Загадочное Рождество Дэрила Диксона

— Проснись… Дэрил, проснись… От мягкого шёпота, легко касающегося его уха, он открывает глаза. И не видит рядом никого. «Приснилось, наверное». Что-то ему снилось… такой хороший, сладкий сон, и такой грустный. Точно. Он наряжает ёлку вместе с Карлом, Джудит и Риком. Ёлка стоит на огромном узорчатом ковре посреди тюрьмы, под потолком висят гирлянды, светят мягким тёплым светом. Здесь есть и кухня, и там, тихо мурлыкая себе под нос рождественские хоралы, Кэрол выпекает четвёртую партию имбирных печений в глазури. Вокруг них и ёлки, весело смеясь, водят вприпрыжку хоровод Мэгги, Гленн, Бэт и Хэршел, совсем даже не обращая внимания на его деревянную ногу. А в углу, добро переругиваясь между собой, наблюдают за всем Мишонн и Мерл.  Вот же дурацкий сон. Может, и хорошо, что он проснулся.  Он оглядывает себя, и понимает, что так и уснул, не погасив лампу и держа в руке мандарин. Рядом с ним на подушке лежит игрушка ангела, и он в первую секунду пугается его силуэта. Во сне тихо ворчит Пёс.  Дэрил смотрит на часы: он проспал всего минут семьдесят. Но чувствует себя отчего-то очень даже выспавшимся.  — Подвинься, животное, пойду отолью, — кряхтит Дэрил и выбирается из гнезда. Пёс обиженно тявкает, но просыпаться не спешит. На улице потрясающе. Видимо, пока он спал, успел нападать снег, и теперь всё вокруг снова белое и пушистое. Небо чистое, а звезд как будто немеряно, Дэрил даже может поклясться, что видит за елями на той стороне озера северное сияние. «Откуда оно здесь?», хмыкает он, разворачивается в сторону леса, чтобы отлить у ближайших деревьев.  Он проходит мимо парника, который немного светится — видно, от костра. И когда он возвращается мимо него обратно, то вдруг останавливается. Свет не жёлтый, как от огня, и он даже не освещается им снаружи: парник загораживает палатка. Что-то светится внутри парника, и это точечный свет, он красный, как нос Рудольфа, красноносого северного оленя.  Первая мысль проносится в его голове: «если я ещё сплю, то напрундолил ли я только что себе в штаны?»  Дэрил влезает в парник. Там, на ветке дальнего кустика, почти у самой земли, ярко-ярко горя, ослепляя, созрел помидор.  Нет-нет-нет, это полная чушь. Это определенно сон. Надо вернуться в палатку, лечь обратно и проснуться нормально. Ещё раз.  Но вместо этого Дэрил срывает помидор (он, на удивление, совсем не горячий). Помидор мягко светится в его руке и согревает ладонь.  — Ну ладно, Рудольф, пошли со мной, — бурчит Дэрил и суёт помидор в карман.  Он вылезает из парника и оборачивается, пытаясь разглядеть реальность вокруг. Все выглядит вполне себе натурально: холод ощущается так, как должен ощущаться, снег мокрый и колкий, в деревьях шелестит ветер, а костер шипит пламенем. Дэрил закусывает губу.  Краем глаза он замечает что-то в лесу. Это какое-то сияние, но уже не красное, как от Рудольфа. А, скорее, голубое или даже синее, такое почти совсем волшебное. И теперь он поймал себя на ощущении, что он здесь не один. За ним, кажется, кто-то наблюдает. Это… страшно. Совсем немного страшно и еще как-то неуютно.  Свечение движется, и довольно скоро. Оно не движется прямо к нему, а скорее петляет между деревьями в снегу. Если бы Дэрил был охотником, он подумал бы, что это движение выдает в себе зайца, но так уж вышло, что Дэрил и есть охотник, так что он почти уверен, что это как бы, ну… заяц. Только светящийся. «Это прямо жутковато», думает он, и что-то мокрое касается его руки.  — ОХ, ЧЁРТ, мать твою, Пёс! Пёс стоит рядом и тычется мокрым холодным носом в его ладонь.  — Пошли, проверим, — говорит он тихо, низким грудным голосом. И с австралийским акцентом.  «Пёс из Австралии, ну конечно, я должен был догадаться», кивает Дэрил самому себе, и решает даже не пытаться думать, с чего бы это его пёс вдруг разговаривает.  