***
— Долго же ты, — приятный бархатный голосок Гэррика скользнул по моему уху, отчего на моих губах расплылась невинная улыбка. — Ты не приходила несколько дней. В его тоне слышалась наигранная обидчивость. — Вызывали по делу. Извини. Кайл остановился и посмотрел на меня. Его лицо оставалось нечитаемым до тех пор, пока уголки его губ предательски не поползли вверх. Мои слова рассмешили его, а я смущённо опустила взгляд в пол, почувствовав себя маленьким ребёнком, что отчитывается перед взрослым. Но честно говоря, это была правдивая отговорка моего отсутствия. В последнее время я всё чаще находилась в разъездах по приказу Прайса, Ласвэлл, а иногда – даже моей тёти. Раньше, возможно, моими чувствами двигало бы недовольство и лёгкая скука от всех этих мероприятий, мол, будто некого другого послать вместо меня, но сейчас… сейчас же я искренне хватаюсь за любое поручение, словно за спасательную соломинку. И дело не в какой-то помощи или поощрении со стороны начальства. Нет, просто…Находится с ним на одной базе стало для меня тем ещё испытанием. Моя рука неловко обхватила его плечо, когда он чуть - в который уже раз - снова не упал на пол. — Не торопись, — шикнула на него, насупившись. — И почему я снова согласилась на это? Тебе ведь положен постельный режим. На мои скучные нравоучения Газ наигранно закатил глаза и только лишь сильнее ухватился за мою руку, что служила ему некой опорой. Его нога всё также была в плачевном состоянии, он еле мог дойти до туалета, не говоря уже о том, чтобы просто пройтись. Оно и неудивительно. С того самого момента прошло лишь только две недели. Две недели его психов и бешеных воплей из-за инвалидной коляски, от которой он яростно отказывается, и принятие лишь одного костыля, и две недели моего униженного достоинства и разбитых чувств. И всему виной только один человек. — Ты никогда не сможешь мне отказать, — вывел меня из раздумий несколько запыхавшийся голос моего больного друга. — Я чересчур обаятелен для отказов. Теперь настала моя очередь картинно закатывать глаза. — И не говори, — беззлобно буркнула, а затем сопереживающее глянула на его левое бедро. При каждом шаге и давлении на неё он жутко жмурился и кривился, но упёрто продолжал вести меня вдоль коридоров. Баран. С другой стороны, я понимала это непередаваемое чувство и желание двигаться, находится в постоянной динамике, ибо только так твой разум всё ещё останется при тебе. Кайл просто-напросто не может оставаться целые дни напролёт в палате, в полном одиночестве, без надобной ему поддержки. Вот почему я прихожу. Ему не нужна жалость, ему нужен друг, а я с горькостью вспоминаю тот день, когда бы могла ему помочь, но меня просто не было рядом. Не думаю, что Газ злился на меня, казалось, его это волновало в последнюю очередь. Он просто хотел быть снова здоровым и полезным для своих товарищей. Меня успокаивала его компания, ведь только так я могла отвлечься от своих горьких мысленных погружений в саму себя, что затягивали на самое дно, образовывая в моей грудине затяжную пустоту. С того происшествия мы с Гоустом не общались, лишь изредка он бросал на меня взгляд, в глазах которых читалось непередаваемое отвращение. Забавно, что из всех возможных ему недругов его объектом ненависти стала именно я. Хотя, если так посмотреть, мы всё же общались. Ну, как общались, скорее он критиковал, мотал и вываливал всё своё недовольство мне в лицо, если я соизволю припоздниться на одну минуту перед началом строя. Мы будто снова вернулись на раннюю ступень наших отношений, но всё стало только намного хуже. Меня изводили мысли о том, как я могла опуститься в его глазах до уровня «шавки». Та прошлая ночь заставляла меня задуматься о многом, особенно о том, чтобы я могла ему ответить. «Считаешь меня шавкой? А кто же тогда после этого ты? Помнится мне, составить договор было абсолютно твоей идеей». «Это ты продался! Ты поступил как настоящая шавка, променяв свою свободу на скрытость, паранойю и военную присягу». «Ты лживый сукин сын, которому проще свернуть шею прохожему, чем найти достойное оправдание своему эгоизму и властвованием над