Быстрая молодость, бесплатная путёвка в ад

Несмотря на холодный вечер, наступивший вслед за снегопадом, окно было распахнуто. Кожа лица, неспособная обогреть ледяной воздух, казалось, сама превращалась в лёд. В невероятно удобной позе на полу лежал Антон. Обледенелые конечности раскинуты в стороны, мятая футболка чуть задралась, оголяя впалый живот, украшенный множеством гематом. Губы едва заметно размыкались, повторяя давно выученные наизусть строки треков любимого исполнителя, а голова медленно покачивалась в такт басам. Попутно обдолбанный Антон покуривал самокрутку. Не долго он возился с травкой и сигаретной бумагой, однако вышло более чем для первого раза. Казалось, все жизненные проблемы улетучиваются, пока на всю комнату долбит плейлист Lil Peep'a, а внутри чувствуется невероятное спокойствие. Время от времени проскакивали сумбурные мыслишки, заставляя безудержно хихикать и вслух поддакивать, иногда переходя на тон, если не на два выше. Но больше всего ему нравилась кивать головой, ведь каждый поворот всякий раз влёк за собой размытие объектов, не столь видных в потёмках, старательно воссозданных парнем.

Долгий час он ловил вертолёты, с широкой улыбкой осознавая, что в таком состоянии ни родители, ни сам Арсений Сергеевич не казались ему больше такими свирепыми и опасными. Он, наконец, не зависел от общественного мнения. Мнения, которое беспощадно давило на глотку, заставляя задыхаться. Угнетало всякий раз своими гадкими словами, и не важно, правильными или неправильными. Антон сам мог решить, что правильно, а что нет, но каждый раз слушал всех, кроме себя. Прокручивал в голове всё сказанное и подавлял собственное «Я». Только чтобы остальным угодить. Только чтобы его слова и действия не были негативно оценены окружающими. Но не сейчас. Этим вечером, шёпотом подпевая Густаву, он не чувствовал ничего из перечисленного выше. Никакого стыда, раскаяния, никаких отрицательных эмоций. Только хорошо ощущаемый кайф. Замёрзшие пальцы едва сгибаются, но, не придавая этому совершенно никакого внимания, Антон тянет косяк к губам, делая всё, как учила девушка. Глубоко затягивается, хватая вдогон морозный воздух, и держит не долго, но так, чтобы взяло. Эйфория от излишней крутости охватила Антона, вызывая неконтролируемую улыбку на лице и неживой блеск в глазах.

Но пришло время заканчивать весь этот кайф, и Шастун, пошатываясь, поднялся, спеша закрыть окно. Только теперь его охватил дикий холод, и он вновь ощутил так надоевшую ему за последнее время дрожь. Утомлённый прошедшим днём, попутно выключая музыку, юноша улёгся спать, с головой замотавшись в одеяло, как обожал делать в раннем детстве. Но спал плохо. Часто просыпаясь посреди ночи в холодном поту и с колотившимся где-то в глотке сердцем, он судорожно отползал к изголовью кровати и истошно кричал, сам того не понимая. Хватался за голову обеими руками, надрывно ревел, всхлипывая, захлебываясь слезами и размазывая их рукавом по опухшему лицу. Открывал глаза и замечал множество блуждающих по комнате тёмных силуэтов и неестественных очертаний людей. От страха всё тело сводили судороги, начались головокружения и ещё большие галлюцинации. Только такой чертовщины не хватало. На утро подросток вновь был никакущий, совершенно не припоминая, что происходило ночью.

От кофе Антона буквально выворачивало, настолько он его не любил. Поэтому провалявшийся в кровати до четырёх часов дня, он пошёл поплёлся в ближайший магазин за энергетиком. Вид его был поистине устрашающим. С изнурённым и побелевшим лицом, расширенными зрачками и огромнейшими синяками под глазами он смахивал на законченного наркомана. Так ещё и голова «почему-то» раскалывалась от боли. В ход шли полюбившиеся за короткое время чёрные очки, подаренные при тех же обстоятельствах, при которых он сейчас их и напялил. Укутавшись в одежду как следует, ведь его всё ещё колотило от холода, или, если уж быть до конца честным, от прекрасно прошедших дней, парень выполз на улицу, где по-прежнему в воздухе метались морозные снежинки, а в лицо беспрерывно бил буйный ветер.

