All The Young Dudes — Sirius's Perspective

Понедельник, 25 декабря 1972 года. Регулус был прав — ему вернули голос в тот же вечер, перед званым ужином. Его мать окинула его беглым взглядом, убедившись, что он должным образом одет в парадную мантию (она убрала с его галстука цвета Гриффиндора), прежде чем отменить заклинание. — Я ожидаю, что ты будешь вести себя наилучшим образом с нашими гостями сегодня вечером, — сказала она, когда к его лёгким подступил резкий поток воздуха, как будто кто-то влил в горло горячую воду, — этот ужин имеет первостепенное значение для нашего будущего и будущего волшебного мира. Сириус сдержался, чтобы не закатить глаза. У него были навозные бомбы, надёжно спрятанные в рукавах его мантии, и он не хотел рисковать тем, что его отчитают до того, как у него появится шанс отомстить. Его родители всегда драматично относились к любому собранию, которое они проводили, и хотя было необычно принимать всех из священных двадцати восьми, Сириус действительно не понимал, чем это будет отличаться от всех других вечеринок, где чистокровные волшебники расхаживают в дорогущей одежде, делая ехидные замечания и осуждая друг друга за спиной. За ужином он сидел рядом с Нарциссой, отчего у него скрутило живот. Об их помолвке не было объявлено за пределами их семей — это должно было произойти летом, — но Беллатриса бросила на него понимающий взгляд через стол, нахмурившись. Что ещё хуже, Люциус Малфой был там со своей семьёй, и он глядел на Сириуса с едва скрываемой яростью на протяжении всего ужина. — Как будто это была моя вина, что моя сумасшедшая семья хотела, чтобы я женился на своей двоюродной сестре! — подумал он. Нарцисса не сказала ему ни единого слова за весь ужин, и каждый раз, когда она смотрела на него, её лицо омрачалось печалью. Несмотря на то, что все приветливо пожимали руки друг другу и подлизывались, кто как мог, Сириус заметил, что все казались немного раздражёнными, слишком громко смеялись над шутками или чрезмерно льстиво кивали, когда кто-то делал комментарий, с которым все яро соглашались. Некоторые семьи явно чувствовали себя более комфортно в поместье Блэков, чем другие, что позволяло легко увидеть, кто уже сделал ту же политическую ставку, что и его родители. Было много разговоров о «будущем волшебного мира», «вовлечении магглов» и куче другой ерунды, которую Сириус в основном не слушал. Он хотел выбрать идеальный момент, чтобы использовать навозные бомбы. Это произошло, когда Родольфус Лестрейндж, новый муж Беллы, встал, чтобы произнести речь перед четвёртым блюдом. Его кузина с обожанием смотрела на своего молодого мужа, когда тот рассказывал о своей новой должности в министерстве, и о том, как он и его коллеги много думали об участии маглов в делах волшебников. Сириусу отчаянно хотелось стереть маниакальную ухмылку с лица Беллатрисы и испортить момент её мужу. Пока все отвлеклись, глядя через стол на старого доброго Рода, он осторожно вытряхнул навозные бомбы из рукавов мантии, вытащил маленькие язычки-предохранители и заложил бомбы под стол. — …конечно, я согласен, что мы несём ответственность за помощь менее удачливым, но я должен спросить себя: может ли кто-то, выросший за пределами волшебного мира, действительно понять… БАХ! Первая бомба взорвалась идеально, прямо у чьих-то ног, выпустив облако зловонного дыма. БАХ! БАХ! Когда остальные бомбы пришли в действие, в зале воцарился хаос. Волшебники повскакивали со своих мест и уставились на стол, который теперь был окутан ужасным зловонием, пытаясь понять, что происходит. Речь Лестрейнджа резко оборвалась, он закашлялся, случайно вдохнув полные лёгкие дыма. Беллатриса резко повернула голову, зажав нос рукой. Её глаза вонзились убийственным взглядом точно в Сириуса. Он самодовольно улыбнулся кузине, чувствуя прилив адреналина и глубокое удовлетворение от прекрасно выполненной миссии. Однако его победа была недолгой. Беллатрикс была не единственной, кто