***
— Охуеть, — выразиться более деликатно было невозможно. Серёга просто не мог сдержать бьющие через край эмоций, которые испытал пока слушал весь тот бред, приключившийся с Шастуном за один блядский месяц. Антон отпил из бутылки, внимательно посмотрел на выпучившего куда-то в стену глаза друга и грустно улыбнулся. Сказать было нечего. Все вопросы словно отпали, да и желания расспрашивать не было никакого. Хвостатый лишь придвинулся ближе и приобнял в молчаливом знаке поддержки. Комната мигом впитывает в себя едкий запах сигарет и пива. Антон, вливший в себя полбутылки, довольный валялся на полу, сложив руки на груди, и постукивал пальцами в такт орущей на всю комнату музыке. Короче, ловил абсолютно свой вайб. Не менее расслабленный Серёжа, неудобно изогнувшись, курил в форточку, постоянно подкидывая парочку шуток, после которых то живот сводило, то пиво плескалось в разные стороны. За последнее, конечно, Антон отхватывал небывалых пиздюлей. — Я походу влюбился, — внезапно нарушает тишину Шастун, и от этой внезапной внезапности Матвиенко давится дымом, сухо кашляет, незамедлительно туша бычок о подоконник, и медленно оборачивается назад. Вот Шаст в своём репертуаре, конечно. Что от него только не услышишь. Со всем своим неподдельным интересом друг моментально падает в кресло мешок рядом с лежащим Антоном, безэмоционально прожигающим потолок. Локти упираются в колени, руки в приподнятом положении, примерно на уровне подбородка, пальцы в замке, а взгляд сосредоточен на зелёных глазах, плохо видных в потёмках, которые они устроили, но этого хватает, чтобы Антон понял, что от него не отстанут. — Точнее, я думаю, мне нравится один человек. Я не уверен в этом и вряд-ли смогу когда-нибудь это принять… — защебетал тот, словно воробушек, тяжело вздыхая и складывая ручки на груди. Мысли путаются, и хочется много сказать, но забываешься, теряешься и стонешь от мрачной безысходности. Антон ведь сам ещё не разобрался, что именно испытывает по отношению к мужчине, но уже смело заявляет об этом Серёге, чего делать ну никак бы не стал в трезвом состоянии. Да, он не упомянул, кто этот человек, однако догадаться вполне не трудно. Особенно Матвиенко. Этот великий Шерлок иногда до мурашек поражает своими, казалось бы, нелогичными и бредовыми додумками, в результате оказывающимися абсолютной правдой. Ни словом больше, ни словом меньше. Уже пять минут оба молча смотрели кто куда, и каждый думал о своём. Серёга предположил, кем может оказаться этот человек, хоть и не был уверен даже на пятьдесят процентов. Да если бы и был уверен, принял бы всё как есть. Он за Антона горой. А поэтому откинул все мысли прочь и лёг рядом, поджигая следующую пару сигарет. Теперь деля один вайб на двоих.***
Время полвосьмого. Оба друга, уже тёпленькие, сидели на кровати, каждый выкуривая последнюю и старательно приходя в себя. Серёга, в силу своей опытности и особенностей организма, был практически трезв, а вот Шастун, которому пить было вообще противопоказано, довольно улыбаясь, смотрел в одну точку и ловил вертолёты. Выученные наизусть песни «АПФС» прервал телефонный звонок. — Твою мать, — испуганные глаза мигом находят расфокусированного Шастуна, обращая его внимание на себя. — Это Арсенька. Шастун безэмоционально пожимает плечами, бухаясь на кровать и откисая. — Да, Арсений. Сергеевич, — добавляет парень, как только недовольный голос на том конце его поправляет. — Да, Антон жив, здоров, всё с ним хорошо. Почему на телефон не отвечает? Так он это… — громко втягивая ртом воздух, Матвиенко судорожно оглядывает смеющегося Антона, уже не зная, что и сказать. — А вы у него и спросите. — Да-а-а, Арсе-е-е-ний Сергеевич, — сладко тянет Шастун, пиная Серёгу в бок за то, что подвёл и дал телефон максимально не вовремя. — Не-е-е-т, я не пил, вы что? Да почему пьяный то сразу! Просто счастливый. Вас потому что услышал! Да приезжайте, конечно, мы вас очень ждём. Целую. — Тоха, — тянет Матвиенко, хватая порозовевшее лицо Антона руками, стараясь сфокусировать на себе. — Приди в себя, придурок, ты чё несёшь? Щас же Арсенька приедет! Ты знаешь вообще какая нам пизда будет? Парень выжидающе смотрел прямиком в зелёные глаза, ожидая, наверное, что этот монолог в никуда в миг отрезвит ушастого, но