***
Настроение скакало как бешенное, становилось то жарко, то неимоверно холодно. Так ещё и уснуть мальчишке посчастливилось только к утру. Это повлекло за собой болезненную усталость, пропитывающую как черты лица, так и всё его худющее тело. А прежде здоровый и сияющий образ Шаста сменился нездоровой серостью и излишней сутулостью. Стеклянные глаза внимательно всматривались в зеркало. Но ничего, даже обыкновенной ненависти и презрения в них не проскользнуло. Что уж говорить о жалости и страхе. Не сказать, что такой вид его пугал и заставлял задуматься, во что он втягивается. Скорее ему было до лампочки, кем он стал, во что это выльется, как на него теперь посмотрят и что подумают. Это и было главной причиной сего поведения. Не переживать из-за постоянного оценивания окружающих — малая доля того, чего он хотел и что получил. Упираясь слабыми руками в белоснежные края раковины, Шаст приблизил осунувшееся лицо к зеркалу и язвительно ухмыльнулся отражению, чуть склонив тяжёлую голову набок. Ему, несомненно, импонировал нынешний Антон, и он определённо не хотел его лишаться. В матовой бледности, образовавшихся под глазами синеватых мешках, неестественной худобе, воспалённых красных глазах и широких зрачках с безумным блеском кудрявый нашёл для себя некое прикрытие от социума. Ничего не чувствующее, наплевавшее на слова других и существующее лишь для себя прикрытие. Он первый раз ощутил себя тем, кем непрерывно мечтал стать вот уже пять лет. И он стал. Благодаря проигрышному способу. Но стал.***
Подходя к дому Матвиенко, Антон поднял прищуренный взгляд на седьмое снизу окно серой многоэтажки и небрежно нацепил на голову капюшон чёрного худака. Под неодобрительные синие глаза консьержки юноша прошёл в лифт и уже поймал себя на мысли, что, откровенно говоря, заебался. Стоило ему куда-то выходить вообще? Серёга, конечно, клёвый чувак, но Шаст даже к Алёне теперь ходит только потому, что та его марихуаной снабжает. Хоть при виде блондинки всё ещё в глазах его и проглядывается некая «искра», но без травки воспринимать её становится всё труднее. Не теряя времени, Антон натягивает на себя приветливую улыбочку и зажимает звонок. В квартире послышалось тихое шебуршание, тяжёлые шаги и знакомый отборный мат. Уже через пару секунд перед широко улыбавшимся Шастуном вырос заспанный и очень недовольный Серёга. — Шастун, блять, какого чёрта? — в полных непонятках шипит на него хвостатый, потирая левый глаз пальцами. — Ты же спать собирался, придурок. Пропуская непутёвого в дом, хмурый Серёга опёрся плечом о стену рядом с прихожей, устало наблюдая за резкими и неуклюжими движениями раздевающегося Антона. Кудрявый, в свою очередь, положительно закивал в ответ другу, всё с той же широченной улыбкой и блестящими глазами, надёжно скрытыми под очками. — Так, сука, чего так рано припёрся? — Не спалось, — отмахивается Шаст и проходит мимо, заворачивая в комнату друга. — где родители? Падая на не заправленную кровать с каким-то схваченным по пути несуразным комиксом, Антон случаем замечает на прикроватном столике энергетос, тут же расплываясь в более довольной, если не нахальной улыбочке. — К бабушке поехали, — рычит парень, перехватывая банку. — В холодильнике есть ещё. Кидая на друга самый жалостливый взгляд, Шастун нарочито печально вздыхает, медленно плетясь на кухню. Глазами пробегаясь по небольшому количеству еды, верно оставленную ещё с ноября, Шаст морщится, хватая яркую банку, и тут же, резко разворачиваясь, бежит обратно в комнату, прыгая прямиком на балдёжно развалившегося Серёгу. — Придурок, боже, — гневно шепчет друг, испепеляя сидящего рядом и невинно улыбающегося Шаста взглядом, на что тот только «понимающе» кивает, прижимаясь