разглядел в Сириусе виновника — секунду спустя он почувствовал, как на его плечо опустилась рука с острыми ногтями. — Сириус. — Голос его матери был злым, напряжённым, точно ядовитая змея, готовая броситься в атаку. — Иди за мной немедленно. Он попытался подавить холодную волну страха. Он ожидал криков — обычно родители отчитывали его перед всей семьей, позволяя тётям и дядям присоединиться к его критике. Но, возможно, они не хотели устраивать сцену перед гостями — его отец уже занимался устранением повреждений, произнося заклинания, чтобы избавиться от вони, и извинялся, пытаясь успокоить переполох. Несколько глаз зацепились за них, когда он уходил со своей матерью, но половина зала всё ещё была отвлечена бомбами. Выходя, он оглянулся один раз, встретившись взглядом с Регулусом. Лицо его брата побледнело, глаза расширились, а брови нахмурились, хотя Сириус не мог сказать, было ли это раздражением или беспокойством. Он предположил, что это не имело значения. Мать привела его в свой кабинет, где закрыла и заперла дверь. Сириус выпрямился, расправив плечи и высоко поднял подбородок. Что бы она ни сделала, он справится с этим — на этот раз он не позволит ей терроризировать себя. Он был мародёром, и он отказывается от того, чтобы им помыкали! Он открыл рот, чтобы заговорить. — Я не собираюсь... Но мать не дала ему закончить, она развернулась и грубо ударила его по лицу. Сила удара отбросила его назад, зубы клацнули друг о друга, когда он упал на пол. Сириус чувствовал вкус крови во рту — он прикусил язык. Она резко поставила его на ноги. Сириус на мгновение забыл о храбрости — за двенадцать лет он ни разу не видел свою мать такой рассерженной. Она практически дрожала от ярости. — Мне никогда, — прошипела она, — не было так противно называть тебя своим сыном. Ты никчёмный, жалкий, маленький мальчишка, который хвастается неуважением к своей семье — семье, которая дала тебе всё, что у тебя есть, сделала всё, чтобы ты стал тем, кто ты есть. Я надеялась, что некоторое время на размышление о содеянном поможет тебя понять свою глупость, но ты снова меня разочаровываешь, — она издала резкий лающий смешок. — Полагаю, мне уже не стоит удивляться. Он потупился, не находя слов. Сириус уже привык к оскорблениям матери — ежедневные громовещатели выступали тому примером. Но эти слова пронзили его насквозь, принося не меньше боли, чем проклятие Ласеро. Возможно, из-за того, что говорила это она лично, а не плоский кусок бумаги. Он мог видеть ее лицо, он понимал, что она имела в виду именно то, что сказала. Его мать на мгновение отстранилась, изучая его холодным взглядом. — Очевидно, обычные методы дисциплины больше не работают, — она схватила его за подбородок, заставляя смотреть ей в глаза. — Так что мне придется попробовать что-то новое. Она оказалась в его сознании. Без всякого предупреждения — Сириус невольно пискнул, когда её ногти вонзились в его мысли. Он не мог двигаться, не мог говорить. Он отчаянно хотел убежать, но был будто заморожен. Она рылась в его голове, потроша его разум и копаясь в мыслях, как кто-то может копаться в бакалейной лавке. Сириус не мог остановить её, когда она пролистывала его воспоминания одно за другим — подготовка навозных бомб перед ужином, радость от катания на санках с Джеймсом, тепло объятий миссис Поттер. Он беспомощно содрогался, когда она внимательно рассматривала то, что никогда он не хотел, чтобы она видела: жалкую фантазию о том, что Поттеры — его настоящая семья, противоречия вины и ярости в разговорах с Регулусом, забавный покалывающий восторг, когда он смотрел на фотографии Дэвида Боуи или Марка Болана в магловских журналах. Сознание ощущалось испорченным, отвращение к его матери оставляло маслянистые следы на всём, к чему она прикасалась. К тому времени, как она закончила, он дрожал, слабый и еле сдерживающий слёзы. На мгновение воцарилась тишина, а затем: — Это то, о чем я думаю? — губы Вальбурги