулись как обычно. Однако дома была не только мама, но и несколько мужчин — таких крепких, что одним своим видом не оставляли шанса ни мне, ни Итто победить их. Я не знаю, что случилось и с моей второй мамой — как она умерла. Тогда нас с братом просто забрали, а мама осталась дома. И, наверное, там и умерла. Точнее, её убили. Нас увезли, и пока мы молча ехали, я слышал всю тревогу, что испытывал Итто. Я тогда подумал, что я во всём виноват, что из-за меня в их дом пришла беда. И соответственно, именно я был обязан спасти брата. Пока мы ехали, я перебрал словно старый чердак голову каждого в машине. И понял, что они что-то знают. Обо мне. Но тогда зачем им Итто? На этот вопрос ответа я не нашёл, может, думали, что и у него есть какая-то способность. Каждый из пяти мужчин думал в разной степени о боссе. Один из похитителей не особо любил, по видимому, этого босса, ведь называл его по имени — Чжун Ли. И мне стало интересно. Интересно увидеться с этим Чжун Ли. Именно эта ситуация стала первым испытанием прожитых мной четырёх лет в иной среде. Я был на удивление спокоен и сориентирован. Все предыдущие четыре года я считал, что моя способность мне мешает и вообще было бы лучше без неё, но я полностью себя принял после того, как она мне помогла выжить. Нас с Итто заперли в камере. Она была очень необычна для меня тогда: словно комната для душевно больных. Здесь были белые стены, а в них — часы, цифры на которых быстро сменялись, что-то отсчитывая. Это были электронные часы, но встроенные прямо в стену. Дверь в камеру была такой же белой: она сливалась со стеной и, закрывшись, её очертания было почти невозможно увидеть изнутри. Но благодаря тому, что я слышал мысли охранников и других людей за стенами — хоть и очень негромко — я мог понять, где именно находится дверь. Ведь каждый раз, как она открывалась и закрывалась, я помнил её расположение следующие пару минут, а потом взгляд замыливался и всё сливалось в единую белую стену, а я забывал, в какой именно поверхности находилась дверь. Так вот, за обычной стеной — без двери в ней — мысли были более глухими и неразборчивыми, чем за стеной, в которой находился выход. Ведь хочешь не хочешь, а минимальное расстояние между двумя поверхностями всё равно останется. И именно из этих щелей мысли были слышны лучше. Именно так я понимал, к какой стене подходить, чтобы услышать мысли людей, а заодно и находил точное местоположение двери. Вместе с кропотливыми поисками, вечным сосредоточением на мыслях других и думами, как мне выбраться, я успокаивал Итто, который каждые полчаса говорил, как любит меня и что он хочет умереть в объятиях. Вскоре я начал пропускать его слова мимо ушей, ведь и меня они тревожили и выводили из себя не меньше. Три дня мы просидели в этой комнате, прежде чем нас выпустили. К тому моменту я уже знал всё. Знал, что от Итто собираются избавиться, что за нами всё это время наблюдали, что меня хотят использовать в дурных целях, что нас ведут к тому самому Чжун Ли. И что тот пожар был не случайностью. И смерть моей мамы, соответственно, тоже. Прежде чем мы попали к боссу, как его все называли, Итто избили, заставив меня смотреть на это. А после и меня. Но меня избили уже сильнее, чем его. Однако не то чтобы на мне это сильно сказалось. Хоть я и не привык к побоям, но всю жизнь твердил себе, что боль физическая — ничто, по сравнению с болью душевной. А душевно у меня было всё хорошо, значит, и не имело значения, сколько меня будут терзать. После я увиделся с Чжун Ли и договорился с ним весьма просто, что было подозрительным. Он требовал от меня простой вещи — жить вместе с ним. Он не сказал этого вслух, но я прочитал в его мыслях, как он был убеждён в том, что если он мой дядя, то способен легко заманить меня. Не знаю, почему он не сказал этого вслух. Склоняюсь к тому, что знал о моей способности и что я прямо в тот момент читал его мысли. Ведь он даже не поставил барьер и позволил мне залезть в его голову без единой преграды. В тот момент я ещё не знал, что моя способность перешла ко мне не от отца, а именно от Чжун Ли. Он сумасшедший. Я слышал его противоречия. Но лишь с моих уст соскользнуло «Я не хочу жить с вами», как он практически без колебаний согласился. Но я знаю, что он просто хотел поиграть со мной. Хотел посмотреть, как я буду выживать со своей способностью в мире, к которому я не был приспособлен. Он хотел посмотреть, как я прибегу к нему в слезах и скажу, что буду жить с ним, что мне сложно одному. И он на самом деле думал, что я так сделаю. Поэтому лукавая ухмылка не сползала с его рожи до того момента, когда он понял, что я стал сильнее него. И он отпустил меня. И я забрал Итто. И мы жили как дворовые коты, пока не встретили Аято. Конец pov10. Итэр
28 января 2023 г. в 09:43
Pov Итэр
Я не знаю, кто мой отец. Моя мать была самой обычной, но я… Я родился и вырос… слишком опасным для общества.
