All The Young Dudes — Sirius's Perspective

Шестнадцатого декабря Джеймс, Сириус и Римус помахали на прощание мрачному Питеру, который в одиночку садился на Хогвартс-экспресс. Он хотел остаться с ними, но не мог сказать родителям, что их другу-оборотню нужно дождаться полнолуния. По словам Римуса, МакГонагалл уже прочитала ему строгую лекцию о том, как важно не рассказывать ещё бо́льшему количеству учеников о его секрете. Поскольку все остальные трое мальчиков собирались к Поттерам, Джеймс решил, что им лучше оставаться вместе. Это прекрасно сработало для Сириуса — если Нарцисса и Регулус думали, что он останется в Хогвартсе, было менее вероятно, что его родители узнают о его истинных планах. Он постарался поймать их взгляд, когда они садились в поезд, и убедиться, не осмелится ли кто-то из них попытаться заставить его поехать с ними. Они этого не сделали. Было решено, что трое мародёров будут использовать дымолётный порошок в кабинете Макгонагалл, чтобы добраться до Поттеров, как только закончится полнолуние. Общая комната Гриффиндора была почти пуста (остались только два семикурсника, но они проводили всё своё время в библиотеке, готовясь к тритонам), что означало, что они могли слушать музыку, когда хотели, и не нужно было беспокоиться о том, чтобы не быть слишком шумными во время игр в хлоп-карты. Была ещё одна причина радоваться, что в башне Гриффиндора почти никого не было: каждое утро, начиная с шестнадцатого, Сириус получал по громовещателю, которые требовали, чтобы он сейчас же вернулся домой, но он просто выбрасывал красные конверты в камин, и крики Вальбурги Блэк эхом разносились по дымоходу. Это заставляло Джеймса чувствовать себя неловко и раздражало Римуса, создавая напряжение, которое разрасталось, как опухоль, которое могло бы помешать восхитительным рождественским каникулами с его друзьями. Римус становился все более раздражительным по мере приближения полнолуния, а Сириус злился всё больше с каждым письмом, которое отправляла его мать, и ни один из них не знал, когда нужно остановиться и успокоиться — Джеймсу пришлось вмешаться не один раз, чтобы прекратить их ссору. Утром двадцатого числа всё встало на свои места. Сириус только что бросил в огонь ещё один громовещатель, но он не мог остановить его крика и разбудил своих друзей. Римус застонал со своей кровати. — Просто ответь ей уже, господи боже, — прорычал Римус, бросив подушку в Сириуса, слишком сильно, чтобы это можно было принять за игру. — «ЕСЛИ ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО МОЖЕШЬ ИЗБЕЖАТЬ СВОИХ СЕМЕЙНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ ТАКИМ ТРУСЛИВЫМ СПОСОБОМ, ТО ТЫ СЕРЬЁЗНО ОШИБАЕШЬСЯ!» — вопил голос Вальбурги, как банши, разнося крики по всей Гриффиндорской башне. — Не лезь не в своё дело, Люпин, — Сириус запустил подушку обратно. — Как мне не лезть не в своё дело, если это дело вопит в нашей грёбаной спальне каждое утро?! — зарычал Римус, вскочив на ноги. — Извините за доставленные неудобства! — его голос сочился сарказмом, когда он заговорил. Римус был совершенно несправедлив — он же не мог заставить свою мать остановиться! Почему его друг не мог понять, под каким давлением он находится? — Никогда не пробовал хотя бы пять минут не вести себя как избалованный мудак?! — огрызнулся он. — Ты, блядь, такой эгоист. Сириус почувствовал себя так, словно получил пощёчину. Он не думая, просто набросился, желая причинить боль своему другу, желая заставить Римуса чувствовать себя так же ужасно, как чувствовал себя он сам. — Я не прошу её отправлять их! По крайней мере, мне хотя бы присылают письма, по крайней мере, хоть кто-то переживает обо мне, в отличие… Он не успел договорить, потому что Римус бросился к Сириусу через комнату и повалил его обратно на кровать, где начал бить его изо всех сил. — ЗАТКНИСЬ! — прорычал он, отправляя неплохой такой удар прямо в левую скулу друга. Лицо