Такая острая неслыханная боль. Такое странное желание упасть. Такое нечто обо мне и алкоголь, И это нечто надо мной имеет власть.
Коноха осталась за спиной, равнодушно возвышаясь бездушными домами. Саске привычно не оборачивался. Привычно не попрощался с женой, зайдя на несколько минут лишь к дочери в больницу — она была растеряна и испугана своим новым Шаринганом. Он уходил ненадолго (по крайней мере, надеялся), потому объяснения оставил на будущее, попросив пока не прибегать к этой силе. Её глаза ещё не до конца адаптировались, в результате чего Сарада испытывала боли. Учиха старался не показывать растерянности, вызванной столь странным способом пробуждения Мангекьё. Не хотелось ему думать о том, что придётся делать дочери, когда её окутает слепота. То, что происходило с Боруто, неожиданно причинило боль. Пробило стену, которой он окружил собственную душу. Саске понимал его чувства. Но не смел демонстрировать собственного стыда и замешательства. Что бы ему сказал Наруто, узнай, что происходит? Учиха полагал, что ему никогда не будет известно. Но это к лучшему. Саске мог бы сказать, что уже решился. Что он знает, что именно делать. Ведь это было реально так. Но хотелось внести некоторые изменения, а для того — провести исследования. К сожалению, нужную ему информацию найти очень сложно. Придётся вытягивать её буквально по крупицам, собирать небольшие осколки и соединять в единое целое. Но Саске не хотел сдаваться. Уйдя от Боруто, он понял одну-единственную истину, такую простую и лежавшую на поверхности, что Учиха окрестил себя слепцом за то, что не понял ничего раньше. Боруто — единственный, кто напоминал ему Наруто. То последнее, что осталось от человека, которого он любит. И Саске, запутавшись в самом себе, причинил боль мальчишке. Но он знал, как всё исправить. Это крайняя мера, но ради счастья Боруто… нет, скорее, ради спокойствия души его отца — Учиха пойдёт на неё без страха и сожалений. Его совершенно не испугали слова о том, что кто-то охотится за ним — точнее, за Риннеганом. Сейчас это не имело значения, да и сколько раз уже его пытались поймать? Исследовать, как подопытную крысу. Саске легко мог уйти в другое измерение, если бы того захотел. Вспомнилось, как он во время их последнего путешествия с Наруто предложил тому плюнуть на всё и прыгнуть в любой подходящий им мир. Конечно, он знал Узумаки, ему было известно, что тот не согласится. Но в душе был наивный огонёк веры — вдруг Саске услышит заветное «давай»? Наруто не ответил вообще ничего. Посмотрел на Учиху с такой тоской, что тот пожалел о собственном предложении и попытался забрать слова назад. Но стоило ему начать что-то говорить, как Узумаки закрыл его рот поцелуем, игнорируя то, что оба находились на оживлённой улице. Ему было абсолютно плевать, что о нём скажут, донесут ли жёнам обоих, он просто сделал то, что захотел в порыве. Отстранившись, Наруто улыбнулся — но улыбка эта легла на губы не так, как обычно. Саске чувствовал его боль едва ли не кожей, и ему подсознательно хотелось защитить его от неё. Услышанные слова навеки остались в памяти, выжженные, как клеймо. Я счастлив здесь, в этом измерении, с тобой. Мне не нужен никакой другой мир, кроме нашего. И когда мы вернёмся домой, мои чувства к тебе не изменятся. Наруто чувствовал его, как никто другой. Он знал, что Саске боялся возвращения. Думал, что это разрушит то, что возникло между ними. Построенное с таким трудом и трепетом. Полученное спустя годы томительного ожидания. Наруто развеял его сомнения, отогнав их с присущей ему лёгкостью. Он был единственным, кому Саске безоговорочно верил. Кому он мог показать