Виварий/Vivarium

Ева понятия не имела, что такое кислородный концентратор, но ей заведомо не нравилось ни название, ни его предназначение в стенах этого жуткого дома. Многие вопросы отпали сами собой, когда Пугало вернулся с не очень большим переносным аппаратом. Он нёс его за ручку. В комнате — наверное, всё-таки в кладовке — поставил его рядом с Евой, после ушёл и вернулся с трубкой, на одной конце которой была прикреплена кислородная маска. Боже! Неужели это всё происходит на самом деле?! И ведь не сбежать. Но можно попробовать немного растянуть время «до» и в это время что-нибудь придумать. — Я хочу помыться! — сначала потребовала Ева, а потом кашлянула и повторила уже с меньшим напором: — Я хочу помыться. Мужчина молчал и что-то настраивал на аппарате. — Эй! Ты меня слышишь? — Конечно. Сначала моё исследование, потом всё остальное. Ева не оставляла попыток. — А если я умру? — В том числе поэтому всё остальное после. Ты потратишь воду и умрёшь, а счета оплачивать мне, ведь твой труп мне ничего не возместит. У Евы хватило сил на то, чтобы фыркнуть. — Не хочу тебя разочаровывать, но… — начало было она. Но мужчина её перебил, передразнив: — Не хочу тебя разочаровывать, но твои попытки отвлечь меня бесполезны. К тому же всё готово к эксперименту. Постарайся дышать глубоко. Она не знала, как это представлять. Как это воспринимать! А у неё был выбор? Чёрт. Еве определённо не хватало или проснуться и вынырнуть из этого душного и болезненного кошмара, или, раз уж всё настолько паршиво, припудрить для начала носик коксом, а уж потом что угодно. Меж тем мужчина поставил перед Евой переносной ящик и проверил подключение трубки. Убедившись, что работает, он поднёс маску к лицу Евы и посмотрел в её глаза. — Ты готова, — он не спрашивал. Но Ева замотала головой, не соглашаясь со словами мужчины. У неё не было выбора, но в столь критической ситуации все средства хороши для спасения. — Как… как вас зовут? — её голос дрожал, как она ни пыталась казаться собранной. Вопрос не застал его врасплох, но всё-таки заставил приостановиться. — Ева, ты оттягиваешь неизбежное. Она снова помотала головой. Губы и подбородок дрожали, но ей всё ещё удавалось не впасть в истерику. — Я хочу знать, — её голос понизился до шёпота. Он какое-то время рассматривал её, испуганную и шмыгающую носом, она уже не храбрилась, но хваталась за любую надежду, даже самую безумную и беспомощную. — Ты надеешься всё-таки однажды сбежать и принести полиции на блюдечке моё имя, но правда в том, Ева, что ты не сбежишь. К тому же с твоим характером у тебя наверняка репутация той ещё стервы. У тебя уже были приводы в полицию? За пьянку, за вождение в нетрезвом виде, за наркотики? Думаешь, полиция тебе поверит? По щеке Евы прокатилась слеза, но она всё ещё умудрялась держаться на плаву, хотя в этот раз ей не удавалось заставить себя что-нибудь сказать. В горле булькали стон и плач, готовые в любое мгновение превратиться в лавину. Выждав некоторое время и поняв, что не дождётся ответа, мужчина вздохнул и с явным превосходством произнёс: — Джонатан, — затем добавил не менее высокомерно: — На этом покончим с вопросами и с просьбами. Она прижал к её лицу маску и протянул резинку за голову, затянул её, чтобы маска не спадывала. Ева всхлипнула и затараторила, умоляя не делать с ней ничего, не причинять ей боль, на что Джонатан пощёлкал перед её лицом пальцами, привлекая к себе внимание. Завладев им, он ответил: — Больно не будет. Физически точно нет. Ты можешь бояться, но переживать тебе не о чем: я врач и я рядом. А теперь… Он что-то включил, раздался тихий щелчок. — Будь так добра, сделай глубокий вдох, Ева. Она задержала дыхание, зная, что это не поможет, но всё равно сделала это. В комнате повисла гнетущая тишина, хотя что считать тишиной: Ева слышала своё сердце, оно отдавалось в висках и в ушах. Так просто не дышать и так сложно не дышать. Секунды капали мучительно долго, Ева не могла справиться с собой, она дёрнулась, стиснула руки и забила ими, а затем замерла, выгнувшись. Джонатан с ядовитым предвкушением смотрел на неё и ждал. У Евы уже не было сил бороться с собой и с жаждой, и она сорвалась. Вдох. Глубокий и надрывный. Жадный. Полный страха и мучительного голода. Она обмякла и повисла на руках, прикованных к батарее, свесила голову, продолжая