— ебучий декабрь, — злостно прошептал Шастун, моментально возненавидев всё в этом мире, когда совершенно случайно запнулся о огромную льдину на тротуаре.

Стоя на кассе, где впереди очень милая бабушка уже четыре минуты пыталась доказать, что замороженная курица, начинающая порядком таять, стоит намного меньше, нежели эти «жулики» её продавали, и настойчиво предлагала все свои скидочные карты и купоны, а сзади дрались детки-погодки и в коляске орал грудничок, Антон готов был выть от безысходности и злости. Его знатно мотало и подташнивало, а ещё неимоверно клонило в сон. В таком состоянии начнёт бесить всё.

«Курнуть бы травки щас, — промелькнуло в голове подростка и по спине тут же потёк холодный пот. — Стоп, что ты сказал?»

Долгими мысленными уговорами парень всё-таки смог предположить, что внезапная мысль ещё не делает его зависимым. Он определённо не наркоман. Но последующая нервозность в действиях и тоне заставила напрячься сильнее, из-за чего повлекла кучу навязчивых мыслей. Весь дёрганный, он кое как расплатился с усталой кассиршей и весь на нервах пошёл домой. Сам, конечно, ну никак не понимал, какого чёрта так себя ведёт и пытался даже абстрагироваться от происходящего, но всё тщетно. Совершенно случайно подросток замечает еле видное мигание в кармане куртки через натянутый до переносицы шарф и спешит достать телефон. На экране высвечивается упоротое лицо и родная надпись «Серёга».

***

Уже какой час мужчины просиживали зад дома у Паши с приличным количеством алкоголя в стаканах и бессмысленными разговорами обо всём. Шутки, приятные воспоминания из прошлого и просто уютные разговоры сделали из вечно хмурого Арсения живого, позволяющего себе в полной мере расслабиться и посмеяться мужчину. Изо всех сил пытаясь высмотреть в тёмно-голубых глазах причину чрезмерной задумчивости друга, Пашка расслабленно восседал на мягком кресле, изредко поглядывая в стоящий неподалёку телевизор. Его ободряющая и такая мягкая улыбка словно освещала полумрак комнаты, воспроизводя на соседнем, утомлённом вечными переживаниями лице такую же радушную и беспечную. Нередко тема касалась школы, а в особенности выпускного одиннадцатого класса, который вёл себя как детсадовцы. В один такой момент, вымотанный разговорами о непослушных детях, Арсений внезапно вспомнил о своём Шастуне, который как раз и являлся из числа нередкостных лентяев, на что откровенно жаловался Пашка.

— На счёт других предметов не знаю, но Шастун твой либо совершенно не понимает физику, либо забил на неё ещё в седьмом классе. Учиться совершенно не хочет. На переменах носится за школу покурить, как угорелый, а на уроках еле-еле душа в теле, — допивая коньяк залпом, просветил физик друга, тяжело вздыхая.

— Это уже не мои проблемы. До мая ему нужно как-то вбить в голову эту математику, и пускай шагает на все четыре стороны, — задумчиво уставившись куда-то сквозь Воли, проговаривает мужчина, облизывая сухие губы.

— А чего ты вообще за него взялся то? — Паша хрустнул пальцами и уставился в пол, затем снова поднял глаза на друга, совершенно не понимая, почему первый человек, о котором Арс немало упоминал в разговорах после тяжёлого расставания с любимой девушкой, являлся какой-то несуразный оболтус.

— Да деньги неплохие. Ещё бы, за такие сроки, — хмыкнул Арс, осушая третий стакан и тяжело вздыхая.

Поджимая губы, он, наконец, перевёл рассеянный взгляд на прищуренного кареглазого. Только сейчас он начал замечать, как тот на него смотрит. Цепкие внимательные глаза уже не просто направлены на лицо, они смотрят куда более глубже, чего уже давно не позволял делать Арсений. Сам русоволосый сидел довольно расслабленно, из-за чего Попов решился скопировать его умиротворённость и, продолжая вертеть пустой стакан в руках, чуть согнулся упираясь острыми локтями в колени. Мирок слегка поплыл, поэтому четвёртый стакан оказался крайним, чего не скажешь о Воли, продолжавшим сидеть с заинтересованной полуулыбочкой и зависшей в воздухе на уровне груди рукой с наполовину полным стаканом коньяка.

