Верь мне

Плачь, плачь. Танцуй, танцуй. Беги от меня, Я твои слёзы.

Первое, что он видит в вечернем сумраке — две расплывчатые фигуры на скамейке. Одна явно женская, низкая и сгорбленная, кутающаяся в тонкую джинсовку. Синие волосы почти сбриты под ноль, глаза подведены черным, а руки что-то активно жестикулируют — он уже видел эту девушку. Варя. Вторая фигура уже мужская — более высокая и нескладная, словно подросток. Худые пальцы держат сигарету, дым от которой едва уловимо скрывает острое лицо. Непослушные красные вихри на фоне ночного неба больше напоминали пожар; даже в слабом свете фонаря было видно колечко в носу и проколотый хрящик. Необъятный пуховик, явно размера на три больше, чем нужно, практически не скрывал голое горло, обтянутое красной водолазкой. Азик. Азиказиказик. Даниэль замирает от какого-то детского восторга. Крылья за спиной слабо трепещут, но он не спешит убрать их — наслаждается моментом, словно не верит до конца своим глазам. Азик, его ангел смерти, жив. И кроме того, ведет себя так, словно и не было ничего. Не было Сатаны, не было предательства Нелли, не было ночи, полной крови. Не было его падения с рая и ада; Азик, сидящий на скамейке и тыкающий в бок Варю, выглядит самым счастливым человеком на земле. Ангел не хочет прерывать эту идиллию, только вот вопросов слишком много, а он еще слишком глуп, чтобы научиться терпению. Ноги сами несут к заветной скамейке, крылья растворяются дымкой в ночи, а две пары глаз сразу же устремляются на светлую фигуру. — Фрик какой-то. Твой что ли? — Баженова наклоняется к уху приятеля, неловко поерзав. Да нет. Не фрик. Видела она его пару раз, в самом любимом ею цирке. Видела, запомнила, и из памяти вытравить не смогла. Внутри девушки злость какая-то тупая начинает бурлить, она тянет рукав темного пуховика Митрохина на себя, заставляя сильнее прижаться. У юноши это не вызывает никакой реакции, только оценивающий взгляд на незнакомца и скользящий по губам язык. Азик слишком падок на милых мальчиков, особенно которые могут сочетать в своей невинности еще и некую незримую силу. Черты лица выглядят до безумия знакомыми, только вот память отказывается подсказывать. Резкая вспышка боли заставляет Митрохина зажмурить глаза, нервно выдохнув сквозь плотно сжатые зубы. От Вари это спрятать не удаётся — она почти сразу же вскакивает со скамейки, протягивая другу бутылку с холодным энергетиком. Прикладывает её ко лбу как раз в тот момент, когда наконец подходит мальчишка во всем светлом — ну, как мальчишка. Выше её почти на две головы, если не больше. — Варя, а вы чего тут? Поздно же. — миролюбиво улыбается ангел, пряча руки в карманы кремового пальто. Был бы у него хвост, то он явно вилял им, как ненормальный. От падшего демона даже пахнет, как раньше: одеколон какой-то странный, химический запах косметики и кожи. Даже черные смоки не изменились, разве что они немного поплыли к концу дня. Баженова не отвечает, но напрягается. Все еще прижимает бутылку ко лбу Митрохина, не позволяя тому и слова вставить — только вот он все равно упрямый, из-за женского плеча глядит тёмными глазами на Даниэля, хмурясь. Оглядывает с ног до головы, не обращая внимания на странную пульсацию. Уже даже рот открывает, чтобы сказать хоть слово, но отвлекает телефонный звонок. Митрохин хочет проигнорировать, забить, но не получается. Баженова тут же его в плечо толкает, в сторону мусорки кивая. — Давай. Окурок заодно выкинешь. И с девушкой спорить бесполезно — всем своим видом она показывает непоколебимость, словно чихуахуа. Только пальцем тронь — отгрызет сразу всю руку. А Азик даже смысла спорить не видить, встает, недоверчиво бросив взгляд на ангела. Но доверяет подруге, потрепав ее по плечу напоследок — снимает трубку, недовольно буркнув «алло». Даниэль сразу же открывает рот, стоит бывшему демону отойди недалеко — Варя вскидывает голову, смотря недовольно и зло, словно ангел согрешил как минимум три тысячи двести два раза, и еще пять дополнительно. — А что это с ним? Сам на себя не похож, приболел? — юноша склоняет голову на бок, словно птица. Неотрывно смотрит в девичье лицо, искренне непонимая такую реакцию. Зато он и сам подметил, как с каждым шагом на лице Митрохина гримаса спокойствия сменялась на искаженной болью. — Да серьезно! Тебе что, твой Григорий ничего не рассказал? — в ответ шипит Баженова, скрещивая руки на груди. Воспоминания былых дней