***
Она вздрагивает, резко приходя в себя после лёгкого сна, не помня, когда успела заснуть, и замечает, как Ксавье начинает шевелиться, не просыпаясь. Он беспокойно ворочается, и Уэнсдей улавливает безразборные отрывки слов, понимая, что ненароком стала свидетельницей одного из его кошмаров. Уэнсдей по-совиному осматривается: на улице всё ещё темно и в комнате они находятся одни. Очевидно, Энид ушла к себе, когда она уснула на её плече. Температура вокруг настолько низкая, что это заставляет её дрожать. Раньше Уэнсдей хорошо относилась к холоду, она обожала его, а теперь, видимо её тело размякло, как и она сама. Вдруг движения Ксавье становятся резче и беспорядочнее, а голос приобретает настойчивый тон, слова уже можно было разобрать, но без целостной картины невозможно было понять, о чём его ночной кошмар. В это же время, когда Уэнсдей надоело слушать стук собственных зубов, она решила пойти на поводу своего первобытного инстинкта. Встав, она в несколько шагов достигла кровати Ксавье, небрежно скинула туфли и заползла к нему под одеяло, поближе к его горячему телу, но стараясь не прижиматься. Это, очевидно, было разумное действие, учитывая соотношение затрат и выгод. Ксавье снова начинает двигаться и поворачивается к ней лицом, словно чувствуя её рядом с собой. Лунный свет мягко освещает его немытые коричнево-золотые пряди, упавшие на лицо. Затем он медленно выдыхает и успокаивается, явно удовлетворённый чужим присутствием. Уэнсдей зачарованно наблюдает за ним, затаив дыхание. Она чувствует жар его тела на своей коже, видит, как ритмично бьётся яремная вена на шее, слышит тихое дыхание и гулкое биение сердца. Как же было бы легко сейчас покончить с его бренной жизнью. Она ловит себя за тем, что поднимает руку, остановив себя как раз перед тем, как коснулась бы его. Затем, она почти нежно ласкает воздух перед его лицом, следуя линии его носа, изгибу губ и бровей, почти ощущая под своими пальцами его мягкую кожу. Уэнсдей снова начинает дрожать, но уже не от холода, и тяжело сглатывает. Это странное тянущее чувство, поселившееся глубоко внутри неё с недавних пор, сейчас ощущается сильнее, чем раньше. Если бы она только могла… Её мысли прерываются, когда Ксавье снова начинает шевелиться и бормотать, а затем обнимает её одной рукой, прижимая к себе. И в тот момент, когда его кожа соприкасается с её, она чувствует такое знакомое ощущение, будто под языком находятся оголённые провода, подключённые к электричеству, и её голова резко откидывается на матрас.***
Она видит перед собой светловолосого мальчика, на вид, наверное, лет одиннадцати, сидящего за столом. Комната выглядит стерильной, будто это больница, а не жилое помещение, наполовину распакованные коробки с вещами разбросаны по полу в соседней комнате за аркой, похожей на гостиную. Белые стены, отсутствие необходимой мебели, кроме длинного деревянного стола и парочки стульев, заставляет мальчика выглядеть странно хрупким и зажатым, хотя для своих лет он выглядит высоким и крепким. Мужчина с такими же светло-каштановыми волосами сидит напротив, строго и с едва уловимым беспокойством наблюдая, как мальчик без интереса ковыряет вилкой в своей еде. — Ешь, — его голос холодный и неожиданно низкий. — Я не хочу, — тихо отвечает мальчик, низко опустив голову и перекладывая недоеденные спагетти с правого края тарелки на левый. — Я сказал: ешь, — угрожающе спокойно повторяет мужчина. — Мне больше нравились мамины спагетти, — снова слышится тихий детский голос. Уэнсдей видит, как темнеют глаза мужчины, и только сейчас замечает, что глаза у него разного цвета: один ядовито-зелёного цвета, а другой холодно-голубого, словно лёд. — Я не буду повторять трижды, Ксавье Эдвард. Мальчик