Быстрая молодость, бесплатная путёвка в ад

Пару секунд Шастун мнётся у входа, прежде чем переступить порог. В него будто две здоровенные чугунные гантели вложили. Трудно было не то что шаг сделать, Антон стоять-то толком не мог. А если и стоял, то как ванька-встанька, покачивающийся во все стороны.

В квартире царила совершенно тяжёлая и мрачная атмосфера, отчего и на душе было как-то неприятно. Даже вечно весёлый Лёха сейчас выглядел неимоверно подавленно, что уж говорить про остальных.

Шастун присаживается на диван под косые взгляды и тяжело вздыхает, кожей ощущая странную липкость. Медленно обводит комнату печальным взглядом, искусывая нижнюю губу до крови. Вот вроде только-только нашлись силы решиться и всё-таки поинтересоваться, где Артём, но дар речи буквально теряется, когда рядом падает Кирилл. И ведь ощущение, что реально не сел, а упал. С небес на землю. На душе от этого становится до безумия неуютно и тревожно. Антон уже ничего не хочет. Ему уже ничего не надо. Артём? Алёна? В пизду. Только бы уйти отсюда!

Шатен задумчиво облизал нижнюю губу, словно настраивался на долгий и трудный разговор. Словно сейчас скажет то, из-за чего где-то глубоко-глубоко внутри что-то сдвинется, треснет, сломается. Именно этого боялся Антон, и именно к этому был совершенно не готов, нервно крутя кольцо на большом пальце и постоянно кидая напряжённый взгляд на тушующегося Кирилла. Шастун никогда не видел его настолько мрачным. Он вообще не привык к таким ребятам. К подавленным ребятам, к разбитым ребятам и даже к вроде как чистым ребятам.

— Где Артём? — Антон опережает. Неожиданно для себя, неожиданно для остальных. И боковым зрением замечает, как вздрагивает Кирилл. А значит что? Значит, точно всё хреново!

— Не надо. Не подходи к нему. Тебя там не ждут. Впрочем, как и всех нас.

— Что это значит? Как он? — Шастун теряется. Совсем теряется, не находя, что сказать, как отреагировать. Какая вообще реакция должна быть на это?

— Он совсем убит, Антон. Перестал есть, спать и как бы это позитивно не звучало, но даже употреблять. Он никого не ждёт, ему больше никто не нужен, — сам не замечая того, повышает голос Кирилл, выпученными глазами впиваясь в ошарашенного Антона. — Подпускает к себе лишь Кристину и то далеко не за тем, чтобы поговорить. Поверь, мы пытались с ним как-то контактировать. И мы будем пытаться. А тебя, если сейчас увидит, он просто прикончит.

— Твою мать, что я то сделал? — истерично выпаливает Шастун, поджимая побелевшие губы.

— В последнее время он вообще отказывался тебя принимать. Понимаешь, у него крыша едет. Мы не считаем тебя виноватым. Более того, твоей вины в этом нет. Ему просто нужна помощь специалистов и мы, Шаст. Но не ты. Ни сейчас, ни потом. Никогда, — доходчиво объяснял подошедший ближе Лёха, задумчиво бегая взглядом по растерянному лицу подростка, полного непонимания и какой-то до слёз детской обиды. Брюнет хлопает подростка по плечу и легонько приобнимает, незаметно подкладывая в карман небольшой зип пакетик.

Из коридора послышался тихий скрип, и, судя по тому, как все разом встрепенулись, вышел как раз таки Артём. Неодобрительные взгляды тут же посыпались на ни черта не понимающего юношу, большими глазами смотрящего на вроде бы дружную компанию, некогда приютившую такого несуразного Шаста… И одно лишь разочарование пропитывает Антона изнутри, когда Кирилл крепко хватает его за руку, ведя к выходу, как какую-то использованную игрушку. Парень еле передвигает ноги, всё пытаясь высмотреть за поворотом Артёма, пока шатен непреклонно тащит его к двери.

— Уходи, Антон, — беззлобно прошептал Кирилл, выталкивая парня из квартиры.

И только два разбитых взгляда на секунду встретились, как дверь перед его носом закрылась. Полностью опустошенный Антон не помнит ничего. Ни как добрался до дома, ни как, проигнорировав отца, заперся в комнате и упал лицом в подушку, позволяя себе закричать что было мочи, дрожа от страха и боли. Ни-че-го. Он пролежал, прижав к груди ноги и прожигая невидящим взглядом стену напротив, кажется, до самого вечера. Только когда за дверью послышалось такое родное и тёплое «Сынок?» Антон выдавил из себя привычное: «Я в порядке», зажимая рот дрожащими руками, чтобы не закричать, и наружу вырвался сдавленный вопль.