слишком отчётливо встали перед глазами — Азик, весь перемазанный в крови и с пустым взглядом; Азик, цепляющийся пальцами за девичью кофту и просящий опустить зажигалку. Тогда Варя даже и не знала, что пришлось пережить демону. Но стоило только услышать короткий рассказ, как внутри все перевернулось — Сатана тот еще сукин сын, который не жалеет своих ближних. И Азазеля не пожалел, сделав человеком — болезненный процесс. Только была еще одна проблема. Да, конца света не будет. Демьян оказался умнее своего папаши. Вместо того, чтобы устроить апокалипсис и перебить ангелов, он решил идти другим путем — не войной и кровью, не поиском заблудшей души своей возлюбленной. А вместо решил пойти мирным путем. Ведь этого близкие люди и хотят для любимых — успокоения хотя бы одной души. Вот и Варя хотела того же для Азика. Для Азика, который ничего из своей демонической жизни не помнил. И не должен даже вспоминать — слишком опасно это будет. Только вот что делать, если одно пернатое недоразумение решило вмешаться и все испортить? Баженова вскидывает голову, чувствуя, как порыв ледяного ветра щекочет лицо. Азик бы ни за что не простил им такую заботу — он же весь такой крутой, оторва, безбашенный тип. Только вот ему самому, как никогда, нужна была типичная забота. Уют, комфорт, любовь и нежность: всё то, что он сам людям давал, не получая взамен. Демон же. Поганый такой, мерзкий. Только вот не стоило забывать, что Азазель ангелом был когда-то. Ну да, пускай падший. Но Сатана и Бог те еще маразматики, им верить не стоит. Даниэль не отвлекает девушку от размышлений, только моргает часто-часто — Григорий ему ни слова не сказал. А должен был? Что случилось? Почему Варвара так Митрохина защищает? Может, действительно приболел? Нет, конечно ангелу было известно о том, что Азик не демон более — но разве это повод так его избегать? Особенно, если вспомнить. Азик издаёт полувсхлип, полустон, сильнее вцепляясь пальцами в чужие бедра — оставляет свежие царапины, чувствуя тёплые пальцы в собственных волосах. У Даниэля перед глазами все плывёт, он даже подумать не успевает, как еще сильнее толкается в чужой рот — Митрохин творит с ним и с его телом что-то невообразимое, хочется еще и еще. Это самый лучший наркотик в жизни обоих, и прекращать не хочется — хочется ближе, так, чтобы кости ломались и хрустели. Так, что горячие губы и зубы оставляли бы метки на тонкой и болезненно-белой коже. Нет. Вспоминать не нужно, потому что щеки тут же заливаются румянцем — для Даниэля все в новинку. И он думал, что это чувство — ни что иначе, как любовь к демону — подарок Бога ему. Для ангела не было более человека ближе, все мысли только одним красным пятном забиты — пускай Григорий и говорил, что это грех, Даниэлю было немного все равно. Как любовь может быть грехом? Краем глаза юноша замечает, как Азик что-то царапает на листке бумаги — откуда только взял? — высунув кончик языка от старания. Наверное, что-то по телефону просили передать, потому что уже в следующую секунду падший стоял за спиной Баженовой, притягивая ее за талию к себе. Так, словно они были парой — многие действительно так считали, только вот Варю и Азика связывало кое-что больше, чем простая любовь девушки к парню. Нет, они уже сестрой и братом были, настоящей семьёй; настолько прочной, что ничего разлучить не могло. Друг за друга горой, так ведь говорят? — Ты закончила? Пойдем, Варюшь. — ласково едва ли не мурлычит Азик, а лицо Баженовой тут же становится спокойным. Она последний раз недовольно смотрит на ангела, обходя дугой его. А вот Митрохин останавливается ровно на долю секунды возле Даниэля. Тот видит слабый отблеск лихорадочного блеска в глазах напротив, а в следующий момент чувствует в кармане пальто небольшой кусочек бумаги — уже через две минуты в парке остается один только ангел. И только тогда он достает помятый клочок бумаги, где ровными буквами было выведено: «завтра, в одиннадцать. Ресторан на проспекте ***. Ты же приходил не к Варе? : 3» И этот дурацкий смайлик в конце. У Даниэля все внутри замерло, а от восторга он чуть ли не стал прыгать — неужели Азик все же помнит его? Или на каком-то подсознательном уровне решил вновь познакомиться? Бережно убирая листок в карман, ангел прерывает ход своих светлых мыслей — останавливается на болезненном блике в чужих глазах. Крутит в голове слова Вари и думает, что обязан узнать обо всем от Григория.