Они движутся в сторону леса не спеша, будто боясь спугнуть загадочный свет, но тот словно только их и ждёт. Как только они подходят к деревьям, «заяц» застывает на месте и даёт им увидеть себя. Это не заяц. То есть, вообще-то да, это заяц, тело точно заячье, правда, голубого цвета, с белым пушистым хвостиком. Но его «уши» больше похожи на веточки дерева или на небольшие оленьи рога, или на то и другое сразу. А когда зверь поворачивается к ним, то оказывается, что его морда совсем не заячья, и даже не оленья, а, вроде как… совиная. Два больших глаза, обрамлённые очками из перьев, вылупились на них. И носик, который в то же время и клюв, заинтересованно подрагивает. Это длится всего секунду. Потом зверь подскакивает на месте и убегает вперёд, оставляя за собой всполохи загадочного голубого свечения и мелкие разноцветные камешки.  — Ну дела, — говорит Пёс. — И не говори. Просто дичь какая-то. Идем за ним, Пёс?  — Меня зовут Джеки. «Ну конечно его зовут Джеки».  Ушастый (так про себя назвал Дэрил это светящееся существо) ведёт их куда-то. Он пробегает ярдов пять, петляя и освещая снежную тропинку под собой, затем останавливается, оборачивается и ждёт. Но стоит им подойти ближе, чем на три фута, как тот тут же мчится прочь, в глубину леса.  *** Минут через десять Ушастый выводит их на прогалину. Она совсем крохотная, в диаметре не больше четырех ярдов, и невероятно идеально круглая. Ушастый выбегает на самую ее середину, оборачивается к ним, как и делал до сих пор, и стóит им подойти к самому краю деревьев, к самому-самому началу круга, как Ушастый, издав нараспев «у-ху», исчезает. И прогалина заливается его светом, и тот не рассеивается, а застывает в воздухе скоплениями, как тысячи морозных светлячков.  — Ух ты! — выдыхает Дэрил. Такого он не видел никогда. Это красиво до жжения в глазах. Дэрил думает, что, возможно, ему тут совсем не место, потому что он на самом деле не создан для таких красивых вещей, ему нельзя это видеть, это не правильно. Не положено. Запретно. Фыркает Пёс (или Джеки?), выводя Дэрила из своих своих размышлений. —  Ну надо же, исчез, — ворчит тот. — Смотри, там что-то в центре осталось.  Дэрил моргает. Прищуривается. Там действительно что-то есть. — Пойдём, посмотрим. — Пё… Джеки, я не уверен, что мне туда можно.  Джеки фыркает снова: — Конечно можно, что за чушь? Давай уже, — толкает Дэрила мордой под колени, так что те чуть ли не подкашиваются, и Дэрил не уверен, что от толчка.  Он медленно-медленно ступает в круг света. И полянка тут же согревает его изнутри, приглашая. Пёс уже обнюхивает загадочную вещь в центре и, на вопросительный взгляд Дэрила, доверительно ему кивает. Это снова ангел. Тот самый, который сейчас лежит на подушке в его палатке. Тот самый, которого несколько часов назад ему подарила Джудит.  Дэрил наклоняется к нему и аккуратно поднимает, выпрямляясь, как вдруг ангел машет своими пушистыми крыльями и взлетает, рассекая пузыри света в воздухе. Он летит ввысь, как будто поскорее желает вернуться на небеса, и даже не оборачивается на них. Его золотое платьице так странно резонирует со всей холодной голубой и серебристой палитрой окружающего их пейзажа. Кажется, что даже в его белые крылья теперь вплетены золотые нити. Ангел добирается до верхушек деревьев и застывает там.  И обращается в краснобрюхого дятла.  Птичка пикирует вниз, резко и с невероятной скоростью. Дэрил, застывший было, раскрыв рот, созерцая невероятную картину, быстро пытается рассчитать траекторию пикировки дятла в голове, чтобы поймать. Дятел не должен разбиться о землю или захлебнуться в снегу. Но, дюймах в четырёх от земли, он выравнивается и взмывает снова вверх, так стремительно, что, вскинув голову, Дэрил уже не видит, куда упорхнула птица.  