Я умею читать мысли.
Я всё детство думал, что мой отец умел что-то похожее, ведь мама, повторюсь, обычная. Она, как и любая мама, умела любить и заботиться, умела рассмешить меня, даже когда мне было невероятно грустно. И только она знала о моей способности. Мне повезло, что мы жили все одиннадцать лет, начиная с моего рождения, особняком от общества. И я так благодарен маме, что она уберегла меня от всего этого дерьма. Я благодарен, что она всячески меня защищала и чуть ли не каждый день напоминала, чтобы я никому никогда не рассказывал о своей способности, иначе стану изгоем. И я так и делал.
До момента, пока она не погибла и я остался один.
Парадоксально, что в самые обычные и непримечательные дни всегда происходит самое страшное и непредвиденное. И вот в моей жизни настал такой день.
Я гулял на лужайке у дома, мама находилась внутри, и я ощущал такой приятный аромат… чего-то вкусного, но я никогда не узнаю, что она готовила. Она всегда называла меня принцем, всегда говорила, чтобы я никогда не отрезал свои длинные волосы, ведь это дар Божий. И мне самому нравились мои волосы: мама постоянно делала мне красивые причёски, вплетала разные цветы и веточки. И только благодаря этим воспоминаниям я до сих пор не отрезал свои волосы.
Так вот, гуляя, я ощущал, как этот запах чего-то вкусного развевается по лужайке и смешивается с ароматом травы и растений. Был ветер, который непременно растрепал мои волосы, чёлку, из-за которой я… наверное, и выжил. Я до сих пор считаю, что ветер спас меня тогда. Ведь пока я пытался убрать волосы с лица, мама звала меня кушать и вот, я думаю, сейчас как поем. Но я задержался буквально на полминуты. И выжил. И тогда я услышал взрыв. И дом загорелся. А я уже убрал волосы с лица. И задрал голову. Посмотрел на дом. Он полыхал, словно его залили бензином и подожгли. Но никого, кроме меня и мамы, в тот момент не было рядом. И это был единственный минус: когда ты находишься на открытой местности и вся жизнь и люди в километрах от тебя, а ты — маленький мальчик в одной рубашке, смотрящий, как твой дом горит. И я не убегал тогда. Я смотрел и ждал, пока мама выбежит. Но она почему-то не выбежала. Я не знал, что происходило внутри, может, её убило почти сразу. Но когда из входной двери вырвался яркий и опасный огонь, я понял, что она уже не выйдет.
И я до сих пор не знаю, почему дом тогда взорвался, не знаю, почему мама не выбежала или хотя бы не закричала, не знаю, что она готовила…
И тогда я побежал в оцепенении, не плача и не крича, ведь нёсся куда глаза глядели, я не понимал, что произошло, но понимал, что домой мне больше не вернуться. А небольшой уездный городок был в пятнадцати километрах от нашего дома: раньше в месте, где мы жили, была деревня, но сейчас от людей остались лишь воспоминания — их пустые дома. И только мы вдвоём здесь жили.
