***
Олег время от времени поглядывал на Серёжу. Хотелось бы и вовсе глаз не отрывать, и не ехать никуда сегодня, а все так же проводить время лишь вдвоем. Но нельзя же его в четырех стенах держать, не гостеприимно это с его стороны. Нужно было прогуляться, развеяться. А главное, в присутствии окружающих ему легче держать себя в руках. В первые дни он со своей несдержанностью таких дров наломал, что теперь уж в пору остановиться и дать Серёже время, которое он просил. Но выходило из рук вон плохо, всю дорогу то и дело с ним происходили всякие неурядицы, требующие его незамедлительного вмешательства. Уже казаться начало, что он нарочно заигрывает, требуя внимания, но Олег списывал все на свою буйную фантазию. Но отрицать, что лед меж ними тронулся, нельзя было. Сережа, конечно, не обнадеживал, но и не отталкивал. Очень осторожно Олег надеялся, что, если все и дальше будет так прекрасно, может, через месяц-другой Сережа все же осчастливит его ответом. Хотя он готов ждать сколько угодно. Дожидаясь, когда охотники отнимут у беркута добычу, оглянулся. Но если до этого видел, как Серёжа неспешно прохаживается вдоль ивовой поросли, с интересом наблюдая за охотниками, то сейчас увидел, как конь с всадником галопом быстро уносится вдаль. Олег улыбнулся, провожая его взглядом. Заскучал, конечно, просто глядеть, тоже захотел прокатиться. По степи к далеким скалам, милое дело. Он снова отвел глаза, поворачиваясь к окликнувшему его горцу.***
Дичь уж давно погружена, группа всадников расположилась на месте, откуда началась охота, а Серёжа, окончательно скрывшись из виду, все не возвращался. Заблудился? Он же бедовый, мог в неприятность угодить. Чует его сердце: что-то не так. Но ехать следом не спешил. Хотел ведь не навязываться. Может, все у него прекрасно, просто одному захотелось побыть. Может, устал от его компании, в этом ничего такого. Высматривая его появление вдалеке, Олег разглядывал скалы, размышляя, перебирая в голове их ранние разговоры и в целом Сережино самочувствие до этого. Вроде все как обычно: беседовали, улыбались, спрашивал про разные места и... Мысль в голове замерла. Додумывать было страшно. ... про разные места и спрашивал про границу с империей От этой догадки воздух из лёгких выбило. Вот же глупец. Придумал себе абы что. Привязался к нему со своим предложением, ухаживаниями, и даже не подумал, а может, Серёже все это вовсе не нужно. Он не нужен. Может, он просто хотел исполнить дипломатическую миссию и поскорее вернуться домой. А видя, как Олег им увлечен, боялся сказать. Может даже думал, что он настолько одержим им, что не отпустит. К горлу подступил ком. Обиднее всего было, что если он так подумал, то вовсе не понял, что он за человек. Но отрицать нельзя, любовь застилала ему глаза, а он, как влюбленный щенок, дальше своего носа не видел. Или выдавал желаемое за действительное. А может, просто не хотелось верить, что Серёжа мог ничего не почувствовать в ответ. Что действовал по ситуации, поддерживал добрые отношения или подыгрывал, позволял себя любить, а сам просто терпеливо ждал подходящего момента чтоб уехать. И уехал. Подступающая боль все нарастала. Больнее, чем когда отец отдавал одиннадцатилетнего мальчишку российским офицерам на чужбину на долгие годы. Больнее, чем когда гвардейцы оттаскивали окоченевшего юношу от чудом спасённого Рыжика, когда он уже всем сердцем успел прикипеть к нему, даже толком не зная. Больнее, чем что-либо. Потому что теперь он точно потерял его навсегда. Никогда больше не увидит. Сам Серёжа не пожелает. Сквозь звон в ушах прорезался чей-то голос: — А дипломат ваш как скоро вернется? Вечереет уже, — подбежал невысокий моложавый горец. — Он не вернется, — глухо отозвался Олег. — Конечно не вернется, один в горы ускакал, гузэвэх. Мы его мигом разыщем и вернем. — Нет, — строго отрезал Олег и суровым командирским голосом произнес, — пусть идёт. Кто хоть подумает о том, чтоб нарушить приказ и гоняться за ним, тому не поздоровится, — грозно рыкнул он и пришпорив, коня унесся прочь никого не дожидаясь.***