спиной к стенке. — Нахуй тебе очки? — кривится Матвиенко, «стряхивая» с футболки крупные капли энергетика. На пару секунд мысли отключаются, а сердце делает ебейший переворот в груди, ударом отдавая во все рядом находящиеся органы, отчего обладателя знатно передёргивает. Но Антон не теряется. Ведёт бровью и утыкается сверлящим взглядом прямиком в напрягшегося Серёгу. Улыбка медленно растекается по лицу кудрявого и, отворачиваясь, он делает большой глоток, прежде чем ответить. — Не шаришь ты, Серёга, ни капли. Модно так нынче. — Тебе не идёт, — фыркает Матвиенко, утыкаясь в мобильник. Шастун только пожал плечами, не зная, что на это ответить. Минут через пять после того, как уткнувшийся в телефон Серёга начал потихоньку отключатся, а Антон не нашёл ничего лучше, чем «легонько» пнуть его в плечо, тем самым, не рассчитав силу от души заехать по челюсти, парни, наконец, соизволили заговорить друг с другом. Конечно, только после неимоверно точного прицела Матвиенко кулаком в рожу Шастуна, разбитой губы кудрявого, неизбежной крови на всём, чём только можно, и нескольких минут беготни по дому в поисках хлоргексидина и ватного тампона. Усевшийся на пуфик обиженный Антон, всё ещё прижимающий к губе ватку, согласился рассказывать о произошедшем исключительно если его выиграют в «Mortal Kombat», чему Серёга возражать не стал и поскорее врубил игру. Холодное зимнее солнце освещало заснеженные дворы, дороги, дома. Яркий свет просачивался и в тёмную комнату Серёги, из-за чего, недовольный первым проигрышем, он пошёл зашторивать окно, делая вид, что это он поддался и только сейчас начнётся полное месиво. А поражение его нисколько не задело и «вообще-шастун-иди-в-задницу-я-не-обиделся». Но во втором раунде всё же впился пальцами в джойстик, будто его сейчас отнимут, и играл как боженька, не забывая попутно мешать Шастуну, задевая парня кулаком, что вскоре обеспечило его быстрое поражение. — Серёга, ёбен-бобен, это чё за херня? — вскрикнул кудрявый, возмущённо нахмурившись и взбешенно развернулся торсом к Серёге, который продолжал по-детски радоваться своему выигрышу, хотя так же по-детски переживал и неудачу, впрочем как и Антон. Любое поражение расценивалось как подрыв авторитета, поэтому, нацепив на лицо полное безразличие, Шасутн предложил заключительный раунд. Настроившись на желанную победу и только-только продолжая игру победителем, телефон в большом кармане худака неприятно завибрировал, отвлекая мальчишку от приставки. Глубоко вздыхая и тихо матерясь, Шаст ответил на звонок, прислонив телефон к уху с помощью плеча и продолжая добивать весёлого Серёгу, явно грезящего о победе. — Антош, а ты где? — раздался взволнованный голос родительницы. И вот Шастун уже не шипит на хвостатого, а открыто пинает довольного своей победой друга. — Я к Серёге зашёл. Скоро буду, ма. Это всё? — Мне нужно будет уехать в офис сегодня. Наверное, опять до поздна… — виновато сообщила женщина. Антон моментально встрепенулся, слабо отмахиваясь от ударов Серёги, и совсем невесело потупил взгляд в пол, нечаянно прокусывая разбитую губу и тихо морщась от неприятной боли. Моментом всё настроение сходит на нет, ведь этот вечер не должен был быть таким, как предыдущие, мучительные и жестокие. Мама обещала не уезжать сегодня. Да и в целом Антон уже настроился на мирный вечер. — Но… Но, как же так, мам! — воскликнул Шастун, вскакивая и нервно делая буквально по два шага туда и обратно по небольшой комнатке. — Сегодня же воскресенье! Скажи, что у тебя планы, семья, дети… — Антош, у меня бизнес. Это так не работает, к сожалению. Но папа дома останется. Подойди к нему, если будет что-то нужно, — добавляет Майя, пытаясь сгладить бурную реакцию сына. — Я