другими». Они затягивали меня. Часто в подобном толковании своих мыслей и чувств я подолгу зависала в столовой, а также за письменной работой. Меня не покидала жгучая ненависть и обида, поэтому осознанно я пыталась всегда находится подальше от него. Браться за любые предложения выехать из базы, брать побольше отчётов, тренировать новобранцев. Даже в скрытом отголоске души, где я понимала, что это неправильно, серьёзно задумывалась о том, чтобы послушать свою тётушку и перевестись в иной отряд. Эти мысли нагоняли на меня тоску, но я понимала, что начинаю ломаться. Мне претила эта идея, и этот вероятный исход событий, но, если всё станет только хуже, я возложу на себя ответственность и сделаю первый шаг к отступлению. Подолгу застревая в своей комнате до поздней ночи, порой меня пугала мысль, что в любой момент он сейчас войдёт и мы снова вернёмся туда, на две недели раннее, куда я пришла к нему за поддержкой и пониманием. Я делала всё возможное, чтобы быть от него подальше, чего бы это мне не стоило. Но всё же было в моём суждении невеликий изъян – мы просто не могли находиться далеко друг от друга. Каждые тренировки у нас проходили вместе, каждый сбор и обсуждение плана захвата нашего врага проходил вместе, каждый строй, каждый отчёт, каждое грёбанное действие или приказ мы почти всегда исполняли вместе. Почему? Потому что мы – ОТГ 141? Потому что мы – команда? Это пылающее, отвратительное слово теперь же вызывало только приступ ярости, отвращения и тошноты. Я имела совсем отрицательный взгляд на нашу, так сказать, «команду». Потеряв смысл этого слова, больше не хотелось так усердно сражаться за своих товарищей, ибо все – рано или поздно – в конечном итоге, бросят тебя или предадут. Такова наша военная исповедь, именно так глубоко в душе думают о себе солдаты: своя жизнь всегда будет дороже чужой – добро пожаловать в ОТГ-141, дорогие мои! У солдат всегда были какие-то проблемы с восприятием мира или психическая нестабильность, будь то тебя контузили, стреляли, пытали, подорвали на бомбе или показали смерть своих друзей. Это всё определённо так, но мне иногда кажется, что я уже перепрыгнула всех и вся. Для полного сумасшествия не хватает только начать разговаривать самой с собой. После этого можно спокойно возвращаться в психушку. Смелее, Од, не робей, чего же тебе терять? Вот именно: уже нечего. Моя голова слегка закружилась, поэтому неловкое пошатнувшееся тело вбок вынудило Гэррика опереться на свою раненую ногу. Я очнулась лишь тогда, когда над моим ухом раздалось громкое шипение. — Прости, — виновато посмотрела на него и снова потянула на себя, вынуждая его опереться на моё тело. Костыль ему практически не помогал. А может он просто не хотел его использовать. Фиг поймёшь. Газ прикрыл глаза и поджал губы. Я смотрела на него с сочувствием. Мне были предельно ясны его чувства: ощущение ненужности, собственная слабость, невозможность как-то помочь своим товарищам и навязчивое раздумье собственной бесполезности. Как же я тебя понимаю, Кайл, как же я понимаю… Но именно эти моменты проверяют нас, насколько мы сильные, насколько мы готовы зайти дальше, не поддаваясь давлению со стороны резких жизненных поворотов судьбы. Это же ведь только проверка, ещё один этап, который нужно переступить, ха-ха-ха, так ведь...? Ведь так? — Знаешь, — спустя минуту выдал он, заставив мою голову повернуться к нему. Мы всё также стояли посреди коридора, ловя иногда возмущённые вздохи врачей и медсестёр. — Я ведь кое-кому очень сильно обязан своим спасением. — Спасением? — мои брови удивлённо поползли вверх. — Да, — рассмеялся он, но смех не выражал никакой радости, скорее измученная усталость и боль. Мои губы сжались в одну тонкую полосу. — Он пронёс меня на плече, когда меня подстрелили. — Он смотрел куда-то вдаль, совсем не замечая меня, будто бы снова оказался там, на том злополучном месте, где солдаты просто один за другим падали на сырую землю, корчась в дикой агонии смерти. Его глаза стали стеклянными. — В тот момент я думал лишь о том, как бы поскорее всё закончилось, и эта боль прошла. Проще уж было оставаться расстрелянным