***
Ты входишь в его дом без стука, и тебя снова прорывает на смех так, что приходиться опереться рукой о стену, чтобы не упасть. Он выходит из зала, прислоняется к дверному косяку и порывается скрестить руки на груди, но какая-то металлическая деталь, которую он не успел отложить, оказывается слишком громоздкой, поэтому он продолжает держать их перед собой. Что-то слабо напоминающее конус со множеством трубок, и — ох. Это сердце. Он застывает с полупротянутыми руками, с чертовым металлическим сердцем в ладонях. Ты смотришь на его волосы, на этот раз не залакированные, а убранные со лба ободком и заколками, на разношенные джинсы, на помятую майку с пони. И ты пытаешь почувствовать хоть что-то, потому что видел подобные сцены в фильмах десятки раз. Тебе знакома чужая легкость в груди и приятный туман в голове, которые передавались тебе через экран, и ты цеплялся за них, старался не отпускать как можно дольше. Ты улыбаешься ему так же, как Джейк улыбался Нейтири. — Я до сих пор не знаю, — прерываешь ты затянувшееся молчание, — как к тебе обращаться. — Я уж думал, ты никогда не спросишь. Он аккуратно перекатывает сердце в одну ладонь, обхватывает его тонкими пальцами и протягивает тебе свободную руку. — Я Дирк Страйдер, — сообщает Дирк. — Рад знакомству, Дирк, — отвечаешь ты и пожимаешь его левую руку своей правой, потому что в левой у тебя ведро рыбы. Дирк — Дирк! Ему так подходит, — позволяет тебе стиснуть его пальцы и выдает свою растерянность только тем, что забывает вернуть рукопожатие. Затем он, видимо, замечает ведро и шагает назад, давая пройти. Как только ты вываливаешь улов на стол, вы принимаетесь за готовку и работаете на удивление слаженно — даже учитывая, что вы делаете так каждый вечер уже как неделю. Дирк счищает с рыб чешую, а ты срезаешь с них плавники, и вы разговариваете о прошлом, потому что новостей ни у одного из вас нет. Филировать рыб достается тебе. Вся энергия постепенно сходит на нет, и в какой-то момент ты настолько устаешь стоять, что практически валишься на ближайший стул. Тут же откуда-то появляется Дирк, выхватывает нож из твоих рук и продолжает резать за тебя. Ты перестаешь дышать, когда он повисает над тобой, когда его рука ложится на твое плечо. Становится невыносимо жарко. — Дирк, — выдавливаешь ты. — Я бы и сам справился. Дирк хмыкает у тебя над ухом, с пугающей легкостью доставая из рыбы внутренности. — Ты все еще можешь помочь, если желаешь. — Я бы и сам справился, — настойчиво повторяешь ты. — Тебе не стоило… Ладонь исчезает с твоего плеча. Ты позволяешь Дирку взять твои руки и управлять ими как собственными. Даешь ему прижать рыбу твоими пальцами, и нож оказывается у тебя в левой, хоть ты и правша, но тебе от этого не страшно, ты видел, как он управляется с лезвиями. Ты все равно чувствуешь, как отвратительно часто бьется сердце, и боишься, что Дирк — тоже, потому что прислонился к твоей спине, потому что его пальцы прямо у твоих запястьев, потому что его нос упирается тебе прямо в сонную артерию. Ты выдыхаешь, громко и рвано. Дирк жмет на твою ладонь, придавливает ей рыбу к разделочной доске. Ты смотришь, как он подставляет нож к плавнику и беспрепятственно рассекает кожу. Глухой стук режет тебе уши. Рыбья голова отделяется от тела, и безжизненный глаз смотрит вверх, прямо на тебя. Вскрывает тебя пустым взглядом, пытаясь разобраться, что же, черт возьми, с тобой не так. Ты бы тоже хотел знать, если честно. Но честно — это не про тебя. Руки трясутся. — Дирк! Ты вздрагиваешь, отшатываешься назад, чуть не валишься со стула. Дирк не успевает тебя отпустить. Нож проходится ему по руке и оставляет за собой противно длинную красную полосу. Кровь скапливается на поверхности, но не течет. Пока Дирк отвлекается на рану, бормоча всевозможные ругательства себе под нос и отмывая руку от крови, ты цепляешься за край стола и медленно встаешь. Прости, хочешь сказать ты. Даже рот открываешь. Но слова не выходят. Ты пытаешься снова. Губы не двигаются. Поэтому ты