резко поднимает голову, и Уэнсдей видит, как зелёные глаза с волнением смотрят на его старшую копию. Он открывает рот только для того, чтобы закрыть, не сказав ни слова. Проходит несколько мгновений в тишине, прежде чем глаза мужчины начинают опасно сверкать. Уэнсдей чувствует, как дрожь пробегает по её спине, и чужое присутствие, кажется, начинает давить сильнее. Мужчина словно становится всё выше и выше, искажая окружение и наполняя воздух мрачным жужжанием. И вдруг спагетти на тарелке мальчика начинают двигаться и закручиваться, превращаясь в скользких червей, извивающихся на фарфоре. Мальчик вздрагивает, недоверчиво моргая, и наблюдает, как, к сожалению, никуда неисчезнувшие черви выползают из его тарелки, и начинают извиваться на столе, оставляя за собой блестящие следы слизи. Затем он резко хватается за живот, а глаза расширяются от ужаса осознания. Внезапно, он начинает кричать. Он подрывается с места, опрокидывая стул, и, спотыкаясь, мчится в ванную комнату. Уэнсдей быстрым шагом следует за ним. Дверь с громким стуком ударяется об стену, мальчик продолжает кричать, и она видит, как тот склонился над унитазом и, явно в панике, засовывает себе пальцы в рот. Он дрожит от напряжения и в унитаз извергается поток червей. Старший мужчина всё продолжает сидеть за столом и откидывается на спинку стула. Его губы искривляются в жуткой самодовольной ухмылке. — Больше ты не смеешь ослушаться меня. И с пронзительными воплями, эхом звенящими у неё в ушах, Уэнсдей выкидывает из чужих воспоминаний, задыхаясь. Шатаясь, она встаёт с кровати и привычным движением вскрывает вторую дозу транквилизатора, достаёт шприц, наполняя его лекарством, и вводит его в канюлю в руке Ксавье, прежде чем вернуться обратно к нему под бок и погрузиться в сон без сновидений.***
На восходе Уэнсдей просыпается от солнечного луча, нагло светящего ей прямо в глаза. Понаблюдав за тем, как безмятежно спит Ксавье ещё примерно полчаса, она больше не может сопротивляться желанию и встаёт. Она знает, что транквилизатор не настолько силён, чтобы держать его во сне всю ночь и более, но вот истощение определённо прекрасно с этим справляется. Она приоткрывает ему веки, наблюдая за реакцией, заглядывает в рот, проверяет пульс. Пальцем прослеживает светлые шрамы на запястьях, спине, шее, и удивляется явно сделанной им самим маленькой татуировке чёрной стрелы на мягкой коже с внутренней стороны плеча. Чувствует, как он дрожит, когда слушает биение его сердца, прижавшись щекой к голой груди за неимением стетоскопа, и наслаждается равномерным стуком, а потом прижимается ухом к его животу и недовольно морщится. Затем она садится и начинает с силой прощупывать его живот, и ощущает, как недовольство внутри неё увеличивается.***
Ксавье просыпается с испугом от резкой боли в животе. Воспоминания возвращаются к нему мгновенно, поражая его, словно удар под дых, вместе с чувством потери контроля над собой и ситуацией, чего он так сильно боится. Лицо Уэнсдей находится прямо над ним, она внимательно наблюдает за ним, что-то бормоча себе под нос. — Что за чёрт, Уэнсдей?! Что ты мне вколола?! — зрение начинает расплываться по краям от готовившейся ударить его панике. Краем глаза он замечает слабый утренний свет, проникающий через окно его комнаты и ненароком задаётся вопросом, не сидела ли здесь Уэнсдей с ним всю ночь. — Три миллиграмма лоразепама, одну ампулу дименгидрината и три миллилитра новаминсульфона. Так больно? — Что ты сделала-а-а…ай! — Ксавье вскрикивает одновременно от шока и боли, только сейчас понимая, что Уэнсдей не просто так сидела перед ним, её руки безжалостно давили ему на живот. Он изо всех сил пытался сесть и беззастенчиво отмахивался от неё, хлопая