Шастун лишь полностью обмяк в его руках и шмякнулся на пол, здорово ударившись боком об угол тумбочки. К счастью это или к сожалению, но всю боль падения прочувствовал только Серёга, ведь алкоголь делал своё дело: снизил порог болевой чувствительности, и о своём падении Антон узнает только завтра, когда взвоет от нестерпимой боли. — Во дура-а-ак, — проскулил Матвиенко, прижав руку ко рту. — Поднимайся, блять, не доводи до греха, прошу. Мне ж тоже влетит. Кое-как уложив друга обратно на кровать, хвостатый открыл окно шире, выбросил пустые банки из-под пива, даже дезиком попшикал для надёжности и «крайней беспалевности». Всё оставшееся время до восьми вечера он возился с Шастуном, которому «почему-то» вдруг поплохело и то ли ведро нести, то ли Арсеньку торопить. Как там? Вспомнишь лучик — вот и солнце? Ровно в восемь в дверь постучали, и, не ожидая приглашения, на пороге комнаты уже стоял серьёзный Попов, готовясь отчитывать двух идиотов. — Здрасьте, — виновато улыбается Матвиенко, так и застыв с тазиком возле Антона. — Вас двоих вообще можно оставить одних? — сквозь зубы шипит брюнет, прихватывая Антона за талию и ведя к выходу. Сначала Серёжа ещё старался объяснить ситуацию и не допустить жестокого наказания друга, но уже через пару минут, пока энергично сопротивляющегося Антона обували и одевали, тот уже молился, чтобы он перестал выделываться. Но Шастуна это совершенно не волновало, и пока раздраженный мужчина натягивал на него шапку, подросток начал активно вырываться из мужских рук, барахтаться, кричать, просить оставить его в компании Матвиенко и вообще «съёбать в туман». В общем, исполнять всё то, из-за чего вскоре получил свирепый взгляд и по попе. В прямом смысле. Матвиенко, всё это время послушно стоявший сзади, держал в одной руке иконку, а второй прикрывал глаза, ведь стыдно было почему-то именно ему. Да и только ему, по всей видимости, тоже. Грустно помахав другу на прощание, Антона уволокли в лифт, где тот выкинул ещё кое-что очень интересное. — Не трогайте меня! Прекратите! Фу, я сказал! — взвизгнул парень, когда оба уже находились в небольшом лифте и Арсений мог хоть на пару секунд, но отпустить его. — Шастун, ты успокоишься когда-нибудь? — прикрикивает Арсений, раздражённо оглядывая парня, но впритык ничего не замечая. Антон недовольно смотрит на него, пытается прикинуть, что вообще будет если прямо сейчас огласит свою не маленькую проблему, громко вздыхает и… — Вот что! — истерично выпаливает тот, опуская глаза вниз. Стояк. Во всей красе. На нем, конечно, не серые спортивки, но эффект не хуже. Попов на время замирает, смотрит круглыми глазами по пять копеек на ярко выраженный стояк и совершенно не верит. Это он что… возбудил Антона? Так, так, так, не может быть. Арсений пару раз хлопает глазами, ещё всматривается так, чем пиздецки смущает юношу, и тот отворачивается к стене, пряча красное лицо в воротнике своей курточки. — Антон, пойми, мне сейчас вообще не до этого, — даже этому уставшему голосу Попова мальчишка нисколечко не доверяет. Но Арсения это определенно удивило, и он это даже не скоро забудет. Возможно, даже будет вспоминать с улыбкой. Но сейчас он так обеспокоен сильным опьянением своего мальчишки и его бледным, как мел, видом, что эта проблемка и вправду отходит на второй план. Он молча посмотрел в сторону совершенно безразличного к его стояку брюнета и вышел из лифта, заплетаясь в ногах прямо через секунду. Ну а Попов также молча подхватил пьяную тушку и повёл к машине, стараясь не касаться… вообще особо не касаться Антона нигде, кроме предплечий. Доехали, как бы это странно не звучало, тихо и спокойно. Когда подъезжали к дому, Шаст, правда, завопил, что он хочет пить и спать, но довольно быстро смолк, увидев до жути злого Арсения. Жалобно вздохнул и вжался в сидение, продолжая рассматривать дворовые пейзажи за окном, сглатывая солёную слюну и всеми силами предотвращая рвотные позывы. Попов, конечно, был шокирован, но виду не подавал. Он вообще сейчас больше беспокоится о их ночном рандеву с тазиками, толчком и активированным углём. До квартиры разболтавшегося Шастуна вели со словами: «Если ты сейчас же не замолчишь и не позволишь довести тебя до дома, я не посмотрю на то, что ты несовершеннолетний