прищуриваешься и надеешься, что он поймет, хоть и знаешь, что это все чушь — никто не может по-настоящему читать чужое выражение лица, особенно такое незаметное. Кроме, разве что, компьютеров. Или искусственного интеллекта. До тебя доходит. Это был Хал, хочешь сказать. Это он подсказал тебе тогда про «Аватара». Как я сразу не догадался. У тебя не получается. Хочешь сказать Дирк, не делай так больше, пожалуйста. Не вторгайся так грубо в мое личное пространство. Мне неприятно, когда ты душишь меня своим присутствием. Блядь. Ты мечтаешь оказаться где угодно, только не здесь, мечтаешь сбежать как можно дальше. Твое тело словно окатывает ледяной волной, и ты дышишь с трудом и чувствуешь, что если сейчас не уйдешь — задохнешься окончательно. Ты не уходишь лишь потому, что внезапно вспоминаешь, насколько давно ел, и появившееся чувство голода пересиливает необъяснимый страх. Ты прочищаешь горло, улыбаешься виновато — надеешься, что виновато, потому что уже ни в чем не уверен — и усаживаешься обратно. Ты остаешься тенью — сидишь неподвижно и упорно смотришь в окно, на пролетающих чаек и проплывающие облака. Дирк в одиночестве заканчивает филировать рыбу, затем ставит какую-то комедию, которую ты не видел, и ты переключаешься на нее. Ты отворачиваешься к телевизору, так что Дирк пропадает из твоего поля зрения, оказывается где-то за спиной, и тебе от этого почему-то тревожно, но ты все равно упираешься взглядом в экран. Через какое-то время он устраивается на диване, и ты долго думаешь перед тем как сесть рядом, чтобы показать — все хорошо, мы все еще друзья, тебе правда не стоит волноваться. Дирк пристально смотрит на тебя, когда ты опускаешься на другой край дивана, но ничего не говорит и вскоре снова переводит взгляд на экран. Вы ужинаете под звуки фильма, и ты стараешься не стучать вилкой, чтобы не нарушать едва устоявшуюся тишину. Когда чай в кружках кончается, вы снова перемещаетесь на диван, и на этот раз ты садишься чуть ближе. Дирк все равно время от времени бросает на тебя взволнованный взгляд — тебе нравится думать, что именно взволнованный, потому что ничего другого ты просто не вынесешь. Ты дожидаешься конца фильма, а затем поднимаешься и тянешь затекшие мышцы. И включаешь «Аватара». Дирк тяжело вздыхает, и ты улыбаешься в ответ. Тебе смешно с самого себя, с того, что кому-то может не нравиться твой любимый фильм, со вкуса недосоленой рыбы во рту, смешавшегося со вкусом шоколада. Ты практически растягиваешься на диване и стараешься следить за происходящим в фильме, но засыпаешь, не досмотрев и до середины.***
Ты распахиваешь глаза и тут же жмуришься. Солнечный свет бьет тебе прямо в лицо. Когда ты решаешься снова открыть глаза, все расплывается. Чье-то лицо, застывшее на экране, кажется тебе одним сплошным пятном. Ты проверяешь, касаешься переносицы, и — нет, на тебе действительно нет очков. Ты безуспешно шаришь рукой по полу, затем протягиваешь руку и на ощупь находишь свои очки на столе, перед этим чуть не опрокинув что-то холодное и металлическое и что-то, отдаленно напоминающее кружку. Какой-то журнал все же падает на пол. Ты моргаешь пару раз, садишься и осматриваешься. Наконец различаешь, что на экране — на паузе какой-то фильм с Беном Стиллером, а на кухонном столе — полупустая бутылка газировки, о самом существовании которой ты узнаешь только сейчас. Дирк спит рядом почти что сидя, все в той же одежде, с треугольными очками в руке. Ты внезапно думаешь остаться, чтобы узнать, какого цвета у него глаза в лучах только что вставшего солнца. И улыбаешься от этого как-то странно. Тебе кажется, что темные линзы очков блестят красным на солнце. На улице по-утреннему прохладно, и ты закутываешься в рубашку и стоишь так, наблюдая за разбивающимися о далекий берег волнами, пока тебя окончательно не пробирает ветер. Ты поднимаешься на яхту, завтракаешь какой-то лапшой, которую стащил у Дирка, потом отчаливаешь от берега. И не возвращаешься ни на следующий день, ни на послеследующий.