Поймать Тень

Домой я вернулся только к ночи, мне просто не хотелось возвращаться в пустую квартиру. Не то что бы я не любил одиночество, даже как-то наоборот, оно составляет почти всю мою жизнь. Только сегодня мне было как-то не по себе. Влад странно на меня смотрел там, на крыше, очень странно. Пустой холодильник, впрочем, как всегда. В нём никогда не бывает много еды, да и чего-то путного тоже. Давно живу сам, а готовить, как не умел, так и не умею. Меня вообще лучше не подпускать к плите, взрывоопасно. На кухне я появляюсь только ради белого «Чайки», и то в нем в основном колбаса для бутербродов хранится. Колбасы не хочется, пойти, что ли, пиццу заказать? Или лучше суши? Точно, лучше суши. Заказ доставили быстро, постоянный клиент, расплатился картой и пошел выполнять подкинутую Стазом работу. Комп включился быстро, инет подключился мгновенно, и я наконец очутился в своей стихии. Здесь, в эти минуты, во мне никто не посмел бы сомневаться. Я знаю, что силен, знаю насколько. Знаю, что меня боятся. Это потрясающее ощущение. Власть. Я даже понимаю Влада и его манию всех контролировать, к этому быстро привыкаешь. Моей задачей оказалось получение доступа к файлам издательства газеты. Мне и раньше приходилось выполнять подобные заказы, не скажу, что это просто, но, разумеется, я справился. Как обычно, успешно и без проблем проник в интернет-сеть газеты, используя некорректную работу корпоративного прокси-сервера. На это потребовалось около пяти минут, после чего был потрачен ещё час, на то, чтобы разделаться с внутренней базой данных, которая хранила море конфиденциальной информации. В этот раз я не стал писать админам о наличии уязвимости, но след оставил, так сказать, подарочек. Доступ был, работа выполнена, деньги мгновенно перевелись на счёт. Я отслеживаю все переводы, дабы избежать обмана. Хотя это и было, пожалуй, лишним. Пару раз меня пытались обмануть, но тем, кто это проворачивал, очень не поздоровилось. Эти случаи были взяты на заметку всеми, кто со мной связывался. Делать нечего, ночь, спать хочется, но выходить из сети я не стал. В конце концов, она — мой самый настоящий дом, другого у меня нет. Чем дольше я онлайн, тем более счастливым я себя чувствую. Дабы убить время, зашел на каждый персональный сайт Влада, удаляя, меняя и компрометируя информацию. Целенаправленно портить ему жизнь, срывать свиданки и пакостить подобным образом вошло у меня в привычку, а тот всё бесится. Ещё бы, найти-то меня он не в состоянии. То, что я делаю — безобидно, хотя и крайне неприятно. Правда, делал я далеко не только это. Сейчас серьезно ему вредить мне кажется глупым, однако, я не всегда так считал, помню, пару лет назад я списывал деньги с его банковских карт, возвращал, конечно, но все равно было весело. Представьте только, сидит он с подружкой в ресторане, и тут бац, платить нечем! Компы его горели из-за вирусов, встречи в электронке сами собой меняли время, в общем, мои святые нервные клетки мстили кровным врагам. Оставив Доронину пару неприятных сюрпризов, я с чистой совестью и успокоенными нервами отправляюсь в душ. Вода льется настолько горячая, что кожа мгновенно покраснела — не люблю холод. Мне всегда холодно, даже летом, руки вечно ледяные, холодный кончик носа. Я сплю под парой одеял даже в жару, ношу шарф до середины мая. Я греюсь водой, словно это хотя бы немного может мне помочь, но на самом деле, думаю, я промерз изнутри. Струи приятно скользят по телу, снимают стресс и усталость долгого дня. Случайно сковырнул корочку на разбитой губе, и рот наполнился металлическим привкусом крови. Облизываю губы, прикрываю глаза и провожу намыленными руками по своему телу, ощупывая каждый новый синяк и ушиб с особой тщательностью, морщусь от боли, но это действо стало ритуалом, доставляет какое-то мазохистское удовольствие. Пальцы скользят по выпирающим ребрам и вдоль живота, синяков там нет, но отбил Влад мне что-то однозначно. Черт. Зачем я только о нем сейчас подумал… — А-а… — стон несдержанно срывается с моих