не вслушивайся в звуки, стоя в темноте

В конце концов - это не навсегда. На долгие-долгие годы, десятилетия, что будут тянуться вечностью, но - у этого будет конец. Предсказуемый и честный - как горячая кровь, что течет на пол с изрезанных запястий матери. Уджин кричит - он видит все, он знает все, но никто не слышит его голоса. Ни умирающая мать, что так и не смирилась с тем, что ее единственный сын заперт в одном пространстве с демоном, навечно погруженным в сон, ни его друзья, что с каждым годом уходят все дальше и не возвращаются. Он видит Чана, что уничтожает себя виной за произошедшее в ту ночь. Он видит Чанбина, что сам себе сооружает священные миссии. Он видит Сынмина. Он закрывает глаза и видит дождливый вечер и запрещенные книги из библиотеки Чана. Их было шестеро - неправильное число живых, правильное число мертвых. Им было слишком мало, чтобы понимать всю серьезность прочитанных слов, и слишком много веры в себя, чтобы все получилось. Уджин всё понимал - даже тогда, когда он впервые ощутил холод у самой шеи, что сжал его глотку до спертого дыхания. Когда услышал скрежет невидимых цепей за спиной. Когда увидел тысячи алых глаз в темноте рядом с Джисоном. В его запертом мире всегда холодно - не темно, но все покрыто тонким слоем инея. Зафиксировано, как на фотопленке неизменным сном. Уджин делит себя на части - на осколки самого себя, оставляя одного смотреть на постоянную белизну стерильной палаты в собственном доме. Отец к нему приходит раз в месяц, сиделка - раз в три дня. Его не кормят, не поят, ни обтирают - Уджин меняется каждый год, его тело не замирает в пространстве - только воспоминания о нем. Он не умирает, но и не живет. Чан уходит однажды летом и не возвращается. Сынмин приходит по вторникам. Смотрит долго и грустно и молчит. Он с каждым месяцем все больше обрастает странными надписями на руках, одеждой с потайными карманами и обжигающей бумагой с заклинаниями. Сынмин его не видит, но это и не важно - он один не боится смотреть правде в глаза. Уджин находит Джисона - точнее уже Хана, связываясь с ним по телефону. Он долго рассказывает ему про тягучесть времени и абстрактность веры. Хан смеется ему в ответ и говорит, чтобы он пошел нахуй. Уджин смотрит на демона, с которым он заперт, во все семьдесят три алых, словно нарисованных на холсте, глаза и молчит. Демон ничего от него не хочет, ни о чем не просит. Он просто смотрит на него и выжидает - то ли того, когда Уджин что-то поймет сам, то ли когда сдастся. Мир вокруг него движется, десять лет проходят в попытках сломать свое заточение изнутри, найти способ что-то изменить. Уджин видит смерть матери, отчаяние отца, разочарование друзей. Он видит иней на стенах, умирающего Хана, уставшего Сынмина. Он видит семьдесят три алых глаза, что не моргая смотрят на него из года в год. Он видит существ, что выглядят как люди, но ими не являются, когда они приходят забрать мертвых из его комнаты. Он молчит одиннадцать лет и наконец спрашивает: - Ты ведь не демон? Глаза смотрят на него в ответ и складываются в алый оскал, оставляя на ледяных стенах дрожащую надпись: “Ты даже представить не можешь, что мы такое”. Уджин делает глубокий вдох - холодный воздух добирается до легких и распадается там на ледяные осколки. - Почему ты здесь? Почему не убьешь и не выйдешь? Хватит уже всего этого. Десяти лет - хватит. Молчания - хватит. Пустоты и холода - тоже. У этого должен быть конец. Потому что у всего он есть. Глаза смотрят на него, замирая в пространстве нарисованными кляксами. Уджин находит Хана, оставляет рядом с ним самое важное и человечное, что у него осталось - то, что он еще не успел потерять за долгие годы. Он бережно прячет воспоминания в эхо самого себя и обрезает все, что связывает все его части друг с другом. Он дробит себя до конца, оставляя в закрытом пространстве только изломанную часть самого себя и то, что он запер с собой когда-то давно. Глаза заинтересованно моргают и наконец-то что-то делают. - Почему я здесь? Комната сужается, обрастает кристаллами из крови геометрически правильных форм. Наконец-то меняется, переставая быть застрявшим на десять лет отголоском прошлого. “Нам был нужен не ты, но мы были нужны тебе. Мы хотели перестать быть метафизическим, а ты хотел чего-то нематериального. Ты не особенный. Ты просто оказался не там, но с нужным количеством силы”. - Им нельзя выпускать тебя. Мне нельзя выпускать тебя. Глаза моргают - они трясутся в хаотичном порядке, и только спустя долгое время Уджин понимает - они смеются. Хохочут над его словами, как над самой смешной шуткой в мире. “Нас им выпустить можно - мы не часть этого мира. Но, скажи нам, человек, а с чего ты решил, что мы существуем?” На самом деле Уджин все понимал - еще когда последние слова прозвучали в глухой тишине, и он увидел алые глаза за спиной Джисона. Еще когда он в забытьи, никогда не уча магию слов, делил себя на семьдесят пять частей. Его никогда не запирали наедине с демоном, потому что он запер сам себя. Все семьдесят четыре части, что голодным оскалом мечтают пожрать этот мир до основания. Уджин закрывает глаза - все алые кляксы на стенах, все неизвестные этой реальности отголоски чуждых слов. Он замирает во времени и пространстве, и по человечески надеется. Надеется, что его самая последняя семьдесят пятая часть сможет сделать достаточно, чтобы все исправить.