вдыхать яд. — Ева-а! — тихий старческий голос позвал её в который раз. А Ева стояла в коридоре их небольшой квартирки и не решалась пошевелиться. Ей врезались в память слова мамы, сказанные шёпотом и вскользь, втайне от ребёнка, но она всё слышала. «Адель умирает». Нелюбимая бабушка, надоедливая, вечно поучавшая и указывавшая. Почему она умирала в их квартире? Почему не у себя?! Бабушка Адель как будто научилась узнавать всех домочадцев по шагам. И как Ева ни старалась, как ни изменяла походку, старая женщина неизменно улавливала что-то и безошибочно звала: — Ева-а! Старческий, хриплый голос. Угасающий на конце и хрипящий ещё сильнее. А Ева стояла рядом с туалетом, не в силах дотянуться до выключателя. Мочевой пузырь грозил вот-вот лопнуть, но страх гораздо сильнее, и Ева закрывала ладошкой рот и старалась дышать через раз. Бесполезно бежать к родителям, они каждый раз отмахивались от ребёнка и говорили, чтобы дочь не придумывала глупости. Чего бояться в своей квартире? Бабушкиного дыхания и её скрипучего голоса? «Займись делом», — отвечала в итоге мама, а папа повторял её слова, словно попугай. И ей ничего не оставалось другого, кроме как дрожать, красться по слишком длинному в эти моменты коридору и с ужасом ожидать, когда её окликнут. Бабушка Адель ничего не просила, за окликом ничего больше не следовало, но Еве каждый раз казалось, что бабушка притаилась в комнате, на своей кровати, но непонятно чего она ждала. Чтобы Ева пришла? Ну уж нет! Ева не хотела смотреть на умирающего человека! Мама же без страха заходила в комнату к бабушке Адель, приносила ей еду и кормила её с ложки. Так она рассказывала папе. Тоже полушёпотом, но Ева всё слышала, она подкрадывалась к кухне и слушала тихий разговор родителей. «Я так устала», — каждый раз говорила мама, а папа подбадривал её, даже пробовал шутить, но мама не смеялась. Еве тоже было не до смеха. И вот Ева снова стояла в том самом коридоре из детства и слушала бабушкино дыхание смерти. Как ребёнок должен прожить этот ужас? Еву сковал страх, она стояла и в неярком свете лампы смотрела в стену, за которой находилась комната бабушки Адель. Громкое хриплое дыхание разносилось по коридору, и Ева стояла, оцепенев, не зная, что делать. — Ева-а! — раздался голос. Она попятилась, не сводя глаз со стены, будто сквозь неё вот-вот могла просочиться мёртвая старуха. В какой-то момент, удаляясь от комнаты всё дальше и дальше, вглубь нескончаемого коридора, подсвеченного тусклой лампой, Еве начинало казаться, что она и есть та самая старуха. Но стоило ей остановиться и посмотреть на свои руки, как её тело вздрогнуло. И всё испарилось. И коридор. И тяжёлое дыхание умирающего человека. И молодые мама с папой. Ева приоткрыла глаза и сквозь щели век попыталась рассмотреть, что же теперь было вокруг. Она всё ещё висела на этой сраной батарее, в этой сраной комнате и этот сраный мудак стоял и таращился на неё. Ева болезненно приподняла голову и разлепила отёкшие веки, чтобы встретиться с ответным злорадством. Джонатан, этот мудак, стоял, сунув руки в карманы брюк, и разглядывал Еву, словно она преинтересный музейный экспонат. Без энтузиазма, без особого интереса, но достаточно внимательно, чтобы запомнить детали. — Сегодня без анафилактической реакции, но всё равно недостаточно, — непонятно для кого сказал Джонатан. Ева в ответ несогласно шмыгнула носом. А ещё он держал новый блокнот и карандаш. Неужели что-то записывал? — Пиздец как интересно, — ощерилась Ева и кашлянула. — Я даже готова сказать «охуенно», но только за сигарету. Джонатан наклонился к ней и недобро хмыкнул. — Ева, да ты посмотри на себя: впервые тебя не трясло и пена не лилась изо рта, но вид у тебя всё равно ужасный, а ты готова шутить. Ты явно что-то от меня скрываешь. — Я хочу, чтобы ты меня отстегнул, — на самом деле её было ой как хреново, и, скорее всего, Джонатан смог это разглядеть, не зря очки носит. И всё же она попробовала выглядеть как можно непринуждённее, чтобы не доставлять мучителю лишнее удовольствие. — Тебя не учили манерам? Волшебные слова, в цивилизованном обществе принято вести себя пристойно. Ева сначала скривилась, а потом фыркнула. — Типа если я сострою глазки как у щеночка и скажу «пожалуйста», ты меня отпустишь и даже подвезёшь до города? Джонатан выпрямился и сложил руки за