как решето, валяясь в грязи, чем каждый раз испытывать новые волны мучения и криков умирающих солдат. Но я безумно благодарен ему, что он вытащил меня, ведь если б не Гоуст, то я бы точно уже оказался где-то в… В моих ушах зазвенело, дальше я не слушала. Гоуст… спас… кого-то? Да и не просто «кого-то», а Кайла. Нёс его, сквозь пули и взрывы, сквозь кровь и крики, лишь бы спасти своего товарища. Хотя…чего это я? Разве меня это должно удивлять? Определённо, нет. Мы же команда. Мерз…ость. Это странно признавать, но всё так и было. Мы всё равно оставались коллегами, мы всё также доверяли друг другу, а я… я перестала это воспринимать всерьёз. Я была поглощена внутренней ненавистью и обидой к Гоусту. И хоть эти чувства во мне никак не пропали, всё же я должна была оставаться солдатом – уметь оставаться холоднокровной, и не в каком случае не сравнивать свою личную обиду с рабочими отношениями. Моя агрессия немного утихла. Я улыбнулась краешком губ. — Значит, он тебя-таки вытащил, — скорее это было утверждение нежели вопрос, но я хотела всё же убедиться в этом ещё раз. Может прямо сейчас мне сниться сон, в длинною всю мою жизнь. Вот забава. — Ага, — кивнул мне парень и расплылся в миленькой улыбке. — Я ему век буду благодарен. — Не переусердствуй, — хмыкнула я. — В конце концов, он сделал лишь это потому, что мы в одной группе. — Для меня это имеет смысл. Он показал свою преданность действием, а я в свою очередь смогу ещё раз доверить ему свою жизнь, если понадобится. Как и он теперь сможет доверить мне свою. Я ничего не могла заявить на это, ведь он был чертовски прав. Доверие – самый лучший признак товарищества. Доверие спасало и помогало встать на ноги, влияла на человека и внушало ему, что он не один, что его рано или поздно спасут. Доверие – символ дружбы и преданности. Только вот моё доверие он подорвал и теперь я с крайним сомнением задумывалась о том, смогла бы я прикрыть его от пуль, заслонив своим же телом. Возможно, его преследовали те же идентичные мысли к моей персоне. Ответ так и не нашёлся в моей голове. Он забился где-то глубоко внутри меня и не хотел выплывать. Я нахмурилась. Вместо этого в больничном крыле появился тот, чьё присутствие я всячески избегала все эти дни. Мой взгляд ненароком пал на его скрещенные подкаченные руки. Гоуст сегодня надел футболку с военной раскраской. Глазами я блуждала по его татуировке, что была выбита на его накаченных мышцах, очерчивая каждый миллиметр его выступающих вен. Мне нравились его руки, они завораживали, возбуждали, частенько я могла просто смотреть как они пишут отчёты, изредка хрустя костяшками. Мне пришлось тихонько сглотнуть, вспомнив о том, как часто он этой рукой грубо сжимал мою талию, хватал за волосы или просто нежно касался лица, словно я самое хрупкое создание на земле, которое есть. Воспоминания вызывали и боль, и теплоту, поэтому я неловко отвела взгляд в сторону и посмотрела вниз, не желая смотреть ему в глаза, что буквально сочились ядом и сейчас прожигали в моём лбу огромную дыру. — Прогуливаем вновь строй? — недовольно изъявил он хриплым басом, отчего я вздрогнула. Было глупо отрицать, что этот вопрос не был адресован именно мне. — Я…я, — словно рыба, открывала и закрывала рот. Он лишь продолжал пристально смотреть, в ожидании ответа. — Я только что вернулась из ген. штаба… лейтенант, — тихо добавила я в конце, но он-таки услышал, так как до моих ушей долетело скептическое хмыканье. Меня словно на допрос поставили. Моё тело всё скукожилось, с трудом я боролась, чтобы не бросить Газа и не залепить звонкую пощёчину Райли, после чего с гордо приподнятым подбородком уйти к себе в покои. Но мне хотелось бы всё же кое-что уладить. Я не сразу заметила, как лейтенант уже обращался к Кайлу. — Игнорируешь просьбы медсестёр, Гэррик? Кайл только тихонько фыркнул и по-дружески ухмыльнулся ему. — Сам попробуй весь день напролёт лежать в постели, так ведь и свихнуться можно. — Мне пришлось вновь придержать его рукой, так как его тело снова покачнулось. Не смотря на весь его уставший и изнеможённый вид, Кайл оставался весьма крупным и тяжёлым мужчиной, а