болван, и хорошенько пройдусь по твоей красивой заднице ремешком. Усёк?». После этого слышался только огорчённый шёпот униженного и оскорблённого Антона о том, как тяжело жить в мире, полном таких бездушных личностей, и прочая ерунда, на которую Арсений Сергеевич перестал обращать внимание ещё в машине. Позволить снять с себя кроссовки парень, конечно же, не мог, поэтому, кое-как согнувшись, пару раз потерявши равновесие и въехав головой в торс Арсения, который старательно придерживал его то за плечи, то за бёдра, что уже, казалось, никого не смущало, мальчишка снял кеды и поплёлся на кухню пить. Глоток за глотком, тоненькая струйка стекает вниз по дрожащему кадыку, привлекая внимание вставшего в дверном проёме Попова. Он складывает руки на груди, опираясь плечом о косяк, и следит за каждым движением младшего, готовясь, если что ловить, но парень обескураживает куда больше. Шкет, давно заметивший наблюдающего за ним брюнета и потерявши, казалось, весь свой здравый рассудок и стыд, решил, наконец, проверить, правильно ли рассуждает насчёт Арсения. Медленно подходит, поджимая губы, но совершенно не страшась поднять взгляд. Становится напротив, совсем близко, ладонями утыкается в подтянутый торс, заставляет Арсения Сергеевича усмехнуться и сильнее заинтересоваться в его поведении. — Мне нужно вам кое-что сказать… — выдаёт вдруг Антон, прижимаясь грудью к груди Арса, чем в конец добивает и его, и себя. Мужчина приподнимает правую бровь, мол, готов слушать, но к этому он точно не был готов. — Я пиздец как хочу вас поцеловать, — и от этой уверенности в голосе мальчишки всё внутри Попова застывает. Сердце делает последний рывок, и сдерживаться становится в разы сложнее, как и слушать здравый рассудок. — Так, Антон, притормози малёк, — истеричный смешок сам собой вырывается из Попова. Мужчина всеми силами старается помягче отстраниться от невменяемого и, кажется, слишком перевозбуждённого подростка, пока тот не натворил глупостей. Антон же протестует и так по-детски мотает головой, недовольно хмурит брови и настойчивее вжимается в торс мужчины, всё-таки примыкая к чужим губам. И тут голову срывает уже у Арсения. Тёплые руки обхватывают подростковые щёки, скользят вниз по шее, пальцы приятно оглаживают за ушком, вызывая дикое перевозбуждение, волну мурашек. Находящийся в полном шоке Шастун в момент замирает и слишком резко отстраняется, позволяя клыкам Попова проехаться по нижней рассеченной губе, на которой в последствии образуется пара капель крови, волнующих больше Арсения, нежели Антона. — Простите… Простите меня, пожалуйста… — судорожно шепчет мальчишка, рукавом стирая кровь. Смотрит в абсолютно серьёзные глаза напротив своими растерянными зелёными и срывается в комнату, не желая его больше ни видеть, ни слышать. Бьющееся где-то в глотке сердце никак не успокаивается. Арсений громко выдыхает, нервно проводя ладонью по лицу, и с силой впечатывает кулак в столешницу. Какой же дурак. Поддался пьяному подростку. Напугал. Он же теперь рот не откроет в его сторону. Да что там рот… Выстроенным между ними, ещё совсем неокрепшим отношениям только что пришёл фатальный конец. И в этом виноват он. Но как же, чёрт возьми, не хотелось его отпускать. Эти притягательные припухлые губы, мягкую кожу шеи и щёк он запомнит на всю жизнь. Внимание. Всё внимание мальчишки было сконцентрировано исключительно на Арсении. Этот парень сводит с ума, и Попов, кажется, готов потерять остатки разума за один такой короткий, до чёртиков нужный ему поцелуй. Потерять всё. Но он не в коем случае не готов потерять Антона. В спальне послышались тихие всхлипы. И это единственный раз, когда Попов не придёт. Когда он оставит Антона одного справляться со своими эмоциями, чувствами. Лишь через тонкую щель убедится, что тот не пытается сигануть из окна или не вскрывает себе вены. И уйдёт. Сядет где-то в своей комнате, продолжит незаконченную работу за компьютером и полностью отпустит ситуацию. Ложь. Не отпустит. Но постарается забыть, свести всё к сильному алкогольному опьянению, к тому, что вот это произошло и оба не почувствовали ничего. Опять ложь. Почувствовали. Нежность, трепетность, желание… И сильный испуг, из-за которого, в общем-то, Антон и шарахнулся, как от огня. А Арсений опять воспринял всё неправильно.***