***

Шастун ссутулившись сидит на полу, опираясь спиной о спинку кровати, абсолютно пустыми глазами рассматривая летящий за окном хлопьями снег и его просто всего трясет. Пустота и неизвестность парализовывали, не давали ни вдохнуть, ни выдохнуть. Хотелось исчезнуть. Но ещё больше хотелось услышать Арсения Сергеевича. Слышать его красивый чистый голос, всматриваться в тонкие черты лица и ярко-синие глаза. Глаза, дарившие тёплые воспоминания, пробирающие до дичайшей дрожи во всём теле. Антон вдруг вспомнил, как горячие губы коснулись его холодного лба, как над ним нависло мускулистое тело репетитора, как вкусно его шея пахла мятным гелем для душа, и невольно улыбнулся, сжимая в руках край белоснежной футболки. Хотелось оказаться рядом, раствориться в его объятиях, услышать, что всё будет хорошо, что он всегда рядом. А ещё дать себе звонкий подзатыльник и утопиться.

Какой же он, чёрт возьми…

Так, так, так, Шаст, это что вообще такое? Только вот любимую девушку потерял, какой к чёрту Арсений Сергеевич? Он. Не. Гей. К щекам внезапно приливает горячая кровь и парень в момент краснеет, спеша накрыть лицо руками, но вдруг задевает свисающие с кровати штаны, которые несколько часов назад сменил на домашние спортивки. На пол падает маленький пакетик с причудливым голографическим рисунком и чем-то белым внутри, обращая на себя всё внимание. Лицо Антона растягивается в полном ахуе. Откуда блять у него в кармане оказался пакетик с… что это вообще?

— Да не может быть… — удивлённо произносит юноша, крутя в руках пакетик с белым порошком.

Антон совершенно не помнит, при какой такой возможности в кармане сука его штанов могла только оказаться наркота. Но тут голову прошибает осознание, для чего к нему полез обниматься Лёха. А Антон то думал дружеский знак. Получается всё-таки наебали? Всё таки не нужен?

— блять, Лёха… — невесело усмехнулся Шастун, глубоко вздохнул и небрежно мотнул головой. — В своём репертуаре.

Антон категорически отказывается слушать здравый рассудок. Запихивает его куда подальше и вскрывает пакетик, высыпая белый порошок с желтоватым оттенком на тумбочку. Ловко сворачивая сотню в тонкую трубочку, Шаст резко затягивает совсем небольшое количество носом, морщась от весьма неприятных ощущений. Он зажмуривается, пару раз шмыгает носом и испуганно оборачивается назад. Подростка тут же резко впечатывают в стену и со всей силы ударяют мощным кулаком в лицо, производя отрезвляющий эффект. Морщась, Антон пытается настроить фокусировку на человеке, что так грубо держит за грудки и как следует встряхивает. Но мир плывёт, глаза предательски режет яркий свет, и сам Шастун хнычет от резкой головной боли и тошноты, ощущая, как неприятно вибрирует всё его тело. Разлепив глаза, взору предстаёт свирепый отец, а за ним испуганная, вся в слезах мать, прижимающая дрожащие руки к груди и как рыба, то открывая, то закрывая рот, совершенно не соображая, что сказать.

— Недоумок, ты что делаешь! — рычит отец, ударяя мальчишку раз за разом по лицу. Нет, не сильно. Но только потому, что рядом мама.

Разговоры парень слышал лишь отчасти. В основном обрывки фраз или просто дикий шум, сдавливающий голову, от которого хотелось убежать, спрятаться, исчезнуть. Его продолжают дубасить по лицу, но не то чтобы сильно… прилично. А ещё это сопровождается отборным матом отца и громкими криками Майи, что почему-то ну очень веселит Шастуна. Мать цепляется за Андрея Владимировича, стараясь оттащить того от сына, ведь ещё несколько ударов и Антон просто отключится. Да лучше бы отключился. Ещё и от этой дряни тошнит, наизнанку выворачивает просто. Нос дико дерёт. И совсем не понятно, откуда кровь идёт. Потому что такое ощущение, будто отовсюду и сразу.

Слишком резко всё прекращается. В голове опять шум. Перед глазами темным-темно. С трудом разлепляя веки, Шаст осматривается по сторонам, тревожно прислушиваясь к каждому громкому звуку. Дверь закрыта, свет выключен. Он, кажется, отрубился и теперь весь в крови, лежит на полу, едва шевеля пальцами. Голова кружится, во рту сухо, в ногах слабость. А настроение почему-то лучше некуда. Ну как, почему… наверное, потому, что меф подействовал? И вроде принял не так много. На комоде вон срок от восьми до пятнадцати лет вообще остался.

Антон поднимается, хватаясь за стены и комод, чтобы не грохнуться, и слышит громкие разговоры за дверью. Дёргает ручку, но та не поддаётся. Закрыто. Дёргает ещё, вырывает, походу хуёво сделанную ручку с корнем и низко рычит.

— Что за пиздец?!