мои руки уже начинали потихоньку терять силу. — И приплетаешь к своим злободеянием младшего лейтенанта Моралес? Хотя оно неудивительно. — Его тон изменился с отчуждённого до насмешки. Я почувствовала себя оскорблённой и заметила, как несильно нахмурился Газ. Тон Гоуста тоже его смутил. — На что Вы намекаете? — не выдержала я, нахмурившись. Напряжённую ситуацию неожиданно разбавила, появившаяся из ниоткуда, медсестра, что с откровенным оханьем и недовольством схватилась за сердце и покачала головой. Она отчитала Газа за самовольство и нарушенный режим, поэтому с лёгкой тоской мне пришлось передать его в сильные женские руки медсестры и позволить ей увести его обратно в палату. Лицо Газа в тот момент было непередаваемым. Когда пыхтенья Гэррика и воркования медсестры утихли, а коридор наполнился загробным молчанием, я вдруг вспомнила, что мы всё ещё стоим здесь друг напротив друга. Одни. И без посторонних. Напряжённая тишина витала над нашими головами, но никто не решался начать первым. Я чувствовала, что обязана нарушить молчание первой, чтобы поговорить, пересилить себя и свою гордость, которая нагло кричала мне в уши забить на всё и просто уйти. В конце концов никто так и не осмелился что-то сказать и Гоуст лишь шумно выдохнул, разворачиваясь ко мне спиной, чтобы уйти. — Не смей больше опаздывать и заниматься своевольничеством у меня за спиной, — только успел бросить он мне и поспешил удалиться прочь. Я чувствовала, что не могу больше так терпеть. — Лейтенант! Гоуст остановился, а одно плечо, будто вовсе вздрогнуло. Он развернулся. — Что ещё? — раздражённо бросил он, скрещивая руки на груди. Я тяжко взглотнула и уставилась в пол. Почему-то стало так горько и больно. В моей голове снова всплывал невольный вопрос, «почему»? Когда всё так стало настолько плохо между нами? Гоуст был мне другом, товарищем, наставником, он открывал мне глаза, учил, объяснял мне принципы своих идей и военной службы. Все те наши ночные разговоры, короткие, но наполненные покоем и доверием. Сама того не понимая, я не заметила, как он стал важной фигурой в моей жизни. А теперь всё в миг разрушилось его грубыми и брошенными на апломб словами. — Хотела поблагодарить, и… извиниться. Лицо Гоуста вытянулось, а глаза под маской заметно расшились. Мои слова были для него весьма неожиданные. Он выглядел сконфуженным, словно я сказала что-то непозволительное. Однако он быстро вернул контроль над эмоциями. — Кайл сказал, что это Вы его спасли, — продолжила дальше, пока он не вышел из оцепления. — Для меня это очень важно, ведь сержант Гэррик - мой лучший друг и мне важно было знать, что его товарищи не оставят его в беде. — Я нервно пожевала щеку и прямо посмотрела в его глаза. Я затаила дыхание, не осмеливаясь начать. Тело было готово затрястись от нервозности, а мозг продолжал хаотично искать пути отступления. Встряхнув головой, я громко выдохнула. Нет. Так продолжаться не должно. Пора всё решить и поставить все точки над «і». Сейчас я хочу решить всё раз и навсегда, исправить тот напряжённый конфликт, что вытек между нами ещё две недели назад. Так продолжаться больше не может. — И хочу принести свои извинения за неподобающее поведение тогда… в Вашей комнате. За нарушение субординации и безответственное отношение к службе и своим товарищем. Я замолчала и нервно ждала услышать его ответ или какую-нибудь реакцию на мои слова. Продолжала ждать, но его лицо оставалось таким же спокойным и непринуждённым. Казалось, ему было абсолютно всё равно на моё признание и извинения. Он немного помолчал, а затем лишь сухо бросил мне: — Извинения приняты. От этих слов я встрепенулась и растерянно посмотрела на него. Если бы под моими ногами зияла пустота, я бы уже давно летела вниз ко самому дну своих чувств. Однако представлять это не за чем: я уже лежу на том дне. Грудь больно заныла, а в душе почему-то появилась злоба на саму себя. Какой же мне надо быть дурой, чтобы так наивно понадеяться, что мои слова могут вызвать в нём хоть капельку понимания. Никогда я в жизни так жалко не ошибалась как сейчас. — А Вам сказать мне нечего? Мои слова будто вернули