Дэрил опускает голову и смотрит на пса. Тот делает движение телом, которое Дэрил принимает за пожатие плечами. «Пёс говорит и пожимает плечами, ничего странного».  — Это… что вообще значит? — Посмотри, — кивает Джеки куда-то ему за спину. За спиной обычно оказывается какой-нибудь враг или ходячий, так что Дэрил оборачивается так быстро, что путается в ногах, и не может остановиться и падает на колени перед кем-то, кто стоял за его спиной. Он смотрит на чужие ботинки и пытается сообразить, где он уже видел такие.  — Здравствуй, Дэрил, — произносит человек, и его голос растекается болью по телу.  Человек протягивает к нему руки и аккуратно помогает встать.  — Я очень рад тебя видеть, — улыбается он. Дыхание Дэрила прекращается ровно в тот момент, когда под широкой шерифской шляпой он узнаёт длинные волосы, яркие-яркие голубые глаза и приветливые ямочки на щеках.  — Какая красивая сегодня ночь, правда? — говорит Карл. — Ты видел краснобрюхого дятла? Он сказал, что ты здесь, так что я пришёл. — К… — Дэрил пытается восстановить дыхалку, — Карл? Карл, правда ты?  Карл мягко смеётся и вскидывает руки. — Ну конечно я!  — А почему… а как… эй, у тебя глаз здоровый? — Именно так, здоровый. Пойдём, нам нужно его найти. И Карл ступает прочь из круга света прогалины. Дэрил мешкается, перекидывается взглядом с псом, прежде чем нагнать его. Стоит им подойти к деревьям, как перед ними оказывается тропинка, вся устланная узорчатым ковром. Дэрил уверен, что это тот самый ковёр из тюрьмы, который притащил когда-то Гленн. Деревья словно расступились, показывая им путь, и Карл мягко скользит по ковровой дорожке, сплетя за спиной руки.  — Кого нам нужно найти? — спрашивает Дэрил, идя чуть позади Карла. Тот оглядывается через плечо: — Ты знаешь кого. Ты ищешь его уже шесть лет, Дэрил.  — Ты что, ты про Рика? Он разве не… он не…  — Конечно он жив. Мой отец так просто не сдается, верно? — снова смеётся Карл.  Они шагают медленно и статно, словно спешить некуда, словно эта ночь будет длиться еще много-много часов, слово они найдут Рика непременно. Карл так и держит руки за спиной, а на губах застыла легкая полуулыбка. Рядом тихонько трусит Джеки, то и дело оглядываясь по сторонам. Дэрил тоже решает осмотреться, и оказывается, что здесь не только тропинка преобразилась. Некоторые стволы деревьев обтянуты простынями на манер форта, как будто стена. Другие — обтянуты одеялами, самыми разными и пестрыми. А за ними, вовсе даже не видные, мягко-мягко светят настольные лампы, и простыни размывают их свет.  — Как там Джудит? — нарушает тишину Карл, —Ты присматриваешь за ней. Спасибо. Я очень по ней скучаю. — Как и она по тебе.  — Она живет с Мишонн. Это очень хорошо. Они нужны друг-другу, — Карл не задаёт вопросов, как будто и так уже знает всё обо всех. — И тебе они тоже нужны. — Возможно, — бурчит Дэрил. — Но ты так и остался здесь, в лесу. — Угу. — Я понимаю, — Карл невесомо касается его плеча и шмыгает носом, словно от холода. — Смотри! Он указывает рукой куда-то в глубину петляющей тропы. Там темно, и узоры ковра размываются в редком тумане. Вдалеке маячит мрачная фигура, освещаемая одними только звездами.  О, Дэрил знает эту фигуру. Она являлась ему всю жизнь в самых страшных кошмарах и видениях, но сейчас… пожалуй, сейчас он действительно счастлив видеть её.  Он срывается с места, слышит за спиной подбадривания Карла, мчится навстречу, находу вытирая рукавом глаза (и очень надеется, что они слезятся от ветра). Им не удалось проститься, так неужели ему выпал шанс… — Братишка! — Тянет Мерл, наконец различимый сквозь пелену тумана и темноты леса.  В двух шагах от брата Дэрил останавливается и упирает руки в колени. Воздух морозит лёгкие, и вечерняя сигарета даёт о себе знать. «Чёрт возьми, это точно не сон». — Ну что ты как девчонка, — гогочет Мэрл и хлопает согнувшегося пополам Дэрила по спине с размаху.  