настоящего себя. Но Саске его потерял. Воспоминания о Наруто преследовали постоянно. Это похоже на нездоровую манию — хотя, вероятно, так оно и было. Практически каждая ночь шла рука об руку с жуткими кошмарами, в которых Саске снова и снова чувствовал вкус тёплой крови во рту, пытался выплюнуть её, а она заливалась щедрым потоком ему прямо в глотку. Отвратительно страшно, до тошноты и душащего кашля. Хуже было только видеть его мёртвые, застывшие глаза. Мало что могло вызвать в Саске неподдельный ужас после трёхлетнего пребывания в логовах Орочимару, но эта картина… Когда человек, которого Учиха считал порой слишком уж активным и энергичным, больше не двигался, не донимал его своими криками и разговорами ни о чём… Когда его мягкие тёплые руки окостенели, обратившись в мраморный лёд, а с лица ушла всякая жизнь, Саске почувствовал себя выжженной пустошью. Местом, где не осталось ничего кроме чёрного пепла, дурно пахнущего смертью. Саске просто не верил, что Наруто сможет когда-нибудь умереть и оставить его. Звёздное небо над головой подмигивало яркими отблесками. Прохладный воздух наполнял лёгкие. Наруто больше никогда не сможет увидеть эти красивые звёзды, каждой из которых он легко придумал бы название. Не вдохнет чистый, легко пахнущий отдалённым дождём воздух. Осознание его смертности почему-то было шоком для Саске. Ведь он всегда считал, что уйдёт из жизни первым, не имея столь внушительной выносливости и способностей к регенерации. Наруто обставил его и здесь… Мысль вызвала горькую усмешку. Рядом с Боруто эта боль почему-то отступала. Мальчишка помогал забыться и заполнить ноющую пустоту внутри. Саске даже не злился на него за Сараду. Та не выглядела сломанной этим фактом, а ещё он понимал, что сам натолкнул ученика на такой шаг. От Сакуры он пару раз слышал, что дочь то ненавидит Боруто, то отзывается о нём слишком уж положительно. Истинная Учиха решила не рефлексировать, а взять то, что ей хочется, чтобы убедиться — стоила ли игра свеч. Почему-то Саске даже не сомневался, что именно Сарада была инициатором. Поиски информации оказались более продолжительными, чем он ожидал. Около полугода или чуть больше — именно столько времени ему пришлось потратить на составление полноценной картины. Но в итоге он всё-таки смог осуществить свою задумку. Цену своему решению он знал. Даже переделав его под себя, избавиться от неприятной необходимости Саске не смог бы. Но он готов принести эту жертву. Ради того, чтобы вырвать Боруто из этого бесконечного цикла отчаяния.***
Боруто ничуть не удивился, когда узнал от Сарады, что её отец в очередной раз ушёл из деревни по каким-то своим важным делам. Он не испытал злости — лишь усталое раздражение. Саске уходил от проблем так очевидно, что это даже смешно. Впрочем, он сам его выгнал. Боруто понимал, что так надо. Разрезать эту рану, выдавить оттуда всё дерьмо, а потом подождать, пока она заживёт. Но осознание не уменьшало боль. Какое-то время он пытался топить паршивые мысли в алкоголе, но со временем спиртное стало лишь усугублять его состояние, поэтому он нашёл другой выход. Миссии. Много миссий. Самоубийственных, после которых он возвращался израненным настолько, насколько это возможно. Физическая боль, которая порой разрывала всё внутри, отвлекала. Ломая очередную кость, Боруто забывал о том, что терзает душу. Волоча окровавленное тело в больницу, отдавался инстинктам, которые кричали ему выжить. Саске с выживанием связан не был, и близость к смерти идеально выбрасывала его из головы. Узумаки ходил по тонкой грани, едва не пересекая её. Но ему было плевать. Главное, что он видел результаты. Мать почти