его в реальный мир, пригвоздили к моей персоне. Он застыл и не замечал моей явной просьбы признать и свою вину тоже. Казалось для него это вообще не имело никакого смысла. — Нет. Я продолжала стоять, хоть и чувствовала всем телом накатывающую усталость и изнеможение. Он словно выбивал из меня все силы и энергию, втыкая туда острые ножи. — Даже за то, что назвали меня «шавкой»? Ни капли не сожалеете о сказанных словах? Ваших словах! Гоуст вздохнул. — Просто забудь обо всём этом, всё, что было. Это всё было в прошлом и думать о таком не есть разумным. С этими словами он удалился прочь, лишь глухой стук его ботинок раздавался эхом по коридорам. Я осталась одна. Забытая, брошенная, использованная. Снова. Мне пришлось надавить пальцами на глаза, чтобы хоть как-то проснуться и собраться. Всё закончилось ровно в точности да наоборот. Моя гордость и самооценка вновь упала ниже плинтуса, хотелось догнать его и всё-таки вылить ему в лицо всю ту горечь и злобу, которую я испытывала в последние недели из-за него. Гоуст оказался хитрее, намного скрытнее, его действительно невозможно прочесть. Раньше думалось мне, что его чувства не были ко мне равнодушными. Это практически не ощущалось, не виделось, но все эти жесты, прикосновения, слова разогревали во мне необъяснимое чувство надобности и желания. Сейчас мне кажется, что всё это было просто моей собственной фантазией. Абсолютно всё. Челюсти свело от напряжения. Я больше так не могла, я действительно пыталась, но понимала, что все мои попытки как-то что-то улучшить заканчивались полным провалом. Наверное, говорить такое было страшно недопустимым, но я устала. Устала что-то предпринимать, устала делать вид, что всё нормально, устала лгать своей команде. Устала быть рядом с Гоустом. Понимая это, я пошла к человеку, который закончит для меня эти муки раз и навсегда.***
— Могу ли я узнать причину твоего рвения покинуть нашу команду? — деловито спросил меня Прайс, после того, как отложил в сторону письмо, отправленное моей тётей мне. Оно выглядело скомканным, в некоторых местах уголки были вырваны, но его я так и не решилась его выкинуть. Не смогла. — В письме всё ясно сказано, — холодно отчеканила я, сцепив дрожащие руки в замок. Стул, на котором я сидела, стал вдруг жестким и неуютным. — Это мой шанс продвинуться по карьере. — Эти слова генерала-майора Милз, но не твои, — спокойно ответил мне капитан и простодушно усмехнулся уголками глаз. — А я спрашиваю о тебе. Почему ты хочешь уйти? Моё тело застыло, а в голову больше ничего не лезло кроме постоянного всплывающего имени, что буквально доводило меня каждый раз до безумия. Как же всё это надоело. — Это… личное. — Что-то, что не должно касаться твоего капитана? — он изогнул бровь и облокотился руками на стол, сосредотачивая на мне свой зрительный контакт. Я сглотнула и опустила голову. — Нет, это сугубо мои личные проблемы, не стоит их и Вас ещё втягивать. Я безумно благодарна, что Вы приняли меня, учили, наставляли, но мне пора идти дальше и выполнять свои обязанности, назначенные мне в письме. Всё это слишком затянулось. Точно нельзя было описать моё выражение лица, когда я услышала тихий смешок Прайса, которой до этого внимательно выслушал каждое сказанное мной слово. Я подняла голову и обомлела ещё больше, увидев вместо добрых глаз, строгое выражение лица. Он тихо вздохнул и провёл ладонью по лицу, а затем откинулся на спинку стула. — Весьма интересная вышла у нас с тобой ситуация, и невероятно странное совпадение… — загадочно пробормотал Джон, с наигранностью потерев рукой подбородок. — О чём Вы? — моргнула я, не понимая. Джон медленно моргнул, а затем спокойно заявил: — На днях ко мне заходил Гоуст и хочу предупредить, что он написал на тебя рапорт о подрыве работы в отряде и постоянного нарушения субординации, как о некомпетентном работнике. Он лично настаивал, чтобы я отстранил тебя от службы, и я не имею права проигнорировать его просьбу, но… Перед глазами всё поплыло, больше я не слышала, что он говорит. На тело навалился пудовый груз непонимания и отчаянья. Мне было сложно поверить в это, принять его слова