И буквально выбивает весь оставшийся дух и сдерживаемые изо всех сил слёзы. Дэрил резко разгибается и обхватывает Мерла за шею. Теперь он гораздо шире и сильнее старшего брата, так что тот даже не может вырваться, если бы захотел. Но он и не хочет.  — Ну ты и придурок, — хлюпает Дэрил. — Ты кусок идиота, чёрт, Мерл, какой же ты кретин, конченный долбозвон! И ещё тысячу других забористых слов он ворчит ему на ухо, на что Мерл только заливисто хохочет: — Да-да, это всё я. Тоже рад тебя видеть.  Больше у Дэрила нет слов, кроме пугающе непечатных. Так что он заставляет себя умолкнуть и оглядеть брата в свете теперь уже нагнавших их ламп за простынями и одеялами. Он выглядит ровно таким, каким Дэрил его и запомнил. Кривая ухмылка, вечно разбитый синюшный нос, дурацкая рубаха с коротким рукавом, которая никогда ему не шла, пара пластырей там и тут (выполняя скорее функцию украшения, нежели функцию какой бы то ни было помощи), и только на месте самопального протеза красуется совершенно здоровая рука. Мерл как раз чешет ею затылок. — Ну все уже, прекращай на меня пялиться, Дэрилина. Уже такой взрослый мужик, почти дряхлый дед, а всё ведёшь себя как баба. Кстати, — он запускает руку в карман, — Это, кажется, твоё?  Мерл протягивает ему игрушку ангела и весело хмыкает, мол «я всегда знал, что ты любитель поиграть в куклы».  — О, и пацан с тобой!  Карл и Джеки совсем не спешили их поскорее нагнать, а наоборот — тактично предоставили им время на приветствие без посторонних.  — А это что за блохастый? — кривится показушно Мерл и тычет пальцем в Пса. — Меня зовут Джеки, — отвечает Джеки. — Приглядываешь за моим братишкой, да? — Мы приглядываем друг за другом. — Это правильно, так держать.  — Мы ищем моего отца, — говорит Карл, совершенно спокойно пожимая Мерлу руку.  — Да знаю я, — отмахивается Мерл. — Дэрилина всю жизнь искала твоего папку-шерифа. Дэрил раскрывает было рот, чтобы возразить, но возражения в голове отсутствуют напрочь и застревают в горле. А внутренний голосок только поддразнивает: «чёрт возьми, да, не иначе, чем всю жизнь!» Мерл снова разражается хохотом, глядя на немые попытки брата. — Не парься! Найдём мы твоего Рика. Пошли. Время здесь движется совсем иначе. Дорога петляет туда сюда уже как будто несколько часов, а Дэрил знает этот лес как свои пять пальцев, и, если только они не ходят кругами, уже давно должны были выйти на шоссе.  Лампы, простыни и одеяла не стоят на месте, они следуют за компанией, освещая им путь — на несколько ярдов впереди, и почти сразу затухая позади них. Как и сам ковёр. Его очертания видны в глуши леса, но за ними растворяется в снегу вразнобой нестройными квадратами. Так и говорит: «дороги назад нет, топайте дальше».  И они топают и топают. Иногда Джеки срывается вперёд, завидя белку и весело оповещая хозяина о ней, виляя хвостом. Иногда тишину ночного зимнего леса пронзает громкий смех Мерла. А иногда звонкий — Карла. А тихое ворчание Дэрила теряется в ветвях.  Они много говорят. Дэрил как-то пытается вызнать, откуда же они все-таки взялись, и что такое это «откуда», но Карл и Мерл уходят от ответа, мягко сменяя тему. Но зато Карл рассказывает, что порой видится с Гленном, с Хэршелом и даже с Бэт. — Они передавали тебе привет! И все остальные тоже. Бэт очень-очень скучает. Ой, кстати, Гленн так надеется, что ты ни в чем себя не винишь, ты же не винишь? Передай потом Мэгги, как встретишь, что с ними все хорошо. Мы видели Хэршела младшего, он просто чудо! Гленн очень гордится сыном, а Хэршел — внуком. А я вижусь с мамой! Мы с ней очень хотим, чтобы ты нашел папу. Но там вас не ждём пока, так и знай. Мерл все больше подтрунивает над их сентиментальными разговорами, хотя сам периодически прячет глаза, когда Дэрил рассказывает о делах минувших дней.  