понял. — Пока, сынок. Люблю тебя! Конечно, Антон понимал, что мама не специально напросилась на работу в выходной день и даже не в курсе про их контры с отцом. Но где-то глубоко внутри, не спрашивая разрешения, затаилась стучащая в висках обида, и явно осознавалось собственное бессилие. Серёга вот уже пару секунд наблюдал, как потерянный Шастун держит телефон рядом с ухом, нервно кусая губы. — Алё-ё-ё, Шаст, что случилось то? — Серёга сначала заинтересованно взглянул в его глаза, но, не получив ответа, оставил свои очередные попытки докопаться до того, что друг сам не хочет рассказывать. Но стоило Антону нацепить свою фальшивую, а вместе с тем до тошноты отвратительную улыбку, хвостатый мигом вскочил, нелепо чуть не врезавшись в его грудь и, схватившись за худые плечи, совсем тихонько встряхнул потерянного Шаста. — Да говорю же, всё нормально, Серёг! — максимально притворно цедит Шастун сквозь сжатые зубы, стеклянными глазами смотря прямо на непонимающего Матвиенко, в лице которого читается явное беспокойство. Он не понимает. Он ни черта не понимает, что стало с Шастуном. Конечно, этот парнишка всегда был немного отстранённым и странноватым, постоянно выдавал какую-то чушь, но сейчас перед ним не тот Антон, с которым они общаются вот уже целых пять лет. В поведении читаются некоторые странности, все действия друга будто подозрительно осторожные и резкие, да ещё и эти глупые очки, которые так и хотелось содрать с этого до невозможности серого лица. Но что, если этим он сделает только хуже? — Сними очки, — совсем спокойно, но от этого не менее строго и напористо просит Матвиенко и нисколько не удивляется, когда Антон, продолжая встревоженно и даже как-то раздражённо ухмыляться, выскальзывает из слабой хватки, делая пару-тройку шагов назад и замирает в дверном проёме. — Шаст, я попросил тебя снять очки, — твёрдо выдавливает из себя парень, еле сдерживаясь от крика и, казалось бы, неизбежной драки. — Иди на хуй, Серёг. Я не собираюсь тебе ничего показывать, — устало опираясь плечом о косяк, демонстративно закатывает глаза Антон, показывая свою скуку и вялое безразличие по отношению к этому разговору. — Либо ты снимаешь эти сраные очки, либо… — буквально кипя от раздражения, цедит Матвиенко, прикрывая глаза в надежде, что это хоть как-то спасёт его, и какой уж раз сжимая и разжимая кулаки, старается выгнать из головы навязчивые мысли, как бы хорошенько прописать этому придурку. — Что? — смеясь, вскрикнул подросток и до невозможности презрительно прищурился. — Что ты мне сделаешь? Ударишь? Выгонишь? — срывается на крик Шастун, дополняя каждое слово мерзким смешком. — Да я и сам с радостью свалю. Пара секунд и мальчишка уже спрыгивает с последней ступеньки, выбегая из подъезда. Надетая впопыхах незастёгнутая куртка оголяет правое плечо, позволяя холодному ветру продувать горло и ключицу, которую еле-еле прикрывает съехавший в сторону худак. Развязанные конверсы едва держались на ногах, утопая во множестве небольших сугробах, смешанных с грязью, которых было более чем достаточно возле дома. Лёгкие разрываются одновременно от нехватки и проникновения в них слишком уж морозного воздуха. Во рту по-прежнему сухо, но парень продолжает рвано дышать, обжигая глотку, от чего в уголках глаз застывают непрошенные слёзы. Он обернулся, прожигая взглядом по-прежнему занавешенное окно самого верного, но вместе с тем самого вспыльчивого и нетерпимого друга. Наплевав на всё, Антон сошёл на дорогу и поплёлся куда глаза глядят, только бы не домой, чувствуя себя ещё хуже, чем вчера или позавчера. Даже выкурив полпачки сигарет, он не прекращает мысленно проклинать себя и своё скверное положение, в котором устал так отчаянно барахтаться.