Долгожданные выходные первый раз в жизни подростка оказываются совершенно не долгожданными. Всю неделю Антон судорожно метался по квартире, вылезая из комнаты исключительно в туалет, только бы не столкнуться с Арсением Сергеевичем. У того уже глаза на лоб лезли, настолько его начала раздражать эта бестолковая беготня. Пару раз мужчина даже пытался за шкирку его поймать, поставить перед собой, но ровно через секунду Шастун умело куда-то смывался. Закрывался в своей комнате и даже есть не выходил. Брюнет, конечно же, обескураженный таким поведением, не раз и не два старался приносить хоть что-то из еды тому под дверь, часами торчал у спальни, но парень его упорно игнорировал. Постоянные мысли, что Шастун вновь принимает запрещённые вещества, не покидали голову и сводили с ума, так же как и желание увидеть мелкого, прикоснуться к совершенной гладкой коже, ощутить тот самый запах, которым пахнет один единственный Антон. — Антон, это моя квартира и я имею полное право зайти в комнату, — сердито шипит мужчина, стоя ровно напротив двери в Шастуновскую спальню. Да, быть может сейчас он поступает неправильно. Всё таки сам выделил эту комнату Антону и врываться в его личное пространство просто не имеет право, но изводить себя бесконечными терзаниями, что с его мальчиком и не помер ли он там ещё, Арсений тоже не мог. Ответа не слышится, но Попов даже не думает сдаваться. Барабанит костяшками двух пальцев повторно и только тогда слышит тихие шаги. Дверь медленно открывается, и в его руки буквально падает бессознательная тушка. — Твою мать, Антон, какого чёрта! Весь бледный, худющий, с болезненно лиловыми синяками под глазами и нездорово выпирающими костями. Не таким его хотел видеть Арсений. Внутри разливалась ядовитая жидкость страха и тревоги, окутывая абсолютно всё, да так, что дыхание перехватывало. Попов осторожно кладёт податливое тело на кровать, подкладывает под голову подушку и тут же присаживается на корточки перед мальчишеским лицом, выражающим сейчас мучительную печаль и боль. Мужчина с нежностью обхватывает холодное лицо руками, поворачивая на себя и именно в этот момент зеленоглазый очухивается, резко отпрянув назад. Перед глазами в момент всё поплыло, желудок скрутила адская боль, всего обдало ледяным потом. Антон закрывает рукой рот, дабы не блевануть, с паникой таращась на злого Арсения, успевшего подняться на ноги и присесть на край кровати. Лучше бы он этого не делал, потому что Шастун, как змейка, всё отползал и отползал, норовя умотать куда подальше. — Тошнит? Голова кружится? Меня не размыто видишь? На все вопросы Антон отрицательно мотал головой, испуганно натягивая чудом попавшийся под руку плед до подбородка. Попов смотрел и с неподдельным испугом, и с явным неодобрением. Даже не так. Шастун был просто уверен: если бы не нынешнее предсмертное состояние, ему бы влетело по самое не балуй. — Сиди тут, я сейчас приду, — на это Антон забил большой болт и под шумок попытался сползти с кровати. — Вот только попробуй слинять, Шастун! Ещё месяц на задницу сесть не сможешь! — Арсений стиснул зубы и усилием воли подавил желание выпороть мальчишку прямо сейчас. Да Антоше теперь и не до съёбов особо. Ещё бы с такими угрозами. Не первый раз он голодает днями, раньше вон вообще на питьевой диете неделю провёл, потому что дома остался только отец да он. А сейчас видите ли в обморок грохнулся, да ещё и при Арсении. Какой позор! Закрывая руками покрасневшее от стыда лицо, Антон смиренно ждал возвращение Попова и был совершенно не рад, когда увидел в его руках тарелку с супом. Обычный куриный, но блевать от него тянуло мама не горюй… — Ешь давай, — шикнул брюнет, заметив недовольную Шастуновскую мордочку. Сквозь стыд и тошноту Антон преодолел первую ложку, за которой пошла вторая и… Нет, третьей не было. Был протест и недовольное лицо смотрящего исподлобья мальчишки. Ну вот он специально бесит Арсения что-ли? — Антон! Быстро взял и съел! Шастун мотает головой, накрывается пледом и трясётся. Кости ломит от холода, а мышцы сводит дичайшая дрожь. Арсений печально наблюдает за этим и устало потирает переносицу, держа в другой руке уже успевший остыть суп. Нет, Антон так его с ума сведёт! — Хорошо, не хочешь