спиной. — На такое волшебство можешь не рассчитывать. Он потянулся к лицу Евы и снял мяску. Нехорошие ощущения подтвердились: нижняя часть маски заляпана кровью. И Джонатан, почему-то Еву это не удивляло, разглядывал её лицо и выглядел он удовлетворённо. Ева подтянула к себе ноги, попытавшись сесть поудобнее, а потом положила руки на батарею, насколько позволяли наручники, и приняла царственно-болезненный вид. — Так ты любишь беззащитных, беспомощных девочек, попавших в беду? Не стесняйся, сфоткай меня на телефон — хоть подрочишь перед сном. За сигарету могу поумолять тебя. Как ты любишь? «Джо-онни, пожа-алуйста, я такая беспомощная!» Ева облизала губы, размазав вокруг них кровь и попробовав изобразить томный взгляд. Впрочем, наверняка получилось жалко, так как голова тяжеленная, во рту Сахара, а ещё страшно и обидно одновременно. Потому что ни один сраный гандон ничего не получал от неё просто так, не заплатив за это как следует. — Сними себе шлюху. Ты жалок. Кровь стекает по носогубной впадине прямо ей в рот, но Ева старается не замечать этого. Ей действительно хреново. — А ты всё не уймёшься, — поморщился Джонатан. Она как будто знала, что он только и ждал момента, когда уже разум покинет её. А ведь ещё недавно хваталась за жизнь. Почему нельзя сдохнуть, как в кино, а? Красиво, драматично, чтобы любой ублюдок пустил слезу. — Нет, Ева, так просто ты от меня не отделаешься. В следующий раз, когда Ева открыла глаза, она надеялась увидеть апостола Петра, пусть даже пришлось бы услышать от него, чтобы новая подопечная катилась отсюда в ад. Но ни ада, ни рая, ни апостола Петра. Она по-прежнему сидела у батареи. Прикованная. Ева болезненно простонала и качнула свесившейся головой. Специфического солоноватого привкуса больше не было, она измученно приподняла голову и встретилась со своим отражением в зеркале. Даже отсюда видно, что некогда приметная девушка превратилась в облезлую тень. А вот пластыри на руках, кажется, свежие. Выходит, её подлатали, пока она висела в беспамятстве. Ну да… У неё чистое лицо, и от этой мысли Ева отчего-то вздрогнула. Эта паскуда могла сделать с ней всё, что угодно, всё, что пожелает, но вместо этого вытер кровь с её лица. Однако Ева сузила глаза и с ненавистью уставилась на своё отражение. Благодарности хочет? Не дождётся! Пускай для начала сам научится не похищать людей и не приковывать их к батарее! Пока она решала, как унять начавшее зарождаться отчаяние, дверь в комнату открылась. Джонатан вошёл бесцеремонно и по-хозяйски. Подставив недалеко стоявший стул, положил на него небольшой серый чемоданчик и наконец обратил внимание на Еву. — Я освобожу твою левую руку, но если начнёшь плохо себя вести, сделаю твоё пребывание здесь невыносимым. Ева, ты меня поняла? Она не хотела реагировать, но всё же кивнула. Негромкое звяканье, и левая рука на свободе. Первым делом Ева прижала её к себе, баюкая и сжимая-разжимая пальцы. Впрочем, никакого «спасибо» она не стала цедить, просто села смирно и стала исподлобья следить за Джонатаном. Он тоже времени зря не терял: зафиксировал на локтевом сгибе манжету с встроенным в неё экраном. Сперва на нём появились данные о давлении и пульсе, а потом сверху замигал значок вай-вая. Далее по списку забор крови. Ева не стала сопротивляться — бессмысленно. Левая рука на то и левая у правши, чтобы быть слабее. После забора крови Джонатан достал из чемоданчика фонарик, включил и за подбородок приподнял голову Евы. Посветил рядом с глазами, явно наблюдая за реакцией. — А можно мне подушку? — всё-таки от снобизма в голосе не так просто избавиться, даже если очень нужно, но Ева всё же попыталась. — Такую привилегию ты пока не заслужила, — ядовито ответил мужчина, даже не пытаясь скрыть, что он наслаждался превосходством и ситуацией. Ева подняла на него глаза, встретилась с его взглядом. Это не просто взгляд… это мороз по коже! Ева инстинктивно съёжилась и отвела глаза в сторону. Джонатан убрал руку. — Я хочу в туалет, — глядя в стену, произнесла Ева. Она не смотрела, но слышала, как мужчина отошёл в сторону и щёлкнул замком чемоданчика. — Оставлю тебе на ночь мочеприёмник. Ева фыркнула: — Великолепно! — Научись говорить «спасибо», Ева, — Джонатан взял со стула чемоданчик и, прежде чем выйти, добавил: — Веди себя тихо и, может быть, даже поужинаешь сегодня.