скривились в жестокое подобие улыбки. — Ты чувствуешь себя невероятно крутым, играя в бунтаря, не так ли? О, этим ты хочешь произвести впечатление на своих друзей, чтобы они никогда не узнали, какое презренное, никчёмное существо ты на самом деле. Это пугает тебя, не так ли? — Я не должен плакать, — сказал себе Сириус, — Что бы она ни говорила, я не собираюсь плакать. Его мать рассмеялась. — Ты такой жалкий, что меня практически тошнит от тебя! Ты оказался недостаточно хорош, чтобы почтить свою фамилию, поэтому ты выставил нас злодеями и убедил себя, что решил стать разочарованием! Ты чувствовал себя героем, бросая навозные бомбы под обеденный стол? Это заставило тебя почувствовать себя храбрым? Глаза Сириуса горели. Мать убрала пальцы с его подбородка, обхватила ладонью его лицо и погладила большим пальцем по щеке жестом, напоминающим материнскую нежность. — О, Сириус, — мягко сказала она. — Ты всё ещё наследник этого дома. И поскольку твой отец и я любим тебя, мы хотим только лучшего для тебя, независимо от того, что ты продолжаешь так сильно разочаровывать нас. Он ненавидел то, как эти слова проникали в него, заглушая гнев, затуманивая и смущая разум. Отчаявшаяся, подавленная часть его хотела извиниться, хотела пообещать, что он станет лучше, хотела, чтобы она продолжала гладить его по щеке. — Твой отец и я любим тебя. Он был так сосредоточен на нежном прикосновении, что не заметил, как ее другая рука подняла палочку, когда она сказала: — Всё, что я делаю, я делаю, чтобы сделать тебя сильнее. Чтобы сделать тебя достойным своей фамилии. Никогда не забывай об этом, Сириус. Она произнесла заклинание невербально, возможно, чтобы он не смог найти контрзаклятие. В какой-то момент он почувствовал знакомый вес волос на шее. В следующий момент — что он исчез. Сначала Сириус не понял; но затем поднял руку к голове и не почувствовал ничего, кроме гладкой кожи под пальцами. — Нет! — вырвался непрошеный крик, и улыбка его матери стала жестокой и резкой. — Ты должен выучить свой урок, мальчик, — сказала она, прижимая большой палец к его коже. Там, где она ударила его раньше, образовался синяк — он поморщился. Она наклонилась ближе, всё ещё улыбаясь. — Это твой последний шанс. Если ты хоть на шаг перейдёшь черту, мы с твоим отцом исключим тебя из Хогвартса. Сириуса затошнило. — Что? Ты… вы не можете этого сделать! Его мать засмеялась, убирая руку и пряча палочку обратно под мантию. — Мы уже подготовили все твои документы для Дурмстранга. Они готовы взять тебя в любой момент — твоему отцу нужно только отдать приказ. Дурмстранг. Сердце Сириуса отчаянно билось в груди. Он потеряет всё — он никогда больше не увидит своих друзей. Он никогда не чувствовал себя таким совершенно беспомощным. — Пожалуйста, — тихо сказал он, ненавидя себя. — Я обещаю, что буду вести себя хорошо. Не отсылайте меня. — Я не хочу отсылать тебя, Сириус. Вернёшься ты в Хогвартс или нет, решать только тебе. Он кивнул, не в силах поднять взгляд. Мать вздохнула. — Сейчас ты вернёшься со мной на ужин, где извинишься перед нашими гостями за то, что помешал им. Ты меня понял? — Но… мои волосы! — он вскинул голову. Глаза Вальбурги опасно сверкнули. — А что насчёт твоих волос? Он отпрянул назад. — Просто… пожалуйста, можно мне их вернуть? Я буду хорошо себя вести, обещаю, — мысль о возвращении на тот ужин, о том, чтобы все увидели его таким… Его мать улыбнулась, протянув руку, чтобы нежно погладить по голове. Ее пальцы легли на его затылок, он подавил дрожь. — Так гораздо лучше, — сказала она, как ни в чем не бывало. — Я не хочу, чтобы у тебя возникали какие-то мысли о том, чтобы выглядеть как один из этих мерзких магловских педиков. * * * Воскресенье, 7 января 1973 года. Сириус почувствовал почти облегчение, когда его отец заявил, что они не поедут обратно на Хогвартс-экспрессе с другими студентами. Вместо этого он и его брат останутся в поместье Блэков до возобновления занятий, и тогда их