по-хорошему, будет по-моему. И резко сдёргивает покрывало. Антон отползает назад, насколько может. Боится. Глаза раскрываются широко-широко, дыхание сбивается, даже челюсть отвисает от того, как по-хозяйски Арсений пододвигает его к себе, усаживая на колени и придерживая за талию своей тёплой ладонью. — Ложечку за маму, — нежно шепчет тот рядом с алым ушком и подносит ложку с супом к приоткрытым от шока губам. Антон проглатывает, даже не замечая того. — Умничка моя, — довольно усмехается мужчина, набирая жидкость вновь. — Теперь за… Серёжу, — и Шастун опять проглатывает. — Хорошо, а за меня? Тут уже Антон замирает. Но пристальный взгляд двух до чёртиков голубых океанов так впивается в него, что сомнения сами по себе исчезают и Шастун открывает рот. — Ого, и за меня съел? — Да просто обижать вас не хотелось, — фыркает парень. — Хорошее оправдание, Антон, не поспоришь, — смеётся Арсений, докармливая своего ребёнка уже без всех этих детских приколов. Как только пустая тарелка приземляется на прикроватный столик, Шастун готовится улизнуть и на этот раз уже в другую комнату. И желательно заныкаться куда-нибудь, чтобы его больше никогда-никогда не нашли. Никто. А особенно этот противный Арсений Сергеевич. Но в тот же момент, как парень начинает неловко сползать с коленей, хватка Попова становится в разы крепче. Пальцы впиваются в тонкую талию, обхватывая торс и усаживая поудобнее. — Не отпущу тебя, даже не надейся, — улыбается брюнет на очень уж милую реакцию мальчишки. Антон удивлённо сводит бровки, пыхтит, пытается возражать, но всё бессмысленно. — Ты опять убежишь, заныкаешься куда-нибудь, а выискивать по всей квартире тебя не очень просто, знаешь ли. Поэтому поговорим так. — И о чём нам разговаривать? — ну вот, он надул свои розовые губки, отвернулся в другую сторону и сидит весь, недотрогу из себя строит, хотя сам уже был готов поговорить о том… неловком инциденте. Готов то готов, но это совсем не значит, что сможет вымолвить и словечка. — Например, о том, почему ты меня избегаешь. Или это вполне естественно для тебя? — А сами как думаете? Арсений смотрит впритык, приятно поглаживает большим пальцем всё ещё побаливающие рёбра и даже, на удивление для себя самого, засматривается на такого растрёпанного Антошу, покрасневшего до самых ушей. Такого недовольного, милого Антона, которого хочется сейчас прижать к себе и больше никогда не отпускать. По большей части, конечно, из-за его стремления ввязаться в какую-нибудь задницу. Авантюрист малолетний. Вот отпустишь и гадай только, где он там и что с ним. Не утопился ли в первой попавшейся луже или не порезался листом бумаги. Да. Антон, оказывается, и такое может. — Думаю, что взрослые люди так не поступают. — Значит, я ещё не взрослый. Желания поднимать эту тему нет никакого, и Арсений это видит. Но продолжать надоедливые кошки-мышки тоже перспектива так себе, поэтому вопрос нужно решать здесь и сейчас. — Значит, как целоваться лезть, так ты взрослый, а как объясняться, так язык в одно место засунул? — Ну, Арсений Сергеевич, я же не специально… Я вообще там пьяный был, не давал отчёт своим действиям и всё такое… — он в момент переводит растерянный взгляд на улыбающегося Попова и смотрит так серьёзно, что немного пугает. — Я хотел проверить правда ли вы мне нравитесь, — в одну секунду вскрывает все карты юноша и мысленно очень жалеет, что не вены. — И… как? Проверил? Арсений на миг теряется в мыслях, отводит максимально серьёзный взгляд в сторону, нервно облизывает губы, озадаченно хмурится. Его определенно ввёл в ступор такой ответ. Что угодно, но это он никак не ожидал услышать. Его чувства попросту не могут быть взаимны, хотя бы потому, что Антону семнадцать, и жизнь его сегодня-завтра перевернётся с ног на голову. А он… А что он? Взрослый мужчина, который сам пиздец как запутался. И только шебутной воробушек в лице Антона заставляет отпустить эти надоедливые проблемы и просто жить для себя и для него. Жить. Не существовать. — Проверил. Вы правда хотите знать? Арсений утвердительно кивает, поднимает глаза на поникшего Антона, в уголках глаз которого уже скапливаются блестящие капельки слёз. — Нравитесь, — тихо-тихо отвечает парень, а позже ещё тише добавляет: — вот только теперь не нравлюсь себе я.