его друга превратилось в маску ярости. Сириус никогда не видел Римуса таким злым — или, точнее, он никогда не видел Римуса таким злым на него. Сириус попытался оттолкнуть его, но Римус был намного сильнее, чем выглядел; он нанес Сириусу удар по левой щеке, от которого его голова откинулась назад. Сириус ахнул и схватился за палочку, повинуясь инстинкту. — Мордео! — он прицелился прямо в лицо Римуса. Его друг тут же отпустил его, повалившись на кровать и схватившись за лоб. Это было одно из проклятий книги, которую он принёс из дома, и на мгновение желудок Сириуса сжался — он никогда не использовал его раньше и не знал, насколько это плохо. — Ты, сволочь! — закричал Римус в ярости. — Ты заслужил! — Сириус! — Джеймс слишком поздно слетел со своей кровати. — Ты его проклял?! Ты, блять, его проклял?! Сириус запнулся, скрестив руки на груди. — Он первый начал! — У него даже не было палочки в руках! Римус сполз со своей кровати и залип у зеркала на двери шкафа. Он выглядел так, будто въехал лицом в улей с бушующими пчёлами. Покрасневшее лоснящееся лицо раздувалось с пугающей скоростью. Сириус почувствовал укол вины. — Тебе больно? — осторожно спросил Джеймс. — Я пойду в больничное крыло, — сказал он. — Не ходи за мной, — огрызнулся он, заметив, что Джеймс потянулся за своей мантией. Выскочив из комнаты в одной пижаме, он услышал, как Джеймс пробормотал Сириусу: — Атаковать невооружённого человека просто, блять, низко, Блэк. * * * Сириус сидел в одиночестве на своей кровати. Джеймс вышел на поле для квиддича, чтобы пролететь несколько кругов на своей метле, оставив Сириуса в одиночестве размышлять о том, что он натворил. Чувство вины грызло его, заставляя злиться. Джеймс был несправедлив — это была не его вина! Римус ударил его прямо в лицо; у него было полное право защищаться! Его друзья знали, какими ужасными были его родители, поэтому Римус вёл себя как придурок, ведя себя так, будто громовещатели были чем-то, что он мог контролировать. И все таки Римус был тем, кто всё это начал! Но когда гнев угас, и Сириус подумал о том, как выглядело лицо Римуса — блестящее и красное, с натянутой кожей, — у него осталось неприятное чувство внизу живота. Джеймс был прав: проклинать кого-то — это не то же самое, что бить его. Если его первым инстинктом всякий раз, когда он злился, было бы начать разбрасывать проклятия, то чем он отличался от остальной части своей семьи? К тому времени, как Джеймс вернулся, Сириус был совершенно сбит с толку. Он извинился, когда они направились вниз на обед. — Послушай, ты был прав. То, что я сделал, — он сглотнул. — Это было неправильно. Я просто… я разозлился и вышел из себя. Этого больше не повторится. Джеймс одарил его полуулыбкой. — Я знаю, приятель, — сказал он. — Но извиняться тебе нужно не передо мной. Как только они закончили есть, они направились прямо в больничное крыло. Сириус нервничал и съёжился, когда мадам Помфри повернулась к ним. — Проклясть своего товарища по факультету! Проклясть своего соседа по комнате, бога ради! Во времена моего обучения вас бы выпороли! И профессор Макгонагалл сказала, что вы прекрасно знаете о его особых обстоятельствах! Я ожидала от вас более разумного поведения! У Сириуса сдавило горло. Он опустил голову, пока Джеймс обильно извинялся за них обоих, хотя не он проклинал своего друга. В конце концов, мадам Помфри слегка покачала головой и пустила их туда, где лежал Римус. Они неловко стояли у изножья кровати, уставившись в пол. — Нам очень стыдно, Римус, — начал Джеймс. Римус цокнул языком: — Ты ничего мне не сделал. Джеймс пнул Сириуса. Он заставил себя поднять глаза, пытаясь сохранить самообладание. — Прости меня, Римус, мне очень стыдно, — он даже не подумал о полнолунии той ночью — он не думал ни о чём, когда произносил заклинание, кроме как причинить боль своему другу. Он ненавидел себя за это удовлетворение жестокостью. Но когда Сириус