А я бежал. И слава господу, после двух километров безостановочного бега и ходьбы мне встретилась машина. Я знал, что садиться в незнакомые автомобили опасно, особенно в наше время, но тогда я был уставший и заплаканный. Наверное, только поэтому машина остановилась, и добрая женщина подобрала меня. Она спросила тогда «Куда тебя отвезти?», а я молчал, ведь у меня не осталось дома и хоть кого-то, к кому я мог поехать.
Пожалуй, мне просто очень повезло, тогда я даже думал, что это сам Бог послал мне её. Эта женщина оказалась вдовой, а также у неё имелся сын. И когда я рассказал, весь в слезах, что у меня нет дома и что моя мама умерла, добродушное выражение лица женщины превратилось в гримасу ужаса. Она вызвала пожарных, полицию и медиков, однако пришлось ждать относительно долго — минут десять, — прежде чем приехали пожарные. Ведь дом находился далековато от города и, соответственно, пожарной станции. Я направил их в деревню, а мы с доброй женщиной отправились вслед за ними. Я наблюдал из лобового окна машины, как множество людей в форме тушат наш дом, как они врываются внутрь… а потом я слышал вой сирен полицейского авто, а потом и скорой помощи… Мне не разрешалось выходить, даже смотреть, да я и сам не горел желанием. Однако взглянуть последний раз на место, полное счастливых воспоминаний, мне хотелось.
Меня выпустили из машины, лишь когда медики прибыли на место. Они осмотрели меня, напуганные обеспокоенным голосом женщины, и, не найдя ни царапинки на мне, думали тогда, зачем их вызвали ради такой ерунды. А после я лицезрел, как мою маму заворачивают в пакет и кладут в капсулу, благо тогда мне не удалось увидеть её тела. Хотя, кто знает, может, это сделало бы меня наоборот сильнее. Но то, что сделало меня тогда и правда сильнее, так это книга, которую вынесли из дома.
Дом был полностью из дерева, и книги хранились у мамы в железном сундуке, кроме Библии. Будто бы она знала, что дом может загореться в любую минуту. Библия хранилась у неё на тумбе рядом с кроватью — в спальне на втором этаже, — до которой огонь, видимо, добрался в последнюю очередь. А может, это сам Иисус сделал так, чтобы Библия осталась цела? Я не знаю, но тогда моя вера укрепилась, ведь я думал, что все иконки и Библия сгорели. Однако тогда я увидел, как пожарные выволокли из дома сундук, наверное, предположив, что в нём хранится что-то ценное.
Я уже был вне машины и наблюдал за их действиями. И я увидел в руках одного из пожарных Библию, а также услышал то, как он обсуждал со своими коллегами, что с ней делать, ведь вера была запрещена. Это всё, что я знал тогда о нынешней форме правления — то, что бога не признавали от слова совсем и даже запрещали. Сейчас же его имя даже не разрешено произносить: ни Иисуса, ни Будды, ни Аллаха — никого. Однако в тот момент, когда я увидел, как эти мужчины уже собираются забрать Библию с собой, я ринулся к ним — заплаканный коротышка, похожий на девочку. Они увидели меня, орущего, чтобы мне отдали эту обгоревшую и разваливающуюся в руках книгу. Видимо, моё состояние было столь плохим, что мужчина, испугавшись, тут же отдал мне Библию. И я прижал её к себе, как прижал бы маму. И я перестал тогда плакать. Ведь в моей голове тут же зародилось осознание того, что вот она — моя мама — она теперь в этой книге. Я почувствовал умиротворение, и вся грусть ушла. Я улыбался. Невольно. Сел обратно в машину, наблюдая испуганное лицо моей спасительницы: она, наверное, тогда подумала, что я сошёл с ума.
После были долгие дни судебных дел, в которые я даже не вникал в силу своего возраста. Но смысл в том, что в итоге женщина, которая мне случайно встретилась, стала моей новой мамой. Во мне не было ни капли сомнения — я сразу принял свою семью и полностью отдался в руки судьбе, а эта судьба шла мне навстречу до какого-то момента. И я так беззаботно жил… И думал, что теперь можно не страдать и не предпринимать ничего — за меня всё сделает Мама. Однако жизнь оказалась гораздо суровее, чем я себе представлял.