Кровь и песни

— Эти бочки вези сразу покупателю в «Глазурный павильон», а эти — на рынок у порта. Продай тому, кто даст самую лучшую цену. — Слушаюсь, мастер Дилюк. Эрнест аккуратно поставил большие круглые печати на бочки, полные самого лучшего мондштадского вина, и сделал широкий взмах в сторону подручных. Молодые люди низко склонили головы, чтобы случайно не встретиться взглядом с суровым хозяином, и засуетились вокруг товара, погружая его в запряженные выносливыми лошадьми телеги. — Придется снова тащить через Ущелье спящего дракона, — вздохнул он, наблюдая за их работой, — Но ничего не поделаешь. Соваться в леса теперь слишком опасно. И защитить нас некому… Ведь мастер Кэйа… Дилюк повернул лицо на север, где за пиками вольфендомских елей виднелась корона Мондштадта — собор Барбатоса. Теперь, когда власть в городе захватила Церковь, по его улицам больше не текут вино и песни. Лишь кровь и молитвы злобному чудовищу, занимающему престол, — вот, что досталось жителям города свободы в награду за непоколебимую веру. — Мастер Дилюк… — Эрнест подошел к нему ближе и скривился в привычной для него подхалимской улыбке, — Не думайте, что я осмелюсь когда-либо указывать вам, что должно делать, но… Почему бы не перенести виноградник в другое место? В Сумеру жаркий климат и плодородная земля, идеально подходящая для… — Разве виноград плохо растет здесь, на земле наших предков? Грубый ответ, как взмах острого клинка, заставил Эрнеста отступиться: — Растет, еще как растет! Даже лучше прежнего, что немного удивительно… Но все таверны в округе закрылись, и наш товар поставляется в другие государства. А на то, чтобы довезти его, уходит масса времени, сил… и даже жизней. — Я принимаю твои доводы, Эрнест. Они разумны. Но «Рассвет» останется здесь. Богатейшие люди со всех уголков Тейвата готовы платить мешками моры, чтобы лишь попробовать вкус свободы. Если мы будем выращивать виноград на другой земле, он пропадет, и вино не будет отличаться от местного, а труднодоступность подобного сокровища заставляет его все больше расти в цене. Когда выберетесь с хребта, наймите кого-нибудь для защиты от бандитов. Это все, на что я готов согласиться. — Я… понимаю, мастер Дилюк, — тяжело вздохнул мужчина и обратил свой взор обратно на работников, прикидывая, кто из них не вернется из местности с острыми скользкими скалами живым. Когда все телеги были укомплектованы, Эрнест вместе с несколькими помощниками, одетые в теплые полушубки, устроились за поводьями телег и выехали из главных ворот винокурни организованным строем. Дилюк какое-то время наблюдал за ними пустым взглядом. Каких бы жертв это ни стоило, теперь все, что его волновало — это деньги. Пусть вид особняка семьи Рагнвиндр давно ему опостылел, а во сне он часто видел, как виноградники сгорают в беспощадном пожаре, он все равно не позволит делу, ради которого он пожертвовал мечтой всей своей жизни, пойти на дно. Тем более, что теперь у него была отдушина, способная на время приглушить боль сердечной раны. Развернувшись на месте, он тяжелым, но решительным шагом направился в особняк, ощущая, как искры темного желания пульсируют в его пальцах. По дороге он наткнулся на двух горничных, которые сразу же сложились в приветственном поклоне, но Дилюк проигнорировал их так же, как и всегда. — Господин в последнее время стал совсем мрачным… — прошептала одна ему вслед. — И неудивительно — после такой трагедии… Наверное, еще и не высыпается ночами, как и мы с тобой. А всему виной — этот ужасный стук со второго этажа! — поддакнула вторая, — Неужели в особняке завелись привидения?! — Не говори таких кошмарных вещей! Привидений не бывает! Скорее, идем на кухню, пока Аделинда не наругала нас… Завернув за угол, Дилюк взмыл по лестнице на второй этаж, где располагались пустующие спальни, малые гостиные и длинные галереи, полные дорогостоящих безделушек. Пройдя в дальнее крыло дома, он остановился возле большой картины с изображением ястребиной охоты. На ней облаченный в доспехи воин стоял на зеленом холме, подняв сильную руку в перчатке, а на нее, расправив роскошные крылья, с лазурных небес приземлялась огромная хищная птица. «Какая глупость. Истинной свободы не существует. Особенно для того, кто поклялся служить и защищать…» Дилюк сам не понял, по какой причине эта мысль вдруг пришла в его голову. Эту картину он видел достаточно часто и уже перестал обращать на нее внимание. Отвернувшись, он постучал три раза по раме и дернул за подсвечник, висящий рядом. Картина взмыла вверх, открыв проход в тайное помещение, о существовании которого знали лишь он один и его покойный отец, открывший этот секрет перед смертью. Впереди его ждал темный пыльный коридор, ведущий в такой же погруженный во мрак зал. Зайдя внутрь и сняв другой подсвечник со стены, Дилюк заставил дверь закрыться за его спиной. Он поджег свечи спичкой и прошел мимо стеклянных витрин в сторону самой дальней комнаты, озаряя себе путь их слабым свечением. Толстые старые фолианты с заклинаниями на забытых языках. Острые ритуальные клинки, чьи лезвия когда-то пили невинную кровь во