родители организуют частный транспорт обратно в школу. Это означало ещё на несколько лишних дней застрять здесь — но впервые Сириус боялся своего возвращения в Хогвартс. Прошло две недели, а его волосы так и не отросли. На самом деле, они не выросли вообще; даже тот тонкий слой пуха, который оставила его мать, не стал длиннее или даже пушистее, хотя Сириус проверял каждое утро. Он был почти уверен, что какое бы заклинание она ни использовала, оно полностью остановило рост его волос, а это означало, что только магия сможет их восстановить. Он съёживался каждый раз, когда смотрел в зеркало, едва в состоянии переварить вид своего отражения. Мысль о том, что все в школе увидят его таким, заставила его желудок сжаться. Поэтому он не жаловался на задержку с возвращением. Вместо этого он провел несколько дополнительных дней, как и каждый день после того ужасного обеда, — погрузившись в книги, игнорируя своего брата и ведя себя так безупречно, что ему самому стало плохо от этого. Конечно, возвращение в школу было неизбежным, и, когда наконец наступил этот день, Сириус не обнаружил в себе ни малейшего энтузиазма при мысли о том, чтобы снова увидеть своих друзей — всё, о чём он мог думать, это о том, как они будут смотреть, когда увидят его. В душе он радовался, что его родители решили выждать как можно дольше и назначили портключ только на ночь. Сириус молча прокрался через Гриффиндорскую башню (после тщётного обхода больничного крыла). Его друзья уже были в постелях. Сириус убрал свои вещи и переоделся в пижаму, стараясь как можно меньше шуметь, чтобы не разбудить их. Он задёрнул шторы, сердце бешено колотилось, в горле стоял комок, и он уже собирался попытаться заснуть, когда услышал шепот за своей кроватью. — Сириус? — Джеймс? — Он сел, надеясь, что это его друг — несмотря на то, что он боялся мысли о том, что кто-нибудь увидит его волосы (или, точнее, их отсутствие), ему отчаянно нужно было с кем-то поговорить, и Джеймс был единственным, кто, как он знал, никогда не осудит. — Римус. — О... — снова закралась тревога. Он не мог позволить Римусу увидеть его таким — он просто не мог, — Я хочу спать, Люпин. Поговорим завтра, ладно? Последовала небольшая пауза, затем: — Хорошо. * * * Понедельник, 8 января 1973 года. Сириус встал раньше всех своих друзей, переодеваясь в школьную мантию с тихим, торопливым отчаянием. В ногах его кровати лежала куча завёрнутых подарков — он отодвинул их, не в силах заставить себя испытывать хоть какой-то энтузиазм при мысли о том, чтобы открыть их. Он пропустил завтрак, намеренно избегая своих друзей и прячась за полками библиотеки. Он отчаянно пытался найти что-нибудь о заклинаниях для роста волос, которые, казалось, могли бы сработать, но пришёл с пустыми руками. Его первым уроком была трансфигурация. Сириус добрался до класса раньше всех, несясь, как беглец, по пустым коридорам. Его сердце колотилось от страха и предвкушения, когда он сел на свое обычное место. Прошло десять минут, когда он услышал шаги в коридоре снаружи. Он не обернулся, когда открылась дверь, инстинктивно расправив плечи, желая спрятаться. Последовала пауза, так как кто бы это ни был, остановился в дверях, затем: — Кто это?! — слишком громко прошептал Питер. Сириус обернулся, удивленный голосом своего друга, и столкнулся лицом к лицу с тремя другими мародерами. Они смотрели на него открыто, непонимающие и шокированные. — Сириус! — ужаснулся Джеймс. Шок отразилось на лицах его друзей, и смущение схватило его за горло — Сириус развернулся, желая исчезнуть. Джеймс присел на сиденье рядом с ним. — Что случилось? Где ты был? Что она с тобой сделала?! Сириус покачал головой, горло сжалось. Тогда всё выглядело так же плохо, как он и думал, — его собственные друзья даже не узнали его! — Позже, — пробормотал он. Другие студенты входили, останавливались и смотрели на него. Ему хотелось заползти под стол и умереть. — Хорошо, садитесь по местам, пожалуйста! — Макгонагалл