разбитых губ, да и от кого сдерживаться-то? Сам-то я про себя и так все знаю. Руки непроизвольно спускаются на поднявшийся член и оттягивают его. Я возбудился, думая об этом придурке, об этом, чертовом, невозможном, зеленоглазом придурке-Доронине. Чувствую себя настоящим извращенцем. Но это осознание, оно такое… сладкое. Запретное и постыдное. Настолько, что несдержанные пальцы сжимаются вокруг горячей плоти и начинают резкие, отрывистые движения. Дрочить на такого ублюдка, как Влад, — это край идиотизма, но, чёрт, так хорошо. Дрочить, представляя, что на чувствительном члене вовсе и не твои руки, что по красной головке проходится не твой большой палец, а кое-что…ах. Прислоняюсь спиной к душевой кабинке и чуть ли по ней не съезжаю. Надолго, с такими мыслями, меня, разумеется, не хватило. Спать. Сон мне необходим. Как приятно… тепло, уютно. Нежность прогретого за ночь одеяла, промятой под самое удобное положение подушки. Чувствую себя таким расслабленным, выспавшимся. Выспавшимся? То есть, выспавшимся? Голова на пол оборота влево. Телефон. Тринадцать двадцать… Я в ужасе, у меня же сегодня контрольная! Я проспал контрольную, это, мать его, гребаная проблема! Приходится срываться с места, игнорировать головокружение со сна и натягивать на себя первое попавшееся шмотьё. Через десять минут уже несусь в школу, нужно будет написать объяснительную преподавателю, не дай бог, вызовут родителей. Хотя, не должны, вроде, я же отличник почти без нареканий. Олимпиады там всякие, так меня первого посылают, конкурсы, в конце концов, у меня идеальная успеваемость, чего это я вообще такой нервный сегодня? Вдох-выдох, не сбавляем скорость. Но, как всегда, мы предполагаем, а кто-то очень ущербный располагает. — Артём, вот от тебя я такого не ожидала, — минут сорок как причитала Мария Константиновна, наша историчка. — Я понимаю ещё, Доронин прогулял срезы, но ты-то, с каких пор позволяешь себе подобное поведение? На самом деле, историчка явно преувеличивает, распекая меня. То, что я не попадаюсь, как и то, что на мои оплошности иногда закрывают глаза, вовсе не делает меня образцовым учеником. И прогулов у меня много, только все они либо отработанные олимпиадами, либо стертые из учетных записей. Другое интересно, это что же за карма у меня такая, что в один день с Владом Дорониным я прогулял срезы, хотя мы и учимся в разных классах? Да еще и застрял на общем с ним разборе полетов. Определенно, в прошлой жизни много грешил, и это меня так за что-то наказывают. — Простите, Мария Константиновна, я, правда, случайно. И, разумеется, всё перепишу! — Глазки как у кота из Шрека. Черт, на неё не действует, так же строго на меня смотрит. Вот всегда подозревал, что у исторички проблемы с восприятием, ну, или я просто не миленький. А Влад стоит со мной рядом и лыбу давит. Весело ему, как же. После небольшой заминки добавляю последний аргумент в пользу моего помилования. — Я останусь на отработку. Чёрт, почему её глаза так заблестели? Не к добру это! Чувствую, что-то тут не чисто! Что-то эта грымза с уклоном в легкое поведение задумала, и это что-то мне, ой как, не понравится. Вот чую просто. Задним мозгом. Он у меня хоть и далеко не основная думалка, но нередко подсказывает, когда в каверзы вляпываюсь. — Темочка, — этот её ласковый голос меня пугает, — ты же у нас ходил в музыкальную школу? Да, не смотри на меня так, знаю, что ходил. Вам с Владиком задание: композиция для фортепиано к юбилею школы. Я замер, как суслик и уставился на эту чокнутую в суеверном ужасе, потом на «Владика» с не меньшим ужасом, — только не это. Но, кажется, историчка решила меня добить. — Владик тоже занимался музыкой, сыграете в четыре руки! — причитала эта ненормальная, а я выл, это же ужасно! С ним (наедине!) играть на фортепиано. Романтика хуева, я же этого не выдержу, да и наверняка всё это опять закончится мордобоем, я уже вижу это… — Это точно понравится комиссии, которая придет на концерт. Детки из разных классов, да еще и такую сложную работу выполняют. Вам придется