встретился с ним взглядом, лицо Римуса смягчилось. — Я сам начал. Мне жаль, что я ударил тебя. — Прости за громовещатель. — Мне жаль, что твоя мама — просто кошмар. — Мне жаль, что ты оборотень. Они оба рассмеялись, и всё было прощено. — Теперь она тебя отпустит? — спросил Джеймс. — До полнолуния осталось всего несколько часов. Лицо Римуса выглядело намного лучше — кожа всё ещё была немного красной, но уже не такой опухшей и раздражённой. Тем не менее, он покачал головой. — Не-а, она хочет попробовать какое-то новое зелье. — Я не знал, что существует противоядие! — Не существует, — быстро сказал Римус. — Это просто… я думаю, это чтобы сделать обращение, ну… легче. Они оба непонимающе посмотрели на него. Он неловко поёжился под их взглядами. — Что-то вроде обезболивающего, наверное. Магловские лекарства не работают. — Так тебе больно? — спросил Сириус с любопытством и немного шокированный. Римус рассказал ему о шрамах, но он никогда не думал, что само превращение может быть болезненным. Ему действительно нужно было провести ещё кое-какие исследования. — Ну да, — сказал Римус, как будто это было очевидно. Он не был склонен вдаваться в подробности, а они знали, что лучше не спрашивать. Поскольку Римус застрял в больничном крыле, они решили провести там остаток дня. В конце концов, вокруг не было других студентов, так что это было почти то же самое, что гостиная. Они сыграли парочку громких партий в хлоп-карты, пока мадам Помфри не приказала им сбавить обороты, тогда они переключились на игры в фигурки. С приближением вечера друзья не пошли на ужин, решив поужинать той же больничной едой, что и он. К тому времени, как Макгонагалл пришла и выгнала их, вся утренняя драма была забыта, и Римус улыбнулся и помахал им левой рукой. Сириус лёг спать в ту ночь, чувствуя огромную благодарность за своих друзей, мечтательно улыбаясь полной луне за окном. * * * На следующее утро Сириус проснулся, чувствуя себя отдохнувшим. Он вытащил Джеймса из постели, не в силах сдержать свой энтузиазм — через несколько часов они, наконец, прибудут к Поттерам! Снаружи ярко светило солнце, только что взошедшее, луны не было видно. Даже вопль его матери не смог испортить ему настроение — он бросил громовещатель в огонь по пути к двери, крики затихали позади них, когда они выходили из башни Гриффиндора. Сириус первым направился в больничное крыло, его походка была бодрой и пружинистой. И остановился как вкопанный у изножья кровати Римуса. Джеймс остановился рядом с ним и резко ахнул, когда его взгляд упал на их друга. Прежде чем кто-либо из них смог осознать то, что они видели, Римус зевнул, приоткрыв глаза. Сириус заставил себя улыбнуться, не желая вызывать тревогу. — Ты как, друг? — спросил Джеймс с несмелой улыбкой, будто обращаясь к ребёнку. — Нормально, — прохрипел Римус, подтягиваясь, чтобы сесть прямо. Он нахмурился, наблюдая за выражением их лиц, и потянулся за зеркалом, которое мадам Помфри, должно быть, оставила на приставном столике. Сириус затаил дыхание. Его глаза слегка расширились, но лицо оставалось непроницаемым, пока он изучал свое отражение. Порез уже выглядел почти зажившим, благодаря мадам Помфри, и всё равно неприятно удивил Римуса. Он тянулся от внутреннего угла одного глаза через переносицу и всю противоположную щёку, до самого уха. Твёрдая черная кровь засохла на ране, окружённой чувствительной красной кожей. Сириусу стало немного нехорошо, когда он попытался представить, как это выглядело в свежем виде — Римус, должно быть, чуть не расцарапал себе лицо. Как вчера, после проклятия… — Моё хорошенькое личико, — слабо выдавил Римус. Он явно пытался отнестись к этому легкомысленно, но улыбка, которую он попытался изобразить, не коснулась его глаз, которые были тёмными и пустыми. — Всё не так плохо, — быстро сказал Джеймс. — Я уверен, всё заживёт очень быстро… — Как ты… — начал Сириус, но был прерван мадам