вошла в класс. Сириус пристально смотрел на свой стол, слушая, как ученики вокруг него шептались — о нем, он знал, что они шептались о нем. Их профессор обратился к классу, — Ваши годовые экзамены начнутся через три месяца, давайте проверим, кто был внимателен на моих уроках… Сириус был лучшим учеником по трансфигурации, но за весь урок не произнес ни слова. Макгонагалл ни разу не обратилась к нему, за что он был ей благодарен. Как только все закончилось, он засунул свои вещи в сумку и поспешил к двери. К несчастью, его друзья последовали за ним. — Что случилось?! — спросил Джеймс, пытаясь поспевать за быстрой походкой Сириуса. Он стиснул зубы. — Я же сказал — позже, — ответил тот. — Подожди перерыва, ладно? — Но ты… что она…? — Я в порядке. Джеймс не сдавался, передавая ему записки на протяжении всего урока истории магии. Сириус проигнорировал их, кипя от злости, сосредоточив всё своё внимание на своей книге. Как только урок закончился, Джеймс схватил его за руку и вывел во двор, прогоняя группу первокурсниц, которые дурачились поблизости. — Что случилось?! Сириус вздохнул. Джеймс был слишком упрямым — рано или поздно ему пришлось бы рассказать им всё. — А на что похоже? — он провёл рукой по голове. — Это твоя мама сделала? — Ну не сам же я это сделал, как думаешь?! — со злостью огрызнулся Сириус. Джеймс даже не вздрогнул, просто продолжал смотреть на него, озабоченно нахмурив брови. Сириус отвёл взгляд, уже чувствуя себя виноватым за свой тон, пока искал свою красную гриффиндорскую шляпу. Он натянул её на голову, бормоча, — Чертовски холодно. Не знаю, как ты справляешься, Люпин. Римус пожал плечами и слегка улыбнулся ему. Сириус прислонился к стене, изучая носки своих ботинок. Джеймс просто пытался помочь — в любом случае, на самом деле он злился не на своих друзей. — Они разрешили мне вернуться, — тихо сказал он. — С трудом… Один неверный шаг, и они пообещали отправить меня в Дурмстранг. Джеймс и Питер ахнули. Сириус продолжил говорить, решив, что лучше покончить со всем этим сразу. — Они не вернули мне голос до рождественского ужина. Пришлось играть роль прилежного мальчика; там были все, все из священных двадцати восьми — ну, кроме Уизли, конечно. Люциус Малфой теперь просто ненавидит меня, хотя ему пришлось быть очень любезным со мной и Регом — скользкий гад. Мне удалось носить мой гриффиндорский галстук, пока мама не заметила и не испарила его. После этого я… я, эм-м… в общем, я запустил несколько грязевых бомб за десертом… Питер, Римус и Джеймс одновременно скривились. — Поэтому… волосы? — осторожно спросил Джеймс. Сириус поднял взгляд. — Она сказала, что раз обычные меры наказания не оказывают на меня никакого действия, она попробует что-то другое… Я просил Помфри отрастить их назад, но эта старая сучка сказала, что она не парикмахер. Решила, что я сам случайно это сделал или типа того. — Ты же можешь рассказать ей… — начал Римус, но Сириус прервал его, покачав головой. — Оно того не стоит. — А Регулус? — вдруг спросил Джеймс. — Он тоже вернулся? Он отправил нам записку, что ты дома, но больше мы ничего не знали. Сириус моргнул. Он не знал, что Рег сделал это — он не знал, как к этому относиться. — Да, он вернулся. Сохранил свои волосы, конечно же. Отец достал нам портключ в Хогсмид. Он всё ещё… ну, немного придурок, но… он тоже не выбирал свою семью. Он просто играет в их игру лучше, чем я. Он подумал о серьёзном взгляде своего брата, о блокноте и пере, об обиде в его глазах, когда он загнал Сириуса в угол после рождественского ужина, где Сириус крикнул на него: — Свали, Рег, мне не нужно слушать твоё «Я же тебе говорил»! Сириус уставился в землю, глядя мимо своих друзей, говоря наполовину сам с собой. — Я просто жалею, что… — но было слишком много способов закончить это предложение, и ни один из них не был тем, что он мог сказать вслух. Прозвенел звонок, и он пошёл на урок, позволяя друзьям следовать за ним.