хорошо потренироваться. Удивительно только, что Доронин не сказал ни слова. Не могу поверить, что его эта затея с репетициями устраивает, чтобы сыграться, нужно много времени. А он, оказывается, ещё и на фортепьяно играть умеет. Джентльмен хренов. Зато, у нас появилось хоть что-то общее, кроме странных диалогов и побоев. Чему я радуюсь? Мария Константиновна повела нас на четвертый этаж, в кабинет музыки. Где торжественно представила нам совсем новое пианино. Учительница утверждала, что привезли его из Германии, но верилось слабо. На самом деле, посмотреть в музыкальном классе было на что, был постамент для хорового пения, пианино, синтезатор, стояла в углу пара гитар, к которым запрещено было прикасаться. Интересно, а Влад умеет играть на гитаре? Почему-то мне кажется, что да, он просто обязан и это уметь делать. Историчка все распиналась, какие мы молодцы, давала практические советы, самая квалифицированная нашлась, ага. А я все смотрел, на перфорированный потолок, на обшитые чем-то коричневым стены, на серый пол. На что угодно, лишь бы на Влада не смотреть. Вся эта затея меня совсем не радовала, и дело было не только во времени. Я не смогу держать язык за зубами, и Доронин меня просто убьет. В утопию, где мы мирно проводим репетицию и расходимся не разосравшись, мне совсем не верилось. На импровизированном собрании наша не менее импровизированная музыкальная группа пришла к выводу, что играть будем «Фантазию» Шуберта. В школе имелись необходимые ноты, к тому же, эту композицию мы с Владом оба знали. Историчка, считай недоделанный шоумен, оставила нас уже через четверть часа, сославшись на те самые ноты, хранившиеся по необъяснимым причинам в кабинете химии. Как только дверь за преподом закрылась, как по команде отмер Доронин. — Что, Тёмочка, теперь тебе придется уделять моей персоне кудаааа больше внимания. — Этот елейный голос меня настораживает. Вообще, какой-то заговор! — Отойди от меня, ты портишь моё биополе! — промяукал я в ответ. В моей голове, да-да, я сначала продумываю сущую глупость, а только потом ее делаю, это звучало строго и пафосно, но в жизни я именно что промяукал свою реплику. Как Доронин оказался рядом, я не разглядел. Зато его крепкую хватку почувствовал. — Ты, я смотрю, совсем от рук отбился, видать из-за недостатка внимания с моей стороны. Ну, ничего, мы это исправим, — шипение мне прямо в лицо. И больше всего меня бесит то, что даже дыхание у него свежее, словно он окунулся в раствор с орбитом без сахара. И это при том, что он курит. Как такое вообще возможно? — А не пойти ли тебе, Доронин, куда подальше… — Что здесь происходит? — Мария Константиновна вернулась ну очень вовремя! Я почти огрёб…— Влад, ты опять Артёма обижаешь! Глупая курица. Секунду назад я был ей почти благодарен, а сейчас мечтаю расчленить. За это обращение мне очень уж хочется свернуть ей шею. Это так унизительно, слушать эти причитания, что меня обижают, что я же младше, слабее и прочее. Бесит больше всего то, что случись что, и никто ничего не знал. Ведь это же Влад Доронин, ему в нашей школе позволено все, включая издевательства надо мной. Все знают, все учителя прекрасно знают, но только если уж совсем на глазах что-то происходит, вмешиваются. Никто не вызывал отца Доронина в школу, ведь Ренат Доронин один из спонсоров, его нельзя по пустякам беспокоить. Иногда мне кажется, что если бы Владу вздумалось меня убить, то преподы помогли бы ему спрятать труп, а отцу все равно бы не позвонили. Только выставили бы счет, ну, на новый компьютерный класс, например. Влад не спеша переместился мне за спину. Я напрягся, ожидая подлянки, но он только положил свои невероятно горячие руки мне на плечи — считай, стиснул до синяков. Ещё и на голову возвышается надо мной, гад. — Ну что вы, Мария Константиновна, мы с Артёмкой как братья родные… — Ага, как Каин и Авель. — Не удержался от шпильки я. Ухмылка моя, похоже, не понравилась ни Доронину, ни историчке. Жаль-то как, я ведь так старался, перед зеркалом тренировал. Учительница