взаправду и сделать лишь один вывод: Гоуст хочет, чтобы я ушла. Навсегда, навек, без возврата оставила его и эту команду и забылась для него страшным сном. Я стала для него слишком чужой, что он даже не состоянии терпеть моё присутствие рядом с ним. Впрочем, как и мне самой. И значит, я не единственная, кто добивалась своего ухода. На меня теперь ещё жалоба настрочена. Как же больно. Я злилась. Злилась на него, на себя, на Прайса, на весь мир и в первую же очередь – на наш с ним обоюдный договор. Знала бы я, к чему всё это приведёт, сразу бы его расторгла и больше никогда бы не имела с этим дела. — Рапорт пока что находится на рассмотрении, и ты прекрасно понимаешь, что я не могу его проигнорировать, но я понятие не имею, что сейчас происходит между вами двумя, Одри, и не хочу этого знать, но боюсь, что на мою подпись с одобрением на уход из группы ты пока рассчитывать не можешь… — Как?! — воскликнула я, перебив его, и встала со стола. — Я сказал «пока», — ответил он и указал мне на стул, чтобы я села обратно. Со вздохом моё тело обратно опустилось на твёрдое сиденье. — Сегодня у нас вечером собрание. На днях мы отправляемся на задание, и я хочу, чтобы ты тоже приняла в нем участие, пока сержант Гэррик находится на реабилитации в недееспособном состоянии. Поэтому я хочу попросить тебя завершить свою миссию, а уже потом я, так уж и быть, отпущу тебя в свободное плаванье, но не думай, что так просто отвертишься от рапорта лейтенанта Райли. Мне нужны холодные и расчётливые умы, а не мыльная опера двух разбитых сердец, поняла? — он наклонился ко мне и ласково заглянул в мои пристыженные глаза. — Я хочу, чтобы ты успокоилась и привела себя в порядок, младший лейтенант Моралес, и хорошенько подумала над своим решением уйти. Поэтому я даю тебе время всё обдумать, а уж потом дать мне окончательный ответ. Заодно остудишь свою голову, так как я вижу, что твои действия выполняются необдуманно и сгоряча, и не вздумай даже спорить со мной, — заткнул он меня, стоило мне только раскрыть свой рот. Я недовольно смотрела на него, чувствуя, как в груди зажигается ярость. Почему именно сейчас он мне отказывает? Бог знает, когда закончится это задание, а находится в одной лодке с лейтенантом Гоустом я больше не намеренна. Но подавив в себе всё желание раскричаться, я только лишь прикрыла глаза и шумно втянула носом воздух, размеренно выпустила его и трезво посмотрела на капитана, что спокойно наблюдал за мной. — Я Вас поняла, спасибо, что уделили мне время и прошу прощения. Больше не рассчитывая на продолжение разговора, я поднялась со стула и на ватных ногах поплелась к двери. В голове крутилось множество мыслей и мне пришлось сильно закусить губу. Видимо этот ОТГ-141, словно пиявка, присосалась к моей коже и не хочет отпускать. Моё вечное наказание. Рука замерла на дверной ручке, когда до меня донеслись утешительные слова Прайса: — Не стоит всё сразу бросать, если ты где-то увидела проблему, иначе она будет преследовать тебя всю жизнь. Я всегда буду рад помочь тебе и, уверен, многие наши ребята придерживаются той же точки зрения. Я грустно улыбнулась. — Вы правы, капитан. Спасибо. Выйдя из кабинета, моя спина облокотилась на стену. Всё произошедшее беспорядочно крутилось в голове. Еще немного и я сползла бы по стенке рядом с кабинетом Прайса. Немного сил осталось лишь для того, чтобы устоять на ногах, а после потащить мое тело прочь. Давно голова уже так не гудела. Руки сжались в кулаки, а губы сжались в тонкую полоску. Моё тело налилось свинцом, а грудь стало нервно вздымать. Я задышала пуще прежнего. Пройдя сейчас кто-то мимо меня, точно бы подумал, что у меня траур, но отчасти так и есть. Траур проходил в моей душе, где с каждым днём отмирала частица чего-то светлого и спокойного. Просто зияющая пустота. Тихонько выдохнув, под звук приближающихся чьих-то шагов, я оттолкнулась от стены и посмотрела в лицо, идущего ко мне навстречу Гоуста, что остановился, увидев меня. На моём лице отображалось ровным счётом ничего и, могла поклясться, его это напрягло. Столько всего хотелось сказать, а на ум ничегошеньки не приходило. Удивительно, сколько