Дорога в темноте

Джастин не раз и не два светил водителям в лицо при намного более странных обстоятельствах. Почему теперь его подмывало расхохотаться от облегчения? Может, дело в глазах, светлых и очень-очень серьёзных, или в продрогшей улыбке, что последовала за этим «привет»…       Извиняющейся и пробирающей своей искренностью.       Обескураживающей.       Может, это Джастин замёрз и уснул за рулём. Или скоро очнётся в Эдмонтоне, в гостиничном номере, с дурной после выпитого головой. И это всё ему снится. Никто не говорит «привет» незнакомцу, увязнув в сугробе по самое днище. Никто не улыбается так — открыто и не то чтобы смущённо… Да этот парень просто мастер работы лицом.       Улыбка дрогнула, он весь задрожал, морщинки брызнули от его глаз в стороны. Сложно сказать, трясло его от смеха или от холода, но Джастин пропустил вдох.       — Давно тут сидишь? — Он не придумал вопроса умнее. — Тебя занесло в повороте. Зря ты вообще сюда повернул. Но откуда тебе было знать… Я Джастин, сейчас я тебя вытащу.       Он отстегнул ремень безопасности, открыл дверь пошире и, загораживая проём от ветра, помог перекинуть ногу через порог. Поднырнул под руку и потянул на себя. Не хватало ещё извалять его в снегу. Сколько бы он ни просидел в заглохшей машине, ноги, должно быть, затекли, и изрядно. Одет он был совершенно не по погоде — даже более не по погоде, чем Джастин. Но в голенища высоких сапог Джастина хотя бы не набивался снег.       Отряхнув его как можно тщательней — кто знает, как долго им предстоит просидеть в салоне Чуи, лучше, чтобы при этом под ногами не хлюпало как в половодье на Маккензи, — Джастин подкрутил обогреватель и сунул термос ему в руки. Корпус у термоса был едва тёплым — как раз то что надо. И быстро вышел, стараясь выпустить как можно меньше тепла.       Джастин протиснулся в «Лагуну», упёрся ногами в пол, нажал на рычаг и сдвинул сиденье назад до упора. Даже если учесть разницу в росте (Джастин дал бы ему сантиметров 175), так близко к рулю садятся лишь новички. То ли боятся не выжать педаль сцепления до конца, то ли… Он уже и забыл те времена. Чёртов… турист. Очень-очень везучий.       Стартёр отсутствием какого бы то ни было звука оповестил, что он скорее мёртв, чем жив. Похоже, Олаф опять сэкономил. Или не захотел искать истинную причину последней поломки — работает и ладно. Что немецкий прагматик может понимать во французских машинах? Джастин не сомневался, что сможет вытащить «Лагуну» на трассу, пусть даже придется изрядно помахать лопатой, но буксировать её в такую погоду куда бы то ни было… При том что её везучий водитель сам по себе нуждался в надёжном буксире. Не бросать же её у обочины, подставляя под удар ещё кого-нибудь впечатлительного… В конце концов Джастин решил, что для всех будет безопасней так и оставить машину в сугробе.       Так, ключ-карта от тачки и документы, личные вещи… Не очень много — всего-то сумка с чем-то похожим на ноутбук и небольшой чемодан. Должно быть, остальное приедет почтой. Когда почистят снег. Не забыть запереть…       Со стороны багажника Чуи задувало не так сильно. Джастин закрепил чемодан сеткой, запихав под неё чей-то жёлтый кроссовок, и сложил спинку задних сидений — вперёд и вниз. С сомнением поглядел на пакет со своими вещами… Не совсем свежие, или даже совсем не свежие… зато намного более тёплые, чем всё, что на нём надето сейчас.       К возвращению Джастина его пассажир так и не притронулся к термосу. То есть притронулся — самым непосредственным образом: зажал между колен и приклеил к нему ладони. Проигнорировав недовольное ворчание, Джастин налил чай в крышку, вложил ему в руки, для надёжности обхватив их своими, и поднёс эту жизнеутверждающую конструкцию к его рту.       — Давай, пробуй, чего намешала Энж в этот раз. Все её чаи — нечто.       Он нёс какую-то чушь, как обычно делал со своими детьми, когда требовалось заболтать неприятные ощущения. И это работало: человек рядом с ним сделал глоток, потом ещё. По мере того, как он пил, лицо его понемногу утрачивало напряжённое выражение.       Переодевание на переднем сиденье — тот ещё квест, но отправлять его в багажник через дверь… Слишком жестоко. Небольшой, должен пролезть… Джастин неожиданно для себя перешёл на жесты, показывая, что от него требуется. С чего бы это вдруг?.. Расшнуровал на нём ботинки и постарался врубить в себе профессионала, когда пропихивал его между спинок передних сидений в сторону багажника. Но, видимо, профессионал из него хреновый; мысли о том, какие трусы надевают французские мужчины для дальних поездок под брюки со стрелками, всё равно лезли в голову.       