посмотрела на нас неодобрительно, покачала головой, и, сделав вид, что удостоверилась в моей безопасности (как же!), ушла восвояси, оставив нам ключи. — Может, просто свалим, а? — Ни на что особо не надеясь, поинтересовался я — попробовать-то стоило. — Нет уж, садись давай. — Неприятно ухмыльнулся этот гад, — Значит, ты у нас ещё и играть умеешь? — Я много что умею. А еще, я тороплюсь, — уже откровенно ною. Не хочу с ним здесь торчать больше, я просто чувствую, как теряю контроль над собой. — Мы же и так всё знаем. Еще успеем прорепетировать. — И куда это ты так торопишься, а? — Прямо-таки заинтересованно спрашивает! А во взгляде столько недовольства! Его святая персона уделяет мне внимание, а я пытаюсь смыться. Если бы это внимание было бы еще не таким агрессивным… — Знаешь, Влад, отсутствие личной жизни влечет за собой неуемное, просто неприличное любопытство к чужой. Считайте, я труп. Полную глупость же морозил. Это у меня личная жизнь… не там, где должна быть. А у Доронина с этим точно все в порядке. Половина школы активно этому порядку содействует с пятого класса и по сей день. — Заглохни, мелкий. Дрочка — это ещё не личная жизнь. А вот это было в точку, чёрт. Просто чувствую, как краска заливает мои щеки и шею, кажется, покраснели даже кончики ушей, благо, скрыты за отросшими волосами. Вообще, на моей бледной коже любые пятна — синяки и прочее — безумно выделяются. Интересно, как бы выглядели засосы? Сразу вспомнился вчерашний вечер и его окончание в душе, собственные стоны мне представились так живо, что аж поплохело. — Комплексы его, а он надо мною ещё и смеётся, — ответил, просто чтобы уже отвязался. Мне становилось все хуже, голова немного кружилась. — Я не смеюсь над теми, над кем Бог уже поугорал, — заезженная фраза, кстати, ничего умнее в голову, видать, не пришло. Только вот, всё равно обидно почему-то. Из его уст вообще все обидно получается. Иногда мне кажется, что он со мной ведет такие диалоги от скуки, потому, что реально интересных для него людей в нашей школе нет. Но когда этот туман развеивается, я понимаю, какой же я все-таки наивный болван. А Влад просто козел, которому нравится надо мной издеваться. Издеваться ему можно над кем угодно, но я-то прям клише. Очки, худоба, бледность. То, что ни с кем в школе не лажу, то, что хорошо учусь. За что меня ненавидеть? За мозги? За таланты? Или весить пятьдесят килограммов вдруг стало преступлением? — Ты и вправду дебил, или это просто имидж такой? — Почему, интересно, я так сильно злюсь? Можно подумать, от Доронина можно было чего-то другого ждать.— Иди ты в задницу! — О, с удовольствием, если приглашаешь. Что, простите, он сейчас сказал? Я ошарашенно смотрел прямо в глаза Владу и медленно начинал понимать, что он не просто так неудачно пошутил. Больно взгляд был… выразительный. — Я, конечно, знал, что ты сатириаз, но что ещё и извращенец?! Как бы это… Закончить мне не дал удар под дых. Больно. Привычно. Влад с какой-то садисткой усмешкой схватил меня за шею и прижал к ближайшей парте, вынуждая нагнуться. Я не успел сообразить, что происходит, но отчетливо почувствовал, как Доронин потерся ширинкой о мой зад. Это было… просто ужасно. Физическая боль редко когда может быть сильнее душевной, именно поэтому я её почти не чувствую. Ну что такого со мной можно было сделать? Сейчас же мне было действительно очень страшно. Так же страшно, как и в первую нашу с ним встречу. Влад уже тогда был сильным и слишком ярким, а я был именно тем, над кем можно безнаказанно издеваться. Но это было так давно, и мне уже не двенадцать. Я уже не тот боязливый мальчонка, и дурацкие Владовы выходки меня не пугают. Не пугали до этой минуты. Колени предательски подгибались, что-то скручивало низ живота спазмами, а ладони вспотели, когда сильная широкая ладонь прижала мой затылок к деревянной поверхности. — Влад, что ты делаешь? Эй, не надо, это не смешно! Отпусти меня! — Почему мне так страшно, я не знал. Я всегда с какой-то неизбежностью воспринимал Доронина, все его действия. Но