Помфри, которая подлетела к ним как грозовая туча. — Вы снова вернулись! — они резко отступили назад, как будто их застукали за каким-то преступлением. Медсестра задёрнула занавески вокруг постели Ремуса прямо перед их носами. Джеймс моргнул и обменялся потрясённым взглядом с Сириусом. Из-за занавеса они могли слышать, как она гораздо мягче разговаривает с Римусом. — А, ты уже посмотрел, да? Я знаю, что выглядит не очень, но он побледнеет, как и все остальные. Его почти не будет видно к Новому году. Это было трудно представить — шрам был таким заметным, таким привлекающим к себе внимание. Но мадам Помфри всё ещё говорила, раздался звук открывающейся крышки. — Возьми это с собой, — послышалось шуршание, что-то положили на тумбочку. — Намазывай по утрам и вечерам. Тебе всё ещё больно? Римус не ответил, но, должно быть, покачал головой, потому что медсестра скептически щёлкнула языком и сказала: — Ну, пусть так. Рана может чесаться, пока будет заживать. Может, попробуем остричь тебе ногти перед следующим полнолунием? Хотя, наверное, когти всё равно вырастут, — с негодованием вздохнула она. — Должно быть, твоё лицо чесалось после того, как мы убрали опухоль, отсюда и порез. Сириусу казалось, что его сейчас стошнит. — Да всё нормально, — ответил Римус. — Можно мне уже идти? Я нормально себя чувствую. — Разве ты не хочешь ещё немного поспать? — Нет, — ответил он. — Я хочу есть. Я хочу пойти на завтрак, — он знал, что это сработает: она всегда заставляла его есть больше. — Ну… хорошо. Одевайся и топай. Мозг Сириуса медленно превращался в зыбучие пески. Все его мысли тянули его вниз, наполняли лёгкие илом и затрудняли дыхание. — Всё это моя вина, — когда Джеймс отчаянно пытался поддержать разговор, спрашивая Римуса, катался ли он когда-нибудь раньше на санях. — Шрамы навсегда, из-за меня, — когда они вернулись в свою комнату, чтобы собрать вещи. — Потому что я ничем не лучше, чем вся моя семья, — когда Джеймс ушел, чтобы проверить, всё ли готово в кабинете Макгонагалл, — Потому что даже если я на Гриффиндоре, мой первичный инстинкт — проклинать людей. — Потому что мне это понравилось, — когда он бросал вещи в свой сундук с рисунком змеи, — Часть меня любит это, — когда он снова вспомнил то наслаждение жестокостью, которое испытал, увидев, как Римус падает назад на кровать от боли, — Часть меня любит причинять людям боль. Он закрыл крышку своего сундука, жалея, что не может вылезти из собственной кожи. Ему хотелось вскрыть себя и проникнуть внутрь, вытащить наружу все тёмные части. Он хотел бы винить своих родителей, но тихий, испуганный голос в глубине его сознания шептал, что это был только он. Именно таким он и был — эгоистичным, легкомысленным. Жестоким. Он подошёл и встал позади Римуса, ожидая, пока другой мальчик закончит собирать вещи. Он не собирался подкрадываться незаметно, но когда Римус обернулся, он слегка вздрогнул, увидев своего друга позади себя. — Что такое? — удивлённо спросил Римус. — Это я виноват, — ответил Сириус странным безжизненным голосом. — Я слышал, что сказала Помфри. — М-м? — Твоё лицо… я проклял тебя, и потом, когда ты трансформировался, ты захотел почесать его… “О.” Римус смущённо поднес пальцы к лицу, и Сириусу пришлось отвести взгляд. Последовала неловкая пауза. — А, — Римус смущённо поднял руку к своему лицу. Сириус отвёл взгляд. — Ты совсем в этом не виноват, — неловко сказал Римус. — В смысле… у меня же по всему телу шрамы. Рано или поздно они появились бы и на лице. — Почему ты это делаешь? Он задавал этот вопрос и раньше, изучая шрамы Римуса. Но тогда он не понимал — не мог представить боль, отчаяние, которые могли вызвать такое. Ему нужно было понять. Если бы он понял, возможно, он мог бы это исправить. — Я не знаю. Не помню. — Ты вообще ничего не помнишь? — Ну, не совсем. Я знаю, что всегда голодный — как будто всю жизнь не ел. И всегда злой. — Из-за чего? Римус