Кажется, это называется «попка».       Джастин вспомнил вечер накануне отъезда в Эдмонтон, когда ребёнок номер три схватил розовый дневничок Эллы, раскрыл посередине и громко прочёл по слогам:       — Поп-ка! Тут написано «Попка»!       — Где? — Ксавье поднял голову от экрана смартфона и огляделся по сторонам.       — В её в дневнике!       — Отдайте немедленно! Папа, он опять залез в мой дневник! — Элла бросилась на защиту своей приватности по кратчайшему пути — прямиком под столом. Посуда на столе жалобно зазвенела.       Джастин понял, что должен вмешаться, пока не запахло жареным. Или разбитым.       — Так, ну-ка прижали свои попки. Верни дневник хозяйке, Эдриан. И извинись.       — Ну па-а-ап, там же…       — Да, там попки, я понял. Но это не повод совать нос в чужую собственность с конфиденциальными данными. — Джастин забрал у сына легкомысленную книжицу, не удержался и заглянул внутрь. — Кстати, Элла, слово «проворные» пишется через «о».       — Как ты сказал? Кто — проворные? Попки? — Ксавье вытаращил глаза и шлёпнул Эдриана по названной части.       На пронзительный визг из спальни появилась Софи.       — Спокойно, мама просила посидеть тихо и не мешать собираться. Сегодня до конца дня это слово произношу только я.       — Какое слово? Джастин, что тут творится?       — Софи, тут попки, но я уже всё урегулировал.       — В смысле? Где, не вижу?       — Вот же, смотри!       — Джастин, не при детях. А, ты об этих… — Софи перевела взгляд с дневника в руках Джастина на притихшего Эдриана, готовую взорваться от возмущения Эллу и Ксавье, который усиленно делал вид, что просто проходил мимо. — Кажется, их все я уже где-то видела.       Чёрт.       Джастин не полез в багажник тем же путём, рискуя застрять, только снял куртку, чтобы занимать меньше места. Пока обходил машину, успел не только промерзнуть насквозь, но и каким-то образом начерпать в сапоги.       Ну нет, из Чуи он выйдет только у пивнушки в Эн. И ни одна попка его не переубедит.       В багажном отделении он в буквальном смысле проявил чудеса изворотливости, пока вытряхивал снег из сапог, а своего «гостя» — из его красивой и никуда не годной одежды. Первым делом Джастин натянул на него серые шерстяные подштанники с бобрами, подарок Эллы на прошлое Рождество, надеясь, что он не заметит. Затем — свой свитер с горлом и подпалиной от газовой горелки на рукаве и вязаные носки. Тёплые штаны оставил на потом. К окончанию переодеваний Джастин взмок от усердия, а его попутчик начал стучать зубами — всё-таки проняло. Пришлось срочно превратить Центр управления дроидами обратно в клетчатый плед. Ледяные ладони Джастин, не долго думая, сунул себе под свитер, зашипел от избыточных ощущений и прижал его к себе свободной рукой — как можно крепче.       Обычно он возил с собой греющее одеяло. Обычно…       Джастин устал. Может, вздремнуть прямо в багажнике не такая уж глупая мысль. Лучше, чем ехать куда-то в чёртов буран. Чуи потерпит пару часов на холостых оборотах…       Он толком не спал и в прошлую ночь. Без особенного успеха пытался не ворочаться, чтобы не беспокоить спящую Софи. Так бывало всегда, когда они уезжали. Как будто что-то… какая-то его часть уезжала тоже.       Без них он ощущал себя располовиненным. Одиноким, нездорово возбуждённым, потерянным… свободным. Да, свободным — тоже. Но это странная свобода. Предоставленная сторожевому псу в отсутствие хозяина. Свобода, которой пёс вряд ли сумеет воспользоваться с толком. Тем более — оценить.       Лёжа на разложенных сиденьях и обнимая незнакомого мужчину, он тоже чувствовал себя не то чтобы цельным, но… Вроде бы тем же — одиноким, нездорово возбуждённым. Но уже не потерянным. Будто нашёл, к кому привязаться. Сама буря, сама ночь за окном давали ему этот шанс. Свободным — что-то было в этой свободе… другое, отличное от одиночества. Может, то, что он сам выбирал, как близко быть к этому незнакомому человеку? Может быть, то, что он сам выбирал, как его обнимать?       Свобода давно потеряла вкус, он не заметил. Или заметил, но не захотел ничего изменить, опасался разрушить всё то, что рушить никак нельзя. Важное. То, в чём он был уверен. А вот в том, насколько важен он сам, он уверен не был.       