перестала разговаривать с ним, очевидно, боясь того, в кого он превратился. Он часто огрызался, не стремясь быть даже минимально вежливым с ней. Его раздражало её бездействие. Не нравилось, что она предпочитала закрывать глаза на проблему, даже когда та приходила в лице истекавшего кровью сына. Химавари боялась за него: для Боруто это ясно как день. Сестра мало говорила, предпочитая просто обнимать его, иногда спрашивая, что он делает с собой. У него никогда не получалось ответить. Он и сам не понимал, что с ним происходит. Боль заслоняла глаза пеленой. Ему не хотелось думать о Саске, но стоило ночи накрыть Коноху звёздами и тяжёлыми облаками, как мысли лезли в голову сами. Боруто хотелось знать, где сейчас учитель. Надолго ли ушёл. Когда он его увидит в следующий раз. Несмотря на неугасающую злость, ему парадоксально хотелось ощутить прикосновение его прохладных пальцев к собственной коже. Боруто фантазировал глупо, по-детски. Вспоминал их последний поцелуй — отчаянно-злой и будто прощальный. Он задавался вопросом — правильны ли его чувства? Хотя о какой правильности может идти речь, когда он просто любит… Проклятая любовь была ножом, приставленным к его горлу. Лезвие давило на кожу, срывая кровь, растекавшуюся лужами под ногами, но не так глубоко, чтобы дать ему умереть. Лишь дразнило, давало передышку на мгновение, позволяя схватить ртом воздух, а затем вгрызалось с новой силой. Когда Боруто казалось, что становилось легче, холодный клинок вскрывал старые раны, пачкаясь в густом вязком отчаянии. Ему отчаянно, до безумия не хватало рядом отца. Тот умел подобрать такие слова, что беды забывались, переставали быть столь тяжким бременем. Хоть и не был с сыном так часто, как ему хотелось, даже его чёртовы письма на две строчки были составлены так, что у Боруто становилось легче на душе. Если бы папа сказал ему, что всё будет в порядке, наладится, он бы поверил без раздумий. Наруто умел делать так, чтобы не было больно. Он бы не позволил сыну каждый день убивать себя — косвенно, чужими руками. Он бы знал, что надо делать. Сам же Боруто чувствовал себя так, словно бьётся руками о прозрачную стену, за которой виднеется выход. Загнанный, уставший, потерявший сам себя в своих запутанных чувствах. Это нездоровая зависимость. И он не знал, что с ней делать. Правда, хотел ли? Боруто не смирился, нет. Не желал принимать тот факт, что Саске никогда не станет с ним таким открытым, как с Наруто. Отказывался соглашаться быть отголоском прошлого Учихи. Он дико жаждал простой вещи: чтобы Саске видел в нем отдельную от отца личность. И при этом понимал, что чрезмерно похож на родителя, который подарил ему даже своё слово-паразит. Боруто не мог перекроить себя, притворяться кем-то другим. Он был собой. Но «быть собой» означало быть похожим на папу. Тишина прерывалась лишь тихим стрёкотом насекомых. Очередное опасное задание, которое никому не хотелось брать. Не то чтобы Какаши прислушивался к чужому нытью, когда выдавал миссии, но Боруто сам увидел у него свиток с пометкой наиболее высокого ранга и перехватил, пока Хокаге не отказал ему. Хатаке несколько раз пытался оградить его от поспешных выборов, разговаривал, предлагал отдохнуть. Узумаки отказывался, игнорируя боль в теле: плевать ему на отдых. Пока он не выбьет из себя ненужные мысли, пока он не забудет, чёрта с два он откажется от очередной возможности рискнуть жизнью. Он никогда не останавливался и не оглядывался, не думал, что с ним происходит. Оно просто было — и на этом всё. Остальное — лишние детали, на которых не имело смысла зацикливаться. Сжав в руке кунай, Боруто прислушался. Ему предстояло