славу древних богов. Статуэтки, изображающие невообразимых существ и содержащие внутри себя их запертый магией дух. Все эти опасные вещи останутся здесь, в его плену, навечно, чтобы больше не навредить ни одной живой душе. И пусть витрина, что так долго ждала в свои объятия Небесную Лиру, так и останется пустой, теперь у коллекционера есть кое-что гораздо более ценное. Достигнув места назначения, он поставил подсвечник на стол. Мягкий теплый свет распространился по комнате, выхватив из тьмы большую кровать, к которой кандалами за руки и ноги был прикован обнаженный молодой человек с золотистыми волосами. — Прекрати пытаться освободиться. Это бесполезно. Ты только пугаешь прислугу. Итэр ничего не ответил. Его глаза были туго завязаны, а во рту плотно сидел кляп, но он не удостоил своего господина даже кивком. Дилюк снял с себя пальто и перчатки и бросил их в кресло, оставшись в одних брюках и белой рубашке. Подойдя к кровати, он сел на нее и, взяв с шелковистой простыни прядь сияющих, словно золото, волос, прижался к ним губами. — Я скучал. В последнее время было так много работы. Но теперь я буду чаще навещать тебя. Мое главное Сокровище… Дилюк расстегнул ремешок за его затылком, и кляп выпал изо рта пленника. Припав поцелуем к измученным сухим губам Итэра, он нежно пососал их, упиваясь вкусом своего безумия. — А ты скучал по мне? — Люмин… Мужчина, нахмурив брови, с ненавистью посмотрел на слезу, что вытекла из-под повязки, и немедленно стер ее пальцем. — Сестра… Моя сестра… — Вот значит как, — чеканя каждое слово, как монету, пробормотал Дилюк, — Я дал тебе все. Впустил тебя в свой дом. В свою сокровищницу. В свою постель… А ты только и делаешь, что твердишь о ней. Какая неблагодарность. — Люмин… Я должен идти… Я должен… Найти ее… Дилюк снова поцеловал его, не позволяя больше сказать ни слова. На языке появился соленый привкус, но мужчина не придал ему значения. Теперь этот демон будет вечность отдавать долг за жизни, что уже успел загубить. Взяв с тумбочки бутылку, которую он оставил там в свой прошлый визит, мужчина вытащил из нее пробку, и струя сладкого мондштадского вина потекла прямо в широко раскрытый сильными пальцами рот Итэра. — Гх… Кхе-кхе-кхе… Пленник закашлялся и отвернулся, выплюнув угощение на простыню, растекшееся по ней кровавым разводом. — Что, вкус свободы тебе все же не по нраву? Я так и думал. Удовлетворенный его реакцией, Дилюк достал из-за пояса небольшой клинок — жалкий остаток его бывшей боевой славы, — и, обнажив его, резко провел острием по груди Итэра. — А-а-а-а! — вздрогнул тот, выгнувшись дугой от боли. Но его реакция лишь насмешила жестокого господина, что пришел насладиться его страданиями. — Вот так. Кричи, мерзкий демон. За все невинные души, что ты пожрал на своем пути… — А-а-а-а-а-а-а-а! Новая рана на животе заблестела алой нитью на фоне остальных — уже зарубцевавшихся. Дилюк задумчиво осмотрел результат своей работы и сделал еще несколько взмахов, покрыв Итэра тонкими, но болезненными увечьями. — А-А-А-А-А-А!!! Вино полилось на свежие порезы, заставив их запылать на коже жарким огнем. Пленник начал дергаться, пытаясь освободить конечности из пут, но в его ослабевшем от голода и постоянных пыток теле уже давно не было никакой силы. — Умоляй меня пощадить тебе жизнь. И я обещаю подумать. — Люмин… Где ты… Помоги мне… — … Бутылка вина отлетела в сторону и ударилась об стену, разлетевшись на множество осколков. Хозяин снял с себя рубашку, а с волос — ленту, и огненно-рыжая грива разметалась по его широким плечам и мускулистой груди всепожирающим пламенем. Жадные губы снова впились в рот Итэра, а сильные руки развели его бедра широко в стороны, обнажив уязвимый пах с поникшим членом и сжавшимся от страха анальным отверстием. Проведя двумя пальцами по крови и вину на животе молодого человека, Дилюк облизал их и засунул внутрь пленника, готовя его к наказанию. Только после этого действия тот задрожал от предвкушения, возвестив об этом громким страстным стоном. — Х-хха-хаааааа!.. — Да. Так лучше. Гораздо лучше. Закончив с подготовкой, он расстегнул брюки и, достав на волю уже готовый к активным действиям член, резко и глубоко вошел в Итэра, заставив его прикованное тело затрястись в конвульсиях. — ХА-А-А-А-А-А-А!!! Пропуская мимо ушей крики пленника, Дилюк начал быстро двигаться, придерживая его рукой за поясницу и наслаждаясь тем, как тот тесно сжимает его внутри себя, принося с каждым толчком все больше экстаза. Мучительный стон в его ушах раздавался как вздох блаженства. Слезинка на бледной щеке казалась каплей горячего от похоти пота. А волны отвращения, бегущие по стройному телу, — всполохами пламени, которым горела их вечная Любовь. Любовь Хозяина и его любимой Вещи. Вторгаясь внутрь Итэра снова и снова и не обращая внимания на растущее под их телами алое пятно, Дилюк ощущал, как на его лице впервые за многие годы снова появляется улыбка. Уста, запачканные кровью и вином, бормотали слова, вложенные в них демоном, живущим в его опустевшем после утраты сердце. Пламенная душа… Скорбящая душа… Так вкусно… Хи-хи-хи-хи…