сейчас я просто запаниковал. Доронин навалился сверху, прижал меня к парте уже всем своим весом. Одна его рука жестко зажала мне рот, а другой он медленно задрал мою кофту. Длинные пальцы царапнули живот, явно специально, ловко расстегнули ширинку и с легкостью заползли за кромку трусов. Я придушенно взвизгнул, когда Влад почти нежно сжал пальцы на моем члене, прижался сзади сильнее и хмыкнул мне на ухо. Вся эта ситуация его явно забавляла. Словно он не гладил член школьника против его воли, а изучал какую-то зверушку новую. Впрочем, Доронин явно знал, что делать. Он с интересом наблюдал, как моё тело реагирует на его действия, как меня выгибает, когда он проходится большим пальцем по головке или резко ускоряет темп, не прекращая ёрзать на мне сверху, немного загнано дышать мне в ухо и приговаривать гадости о послушных мальчиках. То, что он делал со мной, повторяло мои самые грязные фантазии. Это не могло не возбуждать, и от того становилось ещё омерзительней. Я же прекрасно понимал, что он так изощрённо надо мной издевается. Всего лишь новый способ меня унизить. Раньше он не был так ко мне жесток. Влад стал выцеловывать мою шею, оставляя неуместные засосы, прикусил тонкую кожу зубами. Рука, что зажимала мне рот, спустилась по груди, задевая ногтями соски, заставляя их торчать. Они явно ему понравились, им он уделил особое внимание, поглаживая и щипая поочередно то один, то другой. Я же только уткнулся в парту головой уже самостоятельно, без помощи. Сопротивляться и вырываться у меня не было никаких моральных сил. Горячие, его руки были невероятно горячими. Та, что крепко сжимала мой член и та, что бесцеремонно изучала мое тело, просто раскаленные. Эти прикосновения почти причиняли боль. Я был почти на пределе и прекрасно это понимал. Влад, видимо, тоже заметил. Он остановился, я очень старался не стонать разочарованно, и спокойно развернул потерявшего всякую ориентацию меня к себе лицом. В глаза мне смотрели с усмешкой, злой и торжествующей, Влад наклонился к моему уху и прошептал: — Ну что, понравилось? — В его голосе было столько яда, что мне стало совсем плохо. Смех, какой же у него противный смех. Красивый, но пробирает до костей своей злобой и желчью. Мне никогда в жизни не было так больно, хотя чего только со мной не случалось. Доронин резко оттолкнул меня так, что я грохнулся на пол и сильно ушибся. Сил соображать совершенно не осталось. Он достал смартфон и сделал снимок, концептуальный, кажется, который двигается. Да, уверен, хорошая же получилась фотография: я с растрёпанными волосами, испуганным потерянным взглядом, растерянной рожей, спущенными штанами и со стояком. Он так и не прекратил смеяться. — Вот теперь ты можешь идти. — Разрешение, как собачонке. Развернувшись, Влад пошел к выходу из класса. Я просто смотрел ему вслед и думал, неужели он больше ничего не скажет? — И, это, ключ отнести на вахту не забудь. Дверь с грохотом закрылась, смех раздавался теперь уже из коридора, а я больше не мог сдерживать слёзы. Я кусал губы, пытаясь успокоиться и побороть щиплющее чувство в носу, но у меня ничего не вышло. Это был первый раз лет за пять, когда я плакал. Лишь шутка со стороны Доронина, очередное издевательство, причинившее столько боли и стыда. Он не знал о моих чувствах, просто не мог знать и наверняка не думал, что получится настолько жестоко. Впрочем, думаю, его бы только еще больше развеселила правда, если бы он ее узнал. Каждый мой всхлип отдавался отзвуками от стен, музыкальный класс, хорошая акустика. Мне до сих пор страшно, меня трясёт. И я, видимо, удовлетворил Владову потребность в чёрном юморе. Юмор обладает магическим свойством психологически уничтожать все, на что направлен. Высмеивание обесценивает любой объект, делает его незначительным, ничтожным, смешным. Именно в этом суть. Юмор, направленный на человека, психологически ранит его самооценку, обесценивает его личность в глазах других людей, душевно задевает и царапает. Тогда мне действительно показалось, что меня уничтожили.