ту по рукам, вновь и вновь возвращающимся к его животу. — Что ты делаешь? Мне не нужна твоя помощь! — Безусловно, нужна. Тебе необходима медицинская помощь. Видишь? — она застаёт его врасплох, когда снова начинает давить на живот, но уже с ощутимой агрессивностью, из-за чего на него обрушилась волна тошноты. Ксавье стонет. — Нет, мой отец не должен знать об этом. Ты в долгу передо мной, Уэнсдей! Уэнсдей поднимает бровь, затем показывает одну из своих таких редких ухмылок, от которых каждый раз бросает в дрожь. — Кто сказал, что я говорила о лазарете? Я уже тщательно осмотрела тебя и пришла к заключению, что… — Ты сделала что?! — эти слова вырываются из него с криком и эхом отдаются от стен. Ужас распространяется в геометрической прогрессии, когда он активно пытается подавить в себе дрожь. — Нет! — взвыл он, и это прозвучало настолько испуганно и отчаянно, будто она снова видит перед собой то ночное видение, из-за чего пришлось быстро слезть с кровати и замереть напротив. Уэнсдей настолько озадачило то, что именно эта информация так сильно расстроила его, что автоматически сделала шаг назад, несколько сбитая с толку. Получив в ответ на это недоверчивый взгляд. — Ну… — она пытается вновь обрести самообладание, даже пару раз нервно моргнула, желая продолжить с того момента, на котором её прервали. — Как я говорила, всё так, как я думала: ты обезвожен из-за обострения тревожности, депрессии и посттравматического расстройства, вот из-за чего ты не можешь спать. Желудок перестал переваривать пищу, потому что весь желудочно-кишечный тракт отказался работать из-за высокого уровня стресса, что также привело к непроходимости кишечника. Неудивительно, что твой желудок изгоняет любую пищу из организма, которая поступает — ей просто некуда деваться, кроме как идти обратно наверх. Я ничего не пропустила? Ксавье вздрагивает на каждом слове, словно его бьют палками, но когда он снова начинает говорить, его голос дрожит от едва сдерживаемой ярости: — Ты. Не можешь. Просто… прийти и вырубать людей транквилизатором, а затем лапать их, когда они находятся без сознания! — он рычит, словно дикий зверь, но в одну секунду сгибается пополам из-за вернувшихся болезненных судорог. Уэнсдей просто стоит напротив, вся собранная и совершенно непонимающая, что дальше делать и куда идти. Она действительно не ожидала от Ксавье такой реакции. — Уходи! — кричит он с такой настойчивостью, что она лишь чувствует, как разворачивается на каблуках и уходит. Снова.***
Для Уэнсдей стало понятно, что она затронула триггерную тему для Ксавье. Крайне чувствительная натура. В то время, как объятия Энид, как бы разрушили наложенное заклятие, запрещающее ей обниматься до конца своих дней, заменив это на желание тактильного контакта с пугающей интенсивностью, Уэнсдей всё ещё узнавала границы дозволенного у своих одноклассников. Особенно, когда дело касалось прикосновений. Она определённо точно переступила ту черту комфорта Ксавье, которую не должна была. И что самое ужасное… в плохом смысле; что это произошло потому, что она по глупости позволила себе увлечься своим тайным тёмным… желанием. Она содрогнулась от отвращения к самой себе. Когда она совершенно не бесшумно, как обычно это происходит, врывается в свою с Энид комнату, та с трудом отрывает голову от подушки и сонно моргает, глядя на неё. — Что случилось? — спрашивает она хриплым ото сна голосом. — Я кое-что упустила из виду. Мне следовало знать лучше.***