— Да-а-а, дела. Ну, а кроме учёбы? Лентяй да балбес этот Шастун, что ты в нём нашёл? — щурится мужчина и, оставляя стакан на кофейном столике, откидывается на спинку замшевого кресла, закладывая руки за голову и вальяжно закинув ногу на ногу.

— Понимаешь… — вдруг помедлил брюнет, сомневаясь, стоит ли рассказывать об этом другу. Но алкоголь, кажется, был гораздо быстрее и решительнее. — Он постоянно выглядит крайне измученно, весь в синяках ходит, связался с какой-то компанией, которые напичкали его наркотой, — про руку Арсений всё равно не решился рассказывать. Он ещё совсем мало знает Антона, чтобы вот так просто обсуждать с другом его психологические травмы. — Не могу я пройти мимо, когда у ребёнка проблемы, понимаешь?

— Арсюш, ты когда перестанешь помогать всем, кроме себя? Не помнишь, как дело с Алёной закончилось? — устало вздохнул друг, с явной жалостью смотря прямиков в голубые глаза мужчины. Он выглядел так растерянно, что ненароком напоминал Шастуна, когда у того спрашивали про домашку.

— Нет, Паш, это другое, — замотал головой мужчина. — Алёна… — голос его дрогнул и пустой стакан полетел на пол, в миг разлетаясь на множество осколков.

Подобно стакану, внутри Арсения сейчас также разбилось то, что он старательно склеивал все эти годы. Есть такая способность у алкоголя, выпускать все чувства наружу. А вместе с тем и всю ту боль, которую человек хранил внутри себя долгое время, по каким-либо причинам не демонстрируя окружающим. Арсений действительно боялся момента, когда друг, наконец, узнает, что Попов всё ещё не может отпустить Алёну, какие бы усилия не прикладывали они оба. Слёзы стремительно неслись по побледневшим щекам, которые даже стирать и прятать не было сил. Брюнет впервые не пытался скрыть свою печаль и горько плакал, опуская лицо в сложенные ладони.

Натурально испугавшись за друга, русоволосый резко подорвался и рванул к нему, аккуратно приобнимая за плечи. За все эти три года в голове не пробегало совершенно никаких догадок, что в душе друга ещё не затянулась сквозная рана под названием «Алёна», за что он молча себя ненавидел. Паша продолжал корить себя и успокаивающе поглаживать брюнета по руке, пока Арсений душераздирающе не всхлипнул под его боком, вырываясь из крепких полуобъятий.

— Паш, я должен всё исправить, — Попов пытался говорить как можно твёрже, но голос всё ещё пробивала крупная дрожь, из-за чего фраза прозвучала неимоверно сдавлено и жалостливо.

Воспользовавшись замешательством физика, Арсений моментально вскочил с дивана и, скользнув мимо Воли, направился к выходу из квартиры. В организме плескался алкоголь, а в голову, по всей видимости, ударила ядерная моча, ибо единственным выходом из этого невыносимо угнетённого состояния для Арсения являлось пропасть. Просто пропасть. Уехать, уплыть, убежать. Да что угодно. Не видеть больше всего того, что каждый раз напоминает ему о девушке, на части разрывая хрупкое сердце. Три года назад он возложил на себя трагическую вину и до сих пор желал искупить её любым способом.

— Арс, блять, стой! — испуганно кричит мужчина, едва успевая схватить друга за плечо, резко разворачивая к себе и вставая напротив. — Ты не уйдёшь, пока не остынешь, ясно? — не дожидаясь ни кивка, ни положительного ответа, он продолжил: — Попов, не твоя вина, что эта дура сумасшедшая с крыши сиганула! Ну, не умеешь ты выбирать девушек без психологических травм, что теперь поделать, — судорожно облизывая тонкие губы, Паша слишком громко объяснял совершенно очевидные, как ему казалось, вещи и пытливо всматривался в безэмоциональное лицо, словно изучал, как тот реагирует на сказанные слова.

— Заебись поддержка, — огорчённо хмыкнул мужчина и, сделав последнюю слабую попытку вырваться, обессиленно упёрся лбом в плечо друга.

— Это правда, Арс, — прошептал Паша, аккуратно поглаживая брюнета по волосам. Второй рукой мужчина крепко сжимал белую рубашку на его спине, боясь отпустить и вместе с этим потерять. Но уже навсегда.