Глубокая ночь опустилась на город. Только запоздалые ночные гуляки и брехливые собаки блуждали по улицам. Большой особняк пребывал во мраке. Безжизненно чернели оконные проемы, только в покоях хозяина дома плясали тусклые огоньки свечей. Горечь разливалась по телу вместе с вином. Гнев выжигал зародившуюся надежду и отошедшее от долгого сна ранимое влюбленное сердце. Но гнев не на Серёжу. Его он нисколько не винил. Только себя. Что недостаточно хорош, что опять потерял его, упустил теперь уже окончательно. Хотя опять он берет на себя слишком много. Ну не подвластны никому чувства. Ну не судьба. Если бы он просто в самом начале отказал и уехал в Петербург, Олег бы разве слово против сказал? Все честно и справедливо. Было бы ужасно больно, но не так, как сейчас. Когда сильная влюбленность из прошлого превратилась во что-то настолько невообразимое, просто необъятное. Сердце, до краев наполненное любовью к маленькому милому рыжику, казалось таким огромным, что не вместилось бы в груди. Бокал опустел, налил еще. Глоток. Он захлебывался любовью, которую некому больше дарить. Тонул в тоске, от которой его некому больше спасать. Потому что Серёжа ушел. Даже попрощаться не захотел. Неужели настолько он ему ненавистен? Почему же мир так несправедлив?! Как так могло получиться, что его возненавидел человек, к которому он сам испытывал лишь безграничную любовь? Олег обречённо понимал, что если за десять лет те давние чувства не пропали бесследно, то после всего, что было сейчас, он уже никогда его не разлюбит. Так и останется волком-одиночкой, намертво привязанным к недосягаемому совершенству, несбыточной мечте, терзающей и рвущей его душу на куски. Хотя чего уж на жизнь пенять и удивляться. Разве же его можно не любить? Замечательный, живой, любопытный, умный, своенравный, красивый, свободолюбивый. Такой никому не может принадлежать. Глупо было верить и надеяться, что солнце соизволит спуститься с небосклона в его ладони, чтоб светить и давать тепло ему одному.***
Еще глоток терпкого напитка. Послышался гомон в коридоре. Двери распахнулись и на пороге его покоев объявился он. Олег удивлённо поднял глаза. Сердце пропустило удар. Точно на свежую рану сыпанули соли. Серёжа выглядел недовольным. Пройдя вперёд, скрестил руки на груди, вставая в деловитую позу. Ну действительно, чему ему радоваться. Не вышло уехать, не попрощавшись. Видок у него был получше, чем когда объявился пять дней назад. Но все же пыльный и, кажется, ужасно вымотанный. Снова кинжал по сердцу, которое привычно дёрнулось к нему навстречу. Хотел бы он позаботиться о нем, но теперь уж точно нет на это права, даже смотреть в его сторону. Сережа предельно ясно дал это понять своими действиями. Олег опустил глаза на дно бокала, собирая себя по кусочкам. Один разговор, а потом может страдать, сколько пожелает. Но сейчас, раз уж возможность появилась, надо хоть попытаться объясниться перед тем, как отпустить его навсегда. — Ты зря это все, — хрипловато отозвался он, глядя в полупустой бокал, — знаешь же, пожелай ты уехать, я бы не мешал. Если ты притворялся, я был честен. Ты правда мне дорог. Я бы не посмел посягать на твою свободу. Я как никто знаю, что такое неволя. Мог бы просто сказать, что хочешь уехать. Затих, выдыхая глубоко, успокаивая себя, и продолжил, поднимая глаза. Решил взглянуть на него напоследок, еще хоть разок, самый последний. — Так что можешь брать, что пожелаешь: денег в дорогу, коня, припасов, охрану, и езжай. Прости за все. И скажи, кто ослушался моего приказа, погнался и приволок тебя обратно.***
Недовольство с лица Серёжи медленно исчезало, сменяясь недоумением. Но бойкого настроя он не растерял, как и всегда. Хмыкнув неопределенно, прошёлся в глубь покоев, по-хозяйски пробегаясь пальцами по предметам мебели. — Я сам вернулся. В ночи верст десять пешком шел. А знаешь, почему? Олег даже глаз не поднял. От такой безучастности Сереже еще обиднее стало. Да что с ним такое, сам не свой. Неужто потому, что подумал, что он вознамерился уехать? Что само собой неправда! Он пока свое обещанное не получит, от него не отстанет. А обещали ему, не больше не меньше, взять в мужья. И что за отъезд Олег выдумал, решительно неясно. Неужели он всерьез мог подумать, что то, что было между ними, ничего не значит, что для Серёжи это просто игра. «Притворялся? Уезжай? Прости за все?» Да это были лучшие пять дней в его жизни, когда он наконец нашел любовь, нашел понимание, нашел все, что когда-либо искал. Кто же за такое извиняется? Наверное, только чуткий и отчаянно любящий