Но всё же превалируют в беседе добрые воспоминания и забавные истории, от которых лес заливается дружным смехом и звонким лаем. Как оказывается, Мерл в полной мере согласен с тем, что для лошади кличка Паприка совершенно идиотская. А Карл хохочет до упаду, вспоминая отцовский огромный огород и сравнивая его с крохотным парничком Дэрила.  — Зато гляди, вот сейчас только созрел! — хвастается Дэрил и достаёт из кармана помидор. — Я назвал его Рудольф. И Мерл складывается пополам, поглощенный необузданным весельем.  Рудольф светится до сих пор, пока Дэрил размахивает им перед носами попутчиков. Иногда даже кажется, что он светится много ярче — в определённой точке. — Погоди… — Карл хватает Дэрила за руку с зажатым в ладони помидором и водит ею по воздуху, — Смотри-ка!  И действительно, в восточном направлении (если Дэрил еще не разучился ориентироваться по тусклому мерцанию луны за макушками сосен) помидор вдруг вспыхивает оранжевым, потом тут же возвращает красный, потом снова — оранжевый, и так мигает.  Карл хмурится:  — Это наверняка что-то значит.  — Идём за ним? — предлагает Мерл. — А нам можно сходить с тропы? — Дэрил боится ошибиться, но что-то ему подсказывает, что следовать стоит именно за помидорным локатором.  Но сомнения рассеиваются в тот самый момент, когда ковровая тропинка меняет свое направление, и теперь дорога уходит ровно на восток.  — Ну да, ладно. Это определенно знак.  Рудольф ведёт их почти прямо, иногда мигая чуть южнее или севернее, как будто они обходят какие-то препятствия. Минут через пять мигание становится чаще, и с каждым ярдом только нарастает, пока, в конце концов, не становится огненным, а тропинка обрывается, и узорчатые квадраты ковра растворяются в снегу уже здесь, а не позади.  — Нам дальше нельзя, — кряхтит Мерл, и на обочине тропы возникает желтый диван. Мерл тут же плюхается в него, утопая в подушках. Карл чешет за ухом Джеки, присев на корточки перед ним. — Наверное, мы прощаемся. Мы подождем здесь немного, если вы вдруг потеряетесь. Но Джеки справится, правда?  — Положись на меня, мальчик, — гордо задирает нос Джеки, с удовольствием принимая ласку. — Значит, это все?  Дэрил не хочет, чтобы эти часы прогулки по чудесному лесу с братом и малышом Карлом вдруг так скоро закончились. Но Карл качает головой и улыбается ему: — Дальше ты сам. Передавай ему привет, хорошо?  — Обязательно. — И от меня, — кривится Мерл, — скажи, чтобы не обижал тебя. А то из-под земли достану!  — А то как же! — смеётся Дэрил.  Он обнимает Карла (и снова слышит от шляпы запахи хлеба и скошенной травы), получает неловкие похлопывания по плечу от Мерла. Карл садится к нему на диван, и Дэрил оставляет их в шутливой перепалке за единственную подушку.  *** Как только Дэрил и Джеки сходят с ковра, свет за ними гаснет. То есть, на самом деле, лампы всё ещё видно, как и простыни, и тропинку, и даже диван (Карл, кажется, машет ему), но теперь это всё словно в конце длинного туннеля, скованного мраком. И вокруг них тоже — мрак. В красно-оранжевом свете Рудольфа едва различаются силуэты стволов деревьев, так что теперь они идут на ощупь. Дэрил старается идти исключительно в ту сторону, где сияние Рудольфа особенно огненное. Периодически окликает Джеки, и тот успокаивает его коротким лаем или тихим австралийским «здесь я, здесь». Шелест ветвей и шуршание флоры единственные звуки в этой части леса. Они заполняют его слух, как вакуум, пока не становятся настолько гнетущими, что Дэрил начинает думать, что слышит шёпот. И в этом шёпоте узнаёт свои слова.  Он ругается с Риком. Последние несколько месяцев перед его пропажей они только и делали, что ругались.  Он слышит их тихие слова друг другу на парапете в Святилище.  