Когда она слышит бешеные постукивания Вещи, она неуверенно смотрит на него в ответ, ожидая, что он скажет. «Возвращайся скорее. Ты нужна ему». Ксавье находится на полу в ванной комнате, щекой прижавшийся к ободку унитаза. Очевидно, он бездумно вырвал катетер, потому что кровь прослеживалась от самой кровати по полу и вела в ванную комнату. Одна из причин того, как Уэнсдей нашла его всего за несколько секунд. Она осторожно приближается, но гнев и отвращение, вспыхнувшие в его глазах, как только он увидел её, заставили остаться на почтительном расстоянии. Уэнсдей может справиться с Ксавье, когда он находится без сознания, но с бодрствующим, пускай и ослабленным… кто его знает, какую потаённую силу он может скрывать внутри. Она не хочет проверять свою неудачу. — Что ты здесь делаешь? — процедил сквозь крепко сжатые зубы. — Я пришла помочь, — Уэнсдей инстинктивно поднимает руки, словно подтверждая, что пришла с миром. — Неужели? — спрашивает он с сарказмом. — Уверена, что не путаешь помощь и погребение чужой жизни в руинах? Чёрт… — стонет и сплёвывает, когда волна тошноты снова сотрясает его. Видимо, он снова пытался что-то съесть. Уэнсдей наблюдает в течении нескольких минут, как Ксавье дрожит, очевидно, твёрдо уверенный в своём решении бороться с неизбежным до конца. — Я пытался заставить пройти, но я… просто не могу, — он икает, прежде чем в очередной раз наклониться вперёд. Уэнсдей снова слышит постукивание Вещи по полу, заставляющего посмотреть на комнату. И только сейчас она замечает пустую упаковку из-под еды. Абсолютно пустую. Глупый мальчишка. — Ксавье, ты съел всё? — Я думал, что если съем достаточно, что-то останется внутри, но это так больно, — отвечает между подавленными рвотными позывами и стонами боли, толком не отвечая на вопрос. Волна за волной его сотрясает тошнота, но он каждый раз глотает желчь и не даёт этому произойти, что производит странное впечатление на Уэнсдей. Через какое-то время она нарушает молчание: — Ксавье, я помогу тебе сейчас. И твоя затея не сработает, когда твой кишечник отказывается работать, как следует. Уэнсдей позволяет себе упасть рядом с ним на колени, и, поскольку он не показывает никаких признаков непринятия, ощупывает его живот — он ощущается раздутым, и Ксавье скулит от дополнительного давления кашляя. Она видит, как желчь начинает вытекать из его рта прямо по подбородку. Глупый, глупый мальчишка. Её руки дергаются от нетерпения, но она не позволяет себе сделать что-то, дабы не усилить в Ксавье чувства недоверия к себе, поскольку это может только помешать ей сделать своё дело. Поэтому на протяжении нескольких ощутимо долгих секунд, она позволяет ему привыкнуть к их новому положению, а когда он слегка расслабился и принял её присутствие, как что-то вынужденно необходимое, Уэнсдей нежно взяла его правую руку и осторожно завела её за спину, прижимаясь к нему всем телом, всё это время пристально наблюдая за любыми признаками отторжения. Ксавье просто позволяет этому случится, и Уэнсдей не может понять, принял ли он её помощь или просто сдался. После чего она нежно обхватывает его затылок левой рукой и быстро засовывает два пальца правой руки ему в горло. Она чувствует его губы, его язык и нёбо, чувствует собственное возбуждение от их мягкой влажности и интимной близости, из-за которой границы между их телами размываются. Точно также, как его горло сжимается вокруг её пальцев, его тело бьётся в конвульсиях напротив неё, и Уэнсдей терпеливо поддерживает его, готовившегося просто упасть в любую минуту, чувствуя, как напрягаются мышцы его спины на её торсе. После того, что ощущалось почти, как вечность, Ксавье, кажется, избавился от всех жертв своей неудавшейся пирушки, и Уэнсдей его отпускает. Она видит следы слёз на его лице, которые он торопливо вытирает, встречая её взгляд почти гневно поднятым подбородком, и она видит стеклянный блеск в его глазах, угрожающий поглотить её. — Спасибо, Ксавье, — слышит она свой шёпот.