Перед глазами всё плывёт, раздваивается. И хоть не отчётливо, но слышится приглушённый плач матери и чьи-то жаркие споры. Антон расплывается в улыбке, прижимаясь спиной к двери. Ему хорошо. Не тревожно и даже не боязно. Теперь всё хорошо. Именно в этом состоянии хотелось остаться. Не в состоянии ломок и отходняков, а в этом. Когда готов свернуть горы, когда настроение уныния и бесперспективности отступает, уступая дорогу желанию двигаться и взаимодействовать с людьми. Разговоры за дверью к этому времени становятся всё звонче и словно набирают обороты. Антон отчётливее слышит голос… нет, нет, нет, фак, там что, блять, Арсений Сергеевич?

— Сука-а-а, — хнычет парень, прикрывая глаза, и тут же теряет равновесие, с грохотом падая на пол. Кажется, не услышали.

Шастун, как может, подползает к двери, пытаясь не обращать внимание на крутящийся и вибрирующий внешний мир, и кое-как сосредотачивается на разговоре. Слышит всё хорошо. Каждое слово. Но помимо этого, улавливает и кучу других посторонних звуков.

— Нет, Арсений Сергеевич. И всё-таки я считаю, что Антону будет лучше в реабилитационном центре! — твёрдым голосом говорит отец. Холодный пот прошибает Антона, будто бы возвращая в действительность. Нет, только кажется. Просто концентрация ебейшая. На всём.

— Какой к чёрту рехаб! Я не наркоман! — визжит подросток и поводит плечами.

— Андрей Владимирович, я настаиваю, чтобы вы оставили Антона здесь и даже предлагаю свою помощь, — не отступает Арс, стараясь говорить как можно вежливее, но голос моментами предательски срывается, выдавая ненависть к Шастуну старшему.

Антон в полном замешательстве. Он уже не слушает. Он лежит на полу посреди комнаты в позе звёздочки и ловит ебейшие вертолёты.

— И что вы нам предлагаете? Какую помощь, Арсений Сергеевич? Сами-то себя слышите? — скрипит зубами Андрей Владимирович, складывая руки на груди.

Арсений задумчиво поджимает губы и складывает руки на груди. А что он, собственно, предлагает? Отдать Антон ему? В рехаб он его не отпустит, а оставить с этим домашним тираном попросту не позволит ни себе, ни Майе. Кстати о Майе. Арсений помнит и знает, что он сделал с Антоном, поэтому, как бы невзначай пробегается взглядом по тихо рыдающей на диване женщине, как можно внимательно оглядывает ту на наличие синяков и ссадин. Однако, ничего не замечая, обращается к Андрею Владимировичу со своим предложением.

— Я забираю Антона к себе, тем самым обеспечивая полноценную подготовку к экзаменам, каждодневное посещение школы и строгое слежение за ним, — серьёзно выпаливает брюнет, прожигая взглядом ошеломлённого Андрея. Нет, всё-таки с огромным трудом смотрит в эти до боли наглые глаза. Сдерживается только ради Антона. Очень уж хотелось попасть к нему, но Андрей Владимирович строго запрещал. Попов бесится и из-за этого. Какого чёрта он слушает этого отморозка, когда там, в комнате Антон, может, уже в окно выходит. Арсений еле-еле сдерживал себя, чтобы хорошенько не проехаться кулаком по этой омерзительной роже.

— Нет.

— Сами посудите, вы сможете видеть Антона, когда захотите. Знать, что с ним и как он. Кроме этого, общаться в любое время. Да и вроде бы я не посторонний человек?

— Мы согласны, — всхлипывая, дрожащим голоском соглашается Майя, словно не замечая неодобрительный взгляд Андрея Владимировича.

— Я не согласен, — возражает мужчина, прожигая Арсения убийственным взглядом.

— Андрюш, подумай, вдруг там из него сделают не пойми что? — Арсений приподнимает брови, поражаясь, как быстро женщина взяла себя в руки, вытерла слёзы и настроила голос на более серьёзный и убедительный. — А когда он выйдет оттуда, что тогда? Возненавидит нас? Нет, я не могу так, — качает та головой, тяжело вздыхая. — Пока есть возможность предотвратить зависимость Антона без вмешательства клиник, мы должны попробовать. Соглашайся, милый.

Попов внимательно наблюдает за сменой лица Андрея Владимировича, а когда ловит согласный кивок, уверенно направляется в комнату развалившегося на полу Антона.

— Его нужно прокапать, — бросает на ходу Арсений Сергеевич. А когда слышит протестующие возгласы отца мальчишки, шумно выдыхает и со всей силой сжимая кулаки, вдавливает ногти пальцев в ладони. — Не беспокойтесь, Андрей Владимирович, я сам это сделаю, — кривовато улыбаясь, отвечает Попов, стараясь как можно быстрее войти в комнату и не разнести ебало этому ушлёпку. — Вам ведь наплевать на Антона, так? — прищуривается репетитор, вполоборота повернувшись на остолбеневшего мужчину.

— Как это понимать, Арсений Сергеевич?

— Обещаю, мы обязательно ещё поговорим об этом, — повёл плечами брюнет, залетая в комнату.