Больше нет никаких нас. Есть все повсюду. С нашей маленькой группой в самом начале мы могли делать всё, что угодно. Так было правильно. Так я привык. И шёпот Рика он слышит тоже.  Ты хочешь вернуться в Александрию? Нет. Ты нужен мне дома. Он отказывается от своего места. Отказывается от места рядом тоже. Отказывается от всего. И они практически перестают общаться, и только копят и копят обиды друг на друга. И Дэрил помнит, как кипели в нём злость и ревность.  Сам знаешь, что происходит! В этот раз всё закончится как надо. Это самый последний день, когда он видел его. Они ругаются на дороге. Дэрил обманывает его и увозит прочь от Александрии, только чтобы Мэгги совершила то, чего они оба так жаждали. Какая-то дурацкая глупая месть, только и всего. Обвинишь меня во всем? Это тебе припёрло гнаться за Мэгги. Тебя давно бы не было в живых, если бы не Гленн. Правда в том, что я тоже не могу смириться. Ты постоянно просишь нас поверить в других людей, а сам не веришь в нас. Яма. Проклятая яма. То, что было им нужно — оказаться в проклятой яме. Потому что именно так они стали одним целым — оказались на дне, и выбирались от туда вместе, с самого начала. И именно здесь им удалось наконец поговорить. Я бы умер за тебя. И умер бы за Карла. Через Карла ты гонишься за чем-то несбыточным. Тебе нужно отпустить его. Отпусти. Брат… возьми мою руку.  Теперь Дэрил не только слышит шёпот, а различает ещё и танцующие призраки в едва освещённой дымке. Они на дороге. Грязные и вымокшие. На их лагерь движется стадо. Я остаюсь. Нет! Ни за что! Рик сейчас сядет на белую лошадь, и это будет последний раз, когда они говорят. Эй! Будь осторожен. И последние слова, которые он ему скажет. *** Рудольф больше не горит огнем, и не мигает тоже. Помидор снова светится тусклым красным светом. Призраки вокруг сами собой освещаются то ли звездами, то ли луной, то ли Ушастый пробежал снова, оставив немного своего сияния специально, чтобы помучать страшными картинками Дэрила.  Дымка превращается то в него, то в Рика, а то в стадо ходячих. Оно огромно. Ему нет конца. Дэрил впивается в голову ладонями. Сгибается пополам и падает на землю, обнимая себя руками. И не может оторвать взгляда от призраков, которые теперь изображают чёртов мост. Он стонет почти в голос, чувствует, как солёные слезы бегут по щекам. Шёпот не утихает. Слова и фразы путаются, перемешиваются между собой. Можно различить каждую ссору, каждое обидное дерзкое замечание, сказанное им, за всё время их знакомства. И картинки меняются с оглушительной скоростью. Все ошибки, все опрометчивые заявления, уходы, дерзости, все свои кривые ухмылки и безразличные пожатия плечами — он видит все их.  И хуже всего то предательство. Не моргнув глазом он приглашает Рика на мотоцикл. Ложь. Ложь. Ложь. И это его ошибка тоже. Всё, что случилось тогда — его ошибка, его вина. И его проклятье. Сил больше нет держаться. Он закрывает глаза, обхватывает руками голову, сжимается весь в комок. Призраки танцуют вокруг него, шёпот давит прямо на мозг, и он кричит. Громко. Протяжно. Это рыдания, и тело всё содрогается, поддаваясь им. И даже этот крик не может заглушить гул страшных слов, которые он ненавидит.  В снегу холодно и мокро, и Джеки куда-то пропал. Дэрил лежит в сугробе, готовый умереть от горя, от ненависти к самому себе, от сожалений. Кажется, он рыдает в голос уже не меньше часа. Его трясёт. И это даже хорошо — если есть дрожь, значит еще не замёрз. Когда она прекратится, будет хуже. Будет означать, что обморожение всё же не миновало.  Время не движется, оно застыло совсем. Не понятно, ночь ли сейчас, или уже утро, а может следующее Рождество.  Его ошибки привели к этому.  И он это принимает. Он готов.  — Но это была моя ошибка, не твоя. Сквозь нескончаемое бормотание и свои усталые крики он слышит песню. — Это твоё сердце стояло на линии огня. Эту песню он слышал так много раз, он знает её, он узнаёт её. — Ведь это я похерил всё тогда. Но это не голос вокалиста Mumford&Sons. — Разве не так, родной? Это совсем другой, но такой родной голос, невозможно родной. — Разве не так, родной? — повторяет голос совсем близко. Он заглушает шёпот, заглушает всхлипы и стоны, голос растекается по его телу, согревая, унимает дрожь и обволакивает спокойствием и… это волшебство? — Родной? Тёплые руки обнимают его и прижимают к горячему живому телу. Только один человек знал эту песню так же хорошо, как он. Только один человек знал, что он слышал её тысячи раз.  Дэрил слышит биение чужого сердца сквозь грудную клетку, прижимаемый невозможными ладонями к ней. Пахнет скошенной травой и свежим хлебом. И чем-то ещё… Он открывает глаза.  — Рик… — Ты нашёл меня, Дэрил. Ты нашёл меня.  *** Гул шёпота утихает. Призраки растворяются в голубоватой дымке, и тьма вокруг них рассеивается. Лес снова прежний, каким был раньше. Вдалеке радостно лает Джеки, прежде чем выбежать к ним и поочерёдно обслюнявить лица. Он больше не говорит, но Дэрил и так понимает его: «Ты справился, чувак!» Всё вокруг вернулось на свои места. Ночное небо усыпано звёздами, луна светит самым обычным лунным светом, снег холодный, ветер в ветвях шуршащий, а за деревьями — рукой подать — шипит его костёр. И рядом на земле лежит совершенно обычный помидор Рудольф, всё ещё красный, как нос красноносого северного оленя, только, видимо, режим компаса деактивирован. Да, всё так. Всё ровно такое, каким было всегда, пока он живёт здесь. Кроме одного: тихо-тихо и тепло-тепло ему поёт на ухо песню про маленького львёнка невозможный Рик, мать его, Граймс. Дэрил выбирается из хватки объятий, критично осматривает Рика, проводит руками по его рукам, щиплет за щёку, оглаживает кудри, вдыхает аромат… Рик нежно ему улыбается. — Я вырастил его для тебя, — бормочет Дэрил. — Что? — Рик смешно хмурит брови (поскольку, видимо, ожидал какую угодно другую фразу). — Помидор. Дэрил нащупывает на земле Рудольфа и суёт Рику под нос. Тот растерянно хлопает ресницами, уставившись на невероятно красный и упругий овощ в конце невероятно холодного декабря-месяца. — Помидор, — повторяет за ним Рик. Дэрил серьёзно кивает, потому что почему-то сейчас этот помидор самое-самое важное, что у него есть для Рика. Этот помидор каким-то чудесным образом объяснит всё, что он не смог сказать тогда, и вряд ли отыщет слова впредь. Этот помидор — волшебство. Во всех возможных смыслах и понятиях. Этот помидор — его преданность. Этот помидор — его любовь. — Ты… — глаза Рика превращаются в щёлочки, и в уголках собираются морщинки смеха, — Ну ты даёшь, Дэрил! Дэрил насупливается, потому что решает, что Рик ничего не понял, и отмахивается от него в раздражении. Сейчас он скажет что-то вроде «мы не виделись шесть лет, а ты мне про помидоры». — Ты мой лучший ученик-садовод! — вместо этого восклицает Рик и привлекает Дэрила обратно к себе в объятия. Запускает ладони в его волосы, подушечками пальцев мягко массирует затылок. Дэрил чувствует, как Рик улыбается и гулко смеётся ему в макушку. Смех мурашками пробегает по его коже. Щекочет за ухом, трогает кончик носа и проникает внутрь, куда-то в солнечное сплетение, и зовёт за собой его, Дэрила. — Это прекрасный помидор, Дэрил, спасибо, — тихо говорит Рик, отсмеявшись, теперь уже вполне серьёзно. — Пойдём, у меня осталось рождественское рагу в тыкве. Рик хохочет, взбираясь на ноги вслед за Дэрилом, хватает предложенную ему руку и не отпускает до самой палатки у пирса на берегу озера. А Дэрил теперь точно уверен: если из этого мира когда-то и исчезло всё возможное волшебство, то сегодня оно вернулось обратно. В ночь перед Рождеством нашлось его чудо.