его всем сердцем человек, одураченный глупым стечением обстоятельств и очередным недоразумением, в которое влип Сережа. Он, не на шутку разволновавшись за душевное состояние Олега, отбросил спесь из голоса и продолжил спокойно: — Понимаешь, это все из-за коня! Он меня совсем не слушался, а потом, пока вы там где-то со своими беркутами носились, и вовсе увидал змею в траве, испугался и поскакал черт знает куда. Ну я же не дурак на ходу спрыгивать, мне мои кости дороги. Скакал, скакал, а потом как на дыбы встанет! Я из седла выпал, всю спину о камни отбил, а он дальше поскакал. Когда я доковылял до места, где вы охотились, там уже никого не было, — возмущенно развел руками Серёжа, понимая, что все, что он говорит, звучит как выдумки. Но это же чистая правда. Он же не виноват, что с ним такое случается. — Я дороги почти не запомнил. Повезло, что пастуха встретил, который овец с пастбища вел, и за ним следом до окрестностей и добрался. Правда, в городе все равно заплутал, но походил и нашелся. Ты себе представить не можешь, как я устал. — Можешь не оправдываться, это ни к чему. Делай, что сердце велит, — словно не слыша его от своей печали, хрипловато отозвался Олег. — Я не оправдываюсь! — возмущённо вспыхнул рыжий, шагнул ближе, скрещивая руки на груди, и продолжил поучительно. — Я тебе замечание делаю! Мог бы коня мне смирного дать! — стал деловито отчитывать он. — Мог бы не бросать меня посреди гор одного на произвол судьбы. А вдруг бы меня дикие звери утащили? Но быстро сменяя гнев на милость, подошел к нему, понуро сидящему на краю широкой постели. Мягко вытащил из руки бокал, отставил на столик и присел перед ним на колени, заглядывая, наконец, в глаза. — И мог бы получше приглядывать за своим женихом. — продолжил он нежно, улыбаясь одними хитрыми глазами, — Я все же хотел бы дожить до свадьбы. У Олега в глазах от этих слов прояснилось, точно в давно потухшем камине вновь вспыхнул осторожный уголек. Сережа взял его руку в свою и прижался щекой к ладони, в ответ ласково гладя Олега по смоляным волосам. — Ну чего ты себе надумал? Зачем мне уезжать куда-то? Я не хочу возвращаться к своей прежней жизни. Там не осталось ничего важного для меня. Да и сам я там не нужен. Никому кроме тебя. В карих глазах осторожно разгоралась надежда. Олег, еле дыша, поглаживал бледную веснушчатую щеку, внимательно слушая, внимая каждому взмаху ресниц. — Здесь, с тобой мое место, — Серёжа улыбнулся так лучисто, что мгновенно стало теплее вокруг и в груди. От его слов, от его улыбки, просто от его присутствия. — Мне представить боязно: если б не поехал с делегацией, я бы никогда не встретил тебя и никогда не понял, что я и сам был пленником, птицей в золотой клетке. А с тобой чувствую, что свободен, что я там, где нужно, и с тем, кого я люблю. На последнем слове он смущенно прикусил губу, краснея щеками. Наконец-то сказал. Не в силах стереть улыбку с лица, торопливо добавил, кивая: — Я согласен. И подорвался вперед, обнимая что есть силы. Олег, порывисто сжимая в ответ как самое ценное сокровище и разглаживая растрёпанные рыжие пряди, отозвался с нежностью в голосе: — Ты мое солнце. Сережа, чуть ослабив объятия подрагивая от предвкушения уткнулся ему в губы. Поцелуй, не первый что у них был, но самый долгожданный, самый желанный, подкрепляющий чувства, что так стремительно вспыхнули и неудержимо разгораются все сильнее с каждым днём. Не разрывая губ, Олег притянул его, усаживая себе на колени, крепко прижимая к себе так, чтоб уж никуда не делся. Раз взаимно, то во век его не оставит. За ним же глаз да глаз нужен. Чуть из вида упусти и все, доставай его потом из-подо льда, освобождай из плена, ищи по горам. Надежнее, когда он рядом в целости и сохранности. Вот же Рыжик бедовый, угораздило так влюбиться. Он скользнул рукой, оглаживая спину, но Серёжа, болезненно жмурясь, зашипел. Олег вмиг опомнился. — Ты же с коня упал, что же ты раньше молчал? — Брак спасал, — хихикнул Серёжа. — Сильно поранился? Дай посмотрю. Серёжа, неугомонно чмокнув в щеку, отмахнулся: — Ерунда, синяки да ссадины, — и, дорвавшись наконец снова до губ, мурлыкнул, — До свадьбы заживёт. Олег ответил в тон ему, обжигая ухо горячим дыханием: — Думаешь? А мне кажется, могут не успеть. Серёжа только счастливо улыбнулся, рвано выдыхая ему в шею.