Было что-то безмерно умиротворяющее в гуле движка под капотом, чужом дыхании у щеки и завывании ветра снаружи.       Через какое-то время его спасённый перестал дрожать и осторожно, как будто раздумывая о последствиях своей поспешности, убрал руки и отодвинулся назад — насколько позволяла стеновая панель и арка колеса у него за спиной.       — Ты как? Жив? Вроде бы долже… — Джастин зевнул. Закрыть рот рукой он не успел и, зевая, чувствовал на себе очень внимательный взгляд.       — Ты сказал, ты — Жюстен? Я не ослышался?       — Я правда так сказал? Вообще-то Джастин. Но — да. В общем-то это я. Я правда не помню, когда мы успели познакомиться.       — Что, секс — не повод для знакомства?.. — Джастин решил, что ослышался. Говорят от усталости могут быть галлюцинации. — После того, как я сказал тебе привет?       Джастин помотал головой. Он действительно не помнил, когда назвал свое имя.       — Должно быть, мне следует тебя поблагодарить. Мне определенно следует испытывать благодарность. Мне следует жениться на тебе, если это тебя осчастливит. Если бы я не чувствовал себя этим… как по-канадски будет «идиот»?       — Идиот будет «идиот», это универсальное слово. — Применимое в любых ситуациях. Пожалуй, такой ситуации у Джастина ещё не было. Он что, сделал ему предложение?       — Да, отлично. Просто замечательно! Маню.       — Что ты сказал?       — Эммануэль. Это я. Так меня зовут. В смысле — звали бы, если б ты меня не нашёл. Почему ты вернулся?       — Мы слишком мило ехали вместе, такую идиллию могла разрушить только дикая усталость. А поскольку в «Гамбурге» ловить нечего, я решил тебя поискать. Называй это чутьём, если хочешь. Почему ты поехал один?       — Я… прошляпил момент, когда ты свернул. Потом понял, что точно усну, если немедленно что-нибудь не придумаю. Как только появилась сеть, проложился в ближайший мотель.       — И уснул по дороге?       — Нет, я хорошо помню, как приехал… в сугроб. Вдруг всё завертелось, и — бац! — я уже тут. Я почти не заглох. То есть заглох, после того, как не сумел никуда дозвониться и решил попробовать выехать. И больше уже не завелся. Решил попробовать снова, но сперва полежать… Скажи, Жюстен, мне кажется, или выходит, что я застрял в канадском сугробе и чуть не замерз насмерть в свой первый же день в этой стране?       — На самом деле ты проспал минут двадцать, тебе ничто не угрожало.       На этом «не угрожало» Джастина передёрнуло, он понадеялся, что незаметно. Уснувший в машине с заглушенным движком в такую погоду мог не проснуться, если бы кто-то… если бы он… Он постарался не думать. Он же вернулся. Значит, не важно. Важно то, что успел.       Эммануэль очень аккуратно осмотрелся по сторонам, насколько позволяло ограниченное пространство, и приподнял край пледа.       — Пожалуй, в таких ситуациях я ещё не бывал. Что это там нарисовано? Бобры?       Джастин едва сдержался, чтобы не посмотреть, но вовремя отдёрнул взгляд.       — Да, бобры. Прости. Они не то чтобы свежие. Но тёплые. Да. — Он опустил глаза на ворот своего свитера. Прямо над ним билась та самая жилка, искорка, к которой он прикасался всего несколько минут назад…       — Жюстен. Жюстен, хватит извиняться. Посмотри на меня. Спасибо. Слышишь, спасибо, — сказал Эммануэль и вдруг сделал невероятное — потянулся к нему и коснулся губами кончика его носа.       Это было близко к безумию. Но что, спрашивается, от него далеко? Чуи, потерянный во мгле, хранящий внутри своего тепла два живых сердца. Застрявших… Застывших? Заснувших между реальностью и чем-то, названия чему ещё не придумано.       Джастин мог сделать вид, что ему показалось. Насколько нужно быть уверенным в себе — или безумным, — чтобы поцеловать незнакомца в его же багажнике? Или его так легко прочитать? Или… такого ли незнакомца?.. Вдруг Эммануэль тоже беседовал с ним у себя в голове половину пути, пытаясь если не примириться с чем-то в себе, то хотя бы разложить себя по полочками, чтобы знать, как жить дальше?..       Чем-то похоже на исповедь… Для исповеди, как для любви, нужны двое, но, в отличие от любви, неодиночеству довольно и красных огней в темноте… Исповеди — уж точно.       Джастин мог бы… А что он мог? Много чего-то? Или… это иллюзия? Выбор — реальность или иллюзия?..       Он протянул руку, чтобы потрогать волосы Эммануэля у виска — каштановые, взъерошенные. Чуть тронутые сединой — как инеем.       И улыбнулся, произнося:       — Маню.