покачал головой: — Просто злой, — Сириус подумал, что ему знакомо это чувство. — Мне так жаль, Римус, — Сириус снова выглядел грустным. Римус не мог этого вынести. — Ой, заткнись, — полушутя сказал он. — Ты бы не подумал дважды, перед тем как проклясть Джеймса или Питера. — Да, но ты… — Не говори так, — Римус прервал его. — Пожалуйста, не обращайся со мной, будто я больной, или другой, или ещё какой-то не такой. Это всего лишь одна ночь в месяц. Если я буду тебя бить, то тебе можно проклинать меня в ответ, ладно? Сириус невольно улыбнулся. — То есть ты планируешь снова меня бить? Римус кинул в него носок. — Если ты не разберёшься с этими грёбаными громовещателями, то вполне возможно. * * * Сириус привык путешествовать с помощью дымолётного порошка; он делал это все время, пока рос, и странное скручивающее чувство больше не беспокоило его. Он шёл последним, следуя за Римусом. Для него это был первый опыт, но, похоже, дымолётный порошок не оказал на него особого эффекта — когда Сириус вышел из камина, Римус твёрдо стоял на ногах, наблюдая, как Джеймс обнимает своих родителей. Сириус был впечатлен; в первый раз, когда он путешествовал через камин, его вырвало на ковер тети. Римус немного отшатнулся, когда Поттеры повернулись, чтобы поприветствовать друзей своего сына, но Сириус не мог перестать улыбаться, забыв на мгновение обо всей суматохе того утра. Мистер и миссис Поттер заключили его в огромные, тёплые объятия, радостно восклицая о том, как хорошо было снова его видеть. Сириус почувствовал прилив эмоций — его собственная семья никогда не встречала его дома так тепло, и он был невероятно благодарен за их доброту и искренность. Когда они расходились, мистер Поттер повернулся, чтобы спросить своего сына о том, как идут дела в команде по квиддичу. Джеймс бросил нервный взгляд на Сириуса, но он был слишком счастлив, чтобы почувствовать хотя бы каплю затянувшегося негодования по поводу собственной неудачи во время их испытаний. — О, он просто великолепен, — с энтузиазмом сказал Сириус, начиная рассказывать об их последней игре против Пуффендуя (где Джеймс набрал не менее двухсот очков). Его друг улыбнулся, и глаза мистера Поттера заблестели, когда они погрузились в разговор. Болтая, они прошли через гостиную, мимо мягких диванов и высоких окон, через которые пробивался зимний солнечный свет. В углу, сверкая серебряной пылью, стояла гигантская рождественская ёлка, окружённая горой ярко упакованных подарков. Сириусу нравилось, как Поттеры украшали дом на Рождество. Его собственные родители всегда выбирали самый мрачный декор — серебристые, черные и изумрудные тона, всё тёмное, острое и гладко отполированное. Эти украшения были предназначены исключительно для демонстрации богатства и совершенно не придавали уюта. Но хотя Поттеры, безусловно, были богаты, их дом был уютным и тёплым. Разноцветные бумажные гирлянды и сверкающий дождик свисали с потолка и стен, и даже волшебные портреты украсили свои рамы сверкающими лампочками. Пока их вели через дом («Да бога ради, Флимонт, дай мальчикам положить свои вещи до того, как ты начнёшь планировать, что бы ты там ни планировал»), Сириус не мог перестать улыбаться, чувствуя себя совершенно непринужденно впервые за несколько месяцев. Рождественские открытки и мишура были разбросаны в каждой комнате — только у Поттеров Сириус смог понять, почему все так радуются праздничной суете. Им предоставили выбор гостевых комнат, и Сириус немедленно занял ту, что была рядом с комнатой Джеймса. Римус расположился в соседней, и это было немного странно, после того, как они все привыкли спать в одной комнате. Но Сириус не собирался пропускать храп Джеймса. Он только успел положить свои вещи, как услышал громкий голос мистера Поттера, доносившийся с лестницы. — Ну, что, готовы, парни? — громко позвал мистер Поттер с первого этажа. — Снег идёт целый день, и у меня уже санки наготове!