боли, злости, отвращения и привязанности может вызывать лишь один человек. Мои стальные глаза будто смотрели сквозь его маску, словно могли разглядеть там что-то ещё. Но я блефовала. Я ничего там не видела, ведь знала, что под этой маской находится пустота, только оружие массового уничтожения. Таким и был лейтенант Саймон «Гоуст» Райли – просто оружием, чей-то военной собственностью, вещью. Кивнув себе, и выпрямившись, я развернулась на пятках и ровной походкой пошла в противоположную сторону подальше от всего этого дерьма, боли и, что самое важное – от него. Проблема оставалась только в одном: как бы его не придушить раньше времени.***
Прайс собрал нас в вовремя назначенное время. Я держалась возле Соупа и было ощутимо для всех членов команды, что не хватало для полной составляющей картины только одного человека. После моей последней истерии с Газом никто больше не видел меня такой. И я была безумно благодарна Джону, что он не стал лезть ко мне со всякими расспросами и желанием утешить. Не до этого было. Само его присутствие просто меня успокаивало. Поэтому держаться ближе к нему считалось для меня лучшей идеей. Прайс показывал нам карту, на которой схематически отображалась каждая позиция всех нас. Я тщательно пыталась следить за его руками, слушать план действий, но глаза то и дело невольно цеплялись за него. Даже от самой себя мерзко. Я не была навязчивой, никогда не лезла напролом, но всё же что-то заставило его так поступить со мной, и самое худшее это то, что явное ощущение вины возлагается именно с моей стороны. Быть может Гоуст всё-таки прав, и я действительно прибивающаяся ко всем шавка? Меня занесло не в ту степь, поэтому мне пришлось сильно тряхнуть головой, чем я привлекла внимание всей команды. — Од, у тебя всё в порядке? — настороженно спросил Соуп. Мои глаза широко распахнулись, когда я посмотрела на обеспокоенные лица Прайса и МакТавиша. Тихонько сглотнув, я кивнула головой и произнесла хриплым голосом: — В полном. Такой ответ их всех удовлетворил, а я всё продолжала ощущать боковым зрением как чьи-то глаза всё ещё смотрят на меня. Мой лоб покрылся потом, а руки чуть задрожали – пришлось сцепить их в замок. — Тогда на этом мы закончим, — объявил всем капитан, скручивая карту. — Вылетаем через два дня. На этот раз мы поймаем этого гада без максимальных потерь. Всем всё ясно? — Так точно! — хором ответили все мы. — Чудесно, а теперь всем по комнатам, завтра ранний подъем, — с этими словами Джон удалился прочь из кабинета, оставляя нас троих топтаться на месте. — Вы как хотите, а я ухожу, уже с ног валюсь от усталости, — заныл Соуп, а затем заразительно зевнул, после чего так же поспешил оставить нас с Гоустом наедине. Мы немного постояли ещё и наконец, не выдержав, я сделала первый шаг на пути к двери. — Ложись вовремя. Я остановилась и в ступоре не желала разворачиваться. Глаза расширились, а в горле все пересохло. Преодолевая желание скривиться, я развернулась и посмотрела на такое же его спокойное выражение лица. Мои губы изогнулись в одну линию, а затем неверующе произошедшему я скептически усмехнулась. Комнату наполнило звуком моего краткого истеричного смешка. — Боитесь, что прибьюсь к кому-то ещё, лейтенант? — мой вопрос заставил его вздрогнуть. Скрещенные руки на груди заметнее напряглись. — Что с того ни сего окажусь в постели другого лейтенанта? Моя усмешка разозлила его. Я почувствовала какое-то облегчение от своих больных слов, которые напрямую оскорбляли меня. Райли это забавным не показалось, ну и пусть. Сейчас я готова была полностью и целесообразно вертеть его на одном месте. Я с чутка успокоилась, а затем со сладко ядовитой улыбкой спокойно ответила ему: — Я Вас успокою: моё почётное звание шавки будет разделяться только между мной и Вами. Не ревнуйте. С этими словами я вышла, громко хлопнув дверью. Кажется, какая-то разбитая часть меня осталась за пределами этой двери вместе с этим ублюдком. Но мне было уже абсолютно наплевать. Нужно готовиться к миссии, это мой последний путеводный билет к свободной жизни подальше от него. Я не упущу этот шанс - ни за что!