расправиться с неизвестным, творившим беспорядки якобы от имени Конохи. Вообще-то такие задания Какаши предпочитал отдавать Анбу, способным избавляться от следов без лишнего шума, но в этот раз ему не оставили выбора. Кроме злосчастных насекомых он не уловил и звука. Но вдруг в отдалении хрустнула мелкая веточка, и Боруто насторожился. Мог быть зверь, а мог — тот, кто ему и нужен. Он на мгновение прикрыл глаза, чтобы слух стал ещё острее. Уловил звук чужого дыхания, сбивчивого и нервного. Вскочил с места ровно в тот момент, когда в дерево, где секундой назад была его голова, вонзился сюрикен. — Шавка из Конохи наконец-то пришла по мою душу, — человек вышел из тени деревьев. На шее у него был повязан протектор Листа, но лицо — незнакомое. Боруто, в целом, не особо интересно, кто это, но Какаши ясно сказал попытаться узнать причины действий незнакомца. Поэтому он спросил: — Для чего ты делаешь это? — Надеешься, что я тебе всё сейчас расскажу? Нет уж, пусть твой Хокаге сам думает, для чего это делается, — шиноби усмехнулся. Его длинные волосы всколыхнул ветер. — Сомневаюсь, что ты сможешь ему доложить, конечно. Боруто был не в настроении болтать. Он перехватил кунай покрепче и бросился на противника, замахиваясь. Тот ленивым движением уклонился — буквально шаг в сторону, а Узумаки по инерции пролетел вперёд. Он споткнулся о камень, что стало для него неожиданным преимуществом: незнакомец такой неуклюжести не ожидал, в результате чего его оружие вспороло воздух. Следующий удар Боруто, извернувшись, принял уже кунаем. Оружие звякнуло, сталкиваясь с чужим — шиноби пользовался по какой-то причине лишь танто, а не полноценным мечом. Впрочем, некоторая потрёпанность мужчины говорила о том, что ранее он уже вступал с кем-то в схватку. Где-то потерял основное оружие? Впрочем, ему не дали об этом подумать. Боруто, отбивая удар за ударом, понял, что враг на голову сильнее него. И если ему не повезёт, то он встретится со смертью уже сегодня. Почему-то осознание испугало. Ему отчаянно не хотелось… Кунай выпал из руки, выбитый чужим ножом. Боруто едва успел воспользоваться Техникой Замены, чтобы не попасть под удар, который пробил бы ему горло. — Что за детские техники? — насмешливо протянул шиноби, повернувшись к Узумаки, создавшему пару клонов. Жаль, что запасы его чакры не шли ни в какое сравнение с таковыми у Наруто. — Думаешь, возьмёшь меня небольшим численным перевесом? Ты же не глупый и уже понял, что слабее меня. Боруто тряхнул головой, бросившись в атаку вместе с клонами. Незнакомец спокойно развеял одного, вонзив нож прямо ему в глазницу, от чего сам Узумаки вскрикнул: привыкнуть к передаваемой боли он никак не мог. Второй клон замахнулся кулаком, воспользовавшись тем, что враг открылся. Вскользь прошёлся по скуле, попытался уцепиться за чужие волосы, но пальцы захватили воздух, а спустя секунду он был развеян. Впрочем, это позволило Боруто по рукоять вогнать кунай в плечо шиноби. Тот выругался, пинком оттолкнув от себя оппонента. В удар явно была вложено немалое количество чакры: Узумаки ощутил, как хрустнули рёбра, и он пролетел немалое расстояние, выкатившись кубарем на дорогу, ведущую к небольшой деревушке. Приложился головой, попытался сесть, дезориентированный. Зрение никак не фокусировалось, и Боруто видел лишь размытое пятно, что направлялось к нему. Чужая рука схватила за ворот футболки, поднимая с земли. Узумаки нашарил запястье неизвестного, но пальцы отказались сжиматься. В голове нещадно гудело. С чавкающим звуком незнакомец извлёк из собственного плеча кунай. Зрение слегка прояснилось, и Боруто увидел чуть побледневшее лицо прямо перед собой. Взгляд чужих тёмных глаз был устремлён прямо к нему. В них горела досада и недовольство. — Слишком наглый щенок. Тебе надо выдрать твои зубки — все до единого. Быть может, тогда поймёшь, что надо было бежать, поджав хвост, едва ты меня увидел. Вспышка боли заставила заорать так, что горло оцарапало срывающимся голосом. Перед глазами всё побелело. Это сжигающее, раздирающее чувство сосредоточилось в животе. Оно неконтролируемо дрожало, а сердце сорвалось на такой сумасшедший ритм, что Боруто показалось, что сейчас оно разорвётся. Враг не щадил: глубокий разрез тянулся и тянулся, вырывая из глотки звуки, на которые, казалось, человек вовсе не должен быть способен. Дикий, безудержный вой. Бессловесная мольба прекратить размеренную пытку. Сквозь собственные булькающие крики Боруто улавливал, как кровь подобно ливню хлещет под ноги. Как она плюхается в лужицы. Это жуткое «Кап. Кап. Кап». Хватка на футболке разжалась, и Узумаки безвольно рухнул на колени, прижимая пальцы к источнику боли. Прямо в лужу собственной крови, которая с каждым ударом сердца только разрасталась, безжалостно и неумолимо. Пальцы стали скользкими в одно мгновение. Боруто нелепо моргал, пока изо рта вырывались хриплые вдохи, а на губах лопались пузыри крови. Понял не сразу. Лишь через несколько томительных секунд. Он, чёрт возьми, держал в руках собственные кишки. Зрение стало туннельным. Всё плыло. Ладонями Боруто ощущал пульсацию, от которой его тошнило. Кровь — она была везде, куда он смотрел. Его затрясло, и он завалился на бок, продолжая глупо держать вывалившийся из вскрытого живота орган. Силясь вернуть его туда, где ему было и место. Но руки не слушались, а каждое неаккуратное движение усиливало боль до предела, едва не вынуждая потерять сознание. Как же. Отвратительно. Они. Сокращаются. Он так гонялся за смертью, а теперь отчаянно пытался уцепиться за жизнь. Хватал ртом воздух, содрогаясь, пытался заставить тело функционировать. Отчаянно орал на него: не смей подыхать, идиотская хрень! Под щекой была кровь. Под трясущимися руками — тоже. Отвратительный запах, присущий таким ранам, почему-то сейчас ощущался сильнее всего. Вероятно, по той причине, что зрение уже почти оставило его, а слух становился слабее с каждой секундой. Боруто вновь сотрясся в безумном спазме, тело напряглось, а горло сжалось в судорожном кашле. Он знал, что агония будет медленной, мучительной и страшной. Он едва ли слышал, как неизвестный ему шиноби исчез в тени леса, не добив его в качестве акта милосердия. Забавно ли то, что испытывая сводившую с ума боль, Боруто думал о Саске? О Саске, которого он пытался выбить из своей проклятой головы этой самой болью. Жалел, что больше никогда его не увидит. Его слабое, бесполезное тело дрожало так, что зубы стучали друг об друга. Сжималось в жуткой судороге. И от этой проклятой дрожи ему ещё больнее. Перед глазами пляшут белые круги, которые постепенно темнеют. Боруто бессмысленно открывает рот, из которого вытекает кровь. Вкус железа перемешивается со вкусом земли. Мысли путаются, с трудом формируясь во что-то связное. Я… надеюсь, что вы сможете его отпустить, Саске-сенсей… Однажды… однажды у вас получится. Боруто устало закрыл глаза, сворачиваясь в позу эмбриона. Он просто немного поспит, а потом вернётся домой. Папа, почему мне так холодно? Ты… заберёшь меня отсюда?***
Когда Саске вернулся спустя восемь месяцев отсутствия дома, Коноху нещадно поливало дождём. На редкость сильный ливень быстро пропитал пыльный плащ, утяжеляя его. В деревне было тихо и спокойно. Он не спешил к семье, решив зайти в магазин просто для того, чтобы потянуть время. Рассматривая без особого интереса продукты на прилавке, Учиха вдруг увидел её. Хинату. Та выглядела какой-то… безжизненной? Словно сгоревшей. Хьюга не замечала его, перебирая бутылки с молоком так, словно это был самый важный выбор в её жизни. У неё в глазах стояли слёзы. Холод предчувствия сжал на мгновение горло. Саске судорожно вздохнул, отчаянно желая ошибаться. Выскочив из магазина, он поспешил домой. Выходной, время к вечеру — Сакура должна быть дома. Он впервые так хотел увидеть жену — пожалуй, за всё время их брака. Она наверняка что-то знала. Харуно уставилась на супруга, ворвавшегося с диким видом в дом, с удивлением. Затем натянула на губы радостную улыбку, проигнорировав раздражение: вода с его плаща заливала пол. Саске шумно выдохнул, сжав кулак и не зная, как спросить. Мокрая ткань показалась в сто раз тяжелее, чем есть. — Саске-кун! — она подошла к нему несколько нерешительно, но, кажется, и впрямь была счастлива увидеть мужа. — Почему не предупредил, что вернёшься? Я бы приготовила праздничный ужин. — Сакура… — голос отчего-то охрип. — Скажи, что-то случилось с Боруто? Сакура отвела глаза, и выражение её лица стало почти таким же, как у Хинаты. Потерянным. Мрачным. Практически мёртвым. Саске стало по-настоящему страшно: неужели он опоздал? — Боруто… — она выдохнула, закусив губу. Механически приняла у мужа его промокший плащ, уже не обращая внимания на стекавшие на пол капли. — С ним всё не очень хорошо. Она втянула носом воздух, бросив осторожный взгляд на Саске. Ей было непривычно видеть мужа взволнованным. Но она не могла его судить, ведь сама переживала за сына Наруто. Повесив плащ на крючок и, кажется, совершенно забыв, что тот был насквозь мокрым, куноичи продолжила: — Он взял слишком сложное задание пару недель назад. Не стал слушать доводов Какаши о том, что не справится. В последнее время Боруто вообще… никого не слушал. Он всегда возвращался израненным, порой едва живым. Лечился — и сразу на новое задание, даже без минимальной реабилитации. В этот раз… — Сакура на мгновение замолчала, сжав губы. — Он был почти мёртв, когда его нашёл патрульный отряд. Саске невольно отшатнулся, поражённый услышанным. Он и подумать не мог… Сакура, не обратив внимания на его реакцию, продолжила бесцветным голосом вываливать на него жестокую правду: — На счастье, в том отряде был ирьёнин. Если бы не это, Боруто бы не смогли банально донести до больницы. — Что с ним случилось? — ровно поинтересовался Учиха. — Ему распороли живот. Сам понимаешь… внутренности наружу, — Сакура вздохнула. — Почти фатальная потеря крови. Саске-кун… когда его принесли, он был похож на труп. Я не верила, что его получится вытащить. Но он каким-то образом выкарабкался. Недавно даже стал ненадолго приходить в себя. — А что с тем, кто на него напал? — Не нашли и следа, — куноичи покачала головой. — Сам Боруто пока ничего не может рассказать. Он едва ли узнаёт мать и сестру. Хината ходит как в воду опущенная. — Неужели она не видела, что с ним происходит? Он что, дома не жил? Как можно не заметить, что твой сын вечно приходит израненный и полумёртвый? — Саске с трудом сдержал раздражение. Жена Наруто всегда казалась ему слишком амёбной. Даже если она и видела, что что-то не так, никогда не говорила. Позволяла мужу выматывать себя, игнорировала его километровые синяки под глазами. Неудивительно, что и Боруто остался без внимания. — Я не знаю, — Сакура снова вздохнула. — Она лишь сказала, что в последнее время Боруто был сам не свой. Грубил, не желал разговаривать с ней. Общался только с Химавари, но и она видела, что брат изменился. И не могла на него повлиять. — Давно он такой? — вопрос был глупым. Саске знал ответ. Сакура задумалась, приложив палец к губам. Что-то вычисляла в уме. Наконец, произнесла: — Примерно с твоего ухода, Саске-кун. Это как-то связано? — Нет, — жёстко отрезал он, прекрасно понимая, что лжёт. Не в первый раз. Уже не так противно, как раньше, обманывать. — Ты можешь отвести меня к нему? — Прямо сейчас? — она в недоумении подняла брови. — Зачем? — Пожалуйста, Сакура, — с нажимом проговорил Саске, избегая смотреть ей в глаза. — Мне это необходимо. Харуно согласилась быстро. Дождь к тому моменту уже закончился, но на всякий случай она заставила мужа взять зонт. Дорога до больницы показалась Саске бесконечной. Сакура молчала, хмурясь и о чём-то размышляя. Зайдя в здание, куноичи кивнула медсестре, после чего по запутанным коридорам повела супруга к нужной палате. Остановившись перед дверью, она замешкалась, но нерешительно взяла руку Саске в свою. Подняла на него голову, столкнувшись с вопросительным взглядом. — Саске-кун… Я тогда не должна была говорить те вещи о Наруто. Это было жестоко. Прости меня. — Всё в порядке, Сакура, — гладкая, чистая ложь легла на язык так легко. — Ты была права. Я должен был отпустить его уже давно. Сакура с облегчением улыбнулась и выпустила его запястье из пальцев. Саске отвернулся к двери, прекрасно зная, что ничего не в порядке. Когда он уже входил в палату, услышал тихий голос жены: — Ты придёшь к ужину? Сарада скоро вернётся с тренировок. — Возможно, — Саске неопределённо дёрнул плечом. Это снова была ложь. Он больше никогда не придёт к ужину. Больше не придёт вообще. — Мы будем ждать, Саске-кун, — она мягко коснулась его плеча, а затем ушла. Как только её тихие шаги исчезли за углом, Учиха наконец ступил в комнату и закрыл за собой дверь. Боруто даже сейчас, после лечения, напоминал труп. Неестественно бледный, весь в каких-то трубках и датчиках, считывающих показатели его жизни. Саске не надо быть врачом, чтобы понимать, что дела идут не очень. Он подошёл к нему осторожно, точно к зверю, который может испугаться неосторожного жеста, движения. Боруто, разумеется, не реагировал. Тишину разрывал только монотонный писк и гул аппаратуры. Саске остановился у постели, осторожно сдвигая укрывавшее Узумаки одеяло вниз. На его теле появилось много новых шрамов — какие-то побелели, а какие-то ещё алели и бросались в глаза. Живот жуткой дугой перекосила ныне зашитая и почти затянувшаяся рана — очевидно, ирьёнины день и ночь страдали над благосостоянием пациента. Они знали своё дело. Саске страшно видеть Боруто таким. Страшно от осознания, что вот они — последствия его, Учихи, действий. Подаренных ложных надежд, поцелуев и нескромных прикосновений. Желания увидеть в нём того, кем он не является. Саске прикоснулся к чужой руке и ощутил почти мертвенный холод. От этого он даже вздрогнул. Ладонь под его пальцами вдруг зашевелилась, а сам Боруто издал тихий, измученный стон. Учиха замер, опасаясь, что причинил ему боль. Но Узумаки только открыл глаза, тусклая синева которых поблекла, как и он сам. Посмотрел на Саске, но словно не видя. Разомкнул сухие обескровленные губы и прохрипел: — Старик… Это ты? Почему ты так долго не заходил? Опять работа? Учиха замер, растерянно сжав ладонь мальчишки. Ему хотелось сказать Боруто, что он его спутал с отцом, но слова так и не сорвались с губ. Тот смотрел с такой надеждой в своих безжизненных глазах, что Саске просто не нашёл в себе сил сказать правду. Что ты сделал с собой?.. — Прости, Боруто, — с трудом вымолвил он, кусая изнутри щёку. — Навалили отчётов, никак не мог вырваться. Как твои дела? — Не очень, тебаса… — Боруто вяло улыбнулся, хотя это больше походило на гримасу. — Ты знаешь, мне привиделся… не знаю… сон? Что ты умер. Это ведь неправда? Наверное, бред из-за лекарств, что тут дают… Саске стало жутко. Впервые он чувствовал себя так, словно вновь оказался ребёнком в собственном доме, залитом кровью. Словно он вновь вошёл в комнату родителей и увидел Итачи с мечом, по лезвию которого стекала багряная кровь. Этот сковывающий, животный ужас не давал нормально вдохнуть. Но Саске знал, что сказал бы Наруто. И его слова, точно заученная роль, так легко идут — точно по своей воле: — Ну ты и ерунду придумал, тебайо! — его дурацкое слово царапает язык, дико горчит. — Я здесь, Боруто. Прямо перед тобой. И со мной всё в порядке. — Ты точно не мёртв? — Боруто моргнул, словно его «отец» мог развеяться перед ним мороком. — И это реально не мой… наркотический бред? Саске ощутил, как по щекам сбегает тёплая влага. Солёный вкус остался на губах, покалывая кожу. Он не мог вытереть слёз, ведь рука всё еще сжимала ладонь Боруто. Что же он наделал… — Я сделаю так, чтобы всё было в порядке, Боруто, — и это обещание впервые за долгое время — не ложь. — Ты веришь мне? — Конечно, тебаса… — пробормотал он, не отрывая глаз от чужого лица. — Я рад, что ты пришёл… Саске тряхнул головой, освобождая сознание от всего постороннего. Ему нужна была предельная концентрация. За эти месяцы он успел продумать всё до мелочей. Шаринган вспыхнул алым всполохом, отметая последние сомнения. Саске на мгновение сжал ладонь Боруто, а затем сделал то, что должен был. Изанами. Последнее, что уловил его угасающий глаз — улыбку мальчишки, расслабленную, спокойную и лишенную боли. И Учиха был рад, что видел именно это. Саске не жалел о потерянном Шарингане. Он не мог позволить сыну Наруто уничтожить себя, ведь он — единственное, что от него осталось хорошего. Не мог, поэтому переработал технику вплоть до мелочей. Создал для Боруто тот мир, о котором он мечтал. Мир, в котором нет никакого Учиха Саске. И как только мальчик освободит своё сердце от тьмы, которую его учитель собою являл, техника развеется. Не раньше и не позже. — Прости, — прошептал Саске тихо, приложившись губами к холодному лбу Узумаки. — Всё будет в порядке, Боруто. …Боруто открыл глаза в собственной комнате. Дома стоял привычный шум, который нисколько не раздражал. Кто-то ходил внизу, гремела посуда на кухне. В дверь постучали. — Войдите! — он уселся на кровати и потянулся. Отец шагнул в комнату с радостной улыбкой. В последнее время работы стало меньше, и он чаще теперь бывал дома. — Сынок, и как ты только можешь спать? К тебе там Сарада пришла! Давай спускайся скорее, — Наруто заговорщически склонился ближе к сыну и прошептал: — Сегодня в «Ичираку» скидки для парочек. Я договорился с дедулей, он приготовит вам самый классный рамен! — Чёрт, спасибо, старик! Ты лучший! — радостно воскликнул Боруто, вскочив с места, чтобы найти в шкафу приличную одежду. Спустя пять минут он спустился вниз, и Сарада улыбнулась ему, подхватив под руку, когда они выходили из дома. Папа помахал на прощание рукой, а мама, прижавшись к его плечу, вдруг подмигнула сыну и прошептала одними губами: «удачи!». Боруто непонятно отчего покраснел. Коноха обнимала солнечным светом и пением птиц. Сарада рассказывала что-то о последней миссии, рассуждала о предстоящих экзаменах на чуунина. Пыталась угадать, кто же из нынешнего выпуска Академии получит заветное звание. Боруто кивал и любовался девушкой, смутно улавливая в её лице черты кого-то знакомого. Впрочем, мысль